Россию пытаются лишить ее сущности, проигнорировав
ее тысячелетнюю историю, принизить ее географические
масштабы на севере Евразии и связанные с этим угрозы[1]

Р. Саква, английский политолог

... на государственном уровне по-прежнему никто не пытается
при построении любых стратегических планов согласовать
темпы экономического роста и социального развития[2]

М. Горшков, академик РАН


Прежде всего необходимо отметить, что само по себе понятие "угроза" ("грозящая опасность")[3] - понятие относительное, а не абсолютное. В полной мере это относится к внешней угрозе, которая является одной из форм развития международных реалий, т.е. возможностью (вероятностью) превращения объективной международной реальности в угрозу. Поэтому при прогнозировании будущих военно-политических угроз следует:

- во-первых, исходить из долгосрочного прогноза развития объективных международных реалий, которые потенциально являются или могут превратиться в угрозы;

- во-вторых, из прогноза возможных действий по нейтрализации будущих угроз, которые в этом случае останутся в форме существующих или будущих международных реалий.

Место и значение существующих и будущих военно-политических угроз определяется в принципиальной схеме, описывающей систему взаимодействия основных политических факторов.



Как видно из рисунка, международные реалии оказывают прямое влияние на три группы факторов.

- Во-первых, на формирование целей и задач Национальной стратегии (включая военную доктрину) по направлению "А-Б", что является не только очевидным, но и естественным во взаимоотношения государств и наций в мире.

При этом объективный характер международных реалий и способность целого ряда институтов к долгосрочному прогнозу, ставшая повседневной нормой в последние десятилетия, говорят о том, что это влияние в наибольшей степени носит объективный и научно-обоснованный характер. Так, оценки ООН, МВФ, МБ, целого ряда национальных институтов, сделанные в том числе на долгосрочную перспективу, часто совпадают или очень близки. В качестве примера можно привести сравнение долгосрочных прогнозов первичного энергопотребления в 2030, 2035 и 2040 годах (в основе которых лежат, как правило, демографические модели и модели роста душевого ВВП и потребления)[4].
 

Во-вторых, на представления политической элиты и общества о мире, международных отношениях, основных мировых тенденциях развития и эволюции этих реалий в возможные угрозы (направления "А-В").

Так, для российской элиты и общества последние десятилетия было характерно не преувеличивать значения внешних угроз, либо даже их недооценивать, что особенно заметно было в период правления М. Горбачева и первый президентский срок Б. Ельцина. Характерны, например результаты соцопроса, проведенного РАН в 1993 г.[5]



Обращает на себя внимание относительно высокий удельный вес лиц, указавших в качестве главной угрозы безопасности России - анонимное, или не предусмотренное в "закрытом" варианте вопроса - "другое". Это, как показал предварительный контент-анализ личных мнений респондентов, факторы так называемого "внутреннего риска", во-первых, пугающе нарастающее импотентство существующей власти, сумевшей танками расстрелять Верховный Совет в Белом Доме, но оказавшейся не способной потушить пожар Чеченской войны, во-вторых, захромавшая система управления и болезненные отношения между Федеральными властями и органами власти субъектов Российской Федерации, в-третьих, угроза целостности, единству и стабильности государства со стороны сепаратистских движений, элит, организаций, и, наконец, в-четвертых, губительно действующая на общество система дезинформации и псевдоинформации, направленная не на единение, а на разобщение народа.

Почти двукратное преобладание доли лиц, назвавших в числе главных угроз безопасности России совокупность внутренних факторов, сгруппированных при разработке базы данных в графу "другое" дает основание для вывода о том, что никакая отдельная внешняя угроза - Китай-ли, Афганистан-ли, США-ли, НАТО-ли, не является для России столь опасной, нежели факторы ее внутренней нестабильности, в том числе ее руководство, не берущее "в голову" необходимость строить политическую и экономическую тактику и стратегию на основе достоверной информации и научно-обоснованных рекомендаций.

В-третьих, на систему базовых национальных ценностей и интересов (по вектору "А-Г"), это влияние в последние годы особенно усилилось, что позволяет говорить о том, что в будущем можно прогнозировать усиление этого влияния и его превращение в угрозы прежде всего нации и государству, а затем уже - обществу и личности.

Таким образом трансформация внешнего влияния в угрозы происходит непосредственно по трем основным направлениям:

- системе целей и задач;

- представлениям правящей элиты;

- системе национальных ценностей и национальным интересам (причем последнее направление становится наиболее приоритетным).

Эта модель может быть выражена следующим образом:



Соответственно три типа возможных будущих угроз национальной безопасности и, в частности, три типа военно-политических угроз можно конкретизировать в порядке приоритетности, вычленив из их числа наиболее вероятные и опасные. С очень важной оговоркой: перерастание внешнего влияния в угрозы во многом если ни в главном зависит от действий стороны, против которой они направлены.

