Александр Гронский: Национальный вопрос на страницах газеты `Наша нива` (1910 г.)Назад
Александр Гронский: Национальный вопрос на страницах газеты `Наша нива` (1910 г.)
Впервые белорусский вопрос появился в публикациях конца XIX в., но в силу различных причин он не получил дальнейшего развития и остался по сути случайным проектом. Некоторые элементы белорусского вопроса были реанимированы в начале ХХ в., и через призму взглядов национальных деятелей этого периода получили свое дальнейшее развитие.
Первой более-менее жизнеспособной организацией, поставившей цели нахождения новой национальной идентификации, оказалась появившаяся в конце 1902 - начале 1903 г. Белорусская революционная (позже, социалистическая) громада. Ее члены и поддерживающие партию лица начали постепенно увеличивать количество публикаций, связанных с белорусским вопросом. В 1906 г. появилась первая газета "Наша доля", имевшая возможность стать органом зарождающегося белорусского национализма. Но слишком резкая критика государственных властей и, самое главное, революционные призывы, появившиеся в газете, не позволили ей стать чем-либо значимым для национального движения. Она была закрыта на шестом номере. Именно поэтому "Наша доля" не оказала никакого влияния на деятельность белорусского национализма. В том же 1906 г. появилась другая белорусскоязычная газета "Наша нива" (в оригинале "Наша нiва"), которая просуществовала до 1915 г., благодаря чему она смогла оставить свой след в националистическом дискурсе.
Интересно проанализировать сообщения корреспондентов газеты с мест, чтобы получить представления о регионах, в которых наиболее активно развивалось белорусский национализм. Большинство упоминаний проявления белорусского самосознания связано с территориями Гродненщины и Виленщины. именно там находились самые активные корреспонденты "Нашей нивы". Упоминания же какого-то белорусского движения в восточной или южной частях Белоруссии практически нет. Причем, в публикациях можно проследить одну интересную особенность: чем богаче живут крестьяне в деревне, тем меньше их волнует проблема белорусского возрождения и распространения белорусского языка [см., например, Наша нiва. 1910. N 12, с. 192-193; N 13, с. 213]. Напротив, если упоминается о том, что деревня достаточно бедная, то интерес к белорусскому возрождению там выше [Наша нiва. 1910. N 8, с. 129; N 15, с. 244]. Естественно, такое положение дел не является какой-либо аксиомой, но тенденция прослеживается.
Авторы газетных публикаций иногда пытаются найти рецепты наиболее быстрого и успешного распространения белорусской национальной идеи. Так, в газете встречается несколько публикаций, в которых корреспонденты утверждают, что спор крестьян о месте и значимости белорусского языка происходит не только в социальном аспекте (богатые и бедные крестьяне), но и в гендерном (мужчины - женщины). Причем, в поддержку белорусского языка чаще выступают женщины. Они не только утверждают, что этот язык заслуживает того, чтобы на нем говорить, но и выступают за обучение на нем детей. На основании одной из таких историй корреспондент "Нашей нивы" делает вывод: "... очень много могут сделать наши женщины в деле возрождения нашего народа!" [Наша нiва. 1910. N 13, с. 208]
Авторы "Нашей нивы" призывая к белорусскому возрождению, пытаются использовать для этого наиболее принимаемые крестьянской массой варианты убеждения, в частности, утверждают, что белорусское дело является символом жизни и света, и сразу же связывают это утверждение с фразой из Библии "свет поборет тьму" [Наша нiва. 1910. N 14, с. 221]. Тем самым белорусское движение как бы сакрализируется и приобретает черты данности, которая запрограммирована свыше.
Однако, судя по всему, на крестьян подобная пропаганда не имела никакого влияния, поскольку они, читая "Нашу ниву", далеко не всегда восхищались тем, что их разговорная речь звучит и со страниц печатного издания. Иногда между крестьянами происходили споры, является ли язык "Нашей нивы" "хамским" [Наша нiва. 1910. N 6, с. 100]. Кроме того, крестьяне не имели серьезной нужды в белорусском печатном слове, поскольку при наличии газеты в деревне они читали ее, а если в силу определенных условий газета переставала поступать, крестьяне не стремились ее найти. Один из корреспондентов "Нашей нивы" жаловался, что, как только умер единственный подписчик газеты в деревне, крестьяне не пожелали выписать ее даже совместно [Наша нiва. 1910. N 13, с. 210]. Эта ситуация подчеркивает достаточно безразличное отношение крестьянской массы к распространению белорусского языка и лозунгам белорусского национализма начала ХХ в.
