Андрей Кокошин: Герои и антигерои мировой военной историиНазад
Андрей Кокошин: Герои и антигерои мировой военной истории
Из книги: Кокошин А.А. Выдающийся российский военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Издательство МГУ имени М.В.Ломоносова, 2013
Теренций Варрон и Эмилий Павел как два типа полководцев. - Ганнибал и Сципион Африканский. - О Петре Великом и его стратегии, об отношении к солдату. - Некоторые грани личности русского военного гения Александра Васильевича Суворова. - Григорий Александрович Потемкин-Таврический как выдающийся государственный деятель и военный реформатор. - Видный военный реформатор Пруссии начала XIX века Шарнхорст. - Хельмут Мольтке-старший и его революция в военном деле во второй половине XIX века. - Альфред фон Шлиффен и его идея "Канн" в стратегическом масштабе. - Судьба "плана Шлиффена" в 1914 году. - О советских "теренциях варронах"
При изучении истории войн и военного искусства очень важны детальные оценки личностей государственных руководителей, полководцев, командующих. Их полноценные портреты, без упрощений и идеализации, могут быть представлены только в конкретном историческом контексте. Здесь важно понимать политическую систему и реальные условия, в которых действовал тот или иной руководитель, а также имевшиеся в его время альтернативы и механизмы принятия политико-военных и военно-стратегических решений. Необходимо рассматривать и положительные и отрицательные качества исторических деятелей. Наиболее ярко они проявлялись в кризисных ситуациях, во время войн и вооруженных конфликтов.
Во многих трудах отечественных ученых-историков (не говоря уже о публицистах) присутствуют упрощенные лубочные изображения полководцев, в т.ч. и таких выдающихся, как А.В. Суворов, Ф.Ф. Ушаков, М.И. Кутузов, П.С. Нахимов и др. Подобные образы способны создать неверное представление о свойствах личности, отличающих успешного военного лидера, о требуемых от него профессиональных качествах, что, в свою очередь, может оказаться вредным и даже опасным для дела, для исхода операций и боев, для самого строительства отечественных Вооруженных Сил.
Крайне редко даже в серьезных научных публикациях обращается, например, внимание на то, что Суворов, стоявший по уровню своей образованности, военно-исторических и военно-прикладных знаний на голову выше подавляющего большинства российского офицерского корпуса, генералитета того времени, был знаком практически со всей доступной его современникам общей и специальной литературой.
Истинный научно-исторический труд не может создаваться без обращения к личностному фактору; без этого не обходится и значительная часть политологии. В трудах Свечина ("Стратегия", "История военного искусства", "Эволюция военного искусства", "Клаузевиц" и других) мы находим немало героев и антигероев мировой военной истории. Среди наиболее ярких сопоставлений подобного рода у Свечина можно выделить двух римских консулов ??- Теренция (Терентия) Варрона и Эмилия Павла, которым во время 2-й Пунической войны было доверено командование огромной по тому времени армией, направленной сенатом Рима навстречу карфагенскому полководцу Ганнибалу. Командовали эти два консула попеременно - по одному дню каждый. Ганнибал со своим войском, ядром которого были профессионалы-наемники, к этому моменту осуществил сложнейший марш из Испании, прошел горными дорогами и перевалами Альпы и вторгся в Италию, нанеся три поражения римлянам на р. Тицина, на р. Треббия и на Тразименском озере. Карфагенский полководец, таким образом, трижды демонстрировал свое тактическое превосходство над римлянами, имевшими в тот период милиционную непрофессиональную армию. Это должно было послужить грозным предостережением римским военачальникам, отвратить их от ошибочных шагов. Но этого не произошло...
Сражение при Каннах в 216 г. до н.э. ("Канны", как его часто для краткости называют в литературе) привело к абсолютной в тактическом отношении победе Ганнибала, стало на все последующие века символом грандиозного военного успеха. Оно описано многими историками древнего мира и последующих эпох, триумф Ганнибала превратился в мечту для многих полководцев. Огромное тактическое превосходство карфагенян над римлянами было обеспечено, прежде всего, за счет относительной самостоятельности отдельных компонентов армии Ганнибала, которые могли осуществлять маневры непосредственно на поле боя. Такой способностью не обладала римская армия. Теренций Варрон построил ее в неповоротливую фалангу, способную двигаться только вперед. Римская пехота, имея глубокий и плотный боевой порядок, атаковала центр карфагенского войска и потеснила его. Однако мобильная карфагенская конница разгромила на флангах римскую конницу, после чего римская пехота была окружена и почти вся уничтожена. Нумидийцы, союзники Ганнибала, "доставили ему очень хорошую легкую конницу", как отмечает Свечин. При этом у карфагенян имелась и отличная тяжелая кавалерия. Последняя, по словам Свечина, "была способна наносить не только сильные удары, но и представляла регулярную часть под командованием офицеров, воспитанных еще Гамилькаром*". Свечин отмечает исключительно важное качество тяжелой кавалерии Ганнибала, одну из "тонких характеристик", на которую не обратил внимания никто из других исследователей: она "была настолько дисциплинирована, что не бросалась за добычей, а способна была к маневру на поле сражения по указанию полководца" . Это качество было одним из важнейших слагаемых, обеспечивших превосходство армии Ганнибала над римлянами на поле боя. Говоря о тяжелой кавалерии карфагенян, Свечин назвал ее "кирасирами древности" .
Свечин считал, что сражение при Каннах "едва не взорвало основы римского государства, едва не вызвало общего его распада" . Под воздействием шока от поражения "в течение 14 лет римляне не осмеливаются в чистом поле встречаться с карфагенянами" .
Как уже говорилось, во главе римской армии было два консула, один из которых (Эмилий Павел) был противником решающего сражения в тех условиях, которые римлянам навязывал Ганнибал, а другой (Теренций Варрон) был за такой вариант действий. А.А. Свечин отмечает: "мудрый Эмилий Павел был убит в битве при Каннах, а ответственный за поражение Теренций Варрон спасся бегством с поля сражения, здравствовал потом и оставил многочисленное потомство". Поднимаясь до уровня обобщений, он пишет: "Каждый вождь, разумно руководящий операцией, может рассчитывать найти в лице своего партнера одного из идейных потомков Теренция Варрона" . Свечин оказался исключительно прозорлив в своей сентенции. Вторая мировая война представила целую галерею "теренциев варронов" в лице польских, французских, британских и, увы, советских государственных руководителей и военачальников.
Идею сопоставления двух римских консулов Свечин, по-видимому, заимствовал из труда А. фон Шлиффена "Канны" (написан в начале ХХ в.; автор пользовался изданием на русском языке 1936 г.)*. По мнению ряда современных историков, автором статьи "от издательства" к этому сборнику Шлиффера (изданному в 1936 г.) был А.А.Свечин.
Битву при Каннах, в которой Ганнибал одержал победу с помощью искусного тактического маневра - флангового охвата войск противника, Шлиффен считал образцом решающего сражения, имеющего целью уничтожение неприятельской армии. Шлиффен пишет: "Счастье Ганнибала заключалось в том, что против него был Теренций Варрон, который расположил пехоту в 36 шеренг в глубину и тем самым свел на нет свое превосходство в силах". Далее он говорит, что "полководцы его (Теренция Варрона. - А.К.) школы бывали во все времена"... При этом глава германского Генерального штаба сетует на то, что это было "только не в те периоды, когда они были бы наиболее желательны для Пруссии" (в качестве ее противника).
Созданные между двумя мировыми войнами новые оперативные (и оперативно-тактические) формулы будущей войны в своей концептуальной основе опирались на идеи Шлиффена и на понимание роли новых технических средств вооруженной борьбы, появившихся в массовом порядке на Западном фронте к концу Первой мировой войны (о которых вкратце речь шла в первой главе этой книги).
? ? ?
Возвращаясь к событиям Пунических войн, нужно отметить, что за несколько лет, прошедших после тяжелейшего поражения при Каннах, римская армия заметно трансформировалась под влиянием, прежде всего, Сципиона Африканского. Этот гениальный, по словам Свечина, полководец постиг "тайну тактического превосходства карфагенян"? - выдвижение и охват флангов противника отборными и подвижными частями.
Свечин отмечает, что Сципион Африканский прилагал "огромные усилия для того, чтобы обеспечить расчленение римского боевого порядка, сделать отдельные части его способными к самостоятельному маневру" . Далее он пишет: "Манипулы по 3 объединяются в когорты, своего рода батальон; сначала он представляет административную единицу в 500-600 бойцов, затем начинает представлять отдельную тактическую единицу, способную к самостоятельному маневрированию" . Сципион изменил, отмечает Свечин, и характер построения римского легиона на поле боя. В конечном итоге Сципион одержал важнейшую победу над Ганнибалом его же методами в последнем сражении 2-й Пунической войны - битве при Заме в 202 г. до н.э. в Северной Африке. После нее был подписан римско-карфагенский мир в пользу Рима.
Рассматривая реформы Сципиона Африканского, Свечин фактически вычленил одну из важнейших тенденций в развитии военного дела, действующих и в наше время. Ее суть - диспергирование боевых порядков, возрастание значения очаговых боевых действий на различную глубину, мобильность частей и подразделений, опора на новейшие системы и средства боевого управления с высокоразвитыми "горизонтальными" связями .
? ? ?
Тонкое, детальное понимание тех или иных компонентов превосходства у противника (как тактического, так и оперативного, стратегического) всегда было и есть одной из важнейших задач для полководца и его штаба. Оно исключительно актуально и сегодня.
