Александр, в большинстве проектов по работе с наркозависимыми, основной принцип - любыми способами отвязать человека от приема наркотиков. Как я понимаю, у вас подход в чем-то даже противоположный?
Наш подход противоположен в том случае, если речь идет о принуждении к здоровому образу жизни. Проект "Снижение вреда" строится на идее маленьких прагматичных шагов, а не на идее авторитарности.
Один из источников такого рода идей в мире связан со вспышкой эпидемии ВИЧ-инфекции в начале 1980-х и пониманием того, что ее профилактика должна идти на нескольких уровнях. В рамках вторичной профилактики существует идея, что медицинским и социальным работникам необходимо самим идти в группы риска, где нужно вести профилактику, в частности, к наркопотребителям.
То есть вы взяли на вооружение опыт проектов по борьбе с распространением ВИЧ-инфекции?
Это один из источников идей "Снижения вреда". Люди сами не придут туда, где они ожидают давления и насилия в свой адрес. Поэтому надо идти к ним.
Мы продвигаем подход низкопороговой помощи. Не надо требовать от человека, чтобы он в начале бросил наркотики, а потом мы ему поможем. Это красиво звучит на словах, но не работает на практике. Человек не может резко бросить наркотики. Это нереально, так в жизни не происходит.
То есть вы пытаетесь понять мировосприятие наркозависимых и действовать, опираясь на него? Предполагает ли программа все-таки направление к отказу от наркотиков?
Я могу сослаться на опыт других стран, где подобные проекты ведут к заметному снижению наркопотребления. И в первую очередь, на опыт Германии, где я на протяжении многих лет наблюдал эту работу.
Прежде всего, мы говорим о тех, кто потребляет инъекционные наркотики. Это наиболее проблемная среда. В Германии с конца 90-х благодаря работе, подобной нашей, исчезло уличное наркопотребление.
У нас есть маленькие цели, а есть большая. Большая - это повышение общественного здоровья, и, как следствие, повышение общественного блага. И не только наркопотребителей. Но эта цель не решается одним щелчком, поэтому есть маленькие цели или шаги.
И что это за маленькие цели?
Маленькие цели - это когда ты приходишь к человеку и, допустим, у него болит нога. У него сейчас нет мыслей: "Дай-ка я брошу наркотики и пойду на работу!". У него сейчас проблема, что он не может ходить. А в больницу его не возьмут, врачи его просто пошлют. Поэтому мы потихонечку начинаем помогать человеку. Вызываем "скорую", едем с ним в больницу. Капаем на мозги врачам, чтобы ему сделали перевязку или взяли в больницу.
Бывают удачи и неудачи. Если его выгоняют, то человек идет домой, и мы снова вызываем "скорую". Как правило, у врачей есть законные основания отказать в помощи (отсутствие паспорта, страхового полиса), если человек не умирает.
"Снижение вреда", как концепция маленьких шагов, постепенно вовлекает человека в социально-медицинские сервисы. Ты помогаешь человеку ногу залечить, а потом уже благодаря этому ты с ним вступаешь в контакт, вы с ним встречаетесь. Помогаешь решать юридические вопросы, объясняешь, как не умереть от передозировки и как не заразиться гепатитом или туберкулезом. Практика показывает, что постепенное вовлечение человека в социально-медицинские сервисы может со временем привести и к полному отказу от наркопотребления. Правда, к сожалению, в большинстве случаев - это утопия. Такого не было и никогда не будет.
То есть от наркомании вылечить нельзя? А как в вашем проекте рассматривается сам феномен наркозависимости?
В нашем проекте у многих людей разные мнения. Но я думаю, что не вызову гнев коллег, если скажу, что отношение в проекте "Снижения вреда" к наркомании комплексное. Есть разница между психологической и физиологической зависимостью. Что такое наркозависимость? Это сложное хроническое заболевание головного мозга, имеющее разные аспекты. Есть метаболические проблемы, но есть и явно с ними не связанные.
