Популярность генерала Н.Н. Раевского среди солдат вызывала весьма обоснованные опасения среди командования войсками Отдельного Кавказского корпуса. Главными его недоброжелателями стали: непосредственный начальник - генерал-лейтенант П.Х. Граббе, командующий войсками на Кавказской линии и Черномории, и ближайший подчинённый - контр-адмирал Л.М. Серебряков, начальник I отделения Черноморской береговой линии. И это несмотря на то, что Л.М. Серебряков, еще в 1837 году бывший капитаном 2 ранга, в 1839 году стал контр-адмиралом по ходатайствам Н.Н. Раевского [1].
Сразу не сложились и отношения между Н.Н. Раевским и корпусным командиром генерал-лейтенантом Е.А. Головиным. После вступления в должность Николай Николаевич направил какой-то запрос на его имя. В ответ он получил выволочку:
" По всем делам службы предлагаю Вам относиться к генерал-лейтенанту Вельяминову, как к ближайшему Вашему начальнику, и представлять мне прямо только о чрезвычайных случаях.
Для более уже определенного руководства к исполнению возложенных на Вас обязанностей, Ваше Превосходительство получите от генерал-лейтенанта Вельяминова подробное наставление.
О чем для надлежащего исполнения Вам сообщаю" [2].
Странным оказалось отношение к Н.Н. Раевскому Павла Христофоровича Граббе (1789 - 1875 гг.), сменившего умершего генерала Вельяминова. Судьба П.Х. Граббе была почти такой же, как и Николая Николаевича. 16-летним подпоручиком он начал сражаться с Наполеоном ещё в 1805 году и был награжден орденом Святой Анны 4-й степени, а за бой при Прейсиш-Эйлау - золотым знаком "За храбрость". Пройдя все бои Отечественной войны и заграничные походы русской армии, Граббе стал капитаном, кавалером орденов Святого Георгия 4-й степени, Святой Анны 3-й и 2-й степеней, Святого Владимира 4-й степени. В 1816 году он полковник, в 1823 году - командир Северского конно-егерского полка. П.Х. Граббе вступил в Союз благоденствия и участвовал в его съездах. Арестованный почти одновременно с братьями Раевскими, 2 января 1826 года, Павел Христофорович единственный из всех находился в заключении в полной парадной форме при орденах, в том числе и с Георгиевским крестом [3].
П.Х. Граббе был Высочайше оправдан, но по настоянию начальника Главного штаба И.И. Дибича все же провёл четыре месяца в крепости, после чего возвращен в свой полк. 16 февраля 1829 года П.Х. Граббе назначили начальником штаба войск в Валахии. За участие в русско-турецкой войне он был награждён и произведён в генерал-майоры [4].
Павел Христофорович был довольно близко знаком с Николаем Николаевичем, бывал у него в гостях. Вспоминая свою поездку в Москву в январе 1834 года, он писал:
"... Сидя в Демутовом доме у Н.Н. Раевского, я изъявил сожаление, что не знал еще лично Пушкина. Он жил неподалеку. Раевский послал его просить, и, к живому удивлению моему, Пушкин пришел. Мы обедали и провели несколько часов втроем..." [5].
Разве для случайного человека, да еще не знакомого с А.С. Пушкиным, стал бы Н.Н. Раевский вызывать поэта, чтобы провести несколько часов втроем?
Встреча Н.Н. Раевского и П.Х. Граббе в конце 1837 года не отличалась прежней теплотой. Николай Николаевич стал подчинённым П.Х. Граббе, но имел право личного доклада самому императору. Чем Н.Н. Раевский часто пользовался, посылая одновременно доклады в Санкт-Петербург военному министру и императору через Крым, в Ставрополь П.Х. Граббе и в Тифлис Е.А. Головину. Конечно, в Санкт-Петербург бумаги доходили быстрее, так как Крым с ним связывали отличные дороги, чего не было на Кавказе. Как вспоминал Г.И. Филипсон:
"... В служебных делах он (Н.Н. Раевский) не напускал на себя важности и все делал как будто шутя. Диктуя самую серьезную бумагу, он не мог удержаться, чтобы не ввернуть какую-нибудь остроту, насмешку или намек. Его языка и пера боялись в Ставрополе и Тифлисе. В сношениях с Петербургом он выказал большую ловкость. Все его донесения туда были тщательно выглажены и имели много саркастического юмору и вообще оригинального. Он был плохой подчиненный и то, что он писал о своих непосредственных начальниках, никому другому не сошло бы с рук, а его донесения Государь читал с удовольствием, хохотал и приказывал военному министру разрешить или дать то, что Раевский просил..." [6].
В штабе Черноморской береговой линии, сформированном Н.Н. Раевским, служили "не по своей воле избравшие Кавказ", хотя один раз Николай Николаевич за это весьма серьезно пострадал. Кроме того, Николай Николаевич для пользы дела мог и превысить свои полномочия. Так, в 1839 году выяснилось, что из-за бюрократических проволочек гарнизон форта Святого Духа остался без продовольствия. Как писал Г.И. Филипсон:
"... Требования годичного снабжения береговых укреплений продовольствием делались и нами, и г. Граббе, и г. Головиным. При этом вышло недоразумение, которое могло погубить гарнизон укрепления Св. Духа.
Раевский прибавил к донесению постскриптум. Изложив крайние меры, к которым должно быть прибегнуть для отвращения бедствия, он прибавил: "Симф. [еропольская] провиант.[ская] комиссия должна быть очень озабочена, получая с 3-х сторон разноречивые распоряжения. Для избежания на будущее время подобных недоразумений, могущих иметь гибельные последствия, я вместе с тем предписываю Симф. провиант. комиссии не исполнять впредь ничьих предписаний, кроме моих, о чем В-му с-ву донести имею честь". Это донесение, как и все другие, было отправлено в Петербург с эстафетой, а через несколько дней военный министр с фельдъегерем строжайше подтвердил о том провиантской комиссии..." [7].
Такая независимость Н.Н. Раевского от непосредственного начальства, хоть и отстоящего почти на тысячу верст, и послужила причиной начала неприязни к нему П.Х. Граббе и Е.А. Головина.
Другой причиной была работа Н.Н. Раевского по установлению мирных отношений с горцами. Развивая равноправную с ними торговлю, давая горцам необходимые им в хозяйстве товары: соль, ткани, металлические изделия, кроме оружия, он за год добился того, что горцы сами начинали искать в русских укреплениях защиты от несправедливого отношения к ним соотечественников.
Командование Кавказского корпуса не понимало планов Н.Н Раевского и значение защиты побережья и прекращения контрабандной торговли турок с горцами. Г.И. Филипсон воспоминал:
"... Раевский решил, что тут [в Цемесской бухте] будет город, которому его воображение придавало огромные размеры в будущем. Вероятно, его мысли нашли отголосок и в Петербурге. Государь был очень доволен...
В Ставрополе и Тифлисе не разделяли его убеждений и под рукой над ним посмеивались. Генерал Граббе назвал предполагаемые поселения колонией ихтиофагов (рыбоедов). Во всех этих мечтах Раевского ничего не упоминалось о горцах, которые, однакож, были покуда единственными хозяевами края. Раевский не думал о действии оружием. Ему представлялось возможным покорение, или, лучше скажем, умиротворение этого края посредством торговли и развития между горцами цивилизации..." [8].