При этом важно разделить внешние угрозы вообще и внешние угрозы безопасности. Внешние угрозы могут относиться к самой широкой категории понятий - от экологии и демографии до экономики и политики. В отличие от них внешние угрозы безопасности создают непосредственную опасность для нации, государства, общества и личности. Они соотносятся между собой как такие понятия, как "потенциал" и "фактор" (реализованный потенциал). Таким образом мы можем выделить три уровня потенциальной опасности:

Первый уровень - объективное влияние внешних факторов, используемое в политике государств.

Второй уровень - превращение этого влияния во внешнюю угрозу.

Третий уровень - превращение внешней угрозы в угрозу безопасности нации и государству.

Это разделение необходимо для лучшего прогнозирования и точной оценки масштаба и характера возможных будущих угроз, недопущения их перерастания в угрозы "третьего уровня" - угрозы безопасности. Так, например, создание глобальной ПРО США в 2014 году можно отнести пока что к "Первому уровню", понимая, однако, что к 2020 году возможен переход на "Второй уровень", а к 2025-2030 годам - на "Третий уровень".

Другой пример. Сверхбыстрый рост военных расходов и закупок ВиВТ в ряде стран позволяет прогнозировать не только их будущую военную мощь, но и роль этих стран в мире и регионе в будущем. Так, сегодня лидерами по западникам ВиВТ являются Индия, Австралия и Катар, на которые приходится более 37% мировых продаж, хотя оценка их военных потенциалов пока не вызывает тревоги. И, наоборот, КНР занимает только 31 место по объему закупок зарубежных ВиВТ, хотя прежде он являлся лидером. Это означает, что в АТР происходит стремительное изменение в соотношение военных сил, когда КНР, с одной стороны, переходит на масштабное производство собственных ВиВТ (скопированных, как правило, с других образцов), а Индия и Катар пытаются резко увеличить свои военные возможности за счет импорта (Индия заявила о намерении закупить на 94 млрд доля, с Катар - на 36,7 млрд долл.). Вслед за ними идет Саудовская Аравия (32,3 млрд долл.), Турция (27,1 млрд долл.), Канада и США (24,2 и 17,5 млрд долл. соответственно), ОАЭ (16,8 млрд долл.), Ю.Корея (14,5 млрд) и Великобритания (14,4 млрд)[6].

Если для Индии такая "сверхвооруженность" может свидетельствовать о стремлении нейтрализовать быстрый рост военного потенциала КНР, то для Австралии, которая собирается потратить почти 45 мдрд долл., это может свидетельствовать только об одном: при отсутствии внешних признаков угрозы безопасности этому государству, его правящая элита всерьез обеспокоена переходом внешней угрозы на этап угрозы безопасности (со "второго" на "третий" уровень), которая может исходить в будущем исключительно от Китая. Вряд ли Япония, США или Филиппины рассматриваются в качестве угрозы, заставившей Австралию стать вторым импортером ВиВТ в мире.

Прежде всего по отношению к угрожаемому объекту (государству), его способности нейтрализовать эту опасность. Угрозы вообще крайне редко бывают абсолютными, неотвратимыми. Тем более в международной политике, где действуют различные субъекты, возможности которых определяются прежде всего соотношением сил и множеством других факторов.

Главная проблема в оценке будущих внешних военных угроз России заключается в том, что адекватность такой оценки зависит прежде всего от экономической и социальной ситуации в самой России, способности ее правящей элиты к опережающему развитию, а не только точной оценке будущих возможностей и намерений других государств.

Такое опережающее экономическое и социальное развитие является важнейшим условием успешной нейтрализации угроз как в военно-технологической области, так и в качестве личного состава Вооруженных сил. Эту закономерность графически можно изобразить следующим образом:



Очень важно отметить принципиальную разницу между этапами 2030 и 2050 годов. Иными словами в стратегическом прогнозе, где важнейшими факторами будут качество и объем национальных ресурсов прежде всего Национального человеческого капитала (НЧК), стабильность политической и социальной систем, способность к технологическому соревнованию, а соответственно и военной мощи государства, внутренние факторы противодействия внешним угрозам будут играть решающее значение. Актуальность внешних угроз таким образом обратно пропорциональна темпам развития, экономики и социально-политической стабильности ситуации в стране, способности нации и государства отстаивать национальную систему ценностей, национальные интересы, адекватно отражать изменяющуюся действительность и четко формулировать национальные цели развития. Это в целом повторяет ситуацию 1987-1991 годов, когда развал ОВД и СССР в наименьшей степени зависел от внешних факторов и в наибольшей - от действий правящих элит собственно стран социалистического содружества и СССР. В те же годы руководство Кубы, Вьетнама и КНР не только сохранило контроль над ситуацией в стране, но и успешно обеспечило развитие своих стран.

Поэтому делать анализ только внешних угроз и угроз безопасности ("второго" и "третьего" уровней) без предварительного анализа будущих собственных возможностей (на "первом" уровне) изначально неверно: соотношение сил формируется именно отношением собственных сил к внешним фактором влияния, способным трансформироваться в угрозы.