В российской истории с этой задачей успешно справился Петр Великий в Северной войне 1700-1721 гг. со шведами (это касалось действий как на суше, так и на море), а также М.Б. Барклай де Толли и М.И. Кутузов накануне и в ходе Отечественной войны 1812 г. Были у нас и крупные неудачи в оценке противника - накануне Крымской войны 1853-1856 гг., перед русско-японской войной 1904-1905 гг. Самые серьезные проблемы в понимании возможностей противника имелись в СССР накануне Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. (к этому вопросу мы еще вернемся).
Петру I и его соратникам Свечин в различных своих трудах уделил значительное внимание, рассматривая как деятельность по реформированию вооруженных сил России, так и военное искусство первого российского императора. При этом Свечин практически не останавливается собственно на личности Петра, исходя, видимо, из того, что о нем к этому времени уже имелась самая обширная литература.
К числу достижений Петра I в строительстве армии Свечин относит создание "стратегической конницы"; такая конница, считает Свечин, была заимствована от монголов; добавим - и такой конницы не было тогда у противников России. "Обширность наших пространств открывала широкий простор для действий подвижных отрядов на неприятельских сообщениях, а также на его границах", - пишет Свечин . Действия русской стратегической конницы были особенно важны после того, как "начало Северной войны (Нарва) ясно подчеркнуло тактическое превосходство шведов" .
Свечин дает весьма положительную оценку стратегии Петра Великого ("плану измора шведов"; о нем подробнее еще будет говориться), которая увенчалась блестящей победой под Полтавой в 1709 году.
Высоко оценивает он и отношение Петра к солдатам своей армии. Александр Андреевич пишет: "Петр понимал, что нельзя обращаться с солдатами как с пешками, и нельзя требовать победы в обстановке стратегического отчаяния" . Этот тезис Свечин иллюстрирует следующим историческим примером: "Когда Карл XII забежал и отрезал в Гродне армию Меншикова, Петр воспрещает ему пытаться пробиваться, несмотря на численное превосходство, и указывает, воспользовавшись весенним ледоходом, который снесет мосты шведов через Неман, бежать с армией через польские земли на Волынь" . Далее Свечин приводит еще один пример подобных действий Петра как одного из крупнейших полководцев своего времени: "На Пруте припертый турками Петр?, не исчерпывая всех сил войск, не останавливается перед тем, чтобы купить великого визиря, и, заключив договор, уводит армию в Россию. Горький опыт Нарвы заставил Петра дорожить армией" .
Тут же Свечин выводит общее заключение, актуальнейшее во все времена, о том, как благотворно "отражается на сознании солдата уверенность, что им дорожат, что вожди не разменивают их жизни на жизни неприятельских солдат, что к его самопожертвованию обращаются лишь в действительно нужных случаях" .
Возвращаясь к решениям Петра I во время Прутского похода 1711 г., нужно сказать, что Свечин несколько упрощает картину. Петр со своим войском оказался в крайне тяжелом положении перед лицом огромной турецкой армии, окружившей русских, отрезавшей наши армии даже от источников воды. Вне кольца окружения оказался один кавалерийский корпус русских, но с ним у Петра не было связи. Договариваясь с визирем, подкупая его за огромные деньги, Петр спасал не только армию, но и самого себя и находившуюся вместе с ним в этом походе свою жену Екатерину, а фактически и Россию. Пойдя на эту сделку, турецкий главнокомандующий не знал, сколь тяжелое положение было в лагере Петра, но и Петр не знал о сложных проблемах в окружившей его турецкой армии. Ни у той, ни у другой стороны в тот момент разведка не смогла должным образом оценить обстановку.
Имеется немало свидетельств, что Петр, оказавшись в этой ситуации, был готов ради спасения положения отказаться от большей части своих завоеваний в ходе Северной войны. Однако ему удалось заключить договор с Османской империей на более выгодных условиях: Турция обязалась выслать из пределов страны шведского короля Карла XII и не мешать отводу русских войск на собственную территорию, Россия должна была вернуть туркам Азов, ликвидировать крепости на побережье Азовского моря и р. Днепр (Таганрог, Каменный Затон и др.).
? ? ?
Среди свечинских героев мировой военной истории мы находим и русского военного гения Александра Васильевича Суворова. Свечин не посвящал ему специальных работ или отдельных глав в своих книгах, но часто обращался к тем или иным его деяниям для иллюстрации своих важнейших идей по военному делу. Деятельность Суворова как полководца, его биография, различные грани его весьма и весьма неординарной личности были хорошо изучены дореволюционными исследователями, в частности, "предтечей" Свечина генералом Н.П. Михневичем.
Свечин не раз отмечал, что человек должен быть намного ценнее боевой техники. При этом он приводил в пример суворовский переход через Альпы в 1799 г., когда А.В. Суворову ради спасения людей в сложнейших горных условиях пришлось бросить все обозы и артиллерию: "Мы знаем, что Суворов в своем швейцарском походе потерял все обозы и все до одной пушки, но вывел из гор свою пехоту". Свечин отмечал, что такие решения обеспечивали суворовским войскам такой уровень стойкости, которого не знала ни одна другая армия в самые различные периоды мировой истории. По его словам, "солдаты знали, что суворовский аппарат всегда выберет пехоту, а не материальную часть в случае встретившейся альтернативы, и потому суворовская армия отличалась необычайной стойкостью" . Свечин задавал вопрос: "Сохраняем ли мы сегодня суворовскую связь командования с фронтом?" Далее он делал прямой упрек М.Н. Тухачевскому в том, что тот, командуя Западным фронтом в советско-польской войне 1920 г., не следовал суворовским заповедям, если "судить по "спасению" артиллерии и обозов под Варшавой" . Обобщая свою мысль, Свечин писал: "В основе нестойкой обороны лежит идеалистический взгляд на материальную часть, как на надлежащие спасению трофеи, а не рабочую машину. В результате завязка оборонительного боя характеризуется как укладка и отправление в тыл чемоданов". К сожалению, крайне важные свечинские идеи о соотношении ценности человека и боевой техники в войне не стали доминирующими в боевой работе РККА в 1941 и 1942 годах.
Представляется важным обратить внимание читателя на некоторые черты личности А.В. Суворова, которые, как правило, в популярных (и не только популярных) современных изданиях освещаются недостаточно или даже вообще практически не освещаются. Важным условием его становления как выдающегося полководца было знание военной истории. Суворов почерпнул его из собранной отцом весьма богатой по тому времени домашней библиотеки, где имелось немало книг по военной истории на разных языках . Александр Суворов практически полностью освоил их уже в отроческом возрасте. Побывавшего в гостях у его семьи старого генерала Абрама Ганнибала, знаменитого "арапа Петра Великого", поразили не только упорство, с каким Александр закаливал себя, преодолевая природную слабость здоровья, но и начитанность мальчика, хорошее знание им военной истории и военной теории .
В период Великой Отечественной войны Сталин, вынужденный обратиться к русскому патриотизму, к знаковым фигурам русской военной истории, поднял на щит образ Суворова, что было полностью оправданно. Но долгие годы в соответствии с идеологическими установками личность и деятельность Александра Васильевича освещались, как правило, упрощенно, а нередко и однобоко. В частности замалчивались его глубокие научные знания. Одним из примеров канонизированного властью упрощенного образа Суворова является его биография, изложенная в брошюре полковника Г.Г. Мещерякова . В ней нет ни слова о военно-исторических знаниях Суворова, о его любимых полководцах, о знании им нескольких иностранных языков и т.п.
Между тем, все эти факты были весьма подробно представлены во многих дореволюционных изданиях, среди авторов которых был и уже упоминавшийся генерал Н.П. Михневич. Он, например, отмечает, что Суворов "в переписке и беседе... часто вспоминал высокочтимые им имена Александра?, Цезаря, Ганнибала и любил на них ссылаться". Военный гений Суворова, - по словам исследователя, - "несмотря на всю оригинальность свою, выработался под влиянием классических впечатлений" .
Оценивая Суворова как стратега, Михневич говорит следующее: "Наиболее важною заслугою Суворова в области стратегии, выдвигающею его из ряда других полководцев-стратегов, следует признать установление правильного соотношения между положительною деятельностью войск (борьбою с противником) и отрицательною их работою в тылу по обеспечению операций. Этот страшный вопрос, пред которым оставались в недоумении многие сильные умы" . К ним, по мнению Михневича, относился и Наполеон.
Михневич приводит слова Суворова относительно операционного плана: "План операционный в главную армию, в корпус, в колонну. Ясное распределение полков. Везде расчет времени. В переписке между начальниками войск следует излагать настоящее дело ясно и кратко, в виде записок, без больших титулов: будущие же предприятия определять вперед на сутки или на двое".
Далее биограф Суворова, цитируя его, считает нужным подчеркнуть другую мысль полководца: "Не довольно, чтоб одни главные начальники были извещены о плане действия. Необходимо и младшим начальникам постоянно иметь его в мыслях, чтобы вести войска согласно с ним. Мало того, даже батальонные, эскадронные, ротные командиры должны знать его по той же причине, даже унтер-офицеры и рядовые. Каждый воин должен понимать свой маневр". Суворов, как обращает внимание исследователь, выступает против излишней секретности в военном деле, имея в виду реализацию задачи обеспечения единомыслия, слаженности действий воинских организаций: "Тайна есть только предлог, больше вредный, чем полезный. Болтун и без того будет наказан. Вместе с планом должен быть приложен небольшой чертеж, на котором нет нужды назначать множество деревушек, а только главные и ближайшие места, в той мере, сколько может быть нужно для простого воина; притом нужно дать некоторого рода понятие о возвышениях (горах)" .