Судя по всему (и это прослеживается по многочисленным публикациям в "Нашей ниве"), крестьяне абсолютно не воспринимали белорусский язык как этнический или культурный маркер. Язык воспринимался, прежде всего, как маркер социальный или образовательный. Если человек поднимался по социальной лестнице, становился служителем культа, врачом, инженером и т.д., он переходил в иное психологическое состояние и, соответственно, изменял некоторые свои привычки, в том числе и язык повседневного общения. Поэтому большинство "вышедших в люди" крестьян говорило как угодно, но только не по-белорусски [Наша нiва. 1910. N 6, с. 101]. Для белорусского населения белорусский язык был, судя по всему, не более чем наречием конкретной социальной группы, а именно крестьян и лиц, имевших похожий социальный статус.
Белорусский национализм, хотя и провозглашал объединение всех белорусов, независимо от веры, но в первую очередь все же рассчитывал на католическую часть крестьянства. Это можно подтвердить предисловием одной из авторов "Нашей нивы" Тётки к своей книге "Скрыпка беларуская". Она от имени Гаврилы из Полоцка спрашивает, кем представлено местное население, это поляки или литовцы? [Цётка. Выбраныя творы, с. 47]. Поскольку и те и другие были католиками и четко отличались от православных, то призыв к тому, чтобы население становилось белорусами, был обращен именно к католикам, так как православный не определял себя ни как поляк, ни как литовец. Еще одним подтверждением этого может являться стихотворение "Восень", в котором при перечислении некоторых мест нахождения крестьянина, указывается костел [Цётка. Выбраныя творы, с. 60]. Вообще в "Нашей ниве" не встречается упоминания о том, чтобы православные священники вели какую-нибудь белорусскую пропаганду. О католических священниках так тоже не пишут, но некоторые ксендзы выписывали для крестьян "Нашу ниву" или раздавали иконки с надписями по-белорусски [Наша нiва. 1910. N 23-24, с. 365]. Таким образом, католические священники также не вели в то время белорусской пропаганды, скорее, это была работа по расширению крестьянского кругозора с помощью более понятного им набора слов.
Интересен еще один аспект белорусского национализма, а именно, как воспринимали белорусские активисты деятельность других национальных организаций. В начале ХХ в. основными конкурирующими с белорусской были русская и польская идеи. Представители белорусского национализма, наряду с представителями украинского, пытались обратить на себя внимание не только российской, но и мировой общественности. Однако это им не удавалось. Например, в 1910 г. в столице Болгарии Софии собрался всеславянский съезд. "Наша нива" откликнулась на это событие статьей, в которой вопрошала, какой же это славянский съезд, если на него не пригласили украинцев и белорусов? [Наша нiва. 1910. N 27, с. 416] Интересно, что от участия в съезде отказались поляки и некоторые "прогрессивные русские организации", то есть те группы, которые были настроены против российского правительства. Судя по всему, они отказались от участия в съезде по политическим мотивам, поскольку Российская империя была в глазах основной массы славян защитницей славянской идеи, а польские организации воспринимали Россию как ликвидатора польской независимости. Русские же "прогрессивные" движения были настроены антиправительственно, поскольку вошедшие в моду социалистические идеи не могли уживаться с российской реальностью. Однако на съезд были приглашены представители чехов и сербов, с которыми сравнивали белорусов известные ученые Погодин и Славинский [Наша нiва. 1910. N 9, с. 138; N 13, с. 214]. Тем не менее, несмотря на признание некоторой частью российской либеральной интеллигенции украинцев и белорусов отдельными народами, для большинства славянских представителей и те, и другие воспринимались как русские, поэтому, по мнению устроителей славянского съезда, не было смысла трижды представлять на нём русских.