Эта проблема - самая трудная, во-первых, потому, что при стратегическом прогнозе внешних угроз фактически игнорируется возможный уровень собственного экономического, технологического и социального развития (в лучшем случае делается прогноз уровня развития ОПК и ВС), а, во-вторых, такие прогнозы мы делать еще так и не научились. Либеральная идеология, до сих пор господствующая в финансово-экономической элите России, предлагает два метода: первый - экстрополяцию макроэкономических тенденций; второй - "вариативность" развития, хотя оба подхода себя не оправдали полностью.

Несмотря на это для точной оценки влияния внешних факторов и угроз стратегический прогноз будущего экономического, научно-технического и социального положения России относительно других стран, а также регионов и даже военно-политических союзов и коалиций, делать необходимо. Причем по очень широкому спектру долгосрочных прогнозов критериев и ресурсов - от демографических и природных ресурсов до уровня научно- технического развития и анализа соотношения сил в области основных технологических направлений. При этом необходимо также пытаться прогнозировать появление принципиально новых видов угроз и опасностей, которые пока что незаметны или не являются явными международными факторами влияния. Так, со второго десятилетия XXI века общепринятыми считались три типа (группы) угроз - военно-политические, криминальные и террористические, что нашло свое отражение в нормативных документах, принятых в последнее десятилетие в России - Стратегии национальной безопасности, Военной доктрине, Морской доктрине и других документах.

Вместе с тем все актуальнее становились и новые угрозы, прежде всего в информационной области. На этом официально настаивало правительство России в том числе и в ООН. В ноябре 2013 года по инициативе РФ, поддержанной 40 странами, была принята резолюция ООН об информационной безопасности. Одновременно в 2013 году, в США и России были предприняты шаги по развитию специальных структур, контролирующих информационное пространство, и созданы "киберкомандования", которые превращаются в отдельный вид вооруженных сил. Этот пример - показателен, но он отнюдь не единичен. Требуют своего осмысления такие новые угрозы как размещение оружия в космическом пространстве, появление оружия, основанного на новых физических принципах и т.д.

Формально военно-политические угрозы подробно перечислены в Военной доктрине Российской Федерации, принятой в 2010 году. В частности важное значение имеет анализ характерных черт современных конфликтов:

а) комплексное применение военной силы и сил и средств невоенного характера;

б) массированное применение систем вооружения и военной техники, основанных на новых физических принципах и сопоставимых по эффективности с ядерным оружием;

в) расширение масштабов применения войск (сил) и средств, действующих в воздушно-космическом пространстве;

г) усиление роли информационного противоборства;

д) сокращение временных параметров подготовки к ведению военных действий;

е) повышение оперативности управления в результате перехода от строго вертикальной системы управления к глобальным сетевым автоматизированным системам управления войсками (силами) и оружием;

ж) создание на территориях противоборствующих сторон постоянно действующей зоны военных действий[7].

Появление в конце января 2013 года двух принципиально важных документов - плана обороны России и решения ВПК о том, что ГПВ-2025 будет базироваться на прогнозе угроз национальной безопасности - запоздалый, но, безусловно, крайне необходимый шаг, который был абсолютно невозможен еще недавно. И не только потому, что были крайне ограничены ресурсы, но прежде всего потому, что господство либеральной идеологии "экономизировало" всю общественно-политическую жизнь страны, отрицая не только госрегулирование, но и, как следствие, необходимость стратегических прогнозов и стратегического планирования в том числе в военной области.

Конечно, финансово-монетарные власти, продолжая во многом контролировать экономическую политику страны, будут и дальше влиять на формирование военной политики (и не только в части приватизации и "менеджеризма" ОПК и ВС), но следует признать, что на рубеже 2012-2013 годов в этой области произошел серьезный идеологический перелом: В. Путин и часть поддерживающей его элиты сумели внести новые элементы в политическую и экономическую жизнь государства, направленные на укрепление его суверенитета. Без такого поворота необходимость в стратегическом прогнозе и планировании были бы невозможны.

Перечень наиболее приоритетных международных факторов влияния и вытекающих из них военно-политических угроз для России (с точки зрения перспектив ее развития), формирующихся сегодня и, вероятно, сохраняющих свою актуальность до 2030 и 2050 годов, выглядит следующим образом:

1. "Первый" и "второй" уровень. Растущее отставание России в темпах развития и качестве национального человеческого капитала (НЧК) от ведущих стран мира, которое неизбежно ведет к отставанию в экономическом и социальном развитии. Как справедливо заметил академик М. Горшков, "именно состояние "человеческого капитала" определяет насколько быстро идет восстановление национальных экономик...>>[8]. Другой известный эксперт - Я. Миркин сказал еще жестче: "Каждый кризис, наступивший или только ожидаемый, - это жесткий вызов. Ответом на него должна быть долгосрочная политика, шахматная игра на усиление, цель которой одна - качество жизни, активное, ищущее новых шансов, население, не пытающееся бежать из страны. Все остальные цели и задачи - вторичны...>>[9]

При этом надо иметь в виду, что демографические показатели России и стран-членов СНГ к 2030-2040 годам фактически не изменятся и они будут существенно уступать не только аналогичным показателем в США, но и странам Ближнего Востока и особенно АТР.

