"Сеть" представляет собой новое пространство - информационное
пространство,в котором и развертываются основные стратегические
операции - как разведывательного, так и военного характера, а также
их медийное, дипломатическое, экономическое и техническое обеспечение[1]

К. Мямлин

Раз мы хотим, чтобы все осталось как есть, нужно, чтобы все изменилось[2]

Джузеппе Томази ди Лампедуза, автор романа Леонард"


Нет ничего менее определенного в международных отношениях, чем понятие "международная безопасность". Понятие, которым спекулируют особенно часто последние десятилетия, представляя его в качестве некой абстрактной и абсолютной ценности, свойственной западной цивилизации. Соответственно существует и сознательно созданное ложное представление о том, что все развитые страны заинтересованы в укреплении системы международной безопасности, развитии ее институтов и принципов международного права. Это, на самом деле, совершенно не соответствует действительности и вводит в заблуждение какое-то время до тех пор, пока не вынудят каждую из локальных цивилизаций или наций создавать свою собственную основанную на национальных средствах систему безопасности.

Отнюдь не случайно то, что обеспечение международной безопасности (как функционирование такой системы международных отношений, в которой все субъекты МО и ВПО соблюдают принципы и нормы международного права) усиленно и ускоренно вытесняется в XXI веке сознательной политикой локальной цивилизацией, Запада по обеспечению безопасности прежде всего за счет собственных национальных, а также коалиционных дипломатических, военно-технических и иных средств[3]. Комплекс таких средств представляет собой широкий спектр средств для ведения глобальной сетецентрической войны - от социальных сетей и специальных учебных программ до оружия массового поражения.

Ответ на вопрос почему западная локальная цивилизация сделала политический выбор в пользу сетецентрической войны, а не в пользу политических договоренностей очевиден: сохранить и упрочить все выгоды контроля над международной обстановкой, которые удалось получить за предыдущие столетия в условиях изменения соотношения сил и неизбежного установления более справедливых норм и правил можно только силой. Но не только прямой, грубой военной силой, а с помощью всего современного набора силовых инструментов политики от сознательного искажения информационного пространства, экономических санкций и политического давления до прямого применения военной силы.

Этот процесс к военно-силовой политике отчетливо обозначился еще в начале 90-х годов XX века после роспуска ОВД и развала СССР, когда даже теоретически военная угроза исчезла. Западной цивилизации (США и НАТО) уже никто, не противостоял и не угрожал даже в ближайшей перспективе. И не мог бы угрожать. Тем более, что в бывших социалистических странах господствовала наивная (а для политика - просто глупая) иллюзия некого приоритета "общечеловеческих интересов", которые не требуют защиты национальными, а тем более силовыми средствами. И ресурсно, и политико-идеологически возможная угроза Западу со стороны социалистического государства полностью исчезла к концу 80-х годов, что привело однако... к появлению стратегии сетецентрической войны.

Таким образом по мере изменения соотношения сил в пользу Запада фактически менялась не только международная обстановка, но и вся система международной безопасности, хотя формально, "на поверхности", политические декларации о приверженности нормам международного права и обеспечения международной безопасности до сих пор остаются актуальными. Сложилась парадоксальная ситуация: чем меньше угроза западной локальной цивилизации, тем большее ее стремление к проведению силовой политики.

С тех пор процессы обеспечения международной безопасности со стороны Запада все явственнее носили односторонний, даже силовой характер. США и их союзники не были больше заинтересованы ни в укреплении международной и региональной безопасности путем политических договоренностей, ни в создании новых норм международного права. Это логично объясняло как их полное игнорирование подобных инициатив со стороны России и других стран (например, инициативу Д. Медведева о создании системы европейской безопасности, которая даже всерьез не обсуждалась), так и свертывание процессов ограничения и сокращения вооружений (выход из Договора по ПРО, замораживание ДОВСЕ и др.). Кроме того полностью потерял динамизм процесс создания новых и активизации прежних международных институтов обеспечения безопасности (более 10 лет, например, не проходили саммиты ОБСЕ), а также возникла опасная внешнеполитическая цель - направленно ставилась под сомнение целесообразность сохранения уцелевших институтов международной безопасности, прежде всего, Совета Безопасности ООН.