Например, в российской наркологии человеку предлагают детоксикацию. После нее пропадает синдром отнятия, но зависимость при этом не пропадает. Зависимость продолжается. Это только снятие симптомов. Человеку снова хочется употреблять вещества, хотя ломки нет.
Есть социальные измерения, психологические. Моя личная позиция по этому поводу: сама наркозависимость - это уже симптом.
У большинства потребителей наркотиков с первого раза не возникает зависимости. А у какого-то количества людей с различными проблемами, она появляется. Можно ли избавиться от зависимости? Некоторые специалисты считают, что зависимость полностью снять нельзя, но можно уменьшить проблему, например, с помощью заместительной терапии.
Вы считаете, что заместительная терапия - это благо?
В Германии она используется, а в России она запрещена. ФСКН расценивает эту терапию как пропаганду наркотиков. 16 января в Москве проходило заседание суда, на котором Фонд имени Андрея Рылькова оспаривал решение ФСКН, в 2011 году закрывшей сайт фонда из-за информационных материалов о заместительной терапии. Директор ФСКН обмолвился, что через сайт якобы торговали метадоном. Это уже запредельное обвинение.
Прописывать человеку наркотик - это крамольная мысль для России. Но это может радикально изменить его жизнь в лучшую сторону. Может, он и получает раз в день свой метадон, но выглядит он, как обычный человек, может завести семью, устроиться на работу. Он не потерян для общества.
Проблема наркозависимости не является до конца изученной. Мы понимаем только, что огромное количество людей имеют подобные проблемы, но до конца непонятно, как их решить.
Есть разные методики по борьбе с наркозависимостью. Каждый раз все индивидуально. В нашей стране мало релевантных исследований на эту тему. И даже те исследования, которые существуют, часто обществу недоступны.
Однако есть люди, которые считают, что, в первую очередь, надо радикально бороться именно с зависимостью, и ставят своей целью полный отказ наркоманов от принятия вредных веществ. Например, фонд Евгения Ройзмана. Вы считаете, что они ошибаются?
У них простая позиция: человека взять и запереть, желательно навсегда. Всему, что они говорят, требуется верить на слово. Не было ни одного независимого научного исследования, ни одной проверки, которая подтвердила бы правоту того, что они говорят. Тем более, что в разное время они говорят разное.
Мой коллега проанализировал высказывания Ройзмана за 10 лет существования фонда. Анализ показывает, что он, порой, говорит противоположные вещи. Например, он говорил, что нет никакой наркозависимости, что гепатит сразу пропадает после отказа от принятия наркотиков. Он обаятельный человек. Он показывает приезжающим какие-то потемкинские деревни, и они с восторгом отзываются о нем. Но это все частные мнения людей, не вовлеченных в проблематику. Реальных исследований эффективности его деятельности нет. Все это надо делить надвое.
То есть вы не верите в эффективность его деятельности?
Мировой опыт показывает, что эффективность подобных депрограмматорских методик в плане полного отказа от наркотиков никакая. Если человек выходит из такого центра, то в 90% случаев он начинает употреблять наркотики снова в течение первого года. А те же проблемы угрозы ВИЧ-инфекции при подобном походе не решаются.
Вы часто упоминаете угрозу ВИЧ-инфекции, и что борьба с ней в Европе и породила проекты "Снижения вреда" в Европе. Правильно ли я понимаю, что именно она обратила внимание общества на наркозависимых?
ВИЧ-инфекция и ее распространение были определенным толчком, который дал политикам Европы, США и некоторых других стран (кстати, на очень высоком уровне работает программа "Снижения вреда" в Австралии) возможность предпринять реальные шаги.
Никто никогда не любил наркоманов, но их сообщества и сообщества людей, которые все-таки волновались о них, в 80-е годы вели адвокацию программ "Снижения вреда" и гуманной наркополитики. Благодаря ВИЧ политики услышали их и повернулись лицом к этим проблемам и стали решать их прагматически. Поэтому во многих странах в той или иной степени концепция "Снижения вреда" была принята на государственном уровне.