Михневич с удовольствием цитирует Александра Васильевича, который говорит об исключительной важности военно-исторических исследований: "Возьми себе в образец героя древних времен, наблюдай его, иди за ним вслед, поравняйся, обгони - слава тебе. Я выбрал Кесаря?. Альпийские горы за нами, Бог перед нами - ура! Орлы русские облетели орлов римских".
По Суворову, необходима "непрестанная наука из чтениев". Он конкретно называет тех авторов, которых рекомендует для формирования правильных взглядов на войну и на военное имущество: "А для единственных шести ордеров баталии - старинный Вигеций??. По русской войне мало описания, в прежнюю и последнюю турецкие войны с великим затвержением эволюциев, старинные же, какие случатся. Монтекукули? очень древен и много отменен соображать с нынешними правилами турецкой войны. Карл Лотарингский??, Конде???, Тюрен????, маршал де Сакс?????, Виларс??????, какие есть переводы (читай). Старейшие же, возбуждающие к мужеству, суть: Троянская война, комментарии Кесаревы и Квинтус-Курцус???????. Для возвышений духа старый Роллен????????>> .
Сам являясь ученым и занимаясь разработкой проблем стратегии, Михневич писал: "Суворов был одним из образованнейших людей своего века. Он вышучивал современную ему науку; называл военных ученых своего времени "бедными академиками", и он был прав. Но в то же время он придавал настоящей-то, живой военной науке, основанной на серьезном изучении деяний великих полководцев, огромное значение. Генералу необходимо, говорил Суворов, непрерывное образование себя науками с помощью чтения. Ему нужно мужество, офицеру - храбрость, солдату - бодрость" .
Чудачества Суворова, о которых так любили писать во все времена и которые так контрастируют с его сущностью как образованнейшего человека своего времени, были средством мимикрии для Александра Васильевича, одним из способов не выделяться своим умом и глубокими знаниями среди "малознаек" и "недознаек", особенно среди придворных (в их число входил и высший генералитет Российской империи). Солдатам же и строевым офицерам такое поведение, по многим свидетельствам, импонировало: оно эпатировало значительную часть не любимого ими генералитета, выделяло Суворова из среды этого генералитета*.
Возвращаясь к Свечину, можно, в частности, отметить, что он сравнивает тактику Суворова с действиями "позднего" Фридриха Великого и его противников в войне за баварское наследство (1778-1779 гг.) и весьма критически отзывается об участниках названной войны. В ней вооруженная борьба, по словам Свечина, "обратилась в вооруженную демонстрацию" и "противники разошлись без единого боя" ("солдаты, с их непосредственным чутьем, прозвали эту войну посмешищем - "картофельной войной", так как пострадавшими оказались только картофельные посевы") . Свечин отмечает, что Суворов "с неукротимым порывом к решению военных задач боем желчно критиковал" такого рода способ ведения войны. Анализируя итальянский поход Суворова, Свечин довольно детально рассматривает выигранные русско-австрийской армией под командованием Суворова сражения с французами при р. Адде и при р. Треббии в 1799 г. Он пишет, что в тех условиях русские войска "сумели выдержать экзамен в борьбе с лучшими французскими генералами и лучшими революционными бойцами" .
Дореволюционный исследователь военного искусства Суворова А.Ф. Петрушевский писал о творческом подходе Суворова к изучению теории военного дела: "...занимаясь теорией военного дела многие годы, он относился к изучаемым предметам не рабски, а самостоятельно и свободно. Он вполне усвоил мысль, что, изучая великих мужей, нельзя ограничиться прямым у них заимствованием, а тем менее впасть в ошибку подражания. Почти все, добытое путем науки, в Суворове перерабатывалось совершенно и принимало свое собственное обличье, которое иногда как будто отрицало самый образец. Суворова не затягивало, не засасывало с головой, что бывает с учеными теоретиками, не обладающими сильным умом. Он не искал в науке и прямой утилитарности, как расположены делать узкие практики-специалисты" .
Только недавно отечественные ученые вновь обратили внимание на то, что воинская служба будущего генералиссимуса началась в провиантской службе лейб-гвардии Семеновского полка . Это очень важная веха, существенно дополняющая биографию Суворова, дающая более глубокое представление о его организаторских способностях, о знании им всех деталей военного механизма.
П.И. Вещиков и А. Пех пишут о том, что 17(28) января 1756 г. А.В. Суворова произвели в обер-провиантмейстеры (ранга капитанского), а затем ему было приказано "иметь в смотрении" продовольственные и фуражные магазины (склады) Новгорода, Новой Ладоги, Старой Руссы и села Сольцы. Для этого, - говорилось в Указе императрицы Елизаветы Петровны от 24 июля (4 августа) 1756 г., - "ему, обер-провиантмейстеру Александру Васильеву, ехать и лежащий в тех магазейнах провиант и овес пересмотреть, в надлежащем ли бережении содержица, и магазейны в годности ль состоят и не требуют ли какой починки, и на поклажу провианта магазейнов довольно ль, или сколько надлежит прибавить". Судя по всему, А.В. Суворов был послан императрицей проверить и привести в готовность продовольственные склады для обеспечения войск в предстоящей прусской кампании Семилетней войны 1756-1763 годов .
Уже тогда А.В. Суворов всячески протестовал против кос, пудрения, завивки волос наряду с прочей прусско-немецкой нелепо-карикатурной формой одежды и бессмысленной муштрой. Косу на солдатской голове со злостью называл "вшивень". Он с гордостью утверждал, что в его полку солдат "не били, а учили каждого: как чистица, обшиваца и мыца и что к тому потребно, то был человек здоров и бодр". И добавлял: "Знают офицеры, что я сам то делать не стыдился" .
В знаменитой суворовской "Науке побеждать" было предусмотрено все, что необходимо делать воину как в мирное, так и в военное время. Как подбирать и содержать одежду и обувь, что должен делать лекарь и подлекарь, сохраняя здоровье личного состава. "Больным принадлежит, где не лучшая вода, таковая отварная и отстоянная, а слабым сухарная или с уксусом; в пище же выпеченный хлеб, исправные сухари, теплое варево и крепко полуженные котлы" .
Некоторое время своей долголетней службы Александр Васильевич являлся генерал-аудитором-лейтенантом, как бы продолжал дело отца. В то время так называемые военно-судные вопросы находились в ведении Военной коллегии. На нее возлагалось утверждение приговоров военных судов относительно штаб- и обер-офицеров до полковника включительно . Таким образом Суворов стал и большим знатоком дисциплинарных и военно-юридических вопросов. Подобным богатым и разнообразным опытом не обладал, по-видимому, ни один отечественный полководец.
* * *
Во многом благодаря А.А. Свечину автор в свое время обратил внимание и на военные реформы одного из крупнейших государственных деятелей Российской империи светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического (1739-1791 гг.). Князь немало сделал для усиления реальной военной мощи страны, благодаря чему российской армией и флотом были одержаны очень важные военные победы на суше и на море. И это были победы весьма плодотворные в политическом отношении. Потемкина можно отнести к тем немногим командирам, которые могли ставить четкие (и выполнимые) цели для вооруженных сил при решении государственным руководством использовать военную силу.
В советской исторической науке этот крупнейший российский государственный и военный деятель получил в значительной мере искаженное освещение. В общественном сознании за ним утвердился ходульный образ создателя "потемкинских деревень", к тому же развратного фаворита императрицы Екатерины II.
В наше время рядом отечественных исследователей выявлено, что "потемкинские деревни" были специальной фальшивкой, запущенной, в частности, французской дипломатией и разведкой для целенаправленной дискредитации Потемкина, сделавшего исключительно много для обеспечения национальных интересов России .
Немало неправды в советский период написано и о взаимоотношениях Потемкина и Александра Васильевича Суворова, Потемкина и выдающегося русского флотоводца Федора Федоровича Ушакова.
В отечественной исторической науке, искажая реальный образ Потемкина в угоду идеологическим соображениям, не раз в утрированном виде подавались его конфликты с А.В. Суворовым, находившимся у Потемкина в подчинении.
Говоря о военно-организационной деятельности Потемкина, Свечин, в частности, писал, что после Пугачевского восстания (1773-1775 гг.) Потемкин решил во многом отказаться от подражания Западу в военном строительстве, постаравшись полностью использовать "то преимущество, которое давало русской армии ее национальное крестьянское укомплектование". Соответственно, он "перенес центр тяжести дисциплины с муштры и палок... на воспитание солдата".
Потемкин, как отмечает Свечин, "требовал от стойки солдата в строю простоты и свободы", а "не окостеневши, как прежде было в моде"; вместо муштровки и ружейных приемов он указывал обучать "скорому заряду и верному прикладу" и "вихрем ходить в атаку". При Потемкине (возглавлявшем с 1784 г. Военную коллегию), как пишет Свечин, "побои и жестокие наказания преследовались, и офицеры должны были выступать как защитники и друзья солдат, следить за удовлетворением всех их материальных потребностей в пище, одежде, помещениях, развивать их моральные силы, сближаться с ними во всем жизненном обиходе, воспитывать в части определенных традиций". Такого рода установки этого одного из высших руководителей Российской империи способствовали деятельности по воспитанию личного состава российской армии и флота выдающихся полководцев П.А. Румянцева, А.В. Суворова, флотоводцев Ф.Ф. Ушакова, Н.А. Синявина, А.С. Грейга.