М. Ольшевский [не путать с Марциллианом Ольшевским, начальником II отделения Черноморской береговой линии], служивший в 40-х годах XIX века старшим адъютантом штаба П.Х. Граббе, находившегося в Ставрополе, писал в своих воспоминаниях:
"... Кроме большого штаба и разных лиц, которыми генерал Граббе любил себя окружать ради почета, Ставрополь наполнялся на несколько месяцев военной молодежью лучших и богатых фамилий, приезжавшей из Петербурга за чинами и крестами, щедро на нее сыпавшимися за кратковременные экспедиции...".
Конечно, встречи и переговоры с черкесскими старшинами, налаживание торговли с горцами, поездки в Петербург за весами, раздача соли из Анапских магазинов по укреплениям, забота о здоровье солдат, издание приказов о разведении огородов, в котором говорилось, что "...недостаток навозу в укреплениях не есть оправдание, потому что с равной пользой можно употребить сор из отхожих мест...", так была не похожа на жизнь в Ставрополе, среди "золотой молодежи":
"... Музыка, пение, говор стука бильярдных шаров, хлопание пробок из шампанских бутылок, чокание бокалами и крики " Ура " внутри гостиницы [Найтаки], езда биржевых дрожек и других экипажей снаружи почти не умолкали ни днем, ни ночью ".
П.Х. Граббе и чины его штаба не старались попадать на Черноморскую береговую линию, а Н.Н. Раевский - не ездил в Ставрополь, предпочитая сразу же отправляться в Санкт-Петербург. Даже в 1840 году П.Х. Граббе отправился с экспедицией генерала А.В. Галафеева, в которой принимал участие М.Ю. Лермонтов, но не на Черноморскую береговую линию, чтобы лично разобраться в причинах падения укреплений.
Не удивительно, что М. Ольшевский, не будучи лично знакомым с Н.Н. Раевским, писал о нем со слов, возможно, самого П.Х. Граббе:
"... Но более нежели в печальном положении находилась Черноморская береговая линия, управляемая генералом Раевским, мечтателем, либералом, фразером как на словах, так и на бумаге, и не переносившим подчинения..." [9]
При этом никто не вспоминал, что большая часть укреплений линии была основана его предшественником - генералом А.А. Вельяминовым, что Н.Н. Раевский осуществлял не свои планы, а предначертанные свыше, утверждённые военным и морским министрами еще до его назначения на Кавказ! И только укрепления, основанные в 1839 году, создавались по планам, согласованным с ним.
Сменивший Н.Н. Раевского генерал-майор И.Р. Анреп писал командующему Отдельным Кавказским корпусом генерал-лейтенанту Е.А. Головину рапортом N 109 от 4 апреля 1841 года:
"... В земле натухайцев укрепления имеют слабую оборону и гарнизоны не достаточно сильны, но, по крайней мере, в настоящее время опасность уменьшается мирным отношением к нам местных жителей - впрочем, не совсем надежным и вынужденным...".
При этом никто не вспоминал, что Николай Николаевич Раевский неоднократно возбуждал вопрос о строительстве долговременных укреплений в Новороссийске и Геленджике. Но так как "для расходов по его представлению не нашлось источника, то оно отложено впредь до времени". Хотя поиск источников финансирования - прямая обязанность командующего Е.А. Головина! [10].
Ну, а фраза из рапорта "... опасность уменьшается мирным отношением к нам местных жителей..."- как раз и есть подтверждение правильности проводимой Н.Н. Раевским политики по отношению к горцам. Но и этого никто замечать не хотел.
Главным же поводом для отставки стало нападение горцев на укрепления Черноморской береговой линии весной 1840 года.
И до этого горцы совершали нападения на укрепления линии. Так, 19 марта 1838 года воинский начальник Михайловского укрепления подполковник Левкович рапортом N 55 сообщал исправляющему должность коменданта Геленджикского укрепления уволенному от службы генерал-майору Мокиевскому:
" Почтеннейше честь имею доложить Вашему Превосходительству, что черкесы в большом сборе до двух тысяч человек пехоты и малой части кавалерии обложили в блокаду вверенное мне Михайловское укрепление с 16 по 18 числа сего месяца, устроив южнее реки Вулана на возвышенности гор трехфунтовые орудия. В первый день блокады выпущено ядер неприятельских три, но без всякого вреда, а пехота в числе 250-ти человек подошла к укреплению на полружейного выстрела, скрываясь в балке, где открыла сильный ружейный огонь. На другой же день блокады выпущено неприятельских ядер с двух орудий 72, нанеся большие повреждения в строениях вверенного мне укрепления, в какие же места опись при сем имею честь представить; пехота же с неимоверною дерзостью пробовала завладеть Кавалерскою, Николаевскою и Джубгскою батареями, но храбрых воинов незначительное число, предводительствованное достойной храбрости офицерами вверенного мне гарнизона, жестоко наказали дерзких с потерею более 20-ти убитых, из коих один был убит на самом гласисе, а с нашей стороны был убит один артиллерийский канонир ружейной пулей. Часть пехоты бросилась к речке, скрылась под оврагом, где и отняли у нас воду, но я вынужден был вызвать 20-ть человек охотников под командою прапорщика Нелидова под сильными ружейными неприятельскими выстрелами занять баню, дабы могли заготовить на сутки себе воды; 17-го же числа при закате солнца выехал знаменитый черкес князь, собрав всю пехоту и кавалерию, построив первую в боевой порядок, и они потянулись по Пшадскому ущелью.
Из находящихся у меня двух горцев кои объяснили нам, сколько могли мы понять, что то был пример осады и штурма и что они предполагают в скором времени отнять воду и произвести сильную блокаду.
Но так как у меня с присланными Вашим Превосходительством 50 рядовыми и всего гарнизона под ружьем могущих действовать не более 90 человек, а амбразур пушечных 22, то достается только по 4 человека, а 400 больных остаются без защиты, из числа же 90 рядовых большая часть занята артиллерийской обязанностью, ибо за исключением убитого, на лицо артиллеристов на 22 орудия 7 человек, а потому имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство с получением сего незамедлительно прислать комплектную роту и часть артиллеристов, также боевых снарядов, ибо у меня в продолжении блокады выпущено таковых 160 выстрелов и ружейных 6625, дабы я мог иметь какие-либо средства для защиты вверенного мне укрепления и Георгиевского знамени Государя Императора, а Ваше Превосходительство покорнейше прошу ускорить довести до сведения о сем г. Командующего войсками, ибо я с этим гарнизоном по местоположению воды удержать равномерно и вылазки производить не могу, и необходимым считаю, дабы военное судно крейсировало против вверенного мне укрепления для обстреливания Северного и Южного мысов..." [11].
Копию с этого рапорта, подшитого в делах Военно-морского архива России, заверяли генерал-майор Н.Н. Раевский и штабс-капитан Л.С.Пушкин.
