перед российским оборонно-промышленным комплексом
стоит актуальнейшая задача даже не реформирования,
а коренной трансформации... Такая задача трансформации
требует вовлечения свежей крови и новых идей уже сейчас[1]

Коллектив авторов работы "Венчурные фонды"

... мы сейчас уже не можем говорить только о военной доктрине
государства, мы должны говорить о военной доктрине нации[2]


Проблема точного анализа, а тем более долгосрочного прогноза и вытекающего во многом из этих результатов стратегического планирования - является архисложной, но, безусловно требующей своего научного и практического решения. При этом следует сразу же оговориться, что до недавних пор вопросы стратегического прогнозирования и планирования требовали еще и политико-идеологического восприятия правящей элиты, которая полагала, что прогноз и планирование в рыночных условиях "абсолютно не нужны". Ситуация изменилась недавно, но ее отголоски продолжают влиять в политике принятия решений. Эта проблема - во многом универсальна - и она стоит не только перед Россией и США, но и перед всеми другими странами, где принимаются относительно самостоятельные решения по обеспечению национальной безопасности. Наверное, можно согласиться в принципе с общей оценкой значения стратегического прогнозирования, данного академиком А.А. Дынкиным: "... для наук об обществе и международных отношениях предвидение будущего - одна из важных практических задач. Прогнозирование дает возможность увидеть мегатренды развития, позволяет продумать стратегии и определить приоритеты политики на различных горизонтах времени.

Подлинная цель научного прогнозирования не в том, чтобы детально описать предстоящие события. Это бывает крайне затруднительно сделать даже для краткосрочной перспективы - из-за возникновения множества случайных, субъективных факторов. Его сверхзадача - предвидеть наиболее важные долгосрочные тенденции, выявлять ключевые детерминанты и возможные поворотные пункты мирового развития. Последнее - самое сложное"[3].

Применительно к военно-политическому стратегическому прогнозу и планированию, можно сформулировать эти положения следующим образом:

Первое. Стратегическое военно-политическое прогнозирование позволяет увидеть основные тренды развития ВПО, перспективы ВиВТ, отдельных государств и коалиций, а, как следствие, вытекающие из этих тенденций внешние опасности и военные угрозы.

Второе. Стратегическое прогнозирование лежит в основе процесса принятия решений о противодействии будущим внешним опасностям и военным угрозам, т.е. в основе долгосрочного военно-политического и военно-технического планирования.

Третье. Главная задача стратегического прогноза и планирования предвидеть складывание новых ситуаций (качественного изменения ВПО), явлений в развитии ВиВТ, а в целом - в смене парадигм развития ВПО и ВиВТ, и формировать адекватную военную политику, направленную на своевременную нейтрализацию этих вызовов и угроз.

Решение проблем стратегического планирования отнюдь не всегда зависит от финансовых возможностей государства. Нередко даже наличие больших финансовых ресурсов не решает проблемы, как недостаточно и нового ПО и техники. Так, создание в 2005 году венчурного фонда ЦРУ сотрудниками Гарвардской школы бизнеса было вызвано "... интеллектуальной стагнацией в национальной разведке, когда стало понятно, что любые, сколь угодно большие финансовые вливания в разрозненные агентства не помогут совершить качественный скачок. Существовавшие на 2001 год инструменты - создание новых исследовательских центров, увеличение штата агентов, аутсорсинг аналитической работы - не показали требуемой эффективности и вынудили руководство Белого дома провести радикальные изменения - от создания офиса Директора национальной разведки, до краудсорсинга исследовательских задач"[4].

Долгосрочное военное планирование представляет собой крайне трудную задачу для военно-политического руководства страны, предполагающую прежде всего точную оценку существующих внешних и военных угроз их долгосрочный прогноз и, как следствие, постановки в порядке приоритетности основной цели и задач противодействия, - с одной стороны, и принятия решений об использовании национальных ресурсов, с последующим контролем - с другой. И в первом, и во втором случае огромная роль принадлежит таким субъективным качествам как профессионализм и нравственность правящей элиты. Не секрет, что в принятии решений о производстве ВиВТ нередко превалируют субъективные и даже корыстные факторы, которые могут прямо противоречить объективным национальным потребностям.

Принципиальная (и самая общая) схема может быть изображена на рисунке, который не раз использовался в книге "Военные угрозы России"[5] для описания и анализа групп факторов "А" (Внешние факторы влияния) и их воздействия на соответствующие группы факторов "Б", "Г" и "Д".

Для стратегического прогноза развития ВиВТ, а также стратегического планирования (в т.ч. военного планирования) наибольшее значение имеют не только группы факторов "А", но и "Б", и "В", а также степень адекватности и влияния группы факторов "Д". При этом особое внимание следует уделить учету группы факторов "Г", которые объединяют наиболее фундаментальные и долгосрочные (и наименее динамичные) факторы: систему национальных ценностей и национальных интересов. Именно эти факторы в конечном счете лежат в основе, являются фундаментом любого долгосрочного прогноза и стратегического планирования. Их недооценка правящей элитной неизбежно ведет к тяжелым последствиям, которые выражаются в искажении и даже разрушении как целеполагания (группа факторов "Б"), так и эффективность использования и развития национальных ресурсов (группа факторов "В"). Именно эти две группы факторов лежат в основе формирования любой стратегии государства, в т.ч. его военной доктрины и военной политики.

