Первый год учёбы на физическом факультете оказался для Сергея Ковалёва очень напряжённым и особенно трудным. И не удивительно: насыщенная студенческая жизнь существенно отличалась от прежней спокойной, размеренной жизни в родительском доме в деревне Вязово. Это была совсем другая жизнь - жизнь в большом многолюдном городе, где надо было привыкать к городскому шуму, который поначалу не давал заснуть и спокойно спать, и надо было свыкнуться с проживанием в общежитии, где каждый из четырёх обитателей в одной небольшой комнате имел собственное представление о самостоятельной студенческой жизни и по-своему был прав, что далеко не всегда способствовало дружному взаимоотношению. Но главное отличие городской студенческой жизни от сельской заключалось не столько в новой среде обитания, а сколько в том, что университетские занятия были совсем не похожи на школьные и требовали особого прилежания и много сил в повседневном напряжённом умственном труде.
Сергей Ковалёв, как и другие студенты, с нетерпением ждал, когда сдаст последний экзамен летней сессии, чтобы скорее поехать домой, дабы отвлечься от учебных занятий и городской суеты. Он понимал, что без отдыха и без свежих сил трудно будет дальше покорять высоты Воробьёвых гор. И вот настал счастливый, долгожданный момент, когда все экзамены были сданы, и Сергей Ковалёв на следующий же день уехал к родителям в деревню Вязово. Эта небольшая деревня затерялась на бескрайней русской равнине. Дорога до неё дальняя и утомительная: нужно ехать поездом около шестисот километров, добираться автобусом ещё около ста километров и затем идти пешком двенадцать километров. Нелёгкая учёба и дальняя дорога были позади. И наконец долгожданная встреча с любимыми родителями после долгой разлуки. Эта встреча была радостной для Сергея Ковалёва и его родителей, особенно для матери, каждый день вспоминавшей о сыне и ждавшей его скорейшего приезда, и её сердце было переполнено великим чувством радости встречи.
В доме было приготовлено всё самое лучшее для угощения сына. На столе была вишнёвая настойка на мёду, медовуха, домашняя буженина, солёные рыжики, солёные огурцы и привезённый Сергеем из Москвы армянский коньяк. За этим столом, полным яств, шла оживлённая беседа счастливых родителей со своим любимым сыном. Сергей увлечённо рассказывал о своей студенческой жизни, о том, что стал привыкать к городской суете, что приходится много времени просиживать в библиотеке, чтобы усвоить, что давалось на лекциях и занятиях. Особенно напряжённой была подготовка к экзаменам. Иногда появлялась неуверенность в том, что можно за короткое время хорошо подготовиться к экзаменам. Немало времени отнимала и история партии. Родители же не только слушали со вниманием Сергея, но и рассказывали охотно о последних деревенских новостях.
В один ясный солнечный день Сергей пошёл в ближайший лес Ольшаник. Пошёл кратчайшим путём - не деревней, а огородами. Этот путь был знаком ему с самого раннего детства. Прошёл через свой огород по борозде между ровными рядами картошки с ботвой выше колена. Миновав гумно, что в конце огорода, вышел через ворота на тропу между приусадебными полосами. На одной из них сплошной стеной справа от тропы стояло дозревающее золотистое жито. В том году весна была ранней без заморозков, а в начале лета пролились тёплые дожди, и житные колосья к средине лета, почти полностью налившись, под собственной тяжестью наклонились к земле. Жито вымахало почти по плечо. Слева от межевой тропы рос картофель с высокой раскидистой ботвой. Огородная тропа вывела на узкую песчаную дорогу. Выйдя на эту дорогу, Сергей провернул направо и, пройдя мимо колхозной кузницы, вышел на перекрёсток дорог. Одна дорога вела наискосок влево в дальний лес Зелени, другая, чуть правее - на колхозный скотный двор. А правее неё - дорога в соседнюю деревню Кобылино. По правую руку дорога вливалась в переулок деревни с крайним бревенчатым домом, где находился сельский клуб. Пройдя через перекрёсток, Сергей вышел на дорогу, ведущую в Ольшаник.
Все эти просёлочные дороги Сергей исходил много раз, когда жил в деревне до отъезда в Москву. А по дороге в Ольшаник он ходил каждый день сначала с отцом, чтобы помогать ему заготавливать сено, а потом сам гонял скотину на пастбище в лес. Эта неширокая песчаная дорога проходила мимо двух колхозных бревенчатых амбаров, крытых соломой, и дальше вливалась в дорожную полосу, покрытую низкорослой травой с широколистными раскидистым подорожником. На ней каждое лето колёсами телег были прокатаны неглубокие колеи, а посредине - протоптанная лошадями и пешеходами узкая тропа почти без травы. По ней приятно ходить босиком. Эта просёлочная, почти прямая дорога делила пахотную землю на две части: слева было колхозное поле, а справа - свои приусадебные участки, своя земля.