Важным достижением Потемкина Свечин вполне обоснованно считает упорядочение военного бюджета, который стал более действенным инструментом государственного управления строительством вооруженных сил и их боевым применением . Одного этого было достаточно, чтобы вызвать к Потемкину недружелюбие и даже ненависть со стороны многих его современников, привыкших к совершенно иному отношению к военному бюджету, позволявшему делать на нем личные состояния.
Свечин, как и некоторые другие авторитетные российские авторы, приписывает Потемкину и ряд крупных изменений в тактике русской армии, самым положительным образом сказавшихся на ее боеспособности . "Общая демократическая линия реформы, - считает исследователь, - была внешне подчеркнута изменением формы одежды; букли и парики уничтожены. Вооружение и снаряжение облегчено, покрой мундиров рационализирован" .
К достижениям Потемкина Свечин относит и активное, масштабное использование русской казачьей конницы: "Потемкин обратил на наши казачьи области самое существенное внимание и повысил вдвое как добротность, так и количество выставляемых ими формирований" . Свечин пишет, что Потемкин фактически поставил на регулярную основу использование конницы, говорит о нем как о "настоящем творце русской казачьей конницы". Он подчеркивает: "до Потемкина русская поселенная конница - гусары - формировалась по австрийскому образцу и в значительном числе даже непосредственно австрийскими славянами с австро-турецкой границы - "сербами"" . Свечин отмечает, что далеко не у всех в России настойчивая деятельность Потемкина по формированию и улучшению казачьей конницы получала понимание и поддержку: "Современники, привыкшие к подражанию другим европейским армиям, находили эту страсть Потемкина к развитию казачества "странной", какой-то необъяснимой прихотью" .
Потемкин уделял большое внимание и развитию регулярной легкой конницы, "приспособленной к стратегической работе на огромных наших пространствах" . Свечин пишет, что "до Потемкина усилия наших копировщиков Запада были направлены на то, чтобы возможно большую часть кавалерии взгромоздить на тяжелых и дорогих немецких лошадей, более способных и для держания строя и вообще делаемых эволюций". Далее Свечин поясняет: имевшиеся в России лошади, которые использовались большей частью наших кирасир, не были тяжелыми, крупными лошадьми; Потемкин отменил дорогостоящие кирасы, облегчил снаряжение кавалериста вдвое, существенно удешевив его; российская конница осталась лишь на 1/4 линейной (и та без кирас), а на 1/2 стала легкоконной и драгунской; еще одну четверть составляла казачья конница .
Потемкин развил казачью конницу, прежде всего, для войн России на юге - против турок. Но она сыграла большую роль и на европейских театрах военных действий.
Наличие организованной и многочисленной казачьей конницы в российской армии (при отсутствии аналогичной конницы у Наполеона) признано теперь многими отечественными и зарубежными учеными как один из весьма важных факторов, обеспечивших поражение французов в России в Отечественную войну 1812 г. Свечин отмечал, что "успехи наших казаков в действиях на сообщениях Наполеона в 1812 году были планомерно подготовлены Потемкиным" . Авторитетный британский военный историк Д. Чандлер писал, что в период наполеоновский войн "в чередовании изматывания и ускользания казаки не имели себе равных" .
К числу достижений Потемкина применительно к пехоте Свечин отнес и введение двухшеренгового строя, увеличение "в огромной степени" количества егерской пехоты.
Со смертью Г.А. Потемкина-Таврического многое изменилось в русской армии не в лучшую сторону. Особенно это проявилось в период царствования императора Павла I (1796-1801 гг.), ненавидевшего Потемкина и преклонявшегося перед прусской системой военной службы, перед тактикой пруссаков.
В советской пропагандистской, популярной и даже научной литературе в 1920-1930-е гг. Потемкин позиционировался преимущественно в негативном свете. Исключительно высокая оценка его роли Свечиным в то время относилась к числу крайне редких. Она была небезопасной для того, кто отдавал должное этому выдающемуся российскому государственному деятелю.
* * *
Внимание Свечина привлек также видный военный и политический реформатор Пруссии конца XVIII - начала XIX вв. Герхард фон Шарнхорст . Его вполне можно отнести к героям мировой военной истории. О нем сравнительно мало писали отечественные авторы; между тем, этот деятель действительно заслуживает того внимания, которое уделил ему Свечин.
Шарнхорст начинал службу и реформаторскую деятельность в немецком государстве Ганновер, однако там он не смог, как пишет Свечин, реализовать свои идеи по реформированию военной системы. Шарнхорст участвовал в войне с Францией. Находясь в должности начальника штаба дивизии генерал-майора Гаммерштейна*, имевшего в своем распоряжении всего 2500 чел., в 1794 г. был одним из руководителей обороны от французов слабой крепости Менэн (Менен), осажденной 20-тысячным корпусом генерала Моро??. По предложению Шарнхорста после того, как все возможности обороны крепости были исчерпаны, ганноверский гарнизон путем ночной атаки прорвался сквозь кольцо осаждавших . В ходе этой войны, как пишет Свечин, Шарнхорст вел непрерывно работу по зарисовке крепостей, съемке старых и новых полей сражения, делал заметки по тактике французской армии.
На прусскую службу Шарнхорст перешел в 1801 г. в возрасте 46 лет. Его, как пишет Свечин, "застойный Ганновер" через два года был занят французскими войсками и перестал существовать .
В этот же период Шарнхорст получил известность как серьезный специалист по вопросам артиллерии и ружейной стрельбы. Его двухтомный "Справочник артиллериста", изданный в 1801 г., через 40 лет был переведен на французский и русский языки. "Немногие технические пособия, - по словам Свечина, - могут похвастаться таким долголетием" .
Свечин отмечает глубокий историзм мышления Шарнхорста, говоря, что у него "наблюдается неизвестное XVIII веку стремление переносить любой вопрос на почву истории" . Далее Свечин пишет: "Установленная им благодаря опыту французской революции связь военных успехов с внутренним политическим состоянием государства, изложенная затем в изречении Клаузевица - война есть продолжение политики - приводила Шарнхорста к радикальным выводам; его умственный взор направлялся к истокам - от войны к политике; если корень побед на войне заключается во внутренних политических усло?виях, то на них-то и надо сосредоточить все усилия. Надо создать политические предпосылки к всесословной армии, надо ввести общую воинскую повинность, a для всего этого нужно прежде всего побороть феодализм" .
Высоко оценивал Свечин подход Шарнхорста к военному искусству с учетом как технических, так и политических факторов: "Военное искусство в представлении изучившего военную технику Шарнхорста трактовалось очень широко и охватывало не только стратегию и тактику, но и военную технику, а также и все политические вопросы построения боеспособной армии. Широкий размах его деятельности в конечный период жизни как фактического военного министра Пруссии содействовал углублению основного диалектического положения о войне". Здесь Свечин имеет в виду вопросы взаимоотношений политики и войны, политики и военной стратегии, считая, что у Шарнхорста было правильное понимание их взаимосвязи. Отдавая дань времени и классовому подходу, Свечин отмечает, что "военщина" Пруссии "впоследствии повернула эту формулу (война - есть продолжение политики. - А.К.) на 180 градусов и значительно выхолостила ее содержание, видя в ней лишь политические директивы для стратегии, которая осуществляет их самостоятельно. Политика стала толковаться только как внешняя политика, не затрагивающая якобы классовых отношений внутри страны" .
В своих теоретических работах и практической деятельности по военному реформированию Шарнхорст большое внимание уделял проблеме формирования новых офицерских кадров. На первых порах острие его критики, как пишет Свечин, на?правилось "против феодальных пережитков в армии". Он поясняет: "Офицеры знали караульную, но не полевую службу. Старые генералы смотрели с презрением на "ученых" офицеров. Но в войне с Францией ученые офицеры оказались в несравненно более выигрышном поло?жении, чем их беспомощные вследствие своей темноты товарищи. По мнению Шарнхорста, армия, в ко-торой не ведется жестокая борьба за образование офицеров, успеха иметь не будет. Хорошей и надежной может быть только та армия, в которой процветает военно-научная литература" . История не раз убедительно показала и показывает, насколько справедливой является эта оценка. Суждение Шарнхорста и поддерживающего его идею Свечина вроде бы самоочевидно, однако на деле далеко не всегда ведется "жестокая борьба за образование офицера".
Свечин приводит также еще одно мнение Шарнхорста, который считал, что "особенное внимание надо уделять очистке штабов". Далее он поясняет эту мысль прусского военного деятеля: "На смену аристократи-ческим бездельникам штабы должны быть пополнены отборными опытными офицерами генерального штаба, получившими специальную подготовку, умеющими производить съемку и прекрасно понимающими карту. Генеральный штаб должен целиком посвятить себя военному делу и не имеет права заниматься чем-либо, не имеющим к нему прямого отношения. Офицеры ге?нерального штаба не должны отрываться от войск: служба в штабах должна правильно чередоваться с серьезным стажем в строевых частях. Штабы должны быть постоянным органом и работать уже в мир?ное время" . Свечин замечает, что "покушение на прерогативы феодалов", предпринятое Шарнхорстом, "в армии рассматривалось юнкерством как революционная атака на важнейшие классовые позиции дворянства" . Естественно, такие установки Шарнхорста встретили сильнейшее сопротивление со стороны прусских военных кругов, однако, как нам теперь известно из истории германской службы генерального штаба, это сопротивление во многом удалось преодолеть.