Основной прирост населения смещается в Африку (где прирост составит 83%) и Индию (33%), тогда как численность населения Китая в силу политики "одна семья - один ребенок" практически не изменится. 90% абсолютного прироста населения мира придется на остальные развивающиеся страны Азии (рис.), что будет важнейшим драйвером спроса на энергию. К 2040 г. 73% населения Земли будет жить в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Африке, а самой населенной страной станет Индия. Из стран ОЭСР существенный прирост населения (24%) предполагается только в Северной Америке. Для России принята динамика общей численности населения по официальному прогнозу[10].



При этом именно страны АТР, прежде всего КНР, Индия, Япония и другие, превратятся в основные страны-импортеры энергоресурсов.

Так как величина НЧК определяется прежде всего демографическими показателями (которые в России к 2040 году останутся на прежнем уровне), а в других странах они вырастут либо незначительно (как в Европе), либо существенно (как в АТР и США), то России предстоит сконцентрировать усилия на качестве своего НЧК и возможном привлечении на Родину покинувших ее миллионов граждан (что то же во многом зависит от привлекательности условий, т.е. в конечном счете качества НЧК).

Следует подчеркнуть, что темпы развития экономики, ее структура, качество в основном будут определяться качеством НЧК. В частности, если речь идет о главной проблеме экономики России - темпах развития промышленного производства и производительности труда, то их решение зависит прежде всего от темпов развития НЧК. Что понимается руководством страны. Так, в декабре 2013 года Председатель правительства Д. Медведев подчеркнул, что к 2020 году производительность труда должна быть увеличена на 50% и создано 25 млн рабочих мест на новых производствах[11].

Другими словами определяющим будущее России ресурсом будет в еще большей степени Национальный человеческий капитал и его социальные институты реализации. "Качество жизни" - в конечном счете не только уровень душевого дохода, не, прежде всего, те условия, которые будут созданы для реализации человеческого потенциала государством и обществом[12]. Важно подчеркнуть, что в дополнение к критериям, разработанным ПРООН (душевой доход, уровень здравоохранения, продолжительности жизни и образования) принципиально важно учитывать в условиях противоборства различных цивилизационных моделей три критерия, а именно:

- качество культурного и духовного потенциала нации, ее историческое наследие, система ценностей;

- качество фундаментальной и прикладной науки, способной производить оригинальные, не имеющие аналогов, продукты и услуги. Как справедливо заметил академик А. Арбатов, "статус России в мире как великой державы более все определяется ее научным потенциалом мирового значения...>>[13]

Важнейшее значение в этой связи приобретает долгосрочный прогноз научно-технического и технологического развития в мире и в России, который представляет собой наиболее трудную, но разрешимую задачу. Именно из этого прогноза будет в конечном счете вытекать:

- состояние экономики России;

- общественно-политическая стабильность;

- военный потенциал России.

Надо отчетливо понимать, что соревнование в создании новых видов и систем ВиВТ, которое определяло последнее столетие военную мощь государство уже превратилось в соревнование технологий. И не только (и даже не столько) военных, сколько гражданских и двойного назначения. Определением основных, критически важных технологий, в США, например, занимались активно все последние 50 лет. Более того, в зависимости от их приоритетности формировалась внешняя, внутренняя и военная политика страны, а с начала 70-х годов ХХ века и повестка дня на переговорах по ограничению и сокращению вооружений. Подобный подход в США сохранился и в наши дни и именно он определяет не только позицию США по развитию или сокращению вооружений, но и всю национальную стратегию, в основе которой лежит ставка на технологическое лидерство[14].

В России, к сожалению, такая работа началась значительно позже. Попытки в СССР - не в счет, - потому, что начаты были поздно и в конечном счете проигнорированы политической элитой при М.С. Горбачеве (хотя специальные НИРы, например, "Палац" и "Пирамида" делались во второй половине 80-х годов в ИМЭМО АН СССР). Следует отметить два долгосрочного прогноза научно-технологического развития - Минобра (2007-2010 гг.) и РАН (2008 г.), - которые были нацелены на 2030 г. Если первый в основном базировался на 4-х сценариях развития как традиционном макроэкономическом подходе ВШЭ, то второй - на анализе разных мировых и собственно российских тенденций, в частности:

- состояния научного потенциала и научно-технологической инфраструктуры;

- направлений развития и модернизации научно-технологической сферы;

- макроэкономических тенденций и структурных сдвигов в социально-экономическом развитии;

- перспектив России на мировых рынках высокотехнологичной продукции;

- тенденций развития российской науки и ее места в международном научно-техническом пространстве.