В эти же годы развивался ускоренными темпами военно-силовой компонент обеспечения политики безопасности Запада как в политической (коалиционный, экономической, гуманитарной и т.д.), так и военно-технической области (рост военных бюджетов, создание новых видов и систем ВиВТ и т.д.). На фоне относительного военного превосходства Запада, сложившегося к началу 90-х гг. XX века, создавалось абсолютное превосходство. Уже не только в Европе, но и других регионах планеты.

Исторически с конца XX веке с разной степенью эффективности существовали две основные модели международной безопасности. Далее мы увидим, что если рассматривать эффективность каждой из них с точки зрения последствий войн, конфликтов и стабильности, то они существенно отличаются друг от друга. Достаточно сказать, что благодаря правовой системе в Европе вплоть до 90-х годов XX века не было войн и только после разрушения равновесия и переходу к военно-технической модели безопасности ситуация резко изменилась. Первая опиралась на систему международно-правовых принципов и обязательств сложившуюся после войны (1939-1945 гг.), а вторая - на военную силу. Пропорции между ними менялись в разные годы, но только в периоды войн на какое-то время почти исчезала первая - политическая и правовая - модель и в краткосрочные периоды улучшения взаимоотношений (в 20-е годы, после 45-го года, в начале 90-х гг. XX века) - резко снижалось значение второй.

Начало XXI века стало периодом резкого, иногда необъяснимого усиления значения второй системы безопасности со стороны Запада и фактически полного игнорирования позитивного опыта первой - политико-дипломатической, - которая стала носить во многом декоративный характер. С переходом к новой системе военная сила стала использоваться значительно чаще, регулярно, как правило, в обход решений Совета Безопасности, так же как стало регулярным и применение санкций против стран-участниц ООН и даже постоянного члена Совбеза (России) в ходе войны на Украине 2014 года. С определенной степенью условности эти изменения можно проиллюстрировать на следующем рисунке, на котором показана эволюция системы международной безопасности со второй половины XX века до начала второго десятилетия XXI века.

[4]

Как видно из рисунка, приоритет со второй половины XX века до начала XXI века принадлежал военно-техническим средствам обеспечения безопасности (60%), но и "доля" политики и дипломатии оставалась достаточно высокой (40%), падая только в периоды войны. Это объяснялось прежде всего трудностью использования военной силы в периоды относительного стратегического равновесия, соответствующими рисками и относительным равенством в соотношении военных, экономических, финансовых и иных сил. Соответственно и стратегии обеспечения безопасности и формирования СО формировались под влиянием этих обстоятельств. Глобальные и даже региональные войны были опасными и несли серьезные риски глобального ядерного конфликта и прямого военного цивилизационного столкновения, которые были во время войны в Корее и Вьетнама. Достаточно вспомнить эскалацию конфликта вокруг Кубы в октябре 1962 года, которая могла привести к реальному вооруженному столкновению. Однако даже в те годы у США появилось опасение в отношении возможных последствий военного конфликта, которое можно истолковать в пользу признания ими военно стратегического равновесия.

Соответственно процесс формирования стратегической обстановки исходил из необходимости избежать глобальной войны, предусматривая многочисленные ступени эскалации военного конфликта, а с начала 70-х годов XX века фактически был ориентирован на ограничение, сокращение и уничтожение наступательных СЯС обоих цивилизаций по мере из замещения другими видами и системами ВиВТ. Именно замещение СЯС другими ВиВТ, а также не вооруженными средствами ведения войны, активизированный США в 70-е годы XX века, заложил основы для будущей сетецентрической войны. Так, в частности, в этот период в США и на Западе в целом был сделан резкий акцент на усилении политики в области образования, СМИ, создания будущих институтов "мягкой силы", с помощью которых влияли на формирование международной безопасности. Можно сказать, что именно в 70-е и 80-е годы XX века, в период существования не только бесспорного военно-стратегического равновесия, но и относительного равенства других сил, обеспечение международной безопасности гарантировалось преимущественно политическими методами.