Из рапорта видно, что укрепление было поставлено неправильно, так как источник воды находился вне его пределов. Значительная часть гарнизона была настолько больной, что даже не могла сама себя защитить. Поэтому генерал Н.Н. Раевский требовал не только переделки самих укреплений, но и настаивал на направлении в них дополнительно сверхштатных медиков "с хирургическими инструментами и фармакопеей", требовал от начальников укреплений разведения огородов и налаживания мирных отношений с горцами через торговлю.
" ... От трудности и дальности сообщения больные накопляются в укреплениях, и в лазаретах оказывается недостаток в белье и продовольствии. От этого, а не от климата происходит вся смертность береговой линии, ибо главная здесь болезнь - цинга - весьма легко излечима..." - писал он в одном из своих рапортов [12].
Такая деятельность Николая Николаевича не нравилась не только руководству Отдельного Кавказского корпуса, но и правительству Великобритании.
Великобритания не признавала Адрианопольский мирный договор, и направляла на Черноморское побережье официальных лиц и тайных агентов. Так, в 1835 году лорд Дургам, новый посол Великобритании, с подполковником де Рузом и капитаном Дринквортом посетили Николаев, где осмотрели адмиралтейство и строящиеся корабли - линкор "Силистрия", новые шхуны, тендера и пароход, побывали в Ялте и Севастополе [13].
В помощь агенту Джеймсу Беллю, действовавшему на побережье с 1836 года, в 1837 году был прислан журналист Дж. Лонгуорт. Эти агенты ничуть не смущались своим положением и, вернувшись в Великобританию, издали мемуары о своих похождениях с весьма выразительными названиями "Три года на Кавказе", и "Один год в Черкессии". На русском языке они были опубликованы только в конце 90-х годов ХХ века, а экземпляры, изданные в середине ХIХ века на английском и французском языках, находятся в Государственной Российской библиотеке в Санкт-Петербурге.
О действиях вражеских агентов на побережье в 1836 году граф М.С. Воронцов сообщал Его Императорскому Величеству:
"... Дух мятежных и революционных партий в Париже и Лондоне не оставил и сей отдаленный и дикий край без вредного своего воздействия.
Агенты от сих всеобщих возмутителей в течении сего лета разъезжали по горам и, по опубликованному в Лондоне журналу "Portfolio", можно видеть, что они питают пустую надежду и из черкесов сделать новые орудия для вреда Великой Державы...
... Два или три европейских агента с недавнего времени объездили по горам, распространяя фальшивые слухи о намерении некоторых европейских держав объявить нам войну совокупно с Турцией и прислать войско черкесам для истребления русских на Кавказе..." [14].
Рапорты начальников укреплений Черноморской береговой линии, в которых упоминается о действиях иностранных агентов среди черкесов, хранятся в Центральном Военно-морском архиве России и Государственном архиве Краснодарского края. Н.Н. Лорер вспоминает разговор об этом между Н.Н. Раевским и черкесским князем, состоявшийся при строительстве форта Тенгинский:
"... Раз мы были у палатки Раевского, когда к нему привели горского князя, приехавшего просить о выдаче тел убитых горцев. Я никогда не забуду их разговора:
- Зачем вы не покоряетесь нашему великому государю - спросил Раевский князя, - а заставляете нас проливать кровь напрасно ? Знаю, что у вас в горах скрывается англичанин Белл, мутит вас и обнадеживает помощью Англии, но верьте мне, что он вас обманывает, помощи вы ни от кого не получите, а лучше выдайте мне его с руками и ногами и получите за это много серебра от нашего государя, который очень богат.
Тогда горский князь с достоинством отвечал чрез толмача:
- Удивляюсь я словам генерала. Ежели это правда, что царь ваш так богат, то для чего же он так завидует нашей бедности и не позволяет нам спокойно сеять наше просо в наших бедных горах? Ваш царь должен быть очень корыстолюбивый царь. Что же касается англичанина Белла, то мы не можем его выдать. Потому что он наш друг и гость и много делает нам добра..." [15].
Мемуары Н.Н. Лорер писал через два десятка лет после смерти Н.Н. Раевского, и никаких политических целей не преследовал. Но подтвердил, что английские агенты действовали среди горцев и подстрекали их к войне с Россией.
Год 1839-й для горцев Черноморского побережья оказался неурожайным. К середине зимы запасы продовольствия закончились, и они стали обращаться за помощью к гарнизонам укреплений Черноморской береговой линии. Начальник I отделения линии контр-адмирал Л.М. Серебряков сообщал начальнику Черноморской береговой линии генерал-лейтенанту Н.Н. Раевскому:
"... Недостаток [продовольствия] между горцами достиг высшей степени: беднейшие продают детей своих зажиточным по ценам столь низким, как еще никогда не бывало, и берут плату большей частью продовольственными припасами...
... В Новороссийске толпы голодных, тощих и полунагих горцев, преимущественно детей, теснятся вокруг прикрытий, высылаемых на рубку леса и на пастьбу скота, с угрозами удаляемые от цепи, умоляющими знаками и жалостными криками стараются возбудить сострадание солдат, на коленях вымаливают изредка бросаемый кусок хлеба...".
Л.М. Серебряков приказал не оказывать горцам никакой помощи, надеясь таким образом привести их к смирению и покорности. Н.Н. Раевский, потребовал от Л.М. Серебрякова немедленно оказать помощь горцам и поставил вопрос об его отставке.
Такое мнение Н.Н. Раевского о Л.М. Серебрякове поддержал полковник А.Н. Астафьев, направленный в 1841 году от военного министерства для проверки деятельности Николая Николаевича на Черноморской береговой линии. В одном из рапортов он сообщал о необходимости замены Л.М. Серебрякова. На запрос военного министра графа А.И. Чернышева Н.Н. Раевский в марте 1841 года сообщал:
"... Считаю долгом донести Вашему Сиятельству, что я во всем согласен с мнением флигель-адъютанта Астафьева о бесполезности контр-адмирала Серебрякова на Береговой линии и о необходимости его замены анапским комендантом полковником фон Бринком..." [16].
Так Николай Николаевич нажил еще одного врага.
Но гарнизоны укреплений ничем не могли помочь горцам - у них самих не хватало продовольствия. В этом отчасти был виноват и Л.М. Серебряков, не обеспечивший должный подвоз продовольствия на кораблях. [17]
Сложившимся положением воспользовались английские агенты и уговорили горцев захватить продовольствие в укреплениях Черноморской береговой линии. В главе горцев стал один из почтеннейших дворян убыхского племени, известный умом и храбростью, Хаджи-Берзек [18].
7 февраля более полутора тысяч горцев напали на форт Лазарев. В гарнизоне под командованием капитана Марченко было всего 150 человек, из них половина больные. К восьми имевшимся орудиям встали и больные. Только после гибели всех защитников форт был взят горцами. В плен попали лишь тяжело раненые прапорщик В. Федоров и унтер-офицер Рантоп [19].
