Александр Гронский: Конструирование неимперской элиты в Российской империи (на примере белорусов)Назад
Александр Гронский: Конструирование неимперской элиты в Российской империи (на примере белорусов)
Начало ХХ в. в Российской империи ознаменовалось многими событиями, в том числе и практически незаметными на фоне русско-японской войны и революции 1905 г. Одним из таких практически незаметных событий стало зарождение белорусского национализма. На первых порах его представителями были лишь те, кто непосредственно участвовал в его конструировании, т.е. те, кого можно отнести к националистической (именно националистической, а не национальной) элите.
Хотя сейчас много говорят о национальных элитах, но для белорусского, как, наверное, и для украинского варианта это определение не очень подходит. Оценка деятелей раннего белорусского национализма как представителей белорусской национальной элиты грешит наложением современных представлений на ситуацию начала ХХ в. В современном научном мире белорусы признаны отдельным народом, у которого, естественно, есть и своя национальная элита. В начале же ХХ в. официальная власть и серьёзная наука не рассматривали белорусов как нечто этнически самостоятельное [1]. Белорусы по тогдашним представлениям являлись частью русского народа, у которого была своя национальная элита. И не только интеллигенция, но и дворянство, и даже императорская семья принадлежала к этой элите. Таким образом, русская элита того времени в представлениях начала ХХ в. - это элита титульной нации, а поскольку белорусы часть русского народа, то и они являются представителями титульной нации, имеющей свою элиту. Автоматически лидеры белорусского национализма становились неимперской элитой.
Первые белорусские националисты стремились стать элитой белорусской части "русского племени", а поскольку никто серьёзно их таковыми не признавал (даже сами белорусы), приходилось навязывать себя как элиту. Для этого был использован комплекс мер, которые в основном сводились к разнообразной пропаганде через печатные органы и брошюры. Главное, что было необходимо сделать - это закрепить в сознании обывателя образ отдельности белорусов от "триединого русского народа". Уже сама идея триединства подчёркивала отличия между великорусами, малороссами и белорусами, но эти отличия никогда не использовались как маркеры отдельности. Таким образом, появившаяся новая антиимперская элита была вынуждена конструировать для своих нужд новую, обособленную от остальных белорусскую нацию, что было сопряжено с рядом трудностей.
Во-первых, нужно было обосновать древность белорусов, которая подчёркивала законность белорусских претензий на определённую территорию и самостоятельность. Во-вторых, нужно было обосновать то, что белорусы являются отдельным народом и разговаривают на отдельном языке, который наука того времени упорно считала диалектом русского. В-третьих, нужно было создать пантеон национальных героев, которые боролись за независимость Белоруссии в прошлом, и на которых можно было равняться будущим поколениям.
Древность белорусов националистическая элита обосновала достаточно легко. Она приняла за аксиому тезис отца белорусского национализма Ф. Богушевича, заключавшийся в том, что элита Великого Княжества Литовского в средние века разговаривала на "чистейшем белорусском языке" [2] и соответственно являлась белорусами. Таким образом, у белорусов появилось укоренённость в истории региона в виде Великого Княжества Литовского [3].
Отдельность белорусов от русских также доказывалась легко. Поскольку белорусы и русские разговаривали на разных языках, то, по мнению националистов, они являлись разными народами. Что представлял собой говор белорусских крестьян того времени, язык или диалект, каждый интеллектуал определял для себя сам.
Самой большой проблемой был пантеон национальных героев. Крестьяне практически не сохранили в своей среде героический эпос, поскольку в период польского влияния (с конца XIV по конец XVIII в.) древнерусское эпическое наследие стёрлось из крестьянской памяти за ненадобностью [4]. Все функции защиты Родины брала на себя шляхта, которая также не сохранила древнерусскую героику, поскольку быстро ополячилась и переняла польский героический пантеон. Навязывание в начале ХХ в. крестьянам в качестве белорусских героев великих князей литовских успеха не имело. В период Первой мировой войны белорусские националисты попытались объявить белорусскими национальными героями персонажей польского пантеона, часть из которых прижилась в период советской власти и до сих пор определяется как белорусские герои [5].