В конце XX века ситуация в мире и ВПО стали меняться без появления видимых объективных внешних причин для Запада: ни новые угрозы, ни опасности, ни прогнозы не свидетельствовали в пользу усиления значения военно-технических средств в его политики. (К сожалению, эту особенность ВПО официально признали в России только через 20 лет в новой редакции Военной доктрины России от декабря 2014 года)[5]. За исключением одного обстоятельства: нарастающие экономические, финансовые и иные проблемы западной ЛЧЦ, которые были вызваны в конечном счете монопольным контролем со стороны Запада (например, стремительный рост внешнего долга США - до 16 трлн долл., Великобритании - около 10 трлн долл. и Германии - около 5 трлн долл.). Тенденции неизбежного изменения соотношения сил в мире между ЛЧЦ, как видно, правящие элиты Запада попытались компенсировать традиционным способом - с помощью силы, включая военную. А именно - с помощью начатой сетецентрической глобальной войны одной, западной локальной цивилизации против других: восточно-европейской, китайской, исламской и др. Как стали говорить позже, в XXI веке: "БРИКС создал угрозу господству доллара".

Можно допустить, что идеи для новых условий формирования СО и их новых стратегий основывались на том, чтобы не допустить естественного (с достаточно быстрого) перехода существующих локальных цивилизаций в состояние новых мировых центров силы, способных повлиять на сложившиеся в мире "правила игры". Это можно показать на следующей логической схеме.



Как видно из рисунка, новые центры силы будут объективно перераспределять влияние других ЛЧЦ не в пользу нынешнего монополиста - США и их союзников. Но "перетекание" от одного центра силы к другому означает не только усиление нового центра силы, но и ослабление влияния старого, т.е. лишение его прежних возможностей влияния. Естественно, что старый центр силы будет стремиться сохранить за собой возможности контроля в максимальной степени, однако, ключевой политический вопрос какими средствами, способами и наконец какой ценой будет реализовываться эта задача?

Есть основания утверждать, что с начала 90-х годов западная ЛЧЦ во главе с США определили, что такие средства и способы будут силовыми, причем спектр таких силовых средств будут силовыми, причем спектр таких силовых средств будет максимально широк - от информационно- образовательных до ОМУ. Как видно из рисунка, приведенного ниже, сетецентрическая война - это стратегия силового противоборства, охватывающего все уровни взаимоотношений цивилизаций и наций.



Из этого следует, как минимум, что:

- сетецентрическая война - универсальная силовая стратегия, ориентированная на управление отношениями на всех уровнях;

- сетецентрическая война - система силовых (вооруженных и невооруженных) средств и способов влияния в отношениях между ЛЧЦ, государствами и нациями;

- сетецентрическая война - стратегия, реализуемая одновременно во всех своих областях (гуманитарных, политических, военных), тесно скоординированных по времени;

- наконец, пространственно сетецентрическая война охватывает все области, что хорошо видно из следующей матрицы, описывающей характер войн.



Характер войны на I, II, III этапах схематично выглядит так:



т.е. актор A нападает на актора B с целью захватить ресурс R (пища, рабы, золото, нефть, территория)

Война ведется на пространствах: Суша, Море, Воздух, Космос, Информация.

Характер войны на IV этапе схематично выглядит так:



т.е. актор A нападает на актора B с целью захватить сознание элиты E и через нее привести к повиновению население.

Война ведется на пространствах: Суша, Море, Воздух, Космос, Информация, Социум.

Таким образом, в начале XXI века мы, переживаем новый период дальнейшей девальвации международно-правовой модели обеспечения безопасности в Европе и в мире, формальное начало которого можно отнести еще к интервенции НАТО в Югославию и бесконечным попыткам сохранить "однополюсный мир". Более того, военный конфликт на Украине показывает, что де-факто даже сохраняющиеся инструменты этой международно-правовой модели превратились в правовой инструмент силовой политики США и их союзников, т.е. в свою прямую противоположность[6]. В несколько упрощенном виде она была показана выше, где сравнение двух моделей обеспечения безопасности - политической и военно-технической - я попытался обозначить количественно, в процентах, понимая, естественно, всю условность такого сравнения.

