... то, что сделала Россия, называется демонстрацией лидерства
в условиях, когда наши партнеры оказались перед труднейшими,
невозможными дилеммами[1]

А. Крамаренко, посол РФ, бывший начальник департамента
внешнеполитического планирования МИД РФ

Сегодня все крупнейшие геополитические игроки находятся
в состоянии перманентной войны друг с другом за "прорыв"
в постиндустриальную эпоху..., контроль над источниками
ресурсов и недопущение к ним альтернативных центров силы,
за свое цивилизационное выживание"[2]

А. Владимиров


Формирование новых центров силы, претендующих на свое участие в контроле над мировыми процессами и распределением ресурсов, - главный вызов западной локальной цивилизации, которая противопоставила этому процессу свою стратегию сетецентрической войны. В этой стратегии конкретизируются основные выгодные особенности формируемой новой СО и максимально используются преимущества нового, программируемого характера войн и военных конфликтов. Таким образом есть основания полагать, что происходит сознательный процесс сценарного программирования будущей СО, в основе которого заложен соответствующий стратегический прогноз и сделаны принципиальные выводы по поводу необходимых средств для его реализации.

Стратегия сетецентрической войны, строго говоря, это четкий политический курс, направленный на силовое противодействие изменению соотношения сил. По аналогии с бизнес-процессами, сетецентрическая война - это сохранение контроля над управлением, в условиях, когда количество управляющих акций постоянно сокращается. "Количество управляющих акций" - это те реальные и объективные основания, которые дают право на управление (соотношение сил, внешнеполитическая роль, контроль над международными показателями и т.д.).

Другая сторона всех будущих сценариев программирования в желаемом направлении развития СО - внешнеполитическая. Очевидно, что будущая СО будет зависеть во многом прежде всего от отношений России с КНР и США, как лидерами локальных цивилизаций, что вносит во многом субъективность в прогноз характера будущей СО, а также неизбежно влияет на развитие других центров силы. Это усиление субъективное влияние политики России происходит от базовых сдвигов в расстановке мировых сил, которые произошли к 2015 году, но международные и военно-политические последствия которых еще до конца не оценены полностью. Кампания США против России, развязанная в 2014 году, не может быть понята без того, чтобы в полной мере не оценить решимость США остановить растущее влияние России в мире и ее публичные заявления, отрицающие навязываемые Вашингтоном правила игры. Кризис на Украине оказался блестящим поводом для этого.

Тем более, что объективный ход развития событий, меняющих расстановку сил в мире, стремительно ускорялся. В 2013-2014 годах четко обозначились процессы институализации новых центров силы - БРИКС, ШОС, ТС, ОДКБ. Так к 2015 году в мире "вдруг" появилась новая "большая семёрка": Бразилия, Индия, Индонезия, Китай, Мексика, Россия, Турция, о которой фактически объявил сам Запад, точнее - МВФ, чьи валютные эксперты просто подсчитали ВВП по паритету покупательной способности у семи стран: Бразилии, Индии, Индонезии, Китая, Мексики, России и Турции. И выяснили: у этих государств общий ВВП по ППС опережает ВВП старой G7, то бишь Великобритании, Германии, Италии, Канады, США, Франции и Японии.

[3]

Хотя новую семёрку и именуют "hypothetical new G7" ("гипотетической новой G7"), согласно докладу Международного валютного фонда, получившему название "Перспективы развития мировой экономики", суммарный показатель ВВП по ППС стран новоявленной "семёрки" составляет 37,8 трлн долл., а у "старой" Группы семи он равняется 34,5 трлн долл. Причем изменения произошли всего лишь за один год. Сами по себе эти количественные показатели значили бы немного, если бы они не означали нового качества соотношения сил в мире - сопоставимости экономической мощи развитых государств и новых развивающихся государств. Так, согласно рыночному обменному курсу, экономика США "стоит" 17,4 трлн долл., а китайская - 10,4 трлн $. Однако с поправкой на относительность цен, экономика КНР выбирается наверх: ВВП Китая по ППС составляет уже 17,6 трлн $! Причем этот разрыв увеличивается и приобретает новое качество: структура экономики КНР становится все более совершенной, а роль НЧК страны потенциально позволяет прогнозировать рост в 2,5-3 раза.