На рассвете 20 февраля около семи тысяч горцев атаковали укрепление Вельяминовское. Орудия стреляли картечью в упор, но, не считаясь с жертвами, горцы все же ворвались в укрепление. Воинский начальник капитан А.Е. Папахристо лично повел гарнизон, в котором насчитывалось около 400 человек, в штыковую атаку и выбил противника, но самого капитана тяжело ранили. Отбили еще два приступа. Но горцы всё же ворвались внутрь укрепления. Два часа продолжалась рукопашная схватка внутри крепостных стен. Раненный подпоручик Румянчиков с зажженным фитилем бросился к пороховому погребу, но был изрублен на его пороге горцами. Часть гарнизона во главе с прапорщиком Михаилом Артемьевичем Цакни закрепились в блокгаузе и вела огонь до последнего заряда. Но когда порох закончился, нападавшие взломали двери блокгауза и захватили его защитников в плен. Восхищенные их мужеством, горцы оказали всем пленным посильную помощь, спасли многих раненых и больных от смерти.
Бой за Вельяминовское укрепление продолжался более восьми часов, горцы потеряли около 900 человек убитыми.
Прапорщик М.А. Цакни летом того же года бежал из плена и прослужил в укреплениях Черноморской береговой линии до Крымской войны. С 1869 по 1873 год генерал-лейтенант М.А. Цакни был Наказным атаманом Кубанского казачьего войска [20].
Во время штурма Вельяминовского форта был тяжело ранен и вскоре умер шапсугский князь Кизилбеч Шертолуков. Литературоведы считают, что этот человек послужил М.Ю. Лермонтову прототипом черкеса Казбича, одного из героев повести "Бела". О нём Максим Максимович говорит в конце повести:
"...Слышал я, что на правом фланге у шапсугов есть какой-то Казбич, удалец, который в красном бешмете разъезжает под нашими выстрелами и превежливо раскланивается, когда пуля прожужжит близко; да вряд ли тот самый!..." [21].
На рассвете 22 марта более 11 тысяч горцев напали на Михайловское укрепление. Они начали штурм Джубгской батареи с факелами в руках, надеясь поджечь её. С батареи, на которой было всего три орудия, успели сделать три залпа, но девять снарядов нанесли малый урон такому скопищу горцев. Батарея была захвачена. Защитники укрепления во главе со штабс-капитаном Лико три раза штыками выбивали их оттуда. В четвертую атаку пошли "панцырники" - горцы, одетые в кольчуги и металлические доспехи, которые не пробивали ружейные пули. К 9 часам утра они оттеснили русских солдат к пороховому погребу и гауптвахте. Казарма и лазарет, где находилось около ста больных, горцы подожгли. Когда они прорвались к пороховому погребу, то солдат Архип Осипов зашел вовнутрь погреба с горящим факелом. Около 10 часов 30 минут раздался страшный взрыв. В воздух взлетели пороховой погреб и цейхгауз, где хранились гранаты для орудий и патроны для ружей. В страхе нападавшие разбежались. Воспользовавшись этим, последние три десятка оставшихся в живых израненных защитников укрепления закрепились на Морской батарее и ещё три часа отражали нападение горцев.
О подвиге солдата Архипа Осипова узнал император Николай I. Было проведено тщательное расследование, опрошены все оставшиеся в живых защитники укрепления Михайловского и выбежавшие из плена, уточнены все события обороны, подтверждающие, что подвиг совершил именно солдат Архип Осипов. После этого по Высочайшему Указу имя солдата Архипа Осипова было навечно занесено в списки первой роты первого батальона Тенгинского пехотного полка. Так была заложена традиция, сохранившаяся и в Советской армии, - заносить имена наиболее отличившихся солдат, павших при защите Родины, навечно в списки
Солдат Архип Осипов родился в 1802 году в селе Каменка Липовецкого уезда Киевской губернии и был крепостным графа Стратовского. В 1820 году он был отдан в рекруты и 21 декабря 1821 года зачислен в Крымский пехотный полк. В 1834 году при переформировании войск Кавказского корпуса батальон Крымского пехотного полка, в котором служил Архип Осипов, вошел в состав Тенгинского пехотного полка. Он участвовал во всех боях и походах своего полка. В 1827 - 1829 годах воевал рядом с Н.Н. Раевским с Персией и Турцией, возможно, видел А.С. Пушкина, приезжавшего в действующую армию. За войну с Турцией А. Осипов был награжден серебряной медалью и 5 рублями ассигнациями. Воевал на Кубани под командованием генералов Г.А. Эманнуэля, И.Ф. Паскевича, А.А. Вельяминова, Малиновского. Прокладывал дороги между укреплениями, сопровождал обозы с припасами, строил укрепления Абинское, Кабардинское, Михайловское. Был Всемилостивейшее пожалован за экспедицию 1834 года - 2 рублями 33 копейками, за экспедицию 1835 года - 2 рублями 40 копейками, а за экспедицию 1837 года - 2 рублями 67 копейками и все - ассигнациями, а не серебром. В 1838 и 1839 годах Архип Осипов участвовал во всех десантах на Черноморское побережье Кавказа и основывал города Туапсе, Новороссийск и Сочи (так как некоторые укрепления ныне вошли в черту Большого Сочи). Зимой 1839 года со своей ротой он был направлен на усиление гарнизона Михайловского укрепления [22].
О том, что нападения на укрепления подготавливались английскими агентами, говорят многие факты. В апреле 1839 года турецко-египетский конфликт перерос в войну. Для правительства Великобритании стало ясно, что Франция, извечный его соперник, поддерживающая египетского пашу Мехмета-Али, усиливает свои позиции на Ближнем Востоке, в "зоне жизненных интересов Великой Британии". Начались срочные переговоры, в силу которых союзный флот должен был войти в Дарданеллы и воспрепятствовать России оказать помощь Турции в соответствии с Ункияр-Искелисийским договором.
Насколько серьезное было положение, свидетельствует частное письмо М.П. Лазарева Н.Н. Раевскому, написанное 12 сентября 1839 года:
"... Турецкие дела, как кажется, запутываются, и соединенная англо-французская эскадра, вместо обещания своего понудить египетского пашу к возвращению турецкого флота и к миролюбивому примирению, не отходит от Дарданелл. Эскадра эта состоит из 19 линейных кораблей, из коих 11 английских и 8 французских, всего же с фрегатами, пароходами и мелкими судами 32 вымпела. Они, вероятно, выжидают наших действий, но ежели они покусятся пройти Дарданеллы и войти в Мраморное море, то им от посланника объявлено, что действие это будет поводом к удалению российского посольства из Константинополя!
Не знаю, решатся ли они на разрыв с Россией ?..." [23].
Позднее, в 1853 году, анализируя события тех лет Карл Маркс отмечал:
"... Европа, в том виде, какой она приобрела в 1831 г., казалось, избавилась от внутренних потрясений, но "восточный вопрос" вновь чуть было не втянул "великие державы" во всеобщую войну..." [24].
Всеобщая война не состоялась. Франция, с одной стороны, Великобритания, Австрия, Пруссия и Россия с другой, сумели сесть за стол переговоров. Конфликт завершился заключением в июле 1840 года Лондонской конвенцией об условиях ликвидации турецко-египетского конфликта. Условия в форме ультиматума были направлены египетскому паше, со сроком на раздумье 10 суток. Не дождавшись ответа, англо-австрийская эскадра начала блокаду сирийского побережья. На Россию возлагалась оборона Константинополя. Сразу же после заключения договора русское правительство начало подготовку к десанту на Босфор [25].