Внутри России белорусский национализм столкнулся с другими славянскими национализмами, а именно русским и польским. Причем с русским национализмом отношения у сознательных белорусов были более натянутыми. Любое действие русских организаций расценивалось или как враждебное или как провокационное. Белорусские националисты, видимо, считали, что любой акт их деятельности должен восприниматься в обществе как позитивное явление. Когда же белорусская деятельность подвергалась критике, ответная реакция не заставляла себя ждать. Причем, начиная отвечать по существу, белорусские авторы в конце-концов переходили к достаточно странным обвинениям в адрес газет, вообще не принимавшим участия в критике. Например, в начале 1910 г. в Вильне прошла белорусская вечеринка. Газета "Виленский вестник" подвергла вечеринку критике, обвинив ее устроителей в том, что польской речи на ней звучало больше, чем белорусской. Поскольку для белорусского национализма участие польских партий в его становлении и развитии являлось больным вопросом, "Наша нива" отреагировала достаточно жестко. Она опубликовала ответ "Виленскому вестнику", где назвала информацию о польском языке на вечеринке ложью и объявила, что раскрыла цели "Вестника", которые заключались в том, чтобы "опозорить белорусское национальное движение, сделать его "польской интригой,,". Кроме того, подозрение в антибелорусскости пало и на непричастные к критике газеты "Северо-западный голос" и "Наша копейка". В истерии своих оправданий "Ниша нива" обрушилась на эти издания с обвинениями в том, что они "не зацепили даже этого дела" (то есть не обратили внимания на вечеринку) и "не позаботились сказать перед прогрессивной русской общественностью ... края слово правды о белорусах". В итоге "Наша нива" пришла к выводу, что своим молчанием газеты ни много ни мало "поддержали вранье сознательных врагов белорусчины" [Наша нiва. 1910. N 9, с. 146]. Таким образом, совершенно непричастные к критике белорусской вечеринки газеты были обвинены в антибелорусской позиции. Такое поведение белорусских националистов напоминает поведение некоторых философов накануне Великой французской революции. Его достаточно подробно описал О. Кошен, назвав подобных людей "малым народом", который является основным двигателем огромных социальных потрясений [Кошен О. Малый народ и революция, с. 41-42]. По Кошену "малый народ" не обладает интеллектуальными возможностями обосновать свою правоту, поэтому начинает попросту травить и оскорблять своих оппонентов, причем, постоянно подавая эту травлю как интеллектуальный спор, в котором "малый народ" имеет явное преимущество.
Интересными представлялись взгляды польских националистических деятелей на белорусское движение. Поляки признавали право белорусских организаций распространять "белорусское слово и белорусские книжки" и даже поддерживали это, но только лишь в тех условиях, когда просвещение нельзя по каким-либо причинам вести с помощью польского языка и литературы [Наша нiва. 1910. N 30, с. 457]. Автор "Нашей нивы" удивлялся такой постановке вопроса, однако не задумывался, что именно подобная постановка дает возможность рассматривать белорусское движение как польскую интригу, которая работает там, где польская пропаганда не в силах открыто распространяться, о чем и писали некоторые черносотенные газеты [Наша нiва. 1910. N 50, с. 755-758]. Кроме того, некоторые деятели польского движения, родившиеся и долгое время жившие в Белоруссии, утверждали, что белорусская литература создана польским национальным движением для своих целей, на что "Наша нива" ответила, что в XIX в. действительно российские власти и поляки использовали белорусский язык, но эти "писания" не имеют ничего общего с новой белорусской литературой начала ХХ в. [Наша нiва. 1910. N 38, с. 584] Этим утверждением белорусские авторы лишили собственную литературную традицию исторических корней, утверждая, что она стала развиваться только в начале ХХ в. В полемике, развернувшейся на страницах "Нашей нивы" польский публицист обвинил белорусского оппонента в том, что против всех, кто посмел думать иначе, чем белорусские националисты, устами белорусского автора "говорит злость и гнев" [Наша нiва. 1910. N 46, с. 700]. Хотя польское движение и поддерживает развитие белорусской литературы, но считает ее искусственной. Видимо, польскому национальному движению были не нужны эксперименты с белорусской литературой, поскольку, по их мнению, это могло бы повлечь за собой некоторые проблемы с распространением в последующем польской пропаганды. Корреспонденты "Нашей нивы", ввязываясь в дебаты со своими русскими и польскими оппонентами, сами того не замечая, создавали поводы для всё новой и новой критики.
В целом, публикации "Нашей нивы", посвященные белорусскому вопросу, либо фиксировали состояние общества, которое было далеко не в пользу белорусского национализма, либо полемизировали с русскими и польскими оппонентами, что делалось не очень профессионально и лишь вызывало новые волны закономерной критики.
Список источников и литературы
1. Кошен, О. Малый народ и революция. - М.: Айрис-Пресс, 2004. - 288 с.
2. Наша н╕ва. Першая беларуская газэта з рысункам╕. 1910. NN 6, 8, 9, 12, 13, 14, 15, 23-24, 17, 30, 46, 48, 50.
3. Цётка. Выбраныя творы - Мiнск: Беларуск╕ кн╕газбор, 2001 - 336 с.