Учитывая даже всевозможные оговорки и отсылки к тому, что подсчёт по ППС далеко не точный инструмент, аналитики полагают, что новые оценки указывают на быстрые изменения в мире. Тем более, что в число мировых лидеров вошли такие страны как Индия, Бразилия и Индонезия. Как видно из сравнения, приведенного ниже, из 10 ведущих экономик мира старым странам-лидерам глобализации во втором десятилетии XXI века принадлежит уже только 5 (половина) мест. Другая половина - объективно - становится проблемой для США. Прежде всего из-за того, что эти страны захотят изменить сложившиеся за годы однополярного мира международные правила игры и поведения, прежде всего в экономике.



Ситуация, осложняется тем, что десятку стран-лидеров "подпирают" другие развивающиеся государства. В "топ-20" сильных экономик ныне выбились даже те страны, которые экономисты до сих пор относили к "развивающимся". Причём эти страны заняли сразу половину топа[4].

Эти изменения пока что происходят в экономике и внешней торговле и отношении новых экономических гигантов с прежними. ИХ внешнеполитические и военно-политические амбиции растут медленно, осторожно, с оглядкой на США и НАТО, но, тем не менее, можно говорить, безусловно, об их росте, а не стагнации. Что видно на примере позиций этих стран в ООН или по отношению к региональным конфликтам, где они осмеливаются уже выступать со своих собственных позиций.

Проблема для западной локальной цивилизации, тем не менее, остается: там не могут не видеть быстрого роста военного потенциала КНР, Индии, Бразилии, Индонезии и России. Причем не только количественного, но и качественного. Вопрос не в том, что делать когда эти внешние амбиции будут заявлены, а в том, когда это произойдет - через 3 года? Через 5 лет? Или 10 лет?

Таким образом субъективно, с военно-политической точки зрения, эти изменения и реалии в мировом соотношении сил еще не осознаны и до конца не реализованы, хотя уже сегодня видно, как минимум, два перспективных глобальных процесса в их реализации:

Первый процесс - коалиционного строительства между этими странами, который пока что начал формироваться в рамках БРИКС и ШОС, но уже привел к созданию международных институтов, альтернативных институтам западной локальной цивилизации - банка БРИКС и Фонду БРИКС. С учетом быстро развивающихся институтов и форм сотрудничества в ШОС, можно говорить о том, что в 2015 году появилась новая международная система, объективно имеющая альтернативную западной направленности.

Второй процесс - переход военно-технического сотрудничества (ВТС) на новую стадию и превращению его в координируемую военно-экономическую и военно-научную политику между государствами, не входящими в сообщество западной локальной цивилизации. Этот процесс во втором десятилетии XXI века приобрел свое новое качество, когда государства, стоящие вне союза западных стран и не гарантированные в случае кризисов от поставок ВиВТ, получили возможность и гарантии обеспечить свою национальную оборону из альтернативных источников. Это имеет очень важное значение в силу целого ряда причин. Так, например, в XXI веке стало ясно, что обладание эффективной системой ПВО-ПРО равноценно понятию суверенитет. Но новейшие системы ПВО-ПРО производятся в полном спектре либо США и их союзниками, а также Израилем, либо Россией. Соответственно, принимаемые решения о запрете на поставки систем ПВО-ПРО, например, в США для Ирана, Сирии или другой страны, фактически означают разоружение этих стран от средств воздушно-космического нападения.

Субъективность в развитии сценариев ВПО и СО отражает, тем не менее определенную конкретность не только ВПО, но и СО в будущем, что крайне необходимо для анализа и прогноза. Тем более что разведсообщество США именно таким образом подходит к прогнозу будущей СО (хотя и не спешит слишком "забегать вперед"). Как видно из очередного долгосрочного прогноза разведсообщества США в отношении России, ее стабильность связывают прямо с отношением к Западу, т.е. соблюдению ею западных норм и стандартов.

"Рост националистических настроений" и несогласие с предложенным ей уровнем жизни (т.е. несогласие с ролью России и системой распределения ресурсов, т.е. опять же "правилами игры") рассматривается как главный дестабилизирующий фактор. Если сравнить с оценкой разведсообщества США потенциальных дестабилизирующих факторов в Африке и Латинской Америке, то можно увидеть, что Россия является по их мнению, наиболее дестабилизирующей силой.

[5]


Соответственно и реакция должна распределяться преимущественно в отношении России как наиболее опасного дестабилизирующего фактора, что означает выбор приоритетов в политических целях сетецентрической войны, которые, безусловно, сохраняются за Россией.

Таким образом глобальная по своему характеру сетецентрическая война, начатая Западом вместо "холодной войны" в 90-е годы, направлена прежде всего против России. Пикантность такого выбора заключается в том, что именно в начале 0-х годов, когда он был подтвержден, было больше всего деклараций о дружбе между Россией и Западом, "приоритете общечеловеческих ценностей" и т.п. заявлений, которые должны были закамуфлировать переход "холодной войны" в новое, более острое и "горячее" состояние - сетецентрическую войну. Под разговоры о мире готовилась почва для новой войны.