Не секрет, что основная борьба в мире развернулась именно на этом фронте. Примеров - множество, - но наиболее яркий из них - события 2014 года на Украине, где именно русофобство и искажение системой ценностей легло в основу политического курса элиты, которая пришла к власти в феврале 2014 года.

Другой пример - совместное заявление КНР и РФ о "новом этапе отношений всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия", подписанного В.В. Путиным и Си Цзиньпином 20 мая 2014 года, где не только запланирован рост товарооборота до 200 млрд долл. (с 90 млрд в 2014 г.) к 2020 году, но и подчеркивалось:

- "уважение исторического наследия...>>;

- "системы ценностей...>>;

- "обеспокоенность использования ИКТ" и т.д.[6]

[7]



Как видно из рисунка, обе группы проблем (определение главной цели и приоритетов - "Группа Б" и распределение ресурсов - "Группа В"), которые предстоит решать правящей элите, достаточно серьезно подвержены субъективному влиянию, хотя и имеют вполне объективный характер: в их основе лежит система национальных ценностей и интересов (группа факторов "Г"). Иными словами стратегическое планирование и подготовка соответствующих документов их стратегическому планированию зависят как от существующих и будущих объективных реалий, так и от субъективных оценок военно-политической элиты страны.

Из истории мы знаем немало примеров ошибочного определения приоритетов внешней и военной политики, в результате чего государство понесло огромные издержки. Так, неоправданные уступки М.Горбачева после встречи в декабре 1989 года на Мальте привели не только к объединению Германии и продвижению НАТО на восток, но и потере огромного имущественного комплекса (заводов, аэродромов, складов и т.д.) в Германии, Венгрии, Чехословакии и других странах. В конечном счете политические ошибки М.Горбачева и Б.Ельцина радикально негативно отразились на военных возможностях России, привели к потерям того, что было с таким трудом накоплено целыми поколениями русских людей.

Более "мягкие" военные ошибки и неверные приоритеты очень больно сказались на обороной способности страны, её ВС и ОПК в 90-е годы. Они существенно усугубили ошибки правительств, руководивших страной при Б.Ельцине. Не удалось их избежать и при В.Путине, когда произошла смена политических и внешнеполитических приоритетов, но низкий профессионализм и нравственность исполнителей не позволили эффективно реализовать новый курс. Пример А.Сердюкова очень показателен потому, что именно при нем под предлогом реформ удалось нанести крайне болезненные удары по всей военной организации страны.

К сожалению, не смотря на определенные позитивные сдвиги в последние годы, в России не было создано на Национальной инновационной системы (аналогичной существующим, например, в США, Израиле, Индии, Финляндии и др. странах), ни, тем более Национальной инновационной системы в области обороны. Создание фонда, аналогичного американскому ДФРПА, в принципе ничего не меняет: американский фонд является лишь частью общенациональной инновационной системы. Причем по очень широкому спектру факторов. Это можно отобразить в некой матрице, формализующей такую реальность.



Как видно из иллюстрации, в самом центре такой системы находятся собственно военные и "околовоенные" исследовательские институты (РЭНД), Лос-Аламос и др.), затем располагаются корпорации и университеты, которые связаны с исследованиями в области обороны. Следующий "круг" - малый и средний технологический бизнес, который так или иначе связан с обороной. Наконец, бизнес и общественные институты в поддержку ОПК. Всего - 4 "окружности" в зависимости от степени взаимосвязи.


____________________

[1] Венчурные фонды. М.: МФТИ. 2012. С. 2.

[2] Подберезкин А.И. Ответственность элиты // Вестник МГИМО(У). 2014. N 2. С. 224.

[3] Дынкин А.А. Предисловие Стратегический глобальный прогноз 2030. Расширенный вариант / под ред. акад. А.А. Дынкина / ИМЭМО РАН. М.: Магистр, 2011. С. 15.

[4] Венчурные фонды. М.: МФТИ. 2012. С. 5.

[5] Подберезкин А.И. Военные угрозы России. М.: МГИМО(У). 2014.

[6] Цит. по: Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики / Эл. ресурс: "ЦВПИ". 2014. 20 мая / http://eurasian-defence.ru/

[7] Darpa. Программа 2015. Перевод на русский: Москва, 2014. Коллектив авторов "Defense Network" / http://government.fizteh.ru/darpa/Program_darpa2015_rus. С. 95.

Док. 671987
Перв. публик.: 21.05.14
Последн. ред.: 22.05.14
Число обращений: 0