28 июля 1840 года, уже после падения укреплений Черноморской береговой линии, начальник Главного морского штаба князь А.С. Меншиков предписал Главному командиру Черноморского флота и портов вице-адмиралу М.П. Лазареву:
"... По первому требованию отправить на флоте в Босфор две пехотные дивизии 13-ю и 15-ю с их артиллерией, не вполне запряженною, и некоторым числом казаков. Состав сих войск, с принадлежащими им прибавочными и нестроевыми командами и чинами, полагать можно круглым числом до 25 тыс. человек...".
Франция не решилась на войну с коалицией европейских держав. Войска Мехмет-Али под ударами англо-австрийской эскадры отошли с территории Турции. Необходимость русского десанта на Босфор отпала, но только 3 января 1841 года император разрешил временное разоружение Черноморского флота [26].
Понятно, что если бы ко времени конференции в Лондоне на Черноморском побережье пали все укрепления и шли бои между горцами и русскими войсками, то правительство Великобритании непременно заявило бы о необходимости создания независимого черкесского государства. Великобритания считала заключенный в 1829 году между Россией и Турцией Адрианопольский мирный договор нарушением как протокола, подписанного 4 апреля 1826 года в Санкт-Петербурге между Россией и Великобританией, так и договора, заключенного в Лондоне 6 июля 1827 года между Россией и другими Великими Державами, особенно в части территориальных приобретений России. При этом утверждалось, что:
"... Всякое расширение русских границ на основании Адрианопольского договора являлось открытым нарушением договора 1827 года и, как показывает протест Веллингтона и Абердина, не должно было признаваться Великобританией. Таким образом, Россия не имела права на передачу ей Черкессии Турцией. С другой стороны, Турция не могла уступить России то, чем сама не владела. Черкессия всегда была настолько независима от Порты, что даже в те времена, когда в Анапе еще находился турецкий паша, Россия заключила несколько соглашений с черкесскими вождями о прибрежной торговле, так как турецкая торговля официально ограничивалась Анапским портом. А раз Черкессия была независимой страной, то законы о местном самоуправлении, санитарные правила и таможенные предписания, которыми московиты сочли себя вправе снабдить ее, были для нее столь же обязательны, как русские законы для Тампико..." [27].
В 1836 году Давид Уркарт [Уркварт], секретарь английского посольства в Стамбуле, не только делал заявления турецкому правительству о том, что "фактическая независимость Черкесии накануне своего установления", но и ходил по Константинополю с флагом этой самой "Независимой Черкесии". Им была опубликована декларация о независимости Черкесии, издана карта этой "страны". По требованию российского посольства в 1837 году Д. Уркарт был выслан из Турции за антирусские выступления [28].
О падении укреплений было рассказано в английской газете "Morning Post", но не было известно в России. Как вспоминал Петр Каратыгин:
"... В начале сороковых годов, как нам нынче известно, военные действия на Кавказе были не совсем удачные; о гибели Вельяминовского и Михайловского укреплений говорили шепотом, с боязливою оглядкою; но писать о ней - значило бы самому угодить на Кавказ, а не то куда и подальше..." [29].
Поняв серьезность намерений горцев, военный министр выделяет в апреле 1840 года в распоряжение Н.Н. Раевского дополнительно пять пехотных полков 5-го корпуса, располагавшихся в Крыму и Новороссии: Виленский полк из 13-й дивизии и полностью 15-ю дивизию в составе Модлинского, Прагского, Люблинского и Замосцкого полков, легкую батарею 15-й артиллерийской бригады и 150 саперов от 3-го резервного саперного батальона в Киеве. А также из состава Отдельного Кавказского корпуса - войска, первоначально предназначенные к летней экспедиции: 3-й и 5-й пешие Черноморские казачьи полки, одну роту Кавказского саперного батальона, 8 легких и 12 горных орудий 20-й артиллерийской бригады и 12 казаков конвойной команды [30].
В августе дополнительно были направлены вторые батальоны Брестского и Белостокского пехотных, Литовского и Виленского егерских полков в укрепление Святого Духа, где они пробыли в экспедициях против убыхов до ноября [31].
На кораблях Черноморского флота полки были развезены по укреплениям Черноморской береговой линии, что резко усилило гарнизоны. Это заставило горцев отказаться от дальнейших нападений. Солдаты не столько восстанавливали, сколько перестраивали укрепления, "приступили к рубке леса, очистке места для постройки башен, заготовке материалов". К концу ноября работы были закончены, и полки вернули к местам постоянной дислокации. Работы выполняли: в укреплении Навагинском - Виленский полк, в укреплении Вельяминовском и форту Лазарева - Замосцкий полк [32].
Одновременно с работами по восстановлению укреплений началось расследование причин прошедших событий. И Е.А. Головин, и П.Х. Граббе сделали виноватым Начальника Черноморской береговой линии генерал-лейтенанта и кавалера Н.Н. Раевского. Но это было не так.
"... У нас постоянно велась бесконечная переписка о недостаточности войск для обороны укреплений, - вспоминал Г.И. Филипсон, - о неимении подвижного резерва, из которого можно было подкрепить слабые или угрожаемые пункты и для движения во внутрь края, без чего приходилось ограничиваться бесплодной пассивной обороной, и, наконец, о чрезвычайной негодности ружей и артиллерии. Первые были кремневые, тульские, прослужили лет по 25; последние (пушки) разных калибров, чугунные, служившие с 1813 года, а лафеты деревянные до того гнилы, что рассыпались нередко после нескольких выстрелов..." [33].
Впрочем, такое положение с оружием было во всей русской армии. Даже в Лейб-гвардии Егерском полку:
"... На разводе 4 мая 1836 года Государь Император заметил у рядового ружье с лопнувшей под верхней гайкой пружиной...
... Началась в полку тревога: по всем ротам разосланы оружейные мастера для осмотра ружей. Оказалось везде неимоверное количество неисправных, некоторые ружья до того были испорчены, что удивлялись, как они могла выдерживать выстрелы, а солдаты сознались, что никогда их не заряжали. Кстати осмотрены тесаки и найдены все покрытые ржавчиной..." [34].
Этот факт отмечен в официальной истории полка, предназначенного охранять императора и несущего службу в самой столице! Так что же тогда говорить о Кавказе, куда новое вооружение почти не поступало, зато была постоянная нехватка боеприпасов и продовольствия?
Хотя, по мнению Николая I, "продовольствие гарнизонов вообще считается совершенно изобильным и удовлетворительным", но Н.Н. Раевскому пришлось напоминать командиру Отдельного Кавказского корпуса Е.А. Головину, что по его, Е.А. Головина, личному распоряжению в целях экономии средств в укреплениях было отложено строительство провиантских накатов до 1842 года и "мука и крупа хранились в бунтах под рогожными брезентами", что приводило к порче продовольствия.
В рапорте на имя военного министра N 266 от 18 декабря 1840 года Николай Николаевич в сердцах писал:
"... Система занятия Береговой линии не мне принадлежит, убеждаясь в пользе и необходимости сей системы - я только ревностный ее исполнитель..." [35].