Эмпирические оценки политиков и экспертов такого резкого снижения влияния политических и правовых институтов безопасности в целом подтверждаются практической социологией и многочисленными заявлениями исследователей и журналистов. В частности, только на одной из конференций по безопасности в Европе, проходившей 7 октября 2014 года депутат бундестага от партии "Союз-90" / "зеленые", эксперт по Восточной Европе парламентского комитета по внешней политике Марилуизе Бек (Marieluise Beck) заявила, что уровень влияния такого института как ОБСЕ в конфликте на Украине "близится к нулю"[7]... Эта оценка институтов безопасности - вполне объективна и соответствует их сегодняшней роли в мире. ООН, Совет Безопасности, Европарламент, Совет Европы, а тем более Еврокомиссия и НАТО, потеряли свое значение, а некоторые даже стали фактически придатком американской силовой политики, а трактовка международного права США - практикой.

Другой яркий пример, иллюстрирующий новый, а именно силовой подход к проблеме обеспечения безопасности с точки зрения Запада, основан на откровенном военно-политическом давлении: "Мы должны изменить шаблоны, касающиеся политики безопасности", - считает посол Польши в Германии Ежи Юзеф Марганский. Эта политика, по словам дипломата, последние 20 лет ориентировалась на доверие, а не на устрашение. "Мы значительно ослабили наши вооруженные силы и так преобразовали военные доктрины, что сконцентрировали силы не на обороне стран, а на миссиях НАТО вне территории альянса", - заявил он, - добавив, что лучшей гарантией безопасности для Европы прежде считалось сотрудничество с Москвой. Теперь, в XXI веке, таких оснований больше нет. Необходимо переходить к давлению: "Оснований для такой политики больше нет, - считает польский посол. По его мнению, слабым местом НАТО является именно его восточный фланг. Дипломат уточнил, что во время украинского кризиса в Польше было дислоцировано около 500 американских солдат, в Румынии - около 1000, но на границе с Украиной и РФ сил альянса не было"[8].

Гипертрофированное усиление военного фактора силовой политики неизбежно ведет к тому, что военно-политическая составляющая международной обстановки (МО) становится доминирующей тенденций по мере того, как политические, экономические, гуманитарные факторы ослабевают. Стратегия соперничества локальных человеческих цивилизаций и наций превращается в стратегию военной конфронтации и это изменение, естественно, очень быстро начинает влиять на формирование СО. Фактически это означает, что стратегия соперничества заменяется стратегией сетецентрической войны, т.е. системного силового противоборства.

Военного значения эти действия не имеют, но зато они имеют огромное политическое последствие в качестве "продвижения НАТО" на восток, усиливая военно-политическую нестабильность на границах России, меняя сложившихся представления о балансе сил[9].

Еще один пример, иллюстрирующий новую стратегию военного давления Запада, целью которой являются заставить Россию "собирать правила игры", установленные Западом. На фоне сложившейся политической ситуации, по мнению целого ряда западных экспертов и политиков, ЕС и НАТО следует "проанализировать возможную угрозу" (т.е. пересмотреть) со стороны Москвы и разработать "сценарии устрашения", считает, например, Фельгентрой. "Россия ясно дала понять, что она больше не чувствует себя обязанной соблюдать оговоренный в Европе принцип консенсуса, к которому мы все привыкли", - заметил Ральф Браукзипе (Ralf Brauksiepe), парламентский статс-секретарь в Минобороны ФРГ[10].

Таким образом правящая европейская элита вслед за Вашингтоном демонстрирует готовность окончательно отойти от международно-политических договоренностей по обеспечению безопасности. Причем этой позиции придерживаются не только правые, но и "зеленые" и социал-демократы, т.е. наблюдается относительное единство. Нет уже "зеленых", "красных", "коричневых", но есть все оттенки серого. В пользу военно-политической и военно-технической модели обеспечения безопасности выступает большинство правящей элиты. Причем достаточно консолидированное, представляющее до 75% элиты.

Эта новая сетецентрическая стратегия означает окончательную девальвацию модели обеспечение безопасности политическими средствами, которая достигаются на основе переговоров и договоренностей, учитывающая интересы другой стороны и готовность идти на компромиссы. Там же, где политические инструменты остаются (условно - в тех 25% случаев, как на рисунке), они необходимы в качестве инструмента политико-силового навязывания своих норм поведения, принципов и ценностей, "закрепляющих" результаты военно-силового воздействия.