Особое внимание при разработке ДПНТР было уделено его интеграции в единую систему стратегического управления российской экономики, опирающуюся на показатели долгосрочного макроэкономического прогноза[15].

- темпах роста, структуре и качестве ВНП, обрабатывающих отраслей в целом и ОПК, в частности. По оценке академика Е. Примакова, сегодня в ОПК России нехватка инженеров-технологов составляет 17%, конструкторов - 22%, квалифицированных рабочих - 40%[16];

- развитию наукоемких отраслях промышленности, современных технологиях, включая военные, а в целом политики модернизации экономики страны;

- развитии государственных и общественных институтов, реализующих НЧП, включая неэффективности органов государственного и общественного управления;

- формировании "креативного класса", создающего основную часть национального богатства и ВВП страны;

- качестве НЧК в ОПК и ВС России;

- качестве и возможностях использовать "мягкую силу" в интересах обеспечения национальной безопасности[17].

2. "Второй уровень": Ослабление государства и его институтов, в т.ч. депопуляция и деиндустриализация восточных регионов России (от Урала до Дальнего Востока), в которых находятся основные природные и минеральные ресурсы страны и которые находятся максимально близко к новым, быстро растущим центрам силы в Евразии и АТР.

Этим быстрорастущим центрам силы потребуется прежде всего колоссальный объем минеральных ресурсов, особенно энергетических. Так, если в целом в мире объем потребляемой первичной энергии к 2040 году вырастет с 13000 млн т н.э. до 18000 млн т н.э., а в развитых странах остаются на прежнем уровне, то в развивающихся странах не-членах ОЭСР - с 8000 млн до 12000 млн т н.э. [18]

Таким образом на протяжении последующих 25-30 лет прогнозируется резкий рост потребления энергоресурсах в новых центрах силы, прежде всего в АТР при сохранении практически той же существующей структуры потребления источников энергии. Борьба за энергетические ресурсы - места их добычи и пути транспортировки - будет, безусловно, тем влиятельным внешним фактором, который будет во многом предопределять внешнюю и военную политику государств, чье развитие будет зависеть от энергетики и других источников сырья. Очевидно, что кроме Японии, Вьетнама и других традиционных импортеров энергоресурсов, эта проблема станет ключевой для новых экономических гигантов Евразии и АТР - Китая, Индии, Индонезии, Филиппин, Южной Кореи.

Следствием дальнейшего развития этой тенденции с военно-политической точки зрения может быть:

- ослабление влияния России в АТР и Евразии, ее вытеснение - экономическое, политическое, военное - из этих регионов более сильными державами, прежде всего, США, Китаем и Японией;

- потеря контроля над частью территории и ресурсами восточных регионов, которые могут стать предметом договоренностей между США, Японией и Китаем;

- утрата политических и экономических позиций в Центральной Азии и Закавказье, переход этих государств под контроль других государств и появление военной угрозы с южного направления, дестабилизация ситуации на юге России и в Поволжье;

- раскол в конечном счете страны на европейскую и азиатскую части при полной потере суверенитета над восточными и южными регионами России.

"Антиэтатизм", который был господствующей идеологией в 80-х и 90-х годах прошлого века, привел не только к распаду ОВД и СССР, но и сегодня ведет к развалу России, ее расчленению на "независимые" государства. Эта угроза сохраняет свою актуальность особенно в связи с воздействием внешних сил и, думается, будет усиливаться. Внешние противники прекрасно понимают значение государства и его институтов для сохранения и развития нации. Именно поэтому значительные усилия и средства концентрируются на внедрении ложных идей и ценностей, подрывающих государственные институты. Прежде всего в области информационного и гуманитарного воздействия. Как справедливо заметил академик М. Горшков, Россия - "... Особая цивилизационная конструкция. В нашем климате, с нашими расстояниями и распыленностью ,,демографии по географии", с постоянными разрушительными войнами и внешними угрозами страна могла двигаться вперед и сохранять себя только единой волей государства, при концентрации всех ресурсов и сил. Плюс к тому Россия всегда была страной многонациональной, в ней и сейчас живут представители более 200 этносов, ее жители исповедуют разные религии, и объединяющая роль ,,центра" всегда противостояла расколу и распаду страны"[19].

Сказанное означает, что военная угроза государству будет проявляться прежде всего в усиление дискредитации и развала его институтов - силовых, правовых, региональных, - дезинтеграции федерального центра и политической системы, что сделает их удобной мишенью для информационного и силового внешнего воздействия, приоритетными целями для ВТО.

3. "Второй уровень": Формирование военно-политической коалиции под контролем США в Центральной Азии и на Среднем Востоке, враждебной России, что создает новый спектр угроз южного направления:

- создание военной инфраструктуры США, стран Евросоюза и их союзников в Центральной Азии и Закавказье, способной не только контролировать этот регион Евразии, но и непосредственно угрожать Югу России, Западной Сибири, Уралу и Поволжью;

- приближение к центральным районам России сил и средств, способных к нанесению "обезглавлющего" и "обезоруживающих" ударов с помощью ВТО и неядерных стратегических вооружений;

- перенос политики "дестабилизации" политических режимов на территорию России, используя в этих целях национальные меньшинства, общественные, религиозные и иные общественные объединения.