В Германии перелом произошел с 95 года. Деньги на наркополитику были перенаправлены от полицейских к врачам. Они отказались от репрессивной модели. В результате здоровый образ жизни в Германии сейчас распространен гораздо шире. А тогда по тысяче человек собирались на уличных наркотусовках.
А как вы оцениваете политику Голландии, где наркотики легализованы?
В Голландии не легализованы наркотики. Об этой стране много мифов, а реальность немножко другая. В Голландии с 1976 года существуют кофешопы, в которых разрешено ограниченное потребление продуктов каннабиса. Это очень странно, так как в Голландии не разрешены производство и импорт этих продуктов. По умолчанию, продаваемые продукты нелегальны.
Это политика декриминализации потребления, но не производства. Политика "парадного входа", как назвал ее один из голландских чиновников. Полиция заранее предупреждает кофешопы о своих проверках.
Такая политика проводится не только в Голландии. На сегодняшний день самая продвинутая наркополитика в Португалии. Там недавно отметили 10-летие полной декриминализации потребления всех наркотиков. Наркобизнес не легализован, но потребление декриминализовано.
И практика показала, что в Португалии за 10 лет количество наркопотребителей не выросло, а снизилось. Эпидемия ВИЧ ослабла, и острота проблем спала.
Вернемся к проекту "Снижение вреда". Сколько человек в нем задействовано? Идут ли с вами на контакт власти?
В Москве общее количество задействованных людей колеблется от 10 до 15. Проект маленький. Мы не можем охватывать весь город. Мы регистрируем за год около 2000 контактов. Этого, конечно, мало.
Москва всегда была проблемным городом. Потому что власти еще при Лужкове крайне нелюбезно относились к нашим идеям. И даже в золотые для "Снижения вреда" годы - в конце 90-х - в Москве сильного движения не было. Тогда нас поддерживали "Врачи без границ" из Голландии. Была даже попытка создать национальную сеть. Потом, когда они ушли, были попытки других организаций нас поддержать.
На сегодняшний день остались только разрозненные региональные проекты, и каждый из них выживает, как может. Никакого центрального бюро у нас нет. Там, где проекты сохранились, это связано, как правило, с тем, что местные власти им не противятся. Вот в Санкт-Петербурге, где проблема наркомании стояла острее, проект сильнее. Там есть специальный автобус - мобильный проект "Снижения вреда". Через Питер проходит наркотрафик, как и через другие портовые города.
В Москве же группа энтузиастов на свой страх и риск зачастую бесплатно проводит эту работу. 12 человек на 12 миллионов. Правда, есть еще организация "Ясень", работающая в похожем духе, но Москва - проблемный город.
А как вы выясняете места скопления наркоманов? У вас есть какая-то исследовательская работа?
Исследовательской работы, к сожалению, не проводится. Мы ходим на специальные выходы. Наш координатор Максим Малышев делает график. Сговариваемся по двое. Есть излюбленные точки, куда мы ходим. Завязываются контакты. Нам рассказывают, где еще люди собираются.
У нас завязывается дружба с людьми. Кого-то мы в больницу укладывали. Кто-то из наших контактов находится в тюрьме.
Но в тюрьме находятся не из-за вашей деятельности?
Приведу личный пример. Был теплый контакт с участником из числа московских наркопотребителей. Он уже собирался пойти в реабилитационный центр. Но у него случилась несчастная любовь. На нервах он повредил себе руку и снова в большом количестве стал потреблять препараты. Попытался украсть продукты питания. Сел на 2,5 года за воровство. Вот это пример проблем в этой сфере.
То есть вы говорите о негуманном отношении к людям, зависимым от наркотиков, в системе правосудия?
Наркопотребителей все ненавидят. Наркомания воспринимается как отягчающее обстоятельство. У нас наркотики считаются очень страшной вещью. Люди напуганы, и градус истерии в обществе очень высокий. Зачастую это приводит к большим трагедиям.
Я выступаю за гуманизацию наркополитики, за судебную реформу. Практика показывает, что пока людей закрывают на большие сроки за небольшие преступления, а простых наркопотребителей квалифицируют как злостных наркоторговцев.