Особенностью перехода от "холодной войны" к сетецентрической войне в начале 90-х годов являлось одно очень важное обстоятельство: в России у власти находилась та часть правящей элиты, которая была готова уступить добровольно не только экономические, но и политические национальные интересы и свою систему ценностей. Процесс уступок, начатый М. Горбачевым, развивался настолько успешно и стремительно, что реализация российского приоритета сетецентрической войны была отложена - казалось, что конечный результат будет достигнут без давления извне, с помощью внутренних сил. Но по разным причинам этого не произошло и в первом десятилетии XXI века произошла активизация о политики сетецентрической войны.

В этой связи важно провести различия, которые сложились во втором десятилетии XXI века в характере стратегической обстановки XX и XXI веков, а также в характере и основных особенностях войн и военных конфликтов. Прежде всего под влиянием политики сетецентрической войны. Важно понять, что между ними есть существенные, даже качественные, принципиальные различия, свидетельствующие о том, что к началу XXI века сформировалась новая военно-политическая парадигма, требующая, чтобы на мировую военно-политическую и стратегическую обстановку посмотрели принципиально по-новому.

К сожалению, не только в военных кругах, традиционно опирающихся в прогнозе и планировании на опыт прошлых войн, но и в политической элите нет пока еще полного понимания произошедших качественных изменений, которые, безусловно, отражаются на уровне политического и военного планирования. Так, например, многочисленные советские и российские инициативы о создании "равноправной", "справедливой" и т.п. систем международной и европейской безопасности оставались проигнорированными просто потому, что другим локальным цивилизациям (прежде всего западноевропейской) они не только не нужны, но и откровенно мешают. Они вполне удовлетворены той системой безопасности, которая ими создана на основе НАТО.

Рассмотрим в качестве примера некоторые сопоставления, позволяющие дать характеристику различий и особенностей СО, войн и военных конфликтов в XX и XXI веке. Так, основное значение в описании СО и характера войн имеют их политические цели. Известная формула, что "война всего лишь средство для достижения политической цели", разделяемая всеми, продолжает оставаться актуальной, однако сами по себе цели войны претерпели существенные изменения.



Как видно из сравнения целей войны, существовавших до XXI века и целей сетецентрической войны XXI века, между ними существует принципиальная разница. Эта разница особенно наглядно проявилась в войнах XXI века, преде всего в Югославии, Ираке, Ливии и на Украине. Так, на Украине США и их союзники не ставили задачу нанесения военного поражения, оккупации и уничтожения ВС Украины. Достаточно было подготовить новую элиту и свергнуть предыдущую в результате "бескровной" февральской революции 2014 года. Политическая цель была достигнута с минимальными издержками - материальными затратами и потерей времени.

Но еще до этого поражения В. Януковича на протяжении 20 лет сетецентрической войны велась массированная подготовка общества и элиты с точки зрения смены системы ценностей и подмены понимания национальных интересов на "нужное" понимание для США.

Примечательно, что в ходе применения военной силы объекты нападения, прежде всего, гражданской инфраструктуры, СМИ и административного управления юго-восточными регионами, полностью соответствовали приоритетам целей сетецентрической войны.

С точки зрения средств ведения "холодной войны" и сетецентрической войны произошли не менее значимые изменения. Причем, когда мы говорим о "холодной войне", то речь идет о всех тех средствах, которые либо использовались в войнах XX века, либо готовились для использования во всех типах войн - глобальных, региональных и локальных.

[6]



_______________________________________

[1] Крамаренко А.М. Ответ Стивену Сестановичу / Информационный ресурс: "Официальный сайт посольства России в Великобритании". 2014. 18 ноября / http://rus.rusemb.org.uk/

[2] Владимиров А.И. Основы общей теории войны в 2 ч. Часть I. Основы теории войны. М.: Синергия, 2013. С. 81.

[3] IMF.

[4] Чувакин О. Семёрка, да не та! 2014. 10 октября / http://topwar.ru/59962-semerka-da-ne-ta.html

[5] Глобальные тенденции 2030: альтернативные миры / Факторы, меняющие правила игры / Публикация национального Совета по разведке США. Вашингтон, 2013. Декабрь. С. 74.

[6] Стратегия сетевой войны. Методы обеспечения полного контроля над участниками СО в мире.

Док. 679052
Опублик.: 14.02.15
Число обращений: 0