4. "Второй уровень": Создание Соединенными Штатами и их союзниками новейших систем ВТО и стратегических неядерных вооружений (КР, боевых ударных беспилотников, ракет и бомб класса "воздух-земля", ГЗЛА), способными:

- интеграция наступательных, оборонительных и информационных ВВТ в ядерный комплекс, способный обеспечить быстрый и эффективный переход от невоенного насилия (информационного и кибервоздействия) к прямому применению вооружений и достижению военной победы;

- обеспечить угрозу применения военной силы в открытой (эксплицитной) или закрытой (имплицитной) форме для обеспечения интересов США и продвижения их системы ценностей в России;

- обеспечить защиту территории США и их союзников в будущем в глобальном масштабе.

После того как в 2009 году был приостановлен первоначальный проект ПРО, предполагавший создание глобальной системы, способной перехватывать и обезвреживать все виды баллистических ракет, администрация Барака Обамы предложила новую концепцию регионального "щита". Она предусматривает отказ (по крайней мере до 2020 года) от т.н. четвертого этапа развертывания системы, то есть от размещения в Европе противоракет, способных перехватывать межконтинентальные баллистические ракеты. Третий этап предполагает появление в Румынии и Польше зенитно-ракетных комплексов Aegis, а также строительство радиолокационной станции в Турции (в проекте Буша элементом системы должен был стать также радар в Чехии). Помимо этого в рамках НАТО ведутся переговоры на тему создания европейской системы ПРО с использованием американских элементов. Это намерение было подтверждено на саммите Альянса в Чикаго в 2012 году.

База в Девеселу - это второй этап воплощения в жизнь проекта по созданию региональной системы ПРО (первый включал в себя введение в строй радара в Турции и размещение в восточной части Средиземного моря американских кораблей с комплексом Aegis). На базе будет три батареи ракет-перехватчиков SM-3 (всего - 24 ракеты), их оперативная готовность будет достигнута к концу 2015 года. Следующий этап предполагает появление аналогичной системы в Польше до конца 2018 года[20];

- прямое использование ВТО против России и ее союзников с целью "разоружающего" удара.

5. "Третий уровень": Внедрение новых концепций применения военной силы, способных вернуть ей качество "используемого" политического инструмента против России:

- формирование системы управления ВС и ВВТ, ставящей перед собой достижение геополитических целей с использованием коалиционной стратегии;

- создание концепций информационного и кибернетического воздействия в качестве первой силовой фазы военных действий;

- пространственное объединение, прежде всего, в воздухе и космосе (от высот в несколько метров до сотен километров), а также в информационном пространстве средств нападения и защиты;

- создание системы "сетецентрического" управления вооруженными силами, ВВТ.

6. "Первый уровень": Потенциальная возможность раздела "сфер влияния" между США и их союзниками, с одной стороны, и КНР, с другой, в Евразии и АТР:

- быстрое развитие нового центра силы в мире - Китая - неизбежно поставит вопрос о партнерстве (противодействии с США и их союзниками, что может привести к разделу сфер влияния в Евразии: "отдавая" Северо-Восточную и Юго-Восточную Азию Китаю, США могут претендовать на Центральную Азию (включая Казахстан);

- по мере развития США и Китая их военные возможности, которые уже превышают возможности любой коалиции, могут превратиться в доминирующую в мире военную силу;

- в случае достижения договоренностей предметом такого компромисса могут стать восточные районы России, включая не только их ресурсы и материальные активы, транспортные коридоры, но и территории.

7. "Второй уровень": Складывается устойчивое впечатление, что неравномерность в развитии отдельных государств и возникновение новых центров силы происходит параллельно с подготовительным этапом к более активным военным действиям, которые могут наступить после 2020 года. Общие тенденции таковы:

- развивающиеся страны имеют более высокие темпы роста ВВП, чем развитие, что неизбежно приведет к 2020 году к изменению соотношения сил в мире и соответственно военным возможностям и уровню влияния;

- мировая торговля и глобализация растут быстрее, чем темпы роста ВВП, что означает для стран, использующих эти возможности, более предпочтительные будущие условия существования. Сегодня это, прежде всего, КНР, Индия и Бразилия;

- интеграционные процессы становятся во многом определяющими будущее соотношение сил в мире и возможности государств. Проблема лидерства в таких процессах становится все более актуальной и политизированной[21].



- неравномерность экономического, технологического и военно-технического развития создает предпосылки к изменению соотношения военных сил в мире, прежде всего в Евразии, что, в свою очередь, является прямым стимулом к применению военной силы;

- "подготовительный этап" отчетливо просматривается в тенденциях развития ВВТ в пользу ВТО неядерного авиационно-космического компонента;

- завершению "подготовительного этапа" можно прогнозировать также исходя из концепции отказа от ядерного сдерживания, создания концепций первого, "обезоруживающего" удара и сетецентрических войн.