Это значить, что стратегия сетецентрической войны оставляет политике очень узкий коридор для ведения возможных переговоров, который заранее ориентирован на игнорирование позиции другой стороны и достижение компромиссов, т.е. этот коридор очень похож на политический диктат или военный шантаж. События в Грузии, а позже и на Украине подтверждают, что этот коридор ограничен в политических средствах. Он не только узкий, но и односторонний, а поэтому рассчитывать на него с точки зрения укрепления реальной безопасности не стоит. Очень условно это изменение в политической стратегии, которые привели к появлению сетецентрической войне можно продемонстрировать на следующем рисунке, изображающем выбор стратегии в XXI веке.



Важно подчеркнуть, что в сетецентрической стратегии фактически перестает существовать граница между силовыми (невооруженными) и силовыми (вооруженными) средствами и методами, как правило, они используются одновременно, усиливая взаимный эффект, но и затрудняя поиск компромиссов. Суть сетецентрической стратегии, в конечном счете, заключается в следующем:

- в отсутствии границ между вооруженными и невооруженными средствами и способами использования силы в их традиционном понимании, т.е. стирании привычных представлений о войне и мире;

- отсутствие "точной даты" начала вооруженных силовых действий и перехода от одной стадии к другой, т.е. войны не объявляются. Так, за последние десятилетия ССША вообще не объявляли войны ни одному государству. Это означает, что формальное значение соотношения войны и мира перестало существовать, что фактически развязывает руки в использовании средств и способов вооруженной борьбы;

- отсутствие точной территориальной привязки, превращающей любой конфликт в глобальную сетецентрическую войну;

- в изменении главного объекта поражения (ВС противника, как главная цель, заменены на политическую элиту страны, которая стала главной целью сетецентрической войны. Так, конфликт на Украине, перерастает в войну в 2014 году, "сменил объект" воздействия. Основные санкции Заада были приняты и развивались в дальнейшем в отношении правящей российской элиты, а не ее ВС и общества);

- в изменении главной цели войны (замены оккупации на контроль) и т.д.

Более подробно изменения в соотношении двух подходов к обеспечению международной безопасности и способах их обеспечения рассмотрим ниже. В частности, если речь идет о международных организациях и институтах, то заметна существенная эволюция в их развитии. Собственно международно-политические институты стагнируют в своем развитии в XXI веке, превращаясь в своего рода политические придатки военной стратегии, а военно-политические институты - милитаризируются.



Как видно из матрицы, соотношение в приоритетах и используемых средствах обеспечения безопасности уже изменилось достаточно радикально к началу XXI века и, к сожалению, эта тенденция, похоже, пока только усиливается. "Остаточные" глобальные и региональные институты безопасности стремительно теряют свое влияние, уступая все более свое место военным коалициям и сотрудничеству в области военных технологий. Новая мировая система безопасности во все большей степени создается и ориентируется на потребности одной западной локальной цивилизации, а основным средством ее обеспечения стала стратегии сетецентрической войны.

В этих условиях резко возросло значение контроля со стороны одной локальной цивилизаций за информационным пространством не только как информационного ресурса, но и для формирования необходимого понимания состояния МО и ВПО. С другой стороны, формирование представления о стратегической обстановки (СО), превратилось в ключевое условие адекватного анализа МО и ВПО в XXI веке. Таким образом контроль за информацией превращается в контроль над сознанием правящей элиты. Иногда это справедливо называется информационным превосходством, с помощью которого формируется необходимая для противника виртуальная политическая реальность. Такая виртуальная политическая реальность способна заменить реальную.