В 1802 г. Шарнхорст возглавил Берлинское военное училище. Он его реформировал, создав своего рода подготовительный факультет и двухгодичную военную академию . Эта академия распалась после жестокого поражения Пруссии от Наполеона в ходе двойного сражения при Йене и Ауэрштедте 14 октября 1806 г., но до этого Шарнхорсту удалось добиться многого. В академии, как пишет Свечин, "изучение военной истории и работа слушателей над решением конкретных тактических задач, прикладной метод, ныне признанный повсюду, были выдвинуты на первый план" . Из двух десятков учеников Шарнхорста "девять человек попали по конкурсу в генеральный штаб, а пять других заняли более или менее ответственные посты в армии". Интересно, что "первым в этом выпуске, на который Шарнхорст не пожалел своих трудов", стал Клаузевиц , в свою очередь, всегда считавший Шарнхорста своим учителем и наставником. Свечин замечает, что "единомышленники, друзья и наследники" Шарнхорста "подрастали" .
В 1806 г. Шарнхорст был призван на должность начальника штаба главнокомандующего прусских войск герцога Карла Вильгельма Фердинанда Брауншвейг-Вольфенбюттельского (с 1780 г. правящий герцог Карл II), был ранен в сражении с наполеоновскими войсками под Ауэрштедтом, но остался в строю. Возглавил штаб генерала Блюхера, командовавшего арьергардом гибнущей армии Пруссии. Был взят в плен вместе с остатками арьергарда, затем обменен на пленного полковника французской армии. Во время боев репутация Шарнхорста резко поднялась.
После заключения Тильзитского мира в 1807 г. Шарнхорст назначен председателем комиссии военной реформы и "фактически стал прусским военным министром" . Ведя борьбу с феодальными пережитками в армии, как отмечает Свечин, Шарнхорст "установил короткие сроки службы, скрытно подготовил запас военнообученных, провел в 1813 году всеобщую воинскую повинность, организовал ландвер и создал армию, близкую к буржуазному идеалу "вооруженного народа"" .
Свечин уделил большое внимание и такому германскому военному деятелю, как А. Гнейзенау, о котором, как и о Шарнхорсте, было очень мало известно даже в профессиональных кругах советских военных историков и теоретиков .
В Германии Гнейзенау высоко почитался наряду с Шарнхорстом как один из крупнейших военных деятелей начала XIX в., сделавший очень многое для создания самой современной по тому времени военной машины в королевстве Пруссия. Свечин пишет, в частности, о том, что накануне войны 1812 г. Гнейзенау горячо и многократно убеждал российского императора Александра I в необходимости вести против Наполеона затяжную войну, не давать ему жить "местными средствами", безжалостно разрушая при отступлении мельницы, конюшни, изгоняя скот. Гнейзенау рекомендовал избегать как можно дольше наступательных действий русской армии. Этот прусский генерал ратовал за народную войну против Наполеона, в которой следовало "напрячь все физические и моральные силы" . Нельзя не отметить, что эти рекомендации Гнейзенау совпадали в главном с формулой будущей войны с Наполеоном, разработанной российским военным министром Михаилом Богдановичем Барклаем де Толли и работавшей под его непосредственным началом русской стратегической разведкой. В 1815-1816 гг. и в 1830-1831 гг. начальником штаба у Гнейзенау был Клаузевиц .
Говоря непосредственно о Клаузевице, Свечин отмечал, что требования, которые он ставил перед собой, были очень высоки. По словам Свечина, "мышление" Клаузевица "не довольствовалось отрывочными замечаниями и взглядами на военное искусство как на нечто аморфное, распыленное, не имеющее структуры", наоборот, у него "была умственная потребность рассматривать военное искусство диалектически, в его внутренней связи, как органическое целое" . Свечин подчеркивал, что в этом отношении представления Клаузевица резко отличались от механистических взглядов XVIII в., что "видно на определении тактики и стратегии" .
В числе прочих достижений Клаузевица Свечин отмечает выработку Клаузевицем понятия "трения" ("трения войны"), которое впоследствии очень любил употреблять Бисмарк . Свечин пишет: "Под трением Клаузевиц разумел всю сумму непредвиденных затруднений, которые отличают действительную войну от маневров, разыгрываемых на планах, жизненную практику от кабинетных представлений. Трение снижает на войне все достижения, и человек оказывается далеко позади поставленной цели" .
Как справедливо отмечает Свечин, "стратегическая теория" Клаузевица "окончательно сложилась в походе 1812 года", когда этот прусский офицер состоял на русской службе . Так что влияние русского военного искусства, победоносной стратегии России в Отечественной войне 1812 г. на мышление Клаузевица несомненно.
* * *
Среди видных свечинских героев мировой военной истории мы видим Хельмута Мольтке-старшего, длительное время занимавшего пост начальника Генерального штаба Пруссии, а затем Германской империи. Свечин обращает внимание не только на выдающиеся деяния этого немецкого военачальника, но и на уровень его теоретических знаний, общей образованности, на его широкий кругозор. Столь детального и глубокого рассмотрения этой личности, его роли в объединении Германии нет, пожалуй, ни в одном специальном военно-историческом исследовании.
Целый ряд оценок, суждений Свечина относительно Мольтке явно не мог импонировать многим военным историкам - как в нашей стране, так и за рубежом. В частности, речь идет о том, что Мольтке, заняв такой высокий пост, как начальник Генерального штаба вооруженных сил Пруссии (в 57 лет), был практически гражданским человеком, известным, прежде всего, своими военно-теоретическими трудами, а не тем или иным командным опытом. Свечин пишет о том, что Мольтке-старший никогда более чем ротой не командовал.
Сегодня мало кто вспоминает, что Мольтке был не только военным, но и политиком; на протяжении нескольких десятилетий он состоял членом сначала северогерманского, а затем германского рейхстага (кстати, на эту сторону биографии Мольтке Свечин практически не обратил внимания). Рейхстаг играл значительную роль в политической жизни Германской империи, бывшей, в отличие от Российской империи, конституционной монархией с полуфедеративным устройством. Мольтке неоднократно выступал в рейхстаге по военным, в т. ч. по военно-морским, вопросам, хотя военно-морская проблематика была вне ведения Большого генерального штаба. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорится, что "речи Мольтке, всегда краткие и содержательные, носили печать своеобразного красноречия; оратор, всегда владевший предметом речи, оказывался в них не менее сильно вооруженным и в областях, чуждых его специальности" .
А.А. Свечин писал: "Когда Мольтке был выдвинут на пост начальника генерального штаба, это был прусский генерал, чрезвычайно отставший от военной жизни, но зато представлявший настоящего ученого, очень компетентного в географии, в древнейшей истории Рима, в филологии, в политике, стоявший в курсе культурной и экономической эволюции Европы. И этот почти штатский человек, по прихоти случая поставленный во главе прусского Генерального штаба, сумел разгадать дух новой стратегии... Изучая карьеру Мольтке-старшего, получаешь представление, что его позиция наблюдателя армии со стороны, давшая ему возможность углубиться во многие вопросы и умственно расти, чего лишены часто перегруженные работой практические деятели, и обусловила превосходство его мышления после достижения им шестидесятилетнего возраста. Правда, Мольтке был исключительный человек" .
Неоднократно воздавали должное генерал-фельдмаршалу Мольтке и созданной им мощной военной машине известные советские полководцы, военачальники и военные теоретики М.В. Фрунзе, Б.М. Шапошников, М.Н. Тухачевский, Г.С. Иссерсон и другие .
Много внимания Свечин уделил военно-научной деятельности возглавлявшегося Мольтке-старшим Генштаба, которая во многом и обеспечила экстраординарные победы Пруссии и др. германских государств во франко-прусской войне 1870-1871 годов.
К сожалению, А.А. Свечин довольно бегло говорит о взаимоотношениях Мольтке с канцлером Пруссии (затем Германской империи) Отто фон Бисмарком, с королем Пруссии (с 1871 г. германским императором) Вильгельмом I и военным министром А. Рооном. Между тем их взаимоотношения представляют особый интерес с точки зрения определения оптимальной формулы управления в политико-военной и военно-стратегической сферах.
Свечин отмечает, что, получив скромное образование в датском кадетском корпусе, Мольтке окончил позже знаменитую Берлинскую военную академию (начальником которой в то время был Карл фон Клаузевиц), а затем всю жизнь настойчиво занимался расширением своих исторических, филологических и географических познаний. Когда он стал начальником прусского Генерального штаба, то, помимо немецкого и датского, владел еще пятью языками - турецким, русским, французским, английским, итальянским. На протяжении всей своей жизни Мольтке много путешествовал.
Х. Мольтке принадлежит немало исторических и военно-научных тру?дов, начиная с перевода на немецкий язык 12-томной работы английского историка Э. Гиббона "История упадка и разрушения Римской империи" и кончая его собственной историей русско-турецкой войны 1828-1829 гг., изданной в 1845 г. Мольтке под псевдонимом опубликовал несколько серьезных политико-исторических статей. В 1843 г. он завершил специальную работу о военном значении новых тогда в Европе железных дорог. Не чужд он был и бел?летристике, хотя никогда не относился серьезно к своим литературным опусам. Широким военным и общественно-политическим кругам Мольтке был известен преимущественно как автор "Писем о состоянии Турции и событиях в ней". Именно в Турции Мольтке получил серьезный военный опыт: в 1835 г. он, будучи в звании капитана (гауптмана) прусской армии, во время большого путешествия на Восток был представлен султану Махмуду II; по просьбе султана Мольтке остался на 4 года в Османской империи в качестве инструктора турецкой армии. Он принял заметное участие в ее реорганизации, в фортификационных работах, в походах на курдов и на египтян .