На колхозном поле сажали картофель, сеяли овёс, гречку, ячмень, клевер и даже кукурузу (одну из этих культур каждый год), а в том году, когда приезжал Сергей, было посеяно озимое жито, которое сеяли чаще других злаковых. На приусадебных полосах отдавали предпочтение житу, картофелю и просу и реже ячменю и гречке.
Ровные, длинные, житные ряды на колхозном поле тянулись далеко-далеко, до самого горизонта. На этом поле жито высевалось тракторной сеялкой. Светло-серая почва здесь была покрыта твёрдой коркой и извилистыми глубокими трещинами. Летнее знойное солнце изрядно высушило верхний слой почвы: редкие слабые стебли жита не смогли защитить её своей тенью от ярких, палящих, солнечных лучей. Жито выросло совсем невысоким, хотя все колосья налились и почти созрели. Между редким житом набирали силу сорные травы: васильки, метёлка и костра. Среди них особой красотой выделялись ярко-синие васильки. Они были не просто красивы, а, по-своему, очаровательны. Солнечный свет - тот самый чародей, который поднимает их в самом начале лета из тёплой влажной земли и в цветках творит притягательную, неописуемую, небесную красоту. Эта необыкновенная красота, очаровывая каждого прохожего, не оставляет его равнодушным к увиденному творению природы. Из васильков-красавцев так и хочется сплести венок, чтобы подарить его встретившейся любимой девушке. В старые добрые времена молодые сельские девицы-красавицы не ждали, пока им кто-то подарит васильковый венок, а сами выходили в ржаное поле с песнями и, нарвав охапку васильков с нежными лепестками, плели незамысловатые венки и надевали на голову, чтобы стать ещё красивее и привлекательнее. И с задорными весёлыми песнями наряженные деревенские красавицы возвращались домой.
Васильки, как и все злаковые культуры, любят солнечный свет. В тени, например, в лесу они не растут. Именно солнечные лучи неведомой силой притягивают голубизну неба и дарят её изумительно прекрасным цветкам.
Однако эти привлекательные красавцы вовсе не радуют крестьян-хлеборобов, ведь они питаются теми же живительными соками, что и жито. Поэтому там, где они набирают силу и царствуют, ждать хорошего урожая от такого житного поля не приходиться.
Сергей незаметно подходил к лесу. Над лесом медленно поднималось яркое летнее солнце. Тёплый воздух был пока напоён утренней влагой. На небе повисли редкие кучевые серебристые облака. Повеял слабый встречный ветер, нёсший желанную прохладу. Под медленными порывами ласкового ветерка колыхалось жито на колхозном поле. Чуть-чуть наклонялись лёгкие колосья, пытаясь коснуться друг друга, но упругие житные стебли, как бы упрямясь, мешали свершиться прикосновению.
Прошёлся бодрящий ветерок и по колосьям житных полосок приусадебных участков, что напротив колхозного поля, справа от дороги. И здесь похожая, но всё-таки другая картина. От лёгкого дуновения освежающего ветерка дружно шевелились все стебли жита. Оно выросло густым и высоким (почти по плечо) и без рядков - сеяли его дедовским способом, веером разбрасывая житные зёрна. Стройные стебли жита плотно прижимались друг к дугу и лишь почти у самого налившегося, тяжёлого колоса, сгибаясь от тяжести, напоминали нежные тонкие лебяжьи шеи. Наклонённые по ветру колосья доставали впереди стоящих. И, казалось, что они играют между собой, радуясь лёгкому, освежающему дуновению ветерка. Эта удивительно красивая картина колыхающегося, желтеющего живого ковра напоминала спокойную морскую волну лишь с той разницей, что здесь наблюдался нежный, едва уловимый, золотистый отлив, порождённый чудодейственным солнечным светом. Как будто, налившиеся тучные колосья, едва касаясь друг друга, тихо, еле слышно шепчут: будем целоваться, и пусть нас почаще шевелит и веселит бодрящий ветер.
Не менее удивительно и очаровательно овсяное поле на приусадебном участке, что здесь рядом, правее дороги и ближе к лесу. Тихий ласковый ветерок здесь творит настоящее чудо: нежные волнистые отливы овсяного поля в солнечном свете в какое-то мгновение меняют свой цвет, являя тем самым одну из немногих и неповторимых красот природы. И такую восхитительную картину трудно передать даже самыми выразительными словами. Её надо видеть, чтобы испытать истинный восторг от такого чудесного явления природы.