Причем это информационное превосходство не только и не столько технологическое, выраженное в количестве СМИ и их аудитории, сколько политическое, качественное. Совершенно очевидно, например, что такое превосходство обеспечило США сознательное формирование ложной виртуальной политической реальности в отношении Югославии, Ливии, Ирака, Украины и др. стран, которая быстро трансформируется в заранее разработанном ложном сценарии СО, против которого создаются такие же ложные виртуальные стратегии и т.д. Иными словами, важнейшей задачей сетецентрической войны является сознательное искажение реальности, т.е. характера войны, ее основных особенностей, целей, средств и участников. Так, в войне на Украине произошло именно это: военный переворот назван "демократической сменой власти", русофобство - "противодействием империи" и т.д. Авторы сетецентрической войны против России на Украине сознательно исказили все особенности этого военного конфликта - от числа жертв и участников до, казалось бы, бесспорных вещей - границ занятых территорий.

Именно через понимание цивилизационного значения информатики в XXI веке и сетецентрической войны становится явной взаимосвязь между военной силой и сценарием развития ЧЦ, особенности которой в XXI веке до конца еще не осознаны в полной мере. В упрощенном и условном, но достаточно наглядном виде, это взаимосвязь формулируется, например, К. Мямлиным следующим образом:



Таким образом, пусть в упрощенной форме, мы видим не только четкую зависимость "по вертикали" сценария развития СО, вытекающую из сценариев развития ВПО, МО и ЧЦ, но и "по горизонтали" - зависимость военной стратегии (военного искусства) и ВиВТ от конкретного периода развития экономики, человеческой цивилизации и политической системы[11].

Таким образом в определенной степени обеспечения международной безопасности для Запада по модели использования стратегии сетецентрической войны, как минимум, объективно обусловлено теми процессами, которые происходят в развитии всей человеческой цивилизации. То, что западная локальная цивилизация ориентируется на силовую модель безопасности, которая зависит от технологических возможностей и экономического лидерства США, отчасти вполне объяснимо - в политике каждый использует свои конкурентные преимущества в достаточно циничной форме.

Справедливо предположить, что эта зависимость военный стратегии "по вертикали" и "по горизонтали" не только объективна, но и будет распространяться на долгосрочную перспективу, т.е. она может лечь в основу стратегического прогноза развития сценариев СО на будущее. Это означает, что от того, какие "экономические" ("технологические") и "социальные" эпохи будут в XXI веке, такими будут и "военные эпохи", т.е. военная стратегия ("военное искусство") XXI века.

Другими словами стратегический прогноз эволюции СО и стратегии должен опираться на стратегический прогноз развития конкретных локальных ЧЦ, экономики, технологий и их влияния на военное искусство, политику и дипломатию. Так, можно предположить, что переход ЧЦ на новый уклад экономического развития приведет к радикальным социальным изменениям (прежде всего в области значения НЧК и институтов его развития)[12], о которых мы еще только можем догадываться, а те, в свою очередь, к появлению новых средств и способов социально-политического управления (например, социальных сетей) обществом, которые теоретически могут стать и средствами управления государствами.

Сказанное также означает, что влияние внутренней политики на СО (особенно социальной, экономической, научной и промышленной) в XXI веке стремительно усиливается. В том числе усиливается и роль субъективного фактора - качества принимаемых решений элитой страны, - от которого в решающей степени зависит способность нации и государства реализовать на практике имеющиеся возможности. Речь уже идет не об известной формуле: "внешней политики как продолжения политики внутренней", а о полном "взаимосовмещении" внутренней и внешней политики. Причем на начальном этапе, наверное, можно говорить о том, что для ведущих государств, избравших силовую стратегию, внутренняя политика станет частью политики внешней.

К сожалению, с 80-х годов XX века качество политических решений в России далеко не всегда соответствовало даже минимальным требованиям, что с огромным трудом поддается исправлению в последнее десятилетие. В частности, если речь идет, например, о крайне неудачной промышленной политике, которая в XXI веке для России стала огромной проблемой внешней и оборонной политики, получившей название "импортозамещение". Как справедливо заметил С. Глазьев, "Если бы ЦБ вместо попустительства долларизации экономики занимался развитием внутренних источников кредита, то объем ВВП в России был бы в 1,5 раза больше, уровень жизни - в 2 раза выше, а накопленные инвестиции в модернизацию производства - в 5 раз выше, чем сегодня. А сегодня получается так: американские власти отсекают российскую экономику от внешних источников кредита, а наши собственные денежные власти, вместо того чтобы заместить внешние источники внутренними, добивают ее удорожанием внутреннего кредита"[13].