Реформаторская деятельность Мольтке охватывала вопросы и стратегии и тактики. Как и Бисмарк, он многому учился у своих противников, причем даже у разбитых им противников, что отнюдь не характерно для большинства военных авторитетов прошлого и настоящего . В частности, Мольтке подверг существенным изменениям тактику прусской кавалерии, а также артиллерии, многое заимствовав у разгромленных в 1866 г. австрийцев.
А.А. Свечин отмечал, что австрийцы после войны 1859 г. переняли у французов дальнобойную нарезную пушку; они "уловили" тенденцию эволюции артиллерии, которая заключалась в том, что артиллерия должна забыть о своем "штыке" - о картечи, забыть принципы наполеоновской тактики, когда использовалась батарея как орудие ближнего боя, и перестроить всю свою тактику и технику для стрельбы на дальние дистанции. При этом австрийцы применяли свою артиллерию сравнительно массированно, открывая огонь в ряде случаев одновременно более чем сотней орудий. Война 1866 г. Пруссии против Австрии и ее союзников продемонстрировала явное превосходство австрийской артиллерии и, как пишет Свечин, только "бесконечное превосходство прусской пехоты над австрийской решало дело" .
Австрийский опыт очень быстро был взят на вооружение Мольтке-старшим и его соратниками и преумножен, что обеспечило превосходство прусской артиллерии над французской в войне 1870-1871 гг. В последующие десятилетия и сам Мольтке и его преемники (особенно А. фон Шлиффен) постоянно наращивали возможности германской полевой артиллерии, в первую очередь тяжелой.
Особенностью стратегии Мольтке, наиболее ярко проявившейся во франко-прусской войне 1870-1871 гг., было движение больших армий широким фронтом и их быстрое сосредоточение на поле сражения, максимальное использование железных дорог для сосредоточения армии и устройства тыла. Смело отойдя от наполеоновского принципа единства армии на театре военных действий, Мольтке разделил свои силы на несколько армий и впервые управлял ими посредством директив (заметим, - не приказов), в которых указы?вались общие задачи и диспозиция . Он провел такую реорганизацию системы мобилизации и стратегического сосредоточения, что она обеспечивала значительный перевес Пруссии над противниками, что сказалось уже в войне с Австрией и особенно ярко - в войне с Францией. Причем для противников Пруссии перед началом войны это оказалось практически незамеченным, что во многом определило ее победу. Традицию такого рода стратегических действий Германия поддерживала и развивала в последующие периоды, вплоть до июня 1941 г., когда началась гитлеровская агрессия против СССР.
Вершиной военной стратегии и оперативного искусства (в то время такого понятия еще не было, но де-факто явление уже существовало) Мольтке считается Седанская операция 1870 г. - по словам Свечина, "щепообразный зажим неприятеля с двух сторон", переходящий в окружение, обеспечение которого облегчалось наличием таких препятствий, как река Маас и бельгийская граница .
Однако к своим достижениям Мольтке шел довольно долго. Главным среди них было создание исключительно эффективного органа военного управления - Большого генерального штаба. О нем стоит сказать отдельно. Весь Генштаб Пруссии в 1857 г. состоял из 64 офицеров, через 10 лет он вырос до 119 офицеров. В нем Мольтке сосредоточил высокообразованных как в профессиональном, так и в общекультурном плане офицеров-единомышленников . Главной причиной влияния этого Генштаба стал, прежде всего, высокий интеллектуальный уровень его офицеров, значительно превосходивший средний уровень как прусского офицерского корпуса в целом, так и гражданского чиновничества Пруссии (да и всей Германии). Основы такой качественной составляющей были во многом заложены крупнейшими реформаторами прусской армии начала XIX в. Шарнхорстом и Гнейзенау.
В течение первых девяти лет своей работы в качестве на?чальника прусского Генштаба Мольтке не располагал достаточным авторитетом, чтобы выдвинуться на первый план и заставить прислушаться к голосу Генерального штаба в важнейших вопросах подготовки к войне. Свечин отмечал, что большая военная реформа 1860 г. была проведена энергичным военным министром А. Рооном без участия Мольтке, которого даже не пригласили на главное совещание . Приготовления к австро-прусской войне 1866 г. оказались почти исключительно в руках не Мольтке, а военного министра Роона.
В этих условиях Мольтке сосредоточился на углубленной подготовке небольшой группы офицеров тщательно отобран?ного ядра Генерального штаба. Постоянное внимание он уделял работе военно-исторического отделения Генштаба, которое, по словам Свечина, стало кафедрой, с которой Мольтке со своими "поучениями" мог обращаться к прусскому командному составу за пределами собственно Генштаба*.
В 1862 г., по горячим следам австро-итало-французской войны 1859 г., под руководством Мольтке подготовлен труд "История итальянского похода 1859 года". Военно-историческое изложение событий обратилось у него в ясное обсуждение острых вопросов современной стратегии и тактики; эта манера исторической критики легла в основу последующих подобных трудов германского Генштаба, которым стали подражать и в других странах.
Свечин обращает внимание на то, что сразу же после завершения австро-прусской войны 1866 г. Мольтке со своим Генштабом приступил к интенсивной работе по обобщению ее опыта. Эта задача была несравненно сложнее предыдущей, поскольку она непосредственно задевала многих командующих, принадлежавших к высшему слою прусской аристократии. Поэтому Мольтке одновременно с общедоступным трудом по истории войны, который в результате сглаживания острых углов утрачивал свою ценность, организовал секретное исследование, нацеленное на выявление всех недостатков прусской военной организации, характерных ошибок командования, слабых мест в тактике. В результате в 1868 г. был подготовлен "Мемуар об опыте, вытекающем из рассмотрения кампании 1866 г.", доложенный Мольтке прусскому королю, бывшему одновременно Верховным Главнокомандующим. После того, как исследование было одобрено королем Вильгельмом I, генштабисты Мольтке в 1869 г. переработали его в "Инструкцию для высших строевых начальников", разосланную всем началь?никам прусской армии - от командира полка и выше.
Именно этот момент, считает Свечин, являлся решающим в завоевании прусским Генштабом того места в системе стратегического управлении (руководства), которым германский Генштаб того периода известен и по настоящее время. Мольтке захватил инициативу в главнейших вопросах военного дела, пользуясь тем, что военный министр Пруссии А. Роон был поглощен огромным количеством текущих забот и не мог уделять должного внимания изучению опыта современной войны.
Уже на основе разработок Генштаба, а не аппарата военного министра, был составлен новый мобилизационный план, реализация которого во многом предопределила разгром Франции коалицией германских государств. В результате деятельности прусского Большого генерального штаба во главе с Мольтке к франко-прусской войне 1870-1871 гг. срок мобилизации и перевозок войск в район сосредоточения был сокращен за три года вдвое, что было колоссальным достижением, практически не принятым во внимание французским государственным руководством и военным командованием.
В сферу компетенции Генштаба в годы, непосредственно предшествовавшие франко-прусской войне, вошли многие другие вопросы, решение которых было составной частью плана войны.
Но центральной сферой этого действительно выдающегося органа управления оставалась работа по определению новых форм и способов ведения вооруженной борьбы, по разработке методов стратегического сосредоточения и развертывания войск на прочной базе серьезнейших военно-научных исследований, которые велись на основе самых высоких по тем временам стандартов европейской науки.
Важно, что ценность научного подхода Мольтке, глубоко продуманных усилий Генштаба была вовремя понята Верховным Главнокомандующим - прусским королем (германским императором) Вильгельмом I, который оказался для этого достаточно образованным и грамотным в военно-стратегических вопросах, о чем, к сожалению, мало вспоминали и вспоминают авторы, пишущие на военно-исторические темы.
В своей речи на банкете в германском Генеральном штабе, посвященном столетию со дня рождения Хельмута Мольтке, тогдашний начальник Генерального штаба Альфред фон Шлиффен акцентировал внимание на такой характерной черте личности Мольтке, как "уверенность ученого". При этом она сочеталась у Мольтке, по словам Шлиффена, с "огнем непреклонной воли к победе", с "беспощадным стремлением к уничтожению противника". И это, заключил фон Шлиффен, можно было обнаружить "только по его действиям", поскольку Мольтке "внешне сохранял спокойствие и равновесие, которыми отмечена вся его жизнь" . Фон Шлиффен небезосновательно отметил отличие Мольтке от многих других полководцев (имея в виду, прежде всего, Наполеона Бонапарта), жизнь которых развивалась, как драма, и которые погибали, как герои трагического представления. "Для такого результата жизненного пути Мольтке, - писал фон Шлиффен, - ему недоставало всего, т.е. страсти, тщеславия, эгоизма", он "жил не для себя, а для других" .
Генеральный штаб Мольтке-старшего к франко-прусской войне 1870-1871 гг. из органа вспомогательного превратился в орган прямого управления германской армией, а сам Мольтке, пользуясь выражением Б.М. Шапошникова, - в "скрытого главнокомандующего", хотя официальным главнокомандующим оставался Вильгельм I. Военный министр Роон (хотя он был изначально профессиональным военным) был полностью оттеснен от оперативно-стратегического руководства.