Индия, например, ведет разработку региональной эшелонированной системы противоракетной обороны, где роль ближних (к обороняющейся стороне) оборонительных эшелонов будут играть израильские системы "Хец" и "Железный купол" (или их аналоги разрабатываемые совместно с Израилем с начала 2000-годов). Кроме того, Индия приняла на вооружение баллистические ракеты семейства "АГНИАгни", способные поражать цели в глубине территории Китая[22].

В свою очередь, Китай, наблюдая за этими приготовлениями, и опасаясь ВМС США (которые в случае войны блокируют пути поставок энергоносителей по морю), создает свою систему экономической и региональной безопасности. В частности планирует строительство, или строит газо- и нефтепроводы, железные дороги, шоссейные трассы, логистическую инфраструктуру по маршрутам:

1. Китай - Киргизия - Узбекистан - Туркменистан - Иран;

2. Китай - Пакистан - Иран.

Главная задача этих путей сообщения - доставка энергоносителей в Китай, а так же проецирование силы в регион бывшей советской Средней Азии (Центральной Азии - ЦА), и в регион Персидского залива. Причем работа уже кипит вовсю: строятся пути сообщения в Киргизии и Узбекистане, скупается все, что может иметь хоть какую-то ценность для Китая в ЦА, планируется строительство газопровода Иран-Пакистан"[23].

8. "Второй уровень": Борьба за сырьевые ресурсы. Некоторые эксперты справедливо считают, что третья мировая война станет войной за водные и другие природные ресурсы. И действительно, для Центральной Азии эта проблема стоит особенно остро. Уже сейчас сформирован серьезный конфликтный потенциал вокруг использования странами региона вод трансграничных рек. В будущем эти противоречия будет лишь нарастать, особенно на фоне ряда других дестабилизирующих фактов как внутрирегионального, так и внешнего характера. Нерешенность водно-энергетической проблемы оказывает мощное негативное воздействие и на межэтнические отношения в регионе.

В 2006 году на заседании ЕврАзЭС была принята Программа эффективного использования водных ресурсов Центральной Азии, однако стороны так и не смогли договориться об условиях ее реализации. Поэтому сложность водно-энергетических проблем в Центральной Азии в значительной степени определяется причинами субъективного порядка, а именно, неспособностью или нежеланием самих центральноазиатских стран вступить в конструктивный диалог и выработать согласованные взаимоприемлемые подходы к использованию водных ресурсов.

В советское время водно-энергетическая проблема не обозначалась так остро. В период СССР существовала отработанная в течение десятилетий схема взаимообмена энергетическими ресурсами (нефтью, газом, углем, мазутом, электроэнергией) между Россией и республиками Центральной Азии (тогда регион назывался "Средняя Азия и Казахстан"). Ее суть заключалась в рациональном и взаимовыгодном обмене гидроэнергетических (возобновляемых) ресурсов Кыргызстана и Таджикистана (контролируют верхнее течение рек региона) на топливные (невозобновляемые) ресурсы других республик-участниц вышеуказанной схемы.

С одной стороны, в зимнее время в Кыргызстан и Таджикистан поставлялись туркмено-узбекский газ, казахстанский уголь, российский мазут, другие виды топлива в объемах, достаточных для выработки электроэнергии на тепловых электростанциях этих республик, а также для отопления их населенных пунктов. В свою очередь, Кыргызстан и Таджикистан значительно сокращали выработку электроэнергии на своих гидроэлектростанциях и ставили водохранилища в режим накопления воды. Так в 1990 году в Таджикистан было поставлено примерно 5 млрд. кубических метров газа (примерно 6,2% от туркмено-узбекского газового экспорта), а в Кыргызстан - около 3,6 млрд. кубических метров газа (4,5% туркмено-узбекского газового экспорта).

С другой стороны, в летнее время поставки природного газа, а также угля и мазута в Кыргызстан и Таджикистан значительно сокращались. В свою очередь, эти республики переводили свои водохранилища в режим максимального сброса воды. Вырабатываемой на гидроэлектростанциях электроэнергии хватало и на собственные нужды и на поставки в Узбекистан, Туркменистан, ряд областей Казахстана и даже России. Параллельно с этим, Узбекистан, Туркменистан и ряд областей Казахстана (Южно-Казахстанская и Кызылординская) получали из Кыргызстана и Таджикистана воду, подавляющая часть которой шла для сельскохозяйственных нужд.

В целом, отсутствие водно-энергетической проблемы в период существования СССР было возможно лишь при наличии эффективной экономической схемы обмена водными и энергоресурсами в условиях структурно-экономической взаимозависимости и интеграции в системе "Россия - Центральная Азия". И, на мой взгляд, именно советский опыт может подсказать основные пути решения данной проблемы, если, например, сформировать схожую с советской схему водно-энергетического взаимодействия, по крайней мере, в рамках самой Центральной Азии. Это, безусловно, потребует политической воли и существенных аналитических усилий если не по интеграции, то хотя бы по углублению сотрудничества и развитию кооперации между странами региона.