Дороги между укреплениями проложены не были, поэтому связь между ними поддерживали корабли Абхазской экспедиции, заходившие в укрепления по своей надобности. В 1840 году планировалось возвести промежуточные укрепления на расстоянии дневного перехода в верховьях реки Цемес, на реке Гостогай и у Варениковской переправы, проложить дороги между ними, чтобы связать укрепления I отделения Черноморской береговой линии с Кубанью. Промежуточные укрепления в остальных отделениях линии только намечались. Но, как всегда, не хватало денег! [36].
Об этом весьма резко писал Н.Н. Раевский в рапортах. Об этих рапортах было доложено самому Императору Николаю I. В канун нового года, 30 декабря 1840 года, военный министр граф А.И. Чернышев направляет Н.Н. Раевскому предписание N 776:
"... Его Императорское Величество, прочитав бумаги эти, усмотреть изволил с крайним неудовольствием, что донесение Ваше к Главному Вашему Начальнику написано в духе, совершенно нарушающем все служебные отношения и всякое чинопочитание; некоторые же выражения, выходя из пределов между младшим и старшим, содержат прямые укоризны.
Забыв до такой степени долг и обязанности службы, Ваше Превосходительство, подлежали бы военному суду, но Его Величество, из уважения к прежнему усердию и деятельной службе Вашей, не предавая Вас оному, ограничивается на сей раз повелением объявить Вам строжайший выговор от Его Величества " [37].
При этом Н.Н. Раевскому было отказано в отпуске на 28 дней для посещения Петербурга. В отчаянии Николай Николаевич пишет 10 февраля 1841 года военному министру графу А.И. Чернышову:
"...Я просил и ожидаю увольнения от начальника Береговой линии. Теперь, оглядываясь на прошедшее, как посторонний зритель, я не могу не заметить, сколь странно было мое положение. Мне было препоручено занять Восточный берег, а оба моих начальника были противны сему занятию. От них обоих я должен был получать и войска, и деньги; между тем, как то и другое один из них желал употребить для Кавказской линии, а другой для Закавказского края. Нынче на место открытия сообщения через Вареникову пристань, столь необходимую для Береговой линии, опять предложены действия против закубанцев, столь вредные для сей же Береговой линии. Теперь, после огромных издержек для усиления укреплений, признано необходимым для Береговой линии 16 батальонов, в составе 14 укреплений, а тогда меня оставили для защиты разрушенных укреплений только с 8-ю батальонами, в которых не доставало половинного числа до комплекта. Когда же горцы завладели несколькими укреплениями, на место усиления средств, начальники мои предложили совсем покинуть Береговую линию.
Должно ли после сего удивления, что все мои предложения для Береговой линии были опровергнуты моим непосредственным начальством. Оно противилось соединению всей Береговой линии под одно начальство, его разделению на три отделения, учреждению морского сообщения судами и пароходами, принадлежащими Береговой линии, учреждению Морского дежурства, гребному сообщению азовскими лодками, устройству Новороссийска, Геленджика и Сухума, назначению капитанов над сими тремя портами, воздвижению Адмиралтейства в Новороссийске, открытию торговли с горцами, учреждению мены солью, переселению купцов и ремесленников, учреждению карантинной и таможенной линий, усилению войск и их дислокации, водворению женатых солдат и так далее. Но все сии предложения мною представляемые в копиях Вашему Сиятельству, удостаивались Высочайшего одобрения. Многие частные односторонние не созрелые мысли мои получали в Петербурге развитие, которое придало им важность государственных мер. С самого начала и до конца один только непосредственный начальник мой генерал-адъютант Лазарев удостаивал своими одобрениями мои действия и предположения..." [38].
В рапорте от 4 марта 1841 года он добавлял:
"... Горцы все еще не доверяют миролюбивым нашим намерениям, потому что не прошел ужас, посеянный прежним разорением аулов. Несмотря на это, контр-адмирал Серебряков, имея, подобно Чичагову, притязание на начальство сухопутного отряда, не перестает прямо писать в Тифлис и Ставрополь о необходимости все истреблять..." [39].
Но Н.Н. Раевского не слышали и не понимали. Даже в 1859 году безвестный автор "Краткого описания восточного берега Черного моря" писал:
"... Разорение аулов не причиняет им [горцам] большого вреда, уничтожение запасов сена и хлеба наносит им чувствительный вред.
Из этого следует, что истребительная война огнем и мечом составляет для нас печальную необходимость, единственное средство к обузданию враждебных нам племен..." [40].
Для проверки деятельности Н.Н. Раевского на посту начальника Черноморской береговой линии Военным министерством был направлен полковник А.Н. Астафьев. Осмотрев укрепления, он частным письмом сообщал Н.Н. Раевскому 6 марта 1841 года:
"... Я вполне разделяю все предположения Ваши о созданном Вами крае, Я ГОРЖУСЬ ДЕЛИТЬ ВАШИ МЫСЛИ и слов не нахожу, что бы выразить благодарность чувств моих перед Вашим Превосходительством за настоящий взгляд на вещи, мне Вами данный..." [ выделено нами ] [41].
Но уже ничего не смогло спасти Н.Н. Раевского. 6 февраля 1841 года был подписан Высочайший Указ об отставке генерала Н.Н. Раевского. Новым начальником Черноморской береговой линии был назначен генерал-майор Иосиф Романович Анреп граф Камке фон-дер-Геэ-Генат-Вольфеншильд, потомок древней остзейской дворянской фамилии [42].
Ознакомившись с документами и положением дел на линии, в рапорте Командиру Отдельного Кавказского корпуса от 9 апреля 1841 года он писал:
" ...Я увидел береговую линию после прочтения всех проэктов моего предшественника; теперь, рассматривая их вновь, я готов думать, что тут речь идет о каком-то другом крае, мне совершенно не известном, а не Восточном береге Черного моря...>> [43].
И.Р. Анреп совершенно не понимал политики мира и дружбы, проводимой Н.Н. Раевским по отношению к горцам. Первое, что он сделал, это запретил гарнизонам укреплений торговлю с горцами, чем разрушил все ранее достигнутые мирные отношения. Особых затруднений горцам этот запрет не принес, просто усилилась контрабандная турецкая торговля, а гарнизоны укреплений стали страдать от недостатка свежих продуктов. Впрочем, Иосиф Романович не знал, что за полвека до него, 21 июля 1799 года, кошевой атаман Черноморского казачьего войска Т.Т. Котляревский сообщал государю Павлу Петровичу:
"... По не отпуску каждому черкесскому владению из войска Черноморского соли, там, где ему способно, оные владения, злобствуя на войско, причиняют ему хищническим грабежом людей не малые обиды, говоря тако: давай нам соль, где надобно - не будем воровать, ибо нам без соли не пропадать, и мы у вас, зато, воруем людей, что соль в Анапе дорого купуем" [44].