Офицеры Генерального штаба Мольтке были подобраны таким образом, что они одновременно являлись и творческими личностями, и высоко дисциплинированными исполнителями решений своего шефа.
* * *
Сложившуюся традицию развил и закрепил Альфред фон Шлиффен, возглавлявший германский Генеральный штаб на протяжении многих лет.
Граф Альфред фон Шлиффен родился 28 февраля 1833 г. в столице Пруссии Берлине. Его отец был майором 2-го гвардейского пехотного полка. Окончив гимназию в Берлине, Альфред Шлиффен поступил вольноопределяющимся во 2-й гвардейский уланский полк и в 1854 г. получил чин младшего лейтенанта. В 1856-1861 гг. он учился в Военной академии в Берлине и отбыл установленный период прикомандирования к Генеральному штабу. В австро-прусской войне 1866 г. Шлиффен участвовал в качестве офицера Генерального штаба при кавалерийском корпусе 1-й армии. В начале франко-прусской войны 1870-1871 гг. он был командирован в штаб войск, назначенных для защиты Прибрежной провинции, а позднее - в штаб XIII армейского корпуса. Принял участие в зимнем походе к р. Луаре. Потом Шлиффен много раз выражал сожаление по поводу того, что ему "не было суждено пережить вечер победы при Сен-Прива" и видеть, как "под Седаном из центра огневого круга поднялось белое знамя" .
Свечин отмечает, что в общем боевой опыт Шлиффена, которому в 1871 г. было уже 38 лет, был довольно ограниченным: в основном он служил в высших штабах. После франко-прусской войны Шлиффен продолжал подниматься по ступеням службы в Генеральном штабе, который стал уже Генштабом не только Пруссии, но и всей образовавшейся единой Германской империи. В течение ряда лет граф Шлиффен командовал 1-м гвардейским уланским полком в Потсдаме, получив таким образом строевой стаж, по крайней мере - по службе в коннице. При этом Свечин указывает на отсутствие у Шлиффена "более основательного знакомства с артиллерией и техническими родами войск", которое "осталось невосполненным". Граф Шлиффен начал свою службу в Большом генеральном штабе в Берлине первоначально в качестве начальника отделения, затем обер-квартирмейстера (1889 г.) и, наконец, с 1891 г. в качестве начальника Генерального штаба - вплоть до увольнения в отставку 1 января 1906 г. В результате он пробыл непрерывно в Большом генеральном штабе 20 лет, в т. ч. 15 лет в должности начальника штаба .
По словам Свечина, граф Шлиффен "был бесспорно наиболее ярким представителем германского генерального штаба, его учителем, воспитателем и в то же время представителем крайней агрессии. Германский генеральный штаб был обязан ему своей боевой подготовкой, а армия своей тренировкой в решительном маневрировании". Свечин отмечает, что Шлиффен отличался огромной работоспособностью и того же требовал от своих подчиненных.
Шлиффен не раз воздавал должное своему предшественнику Хельмуту Мольтке-старшему. В частности, он писал: "В 1870 г. Мольтке точно указал место, где должна была сосредоточиться французская армия. Чтобы иметь эти сведения, он не обзаводился многочисленными шпионами и не подкупал крупными суммами высших должностных лиц. Для проникновения в эту государственную тайну он ограничился затратами, необходимыми для приобретения сносной железнодорожной карты. В век железных дорог сосредоточение каждой армии обусловливается и указывается рельсовыми путями. Оно может быть либо отнесено несколько вперед, либо несколько назад, но в существенных четах оно оказывается предопределенным. Это положение в значительной степени сохраняет свою силу и теперь, когда территория пересечена густой сетью железных дорог, но в 1866 г., когда к границе подходило только несколько линий, оно имело особенно актуальное значение" .
В определенный момент, как отмечает Свечин, "несмотря на выдающиеся заслуги Шлиффена, длительное пребывание его на посту начальника генерального штаба сделалось нежелательным для некоторых правительственных и командных кругов" . Предлогом для увольнения в отставку послужили его преклонный возраст (72 года) и несчастный случай, уложивший его в постель на несколько недель, но были и более серьезные причины . Главной причиной Свечин называет критические замечания Шлиффена по поводу императорских маневров, которые возбудили недовольство в высшем командном составе и были встречены как пасквиль в адрес монарха; многие опасались его меткого сарказма и считали своевременной его замену. Уже за год до его отставки был намечен заместитель в лице генерала Хельмута Мольтке-младшего (племянника фельдмаршала Хельмута Мольтке-старшего). Последний оказался куда более умелым придворным, чем Шлиффен, добившись расположения со стороны такой своенравной (и, в общем-то, малокомпетентной) фигуры, как кайзер Германской империи Вильгельм II.
Исходные стратегические предположения Шлиффена для очередной полевой поездки офицеров Генерального штаба, в которых против Германии условно выступали Франция, Великобритания, Бельгия, Россия, Италия, Румыния и Сербия, были признаны фантазией пораженного склерозом мозга, и 1 января 1906 г. он получил извещение об отставке. Когда Шлиффен уже был в отставке, ему в 1911 г. был присвоен чин генерал-фельдмаршала.
Шлиффен умер 4 января 1913 г., после короткой болезни, незадолго до Первой мировой войны. В 1912 г. он, как пишет Свечин, настоятельно советовал своему преемнику Мольтке-младшему сосредоточить против Франции практически все силы, не оставляя против России полевых и резервных войск . По свидетельству современников, уже на смертном одре Шлиффен повторял: "Сделайте мне только сильным правое крыло!" Он предчувствовал, что в ряде важнейших деталей его план войны на два фронта не будет выполнен. Так и получилось. Мольтке-младший (и император Вильгельм II как Верховный Главнокомандующий) не исполнили заветы Шлиффена. Не разгромив вооруженные силы Франции в первые несколько недель, Германия за четыре года до окончания Первой мировой войны проиграла ее. Поражение Германии во многих военно-исторических трудах и энциклопедиях трактовалось как несостоятельность "плана Шлиффена" . Это представляется, как минимум, не вполне корректным.
Граф Альфред фон Шлиффен опирался на формулу, отработанную еще Клаузевицем: "Сердце Франции находится между Брюсселем и Парижем". Законченный Шлиффеном в 1906 г. план будущей войны предусматривал, что за шесть недель семь восьмых сухопутных сил Германии сокрушат Францию, в то время как остальные силы (совместно с армией Австро-Венгрии) должны были сдерживать Россию. После быстрой победы над Францией предполагалось развернуть войска в сторону России. Считалось, что она сможет организовать должным образом генеральное наступление против Германии только тогда, когда Франция уже будет разбита Германией. При этом Шлиффен и его соратники по Генштабу осознавали высокую степень риска потери на определенное время, в частности, Восточной Пруссии. Но они руководствовались заветом Фридриха Великого, который говорил, что "лучше потерять провинцию, чем допустить разделение войск, необходимых для победы" .
При разработке "плана Шлиффена" одним из важнейших был принцип Клаузевица максимальной быстроты при ведении наступательных действий. Как писала Барбара Такман, при Шлиффене "обход стал фетишем, а фронтальный удар - анафемой германского Генерального штаба" . У германской армии не хватало дивизий, чтобы осуществить двойной охват крупной группировки французских войск, как это в свое время сделал Ганнибал в отношении римлян. В силу этого Шлиффен сделал ставку на мощное правое крыло германской армии, которое должно было высоким темпом пройти территорию нейтральной Бельгии по обоим берегам р. Маас и через долину Уазы обрушиться в направлении на Париж. Главные силы германской армии при этом оказались бы между столицей Франции и французскими армиями. Последним при их вынужденном отходе для борьбы с нависшей над столицей угрозой была бы навязана решающая битва, причем вдали от французских крепостей, их укрепрайонов. Важным моментом в "плане Шлиффена" было задуманное ослабление левого крыла немецких армий на фронте Эльзас-Лотарингии - для того, чтобы завлечь французские войска на этом участке фронта в "мешок" между Мецем и Вогезами. Но, как пишет Такман, сменивший Шлиффена на посту начальника Генштаба "генерал Мольтке был своего рода пессимист, которому не хватало готовности Шлиффена сконцентрировать все силы для одного маневра". Племянника "Великого Мольтке" очень беспокоила "слабость левого фланга немецкой группировки и войск, оставленных в Восточной Пруссии. В результате он каждый год ослаблял правое крыло германской группировки против Франции и усиливал за счет этого левое крыло" .
На это обстоятельство в 1920-е гг. обратил внимание видный отечественный военный историк А.М. Зайончковский. Он писал, что по плану Мольтке-младшего за счет ослабления правого фланга германский войск на фронте против Франции в Восточной Пруссии развертывались 3 полевых корпуса и 1 резервный, а на левом крыле против Франции было вместо одной образовано две армии . Зайончковский справедливо говорит об этом плане как о "плане Мольтке-младшего", хотя и отмечает, что он опирался вроде бы на идеи Шлиффена .
Советский исследователь В.П. Глухов писал в 1980 г. о том, что Х. Мольтке-младший, "уступая прусскому юнкерству и рурским промышленникам", опасавшимся утраты богатых полезными ископаемыми Эльзаса и Лотарингии и сельскохозяйственных районов Восточной Пруссии, существенно изменил распределение сил между соответствующими направлениями .