Вы считаете, что и карать за производство и распространение наркотиков нужно по-разному?
Хочу сказать, что далее идет мое личное мнение. Мои коллеги по "Снижению вреда" могут не согласиться с ним. Я считаю, что, безусловно, разница ответственности должна быть и в отношении производства. В некоторых странах, кстати, даже разрешается выращивать некоторые растения для личного пользования.
С точки зрения российского законодательства, нет никакой разницы между различными наркотиками. А я считаю, что политика должна быть дифференцированной. Одно дело, когда человек коноплю выращивает, а другое, когда героин продает. А еще я думаю, что любой потребитель наркотиков не преступник.
Показательный момент - это дело Таисии Осиповой. В первый раз ей дали 10 лет. В деле было четыре эпизода, где предполагалось, что она торговала наркотиками. И благодаря действиям защиты три эпизода просто были выброшены из дела за недоказуемостью. Остался один эпизод. Пара граммов. Суд дал ей 8 лет. То есть разница между одним случаем и четырьмя, составляет всего 2 года. Я, кстати, вообще не верю, что она наркотики продавала. В любом случае это дело показывает общую тенденцию.
Уровень наркофобии у нас настолько высокий, что многие люди считают оправданными подобные приговоры. Даже если предположить, что Таисия Осипова действительно что-то продавала.
То есть проблема в том, что у нас и в обществе плохо относятся к наркотикам?
У нас общество заражено агрессией. У нас идея принуждения к чему-то признается людьми. Но я оптимист. Последние годы я много общался с людьми на разных лекциях и семинарах. Они часто приходят на эти встречи очень озлобленными против наркоманов. Но когда ты начинаешь рассказывать, опираясь на аргументы, как на самом деле строится современная наркополитика, они начинают прислушиваться.
Не надо пропагандировать мифологические подходы к наркотикам, когда считается, что человек, попробовавший легкие наркотики, обязательно перейдет к инъекционным. Надо апеллировать к реальным исследованиям, а не к богатому воображению.
Я рассказываю своим слушателям, какие в мире существуют примеры других подходов. Оказывается, люди готовы это слушать. Оказывается, что в России есть разумные люди, которых интересует этот вопрос. Но они испытывают недостаток информации. И когда человек начинает рассказывать факты, они тянутся к этому душой. И если бы было волевое, политическое решение, позволяющее делать общедоступными альтернативные подходы к наркополитике, то ситуация могла бы измениться, потому что существует запрос на эти изменения.
То есть вы за гуманность по отношению к наркозависимым. Но, насколько они опасны на самом деле? Не бывало ли конфликтных и опасных случаев, связанных с контактами активистов "Снижения вреда" с наркоманами?
Я в этой теме с конца 90-х и многое видел. И тут я скажу так: есть миллионы разных историй. Обычно ведь бывает как: я иду с рюкзаком, в нем у меня шприцы, бинты, мази, какие-то брошюры про гепатит, про ВИЧ. Вот я прихожу, вижу незнакомого человека. Подхожу, представляюсь, предлагаю те медицинские средства, которые у меня есть. И иногда бывает, что человек начинает агрессивно задавать вопросы, почему я к ним "лезу".
Но они просто удивляются, что кто-то предлагает им безвозмездную помощь. Они думают, что это какой-то подвох, что мы какие-то "засланные казачки", и сейчас будет провокация.
Как правило, эти люди испытывают большой недостаток в эмоциональной теплоте и помощи, и когда она появляется, они очень рады. Самое плохое, что я испытывал лично, это когда человек начинает "садиться на уши". Начинает рассказывать про свою жизнь в мельчайших деталях. Пару раз я от этого убегал. Но это, скорее, смешные истории. Чаще всего мы сталкиваемся с людьми, которым нужна медицинская помощь. И это, конечно, видеть печально.
В наших условиях и при наших ресурсах мы мало чем можем помочь. Как говорит мой коллега: "Порой все, что мы людям можем дать - это просто теплая душевная поддержка". И она им необходима.