Стараниями И.А. Анрепа император Николай I февраля 3-го дня 1843 года дал именной, объявленный Провиантскому департаменту Военным министром указ "О прекращении отпуска морской провизии гарнизонам форта Раевского, Новороссийска, укрепления Кабардинского, Гагр и Геленджика". Что резко ухудшило питание солдат гарнизонов. Это понимал и сам император. Поэтому в указе было сказано:
"... При замене провизии, Его Величество разрешить соизволил, в виде временной меры, производить гарнизонам первых четырех укреплений с 1 июля нынешнего года сверх обыкновенной дачи муки и круп, по полуфунту свежего мяса и по чарке полугарного вина (100 в ведре) в день на каждого строевого и нестроевого" [45].
Выйдя в отставку, Николай Николаевич стал жить в крымских имениях, отдаваясь любимому садоводству. Он состоял членом нескольких обществ, переписывался с видными учёными и садоводами [46].
Но деятельная натура Н.Н. Раевского не вынесла незаслуженной отставки. У него обострилась болезнь - водянка, по научному - асцит. Да, Н.Н. Раевский болел, но скрывал это от посторонних. Даже сообщая в ноябре 1839 года, после основания форта Раевского, об этом сестре Марии, Николай Николаевич не жаловался:
"Дорогая Мария! Только что закончилась кампания, которая для меня, как военного, оказалась самой удачной, но я заработал воспаление печени, длившееся пару месяцев. Однако теперь я чувствую себя превосходно..." [47].
Об этом помнил и Н.Н. Лорер, один из участников основания форта:
"...В отряде свирепствовали лихорадки... Сам Раевский заболел, но не оставлял отряда, несмотря на советы доктора Мейера, настаивавшего, чтоб он ехал в Анапу..." [48].
Возможно, именно это, до конца не вылеченное заболевание печени, и послужило причиной появления асцита.
Понятно, что характер Николая Николаевича из-за постоянных болей начинал портиться. Этим и объясняется его неуживчивость в последние годы жизни, о чем любят писать некоторые историки, забывая об истинных причинах этого.
Особенно болезнь осложнилась в зиму 1840 - 1841 гг. Н.Н. Раевскому уже было тяжело сидеть и большую часть времени он проводил в постели, передоверив многие свои полномочия Г.И. Филипсону. Современники же считали, что это вызвано чрезвычайной ленью [49].
После удаления с Черноморской береговой линии генерал-лейтенант Н.Н. Раевский не прожил и двух лет.
Н.Н. Раевский (младший). Художник В.А. Тропинин, 1842 г.
24 июля 1843 года Н. Н. Раевский скончался, ему было всего 42 года.
Анна Михайловна узнала о смерти мужа только через 4 дня и, оставив детей на попечение А. И. Казначеева, друга и помощника, отправилась в слободу Красная на могилу мужа.
Планы Н.Н. Раевского по развитию Черноморского побережья стали осуществляться через два года после его смерти, когда с Кавказа были удалены Е.А. Головин, П.Х. Граббе и И.Р. Анреп. В 1845 году Указом императора в Новороссийске был открыт торговый порт с таможенной заставой, а через полтора года - в декабре 1846 года - опять-таки императорским Указом учрежден портовый город Новороссийск. В городе стали селиться купцы и ремесленники - то, о чём мечтал Николай Николаевич. К 1852 году их было уже 596 мужчин и 364 женщины. В 1851 году новороссийский порт посетили 46 судов из за границы и 210 - из российских портов. "Колония ихтиофагов", над будущим которой язвительно издевались И.Р. Анреп и П.Х. Граббе, стремительно превращалась в крупный портовый город, развитие которого прервала Крымская война [50].
Но винить Н.Н. Раевского, что его последователи не смогли защитить побережье от союзного флота - совсем глупо! А то, что горцы не выступили в поддержку интервентов - и есть главная заслуга Н.Н. Раевского и его последователей. Но попытки таких обвинений были в 80-е годы ХIХ столетия.
" Усилия этих генералов оказались бесполезными для России", - писал в "Северном вестнике" некто Шавров [51].
Продолжали воплощаться замыслы Н.Н. Раевского и после Крымской войны. Вместо поселений Прибрежных казаков появились поселения Шапсугского берегового батальона, в 1866 году был возрожден портовый город Новороссийск, на побережье развилось коммерческое (торговое) мореплавание и рыболовство [52].
Но это уже никто не связывал с именем Н.Н. Раевского. Имя Николая Николаевича Раевского-младшего на долгие времена было забыто в истории России, а если о нем и вспоминали, то, как о никчемной личности. Не удержались от этого и современные исследователи. В сдвоенном номере журнала "Родина", открывшем 2000 год, цитируются воспоминания декабриста В.С. Толстого, в которых он дает характеристику генералов, под командованием которых он служил на Кавказе, в том числе и Н.Н. Раевскому:
"... Он оказался вредным и невозможным шутом; не зная русского языка, он по-французски диктовал военный журнал своему приятелю безалаберному Льву Пушкину - брату поэта - писавшему этот журнал по-русски...
... Раевский не успел изгнать военный порядок и дисциплину в войсках порученного ему отряда единственно потому, что они были образованы Вельяминовым и еще имели ближайших начальников, избранных этим, в полном смысле, славным генералом...".
Не лучшую характеристику дал Владимир Сергеевич сменившему Н.Н. Раевского генералу И.Р. Анрепу:
"... Анреп - не иносказательно, а истинно был помешанный, корчивший героя храбрости и честности до исступления; в действительности же совершенно ни к чему не способный, внушаемый какими-то фантастическими идеалами, в особенности в военном отношении..." [53].
Кончено, в комментариях редакция журнала приводит, но очень мелким шрифтом, мнение Г.И. Филипсона о Н.Н. Раевском, как о деятельном генерале, все предложения которого утверждались царем и выполнялись. Но грязное дело сделано. В памяти остается только плохое.
Ревнители истории Российского военно-морского флота очень любят приводить как пример заботы о рядовом матросе приказ адмирала С.О. Макарова "О варке матросских щей". А приказ N 16 декабря 15 дня 1840 года издан Н.Н. Раевским на полвека раньше. В нём говориться не только о варке солдатских щей, но других способах реального улучшения питания солдат! Но нет пророка в своем Отечестве. И этот приказ, и имя генерала прочно забыто нашими официальными историками.
В одном из своих писем Н.Н. Раевский откровенничал:
"... Я навлек на себя неудовольствие непосредственного начальства, потому что защищал мнение, несогласное с их мнениями... Я в своих выражениях увлекся из пределов чинопочитания, заслужил выговор, - и меня ожидало отрешение от должности и предание военному суду...".
И только через полтора века историк Семен Эшкут справедливо оценил деятельность Николая Николаевича Раевского на посту начальника Черноморской береговой линии:
"... Если сопоставить лермонтовские стихотворения 1840 - 1841 годов ("Валерик", "Завещание", "Родина", "Спор", "Сон"), посвященные Кавказу, с донесениями и письмами Н.Н. Раевского, относящимися к этому времени, нельзя не заметить, что их воззрения на войну сильно отличались от взглядов большинства современников.
Поручик Тенгинского пехотного полка и начальник Черноморской береговой линии не желали безоговорочно принимать "славу, купленную кровью". Они не считали, как стали считать век спустя, что "война все спишет"..." [54].