Свечин указывает, что план Мольтке-младшего ("к которому приложил свою руку Людендорф") "отличался от плана графа Шлиффена своей половинчатостью" .
Оценивая "план Шлиффена", Свечин отмечает: "Чтобы сокрушить Францию одним ударом, в район обходящего движения германцев должен был попасть и Париж. Чтобы добиться этой грандиозной цели, нужно было отказаться от всех других задач. Уголь Саарского бассейна, богатые области Эльзаса и Лотарингии, территории Восточной Пруссии, имеющие столь важное значение для прокормления Германии во время войны, - все это было чрезвычайно важно с точки зрения стратегии измора, борьбы за выдержку, и все это было ничтожно, если бы удалось в 40 дней раздавить Францию и принудить ее к миру". Далее Свечин пишет: "Шлиффен отказывался от защиты этих интересов, а Мольтке-младший и Людендорф стремились и осуществить план Шлиффена, и уберечь каждую пядь германской земли от неприятельского вторжения" .
В результате, отмечает Свечин, "правое крыло немцев, от силы которого зависел весь успех наступления, было ослаблено на 5 корпусов" . Александр Андреевич, полностью оправданно используя "сослагательное наклонение" в исследовании истории, заключает, что "наличность" этих 5 корпусов на правом фланге германской армии осенью 1914 г. "без сомнения, изменила бы ход мировой истории", что "есть основания предполагать, что мир мог быть заключен французами уже в сентября 1914 года" .
Такому грандиозному результату действий германской армии способствовали бы и порочность французской военной стратегии 1914 г. Как отмечал А.А. Свечин, "стратегическая мысль, лежавшая в основе французского развертывания, отстала от требований времени по крайней мере на полстолетия". Он поясняет: "французы находились под впечатлением представлений о протяжении фронта в бою и длительности боевых столкновений, отвечавших масштабу 1870 года, но решительно устаревших в ХХ веке"; французы "имели в виду переход в наступление половины своих войск на 80-километровом фронте между крепостью Мец и Вогезами" .
Несмотря на то, что "план Шлиффена" не был реализован в 1914 г., идеи Шлиффена продолжали жить и развиваться в германской военно-стратегической и оперативной сфере в 1920-1930-е гг. Они привлекли внимание и военных специалистов в СССР. Их значение понял А.А. Свечин, добившийся, как уже отмечалось выше, публикации сборника основных трудов фон Шлиффена под общим наименованием "Канны" в двух томах, с большим числом карт и схем во втором томе. Еще раз ... в 1936 г., 2-е издание вышло в 1938 г. С тех пор, насколько известно автору данной книги, он в нашей стране не переиздавался*.
Внимательное изучение трудов фон Шлиффена и сопоставление их с доминировавшими публикациями немецких военных теоретиков, а также профессиональная оценка тенденций в развитии рейхсвера и сменившего его вермахта могли дать вполне отчетливое представление об основных стратегических замыслах и оперативных формах, которые вермахт намеревался использовать во Второй мировой войне.
Экстраординарные результаты, достигнутые гитлеровским вермахтом с применением базовых идей Шлиффена (и с весьма трезвым пониманием того, почему и как "план Шлиффена" не был реализован в 1914 г.) против таких серьезных противников, как Франция и Великобритания, в очень короткие сроки поставили под вопрос весь политико-военный замысел советского руководства, которое рассчитывало на затяжную войну на Западе (под это во многом и заключался известный "пакт Молотова - Риббентропа"**).
К сожалению, в СССР не был сделан необходимый анализ реализации идей Шлиффена гитлеровским вермахтом в 1939 и в 1940 гг. Он и не мог быть сделан в условиях утраты Красной Армией того интеллектуального профессионального слоя, который все еще имелся вплоть до 1937 г., хотя и в ослабленном состоянии после первой волны репрессий в отношении командного состава РККА и РККФ в конце 1920-х - начале 1930-х годов.
? ? ?
Идеи Шлиффена нашли свое воплощение в стратегии и конкретных операциях гитлеровского вермахта не только против разгромленной в 1939 г. Польши и против Франции и ее союзников в 1940 г., но и против нашей страны в 1941 и в 1942 годах.
Одним из примеров реализации шлиффеновских идей можно считать поражение Юго-Западного фронта Красной Армии в июле-августе 1941 г. Практически второй раз в рамках начального периода войны против СССР в очень короткий промежуток времени вермахт реализовал шлиффеновскую идею "Канн" в стратегическом масштабе. Действия вермахта соответствовали в тот момент, в частности, лучшим канонам теории "глубокой операции" (но в стратегическом, а не только в оперативном масштабе), выработанной в 1930-е гг. прежде всего советскими военными теоретиками (в Германии подобного рода теория развивалась практически параллельно; аналогичные идеи в 1930-е гг. высказывались и военными теоретиками во Франции и Великобритании) .
Одной из причин катастрофы Юго-Западного фронта было то, что действовавший на правом фланге Брянский фронт во главе с генералом А.И. Еременко не смог разбить, как Еременко обещал Сталину, "этого подлеца Гудериана", устремившегося со своей танковой группой в тыл Юго-Западному фронту. Бравый, лихо и четко докладывающий, по отзывам современников, генерал в результате практически никак не был наказан (он был ранен тогда и отвезен в Москву), хотя невыполнение им поставленной задачи привело к гигантской катастрофе - Юго-Западный фронт оказался в окружении у немцев (по разным оценкам, в окружение попало 600-630 тыс. человек). Уже в послевоенное время Еременко стал Маршалом Советского Союза. Он действительно пополнил когорту "теренциев варронов", о которых писал в свое время Свечин.
Константин Симонов, описывая свои беседы с Маршалом Советского Союза А.М. Василевским (апрель-май 1976 г.), говорит, что услышал от Александра Михайловича "довольно жесткую характеристику Еременко как человека искательного, ловкого и способного в одних случаях на подхалимство, в других - и на обман, на введение в заблуждение". Далее Симонов приводит рассказ Василевского: в тяжелые для Сталинграда дни, когда у командарма 62-й армии Чуйкова "все висело на волоске" и Сталин потребовал через Василевского как представителя ставки ВГК, координировавшего действия нескольких фронтов, чтобы Еременко (в тот момент командующий Сталинградским фронтом) выехал на правый берег Волги, к Чуйкову, и помог ему, Еременко два дня "откручивался" от этого и поехал только на третий день. При этом он выполнял приказ Сталина довольно своеобразно: Еременко, как говорил Василевский, переправился на правый берег Волги, покинув свой относительно безопасный командный пункт на левом берегу (куда он перебазировался из Сталинграда заблаговременно, еще в сентябре 1942 г.), только после еще одного приказа Сталина, с третьего раза. Причем, как отмечал Василевский, "переправился он через Волгу не там, где договорились, а в другом месте". В результате с командармом Чуйковым, который прождал командующего фронтом несколько часов на условленном месте, он так и не встретился, а побывал в одной из дивизий 62-й армии, связался с еще одним командиром дивизии и к утру вернулся к себе на командный пункт на левом берегу Волги. Далее Александр Михайлович Василевский еще раз отметил: "Он умел выкручиваться и вместе с тем имел большие способности к подхалимству. Вылезать наружу из блиндажа или подземелья, по моим наблюдениям, он не любил" .
Сталин благоволил к военачальникам, демонстрировавшим уверенность и лихость докладов, напористость, готовность без оглядки выполнить любой его приказ. Напротив, таким мало обещавшим, но очень много делавшим генералам, как И.Е. Петров, успешно командовавший Приморской армией и несколькими фронтами, или А.И. Антонов, возглавивший де-юре Генштаб, не воздавалось по заслугам. Маршалами Советского Союза они так и не стали. Будучи настоящими профессионалами, эти генералы никогда не сулили легких побед, но заслуженно пользовались исключительным авторитетом в войсках. К сожалению, в народной памяти они занимают не столь видное место, как многие другие, менее заслуживающие того люди.
Поразительным кажется и то, как раз за разом Сталин прощал провалы, явную некомпетентность таким деятелям, как С.М. Буденный и К.Е. Ворошилов. Как уже отмечалось, Ворошилова вполне обоснованно можно считать едва ли не главным творцом военной идеологии разгрома противника "малой кровью могучим ударом", ведения войны сразу же на "чужой территории", оснований для чего не давал сколько-нибудь трезвый расчет своих и чужих сил ни в 1920-е гг., ни в 1930-е гг., не говоря уже о начале 1940-х гг. Эта идеология полностью дискредитировала себя в советско-финскую войну; ее полный крах был затем продемонстрирован и в первые месяцы Великой Отечественной войны.
Читатель, проезжая по Романову переулку (в советское время ул. Грановского) в Москве, может обратить внимание на то, что на мемориальных досках, установленных на доме, где в свое время жили К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный, они именуются "выдающимися" советскими полководцами. Это в какой-то мере справедливо применительно к гражданской войне, но абсолютно противоречит истине применительно к советско-финской войне и к Великой Отечественной войне. Уже в период после Великой Отечественной войны Ворошилов, как уже отмечалось выше, получил две звезды Героя Советского Союза (в 1956 г. в связи с 75-летием со дня рождения и в 1968 г. в связи с пятидесятилетием Вооруженных сил СССР). Буденный же стал даже трижды (!) Героем Советского Союза (в 1958, 1963 и 1968 гг.).