Эти живые прекрасные картины и житного, и овсяного поля приусадебных участков дополняет не менее притягательная, но совершенно другая красота колхозного поля - её творят не увесистые колосья, ни волнистые отливы, а набравшие силу васильки. Очаровательные васильки растут не только на житном, но и на любом другом хлебном поле. Они, как и хлебные злаки, любят солнечный свет, который помогает им притянуть к себе нежную голубизну неба. Поэтому на узкой крестьянской полоске, где жито дружно поднялось вверх и выросло почти по плечо и где стебли плотно прижались друг к другу, там неуютно василькам - им нужен простор, где свету много, как на колхозном житном поле. По этой же причине и на овсяном поле красавец-василёк - редкий гость. Поднявшись почти до пояса созревший овёс со своими усатыми колосьями заслоняет василькам солнечный свет и голубое небо, которое наделяет их ярко-синим цветом, и они здесь не приживаются.
Очарованный небесной красотой васильков на колхозном житном поле и чудесной картиной волнистых переливов житных и овсяных полос, что правее дороги, Сергей Ковалёв испытывал двоякое чувство - радость и некоторое душевное смятение. С одной стороны, увиденная красота природы не могла не радовать его чувствительное сердце и душу, а с другой - его не оставляли в покое следующие волнующие и противоречивые вопросы.
- Почему же земные красоты на колхозном поле и на поле своём такие разные? Почему же просторное, широкое, раскинувшееся до самой кромки горизонта колхозное поле - васильковое, а узкие, небольшие приусадебные полосы - хлебные?
- Может быть, на этих полях пахали и сеяли разные люди - на своём поле свои, а на колхозном - чужие?
- Может быть, на колхозном и на своём полях разная земля?
- Если же земля одинаковая, то почему же колхозное поле отвечает плохим урожаем на труд пахарей и сеятелей и почти не плодоносит?
- Может быть, пахарь-тракторист, вспахавший колхозное поле и посеявший сеялкой жито, не стремился к тому, чтобы оно дружно взошло, колосилось, набирало силу и давало богатый урожай?
- Если же это так, то кому нужна такая бесполезная работа? И нужен ли вообще такой напрасный крестьянский труд на колхозном поле?
- Почему же просёлочная, сельская дорога, разделяет одну и ту же землю на свою и чужую, хоть и колхозную, но ничейную?
- Может быть, такая разделяющая, сельская дорога только в одной деревне Вязово, оказавшейся на обочине вездесущей цивилизации?
- Почему эта же дорога, по которой ходят и ездят одни и те же люди, неведомой силой и невидимой границей не только разделяет землю на две несовместимые части, но и раздваивает души пахарей и сеятелей?
Ответы на все эти вопросы Сергей прекрасно знал. Знали и его родители, чьи корни были крепко-накрепко привязаны к родной земле-кормилице. Знали и многие крестьяне-труженики, которые возделывали колхозную землю и работали в поте лица на своей, или приусадебной земле, которая кормила их и спасала от голода во все времена. Все они знали и о том, что подобными разделяющими сельскими дорогами подобно паутиной опутана вся российская земля, а не только земля в отдельно взятой деревне, в которой большевицкие и партийные "мудрецы", обещавшие приблизить светлое будущее. Исключение составляли лишь немногие заблудшие колхозники, по чужой воле веровавшие в то, что колхозная жизнь завтра будет лучше, чем вчера. Знать об этом не хотели и многие партийные властители, для которых главным было разделять и властвовать, а не собирать высокий урожай. А для решения такой "архиважной" партийной задачи как раз и нужно было, чтобы душа землепашцев раздваивалась. Ведь такими людьми легче управлять, легче принуждать их к рабскому подневольному труду, когда беспрекословное подчинение и исполнение - главные рычаги колхозного закабаления.
Увиденное Сергеем васильковое поле представлялось ему ярким, выразительным штрихом печальной картины сельской жизни. И эта реальная картина сермяжной жизни многих миллионов честных добросовестных тружеников никак не вписывалась в ту единственно "верную" теорию марксизма-ленинизма, вдалбливаемую ему на университетских занятиях по истории партии, экзамен по которой студент Сергей Ковалёв сдал совсем недавно. Он подумал: если навязываемая якобы теория светлого будущего - это одно, а практика и жизнь - совсем другое, то не является ли такое противопоставление причиной, может быть, и не главной, раздвоения любой личности, когда думают об одном, а делают совершенно другое. Отсюда невольно напрашивался вывод: раздвоение личности характерно не только для закабалённых крестьян, принудительно загнанных в колхозы, но и для множества людей, не по своей воле оказавшихся во власти большевистского и партийного дьявола. Способна ли продержится ли такая насильно внедрённая в жизнь "просвещёнными доброжелателями" дьявольская система при противоестественной двойной морали? И как долго? Ответить на эти непростые вопросы Сергей смог только спустя несколько лет, во время учёбы в аспирантуре.
Погруженный в свои мысли он, миновав васильковое колхозное поле и приусадебные хлебные полосы, незаметно подошёл к лесной дороге, на которой чем дальше, тем меньше были заметны неглубокие колеи, продавленные в невысокой зелёной траве колёсами крестьянских телег, и была едва заметна тропа между ними, проторённая лошадями и людьми.