В ситуации с кризисом на Украине такая бездарная промышленная политика проявилась особенно отчетливо. Очевидно, что последствия для безопасности и обороноспособности страны оказались катастрофическими, а попытки их исправления в 2009-2014 годы, - далеко не всегда эффективными. Еще хуже сказались последствия такой политики после введения внешних санкций. Экономическая и финансовые системы страны в значительной степени потеряли свой суверенитет и за годы либерализма превратились в придаток американской экономики. Проведение в этих условиях самостоятельной внешней и военной политики оказалось крайне трудным.

Таким образом в начале XXI века проявилась еще одна особенность обеспечения международной безопасности - ее крайняя степень зависимости от проводимой внутренней экономической, промышленной и социальной политики, крайняя степень уязвимости в сетецентрической войне, которая "смыла" границы между войной и миром, внешней и внутренней политикой, вооруженными и "просто" силовыми средствами войны.


_______________________________________

[1] Мямлин К. Сетецентричные войны. Новая (сетевая) теория войны / ИВК. 2014. 7 октября / http://communitarian.ru/publikacii/setevye_voyny_i_tekhnologii/

[2] "Новый взгляд на будущее". Сценарии / Шелл интернэшнл, 2013. С. 5.

[3] Долгосрочное прогнозирование сценариев развития военно-политической обстановки: аналит. доклад / А.И. Подберезкин, М.А. Мунтян, М.В. Харкевич. МГИМО(У). М.: МГИМО(У), 2014. С. 15.

[4] Стратегия сетевой войны. Методы обеспечения полного контроля над участниками СО в мире.

[5] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Президентом РФ В. Путиным 26 декабря 2014 г. / http://www.kremlin.ru/

[6] Нарышкин С.Е. Вступительное слово / Подберезкин А.И. Военно-политические аспекты прогнозирования мирового развития: аналит. доклад / А.И. Подберезкин, Р.Ш. Султанов, М.В. Харкевич [и др.] М.: МГИМО(У), 2014. С. 3.

[7] Политика безопасности на фоне украинского кризиса: с Россией нельзя на "ты"? ("Deutsche Welle", Германия) / Эл. ресурс "Военное обозрение". 2014. 10 октября / http://topwar.ru/60121-politika-bezopasnosti-na-fone-ukrainskogo-krizisa-s-rossiey-nelzya-na-ty-deutsche-welle-germaniya.html

[8] Политика безопасности на фоне украинского кризиса: с Россией нельзя на "ты"? ("Deutsche Welle", Германия) / Эл. ресурс "Военное обозрение". 2014. 10 октября / http://topwar.ru/60121-politika-bezopasnosti-na-fone-ukrainskogo-krizisa-s-rossiey-nelzya-na-ty-deutsche-welle-germaniya.html

[9] Нарышкин С.Е. Вступительное слово / Подберезкин А.И. Военно-политические аспекты прогнозирования мирового развития: аналит. доклад / А.И. Подберезкин, Р.Ш. Султанов, М.В. Харкевич [и др.] М.: МГИМО(У), 2014. С. 3.

[10] Политика безопасности на фоне украинского кризиса: с Россией нельзя на "ты"? ("Deutsche Welle", Германия) / Эл. ресурс "Военное обозрение". 2014. 10 октября / http://topwar.ru/60121-politika-bezopasnosti-na-fone-ukrainskogo-krizisa-s-rossiey-nelzya-na-ty-deutsche-welle-germaniya.html

[11] Некоторые аспекты анализа военно-политической обстановки: монография / под ред. А.И. Подберезкина, К.П. Борищполец. М.: МГИМО(У), 2014. С. 12-13.

[12] См. подробнее: Подберезкин А.И. Национальный человеческий капитал Т. I-III. М. МГИМО(У). 2011-2013 гг.

[13] Фаляхов Р. "Россия потеряла сто триллионов рублей". Интервью "Газеты.Ru" с советником президента РФ Сергеем Глазьевым / Эл. ресурс: "Газета". 2014. 5 сентября / http://www.gazeta.ru/growth/2014/09/04_a_6203541.shtml

Док. 678946
Опублик.: 11.02.15
Число обращений: 0