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Г.А. Поладянц "Адмирал" Анапа ООО "Кубанский издательский дом" 304 с.,илл., стр. 140
2. ГАКК ф. 260 оп. 1 д. 13 л. 2 подлинник
3. А.Е. Розен "Записки декабриста" в сборнике "Мемуары декабристов" М. изд. "Правда" 1988 г. стр. 107
4. "Декабристы. Биографический справочник" под ред. Академика М.В. Нечкиной, М. изд. " Наука " 1988 г., 446 с., стр. 58
5. Граф П.Х. Граббе "Из памятных записок" в журнале "Русский архив" N 1 за 1873 г. стр. 785
6. Г.И. Филипсон "Воспоминания" в журнале "Русский Архив" книга YI за 1888 г. стр. 281 - 282
7. Г.И. Филипсон "Воспоминания" в журнале "Русский Архив" книга YI за 1888 г.
стр. 314
8. Г.И. Филипсон "Воспоминания" в журнале "Русский Архив" книга YI за 1888 г. стр. 283 - 284
9. М. Ольшевский "Кавказ с 1841 по 1866 гг." в журнале "Русская старина" книга YI июнь за 1893 г. стр. 576, 578 - 580
10. А. Юров "1840, 1841 и 1842 гг. на Кавказе" в ежегодном сборнике "Кавказский сборник" т. XIY Тифлис 1890, стр. 304, 358
11. ЦГА ВМФ ф. 243 оп. 1 д. 3928 лл. 29 с оборотом и 42 с оборотом заверенная копия.
12. "Архив Раевских" СПБ 1912 г. т. 4 стр. 141
13. журнал "Русский Архив" кн. III 1881 г. стр. 315
14. ЦГА ВМФ ф.243 оп. 1 д. 3586 лл. 26 с оборотом и л. 31 подлинник
15. Н.Н. Лорер "Записки моего времени" в сборнике "Мемуары декабристов" М. изд. "Правда" 1988 г. - 576 с., стр. 483 - 484
16. "Архив Раевских" т. IY СПб 1912 г. стр. 41 - 42, 137
17. "Военный сборник" 1893 г. т. 6 стр. 375.
18. А. Юров "1840, 1841 и 1842 гг. на Кавказе" в ежегодном сборнике "Кавказский сборник" т. X Тифлис 1886 стр. 230
19. "Архив Раевских" т. III СПб 1910 г. стр. 329
20. "Кавказцы или подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе" под ред. гв. полковника Семена Новоселова N 5-6 за 1857 г.
21. В.А, Мануйлов "Роман М,Ю, Лермонтова "Герой нашего времени". Комментарий" Л. изд. "Просвещение" 1975 г., 280 с: 1 л. вкл., стр. 126-127
22. Ракович "Тенгинский полк на Кавказе" Тифлис 1900 г. приложения стр. 12-20
23. "Архив Раевских" СПб 1910 г. т. 3 стр. 219 - 220.
24. К. Маркс и Ф. Энгельс Сочинения Госполитиздат М. 1957 г. т. 9 стр. 3-4.
25. "Лазарев. Документы" М. Воениздат 1955 г. т. 2 стр. XXYIII - XIX.
26. "Лазарев. Документы" М. Воениздат 1955 г. т. 2 стр. 170, 187.
27. К. Маркс и Ф. Энгельс Сочинения Госполитиздат М. 1957 г. т. 9 стр. 409, 417 - 419
28. "Лазарев Документы" М 1955 г. т. 2 стр.192
29. журнал "Русский Архив" т. 2 N 4 за 1882 г. стр. 242
30. А. Юров "1840, 1841 и 1842 гг. на Кавказе" в ежегодном сборнике "Кавказский сборник" т. X Тифлис 1886 стр. 260
31. Е.П. Николаев "История 50-го пехотного Белостокского полка" СПб 1907 г. стр. 138
32. П. Спектор "Памятка 57-го пехотного Модлинского полка", М.Д. Хохлов "52-й Виленский Его Императорского Высочества Великого князя Кирилла Владимировича полк" Феодосия 1911 г. стр. 39, Беляев "Боевые подвиги 60-го пехотного Замосцкого полка" Херсон 1894 г. стр. 15 и 17
33. Г.И. Филипсон "Воспоминания" в журнале "Русский архив" 1883 г. т. III стр. 326
34. "История лейб-гвардии Егерского полка за сто лет 1796 - 1896 гг." СПб 1896 г. стр. 270
35. "Архив Раевских" т. III СПб 1910 г. стр. 571, 600, 610
36. А. Юров "1840, 1841 и 1842 гг. на Кавказе" в "Кавказский сборник" т. X Тифлис 1886 стр. 228
37. "Архив Раевских" т. III СПб 1910 г. стр. 648
38. ГАКК ф. 260 оп. 1 д. 1 лл. 73 с оборотом и 74, подлинник
39. "Архив Раевских" т. IY СПб 1912 г. стр. 118
40. "Краткое описание восточного берега Черного моря", составленное в 1859 году, рукописный экземпляр стр. 88
41. "Архив Раевских" СПБ 1912 г. т. 4 стр. 122.
42. "Русский биографический словарь" СПБ 1905 г т. "Алексинский - Бестужев-Рюмин" стр. 205.
43. ГАКК ф. 260 оп. 1 д. 1 л. 105 оборот, подлинник
44. И.Д. Попка " Черноморские казаки " Краснодар изд. "Советская Кубань" 1998 г. 190 с. стр. 80
45. Полный свод законов Российской империи собр. 2 т. XYII 1843 г. ст. 15269.
46. "Русский биографический словарь" СПб 1904 г. т. 15, стр. 404.
47. НГИМЗ ф. 1 оп. 1 папка 30, копия. Подлинник письма на французском языке хранится в ЦГВИА ф. 90 оп. 1 ед. хр.165
48. Н.Н. Лорер "Записки моего времени" в сборнике "Мемуары декабристов" М. изд. "Правда" 1988 г. - 576 с., стр. 506
49. НГИМЗ ф. 1 оп. 1 папка 30
50. А.Б. Герасименко, С.А. Санеев "Новороссiйскъ - от укрепления к губернскому городу" Краснодар Изд. "Эдви" 1998 г. - 496 с., стр. 66, 70, 86
51. Н. Шавров "Восточный берег Черного моря и его значение для развития русского мореплавания" в журнале "Морской сборник" N 10 за 1862 г., Васильев "Черноморская береговая линия 1834 - 1855 гг." в журнале "Военный сборник" т. 98 N 9 за 1874 г., Г.И. Успенский "Письма с дороги" в т. 7 Собрания сочинений в 9-ти томах М. изд. "Художественная литература" 1957 г.
52. А.Б. Герасименко, С.А. Санеев "Новороссiйскъ - от укрепления к губернскому городу" Краснодар Изд. "Эдви" 1998 г. - 496 с., стр. 141, 145
53. журнал "Родина" N 1 - 2 за 2000 г. стр. 64
54. С. Эшкут "Николай Раевский" журнал "Родина" N 3 - 4 за 1994 год стр. 40
С.А. Санеев, секретарь
Новороссийского городского исторического общества