Альтернатива тому одна: дальнейшее размежевание, углубление проблем в отношениях и растущая подверженность внешнему воздействию. И, конечно, да, тогда прогноз Национального совета по разведке США о том, что в Центральной Азии возможны межгосударственные конфликты из-за водных ресурсов, вполне оправдан.

Поэтому, на мой взгляд, на данном этапе жизненно необходимы реальные и масштабные формы сотрудничества именно интеллектуалов - ученых, экспертов, аналитиков всех стран Центральной Азии. Именно эти люди, в случае их объединения в межгосударственные аналитические команды, и должны найти выход из нынешней, казалось бы, тупиковой ситуации.


________________

[1] Саква Р. Диалог и разногласия // Российская газета. 2013. 6 ноября. С. 8.

[2] Добрынина Е. Капитал не по Марксу // Российская газета. 2013. 8 ноября. С. 11.

[3] Угроза - намерение, выраженное явно (вербально, письменно) или косвенно (подсознательно) нанести моральный, политический, экономический и т.д. вред другому государству, нации, обществу, личности.

[4] Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года / ИНЭИ РАН. М. 2013. С. 104.

[5] Исследования Центра по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии РАН / Эл. ресурс: "Выборы в России" / Опрос осуществлялся по проекту "Предвыборная ситуация в России - 1993 и 1995" (авторы проекта Джерри Хафф, Тим Колтон, Сьюзен Лейманн). Соучастниками подготовки инструментария и организаторами опроса в России были Центр по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии (ИЭиА) РАН (руководитель М.Н.Губогло) и Центр социологических исследований МГУ (руководитель С.В.Туманов). Финансовую поддержку оказали Фонд Джона Д. и Катрин Т. Макартуров, Фонд Карнеги и Фонд национальной науки (США). Подробнее См.: Jerry F. Hough, Evelyn Davidheiser and Susan Lehmann. The 1996 Russian Presidential Election, Washington, 1996, PP.VIII, 1-2, 115.

[6] Индия, Австралия и Катар станут самыми крупными заказчиками вооружений в ближнесрочной перспективе / Эл. ресурс: "Военное обозрение". 2013. 31 декабря / http://topwar.ru/

[7] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ 5 февраля 2010 г. / Эл. ресурс: "Президент России" / http://www.kremlin.ru. 05.02.2010.

[8] Горшков М. Капитал не по Марксу // Российская газета. 2013. 8 ноября. С. 11.

[9] Миркин Я. Танец на краю пропасти // Российская газета. 2013. 16 октября. С. 4.

[10] Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года / ИНЭИ РАН. М. 2013. С. 12.

[11] Российская газета. 2013. 10 декабря / http://www.rg.ru/

[12] Этой теме была посвящена серия книг, объединенных в 2007-2013 годах под названием "Национальный человеческий капитал". М.: МГИМО(У). 2011-2013.

[13] Арбатов А.Г. Российская наука на минном поле // Независимая газета. 2013. 16 октября. С. 5.

[14] См. подробнее: Подберезкин А.И. Военная доктрина США и развитие систем боевого управления, связи и разведки. Докт. диссертация. М,: Дипломатическая академия 1989 г. / http://viperson.ru

[15] Прогноз научно-технологического развития Российской Федерации на долгосрочную перспективу (до 2030 г.). Концептуальные подходы, направления, прогнозные оценки и условия реализации. М.: РАН, 2008. С. 4.

[16] Примаков Е.М. Безопасность и развитие - взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 8 октября.

[17] Подберезкин А.И. Семь военно-политических угроз. (Эти тезисы были опубликованы в марте 2013 года на портале "Viperson" / http://viperson.ru).

[18] Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года / ИНЭИ РАН. М. 2013. С. 98-99.

[19] Горшков М. Капитал не по Марксу // Российская газета. 2013. 8 ноября. С. 11.

[20] Домборовский Т., Вильк А. Система ПРО в Европе становится фактом / Эл. ресурс: "ЦВПИ". 2013. 21 ноября / http://eurasian-defence.ru

[21] Миркин Я. Танец на краю пропасти // Российская газета. 2013. 16 октября. С. 1, 4.

[22] Ракеты "Агни-5", впервые испытанные в 2012-м году, относятся к классу МБР и способны поражать цели на территории всего АТР, включая большую часть России. В 2013 г. успешно испытана модификация "Агни-3 SL", являющаяся БРПЛ, что теоретически позволяет рассматривать ее как оружие глобальной досягаемости.

[23] Воробьев А. Евразийский передел: Китай / Военное обозрение. 2013. 11 января / http://topwar.ru

Док. 669954
Опублик.: 26.02.14
Число обращений: 0