Белорусская неимперская элита вынуждена была предлагать своим потребителям идеи, альтернативные имперским. И здесь она должна была столкнуться с определёнными трудностями. Белорусский национализм предлагал крестьянину (как минимум, с моральной точки зрения) более ущербный статус, чем тот, в котором крестьянин находился до этого. Ведь принадлежность к русским - титульной нации давала повод для гордости за всю историю развития Государства Российского, давала возможность быть сопричастным победам над внешними врагами и строительству сильного государства. Белорусские крестьяне, попадая в императорскую армию, становились как бы создателями величия империи. Эта проблема влияния армии на самосознание в белорусской историографии не поднималась в принципе. Хотя ростки имперского патриотизма среди отставных солдат проявлялись. Так, в период польского восстания 1863 - 1864 гг. повстанцы расправлялись с отставными солдатами, даже невзирая на то, что те принадлежали к католической вере. Представления о себе, как о русских, доставляли немало проблем оппозиционным силам Северо-Западного края. И если поляки, проигрывая борьбу за умы населения Северо-Западного края, могли компенсировать это намного более удачной пропагандой в Польше, то неимперская белорусская элита не имела возможности найти себе другой народ. Для конструирования "нерусских" белорусов в начале ХХ в. был даже придуман термин, обозначающий великорусов - расейцы. Этот термин сознательно пытался отдалить великорусское население от белорусского, которое спокойно пользовалось для самоидентификации термином русские [6]. Видимо, из-за неспособности объяснить, что русские - это название "чужого" народа, и появились расейцы. Таким образом, имперский патриотизм достаточно серьёзно блокировал возможности пропаганды неимперской элиты. Ведь взамен гордости за великую страну предлагалось осознать себя небольшим народом, который на протяжении практически всей истории постоянно уничтожали, подчиняли и эксплуатировали в своих интересах сильные соседи. Ощущение себя русскими для белорусских крестьян было более престижным, чем восприятие себя пускай братским, но отдельным народом, тем более, что ситуация располагала к тому, что у белорусских крестьян постепенно вырабатывалось вполне определённые идентификации, не устраивавшие неимерскую белорусскую элиту. Это заметил Д. Ливен, предположивший некую связь армейской службы с развитием патриотизма. "Трудно себе представить, - пишет Ливен, - что беззаветная и часто героическая военная служба буквально миллионов простых русских людей не оказывала воздействия на политическую идентичность масс...>> [7].
В целом возникает впечатление, что белорусские интеллектуалы являлись элитой без нации. В начале ХХ в. белорусская антиимперская элита существовала как реальность, пусть и глубоко маргинальная, а белорусской нации не существовало вовсе [8]. Неимперская элита имеет потенциал стать во главе молодой нации лишь в том случае, если пропаганда этой элиты сделает возможным бытие нации как субъекта политической реальности. Здесь следует согласится с В.А. Тишковым, который приводит вывод Т. Эриксена, что нация возникает тогда, когда группа влиятельных людей решает, что так должно быть [9]. В белорусском же случае неимперская элита ни коим образом не подпадала под определение "влиятельные люди", и по этому признаку потенциалом создания нации не обладала. Белорусские интеллектуалы в силу ряда причин так и не смогли развернуть хоть какой-то пропаганды, направленной на массу, из которой должна была появиться белорусская нация. Белорусское влияние было настолько слабым, что даже в регионах, традиционно считающихся подверженными белорусскому националистическому влиянию, о существовании белорусского национализма крестьяне попросту не слышали [10].
Сама же неимперская элита рекрутировалась из небольшого круга местечковой интеллигенции, которую связывало несколько моментов. Во-первых, почти все они были потомками обнищавшей шляхты, т.е. воспитывались в польской культуре, во-вторых, они не смогли найти себя в уже известных и устоявшихся идентичностях, в-третьих, практически никто из них не имел высшего образования и не мог доказать свою правоту ничем, кроме набора обычных политических деклараций, которые зачастую выдавались как научные факты, или интерпретацией научных фактов, иногда вплоть до полной противоположности. Белорусский национализм был сформирован аутсайдерами [11], ставшими культурными маргиналами. Без маргинализации создание белорусского национализма было бы невозможно, т.к. славянское население Северо-Западного края Российской империи тяготело или к русской или (в меньшей степени) польской идентичности, а для создания нации, способной удовлетворить и те, и другие взгляды приходилось заниматься политической и культурной эклектикой.
Получалось, что те, кто по каким-либо причинам не смог перейти на более высокую ступень, но очень хотел войти в признанную элиту, как бы застревали между своей провинциальной культурой и культурой "высокой": русской или польской. Невозможность войти в более высокие слои, вполне возможно, явилось спусковым механизмом конструирования или самоконструирования белорусской неимперской элиты.
Вообще мотивы прихода в белорусскую идентичность первенцев белорусского национализма никто подробно не разбирал. Основные гипотезы сводятся или к борьбе небольшой группы белорусов за права всего белорусского народа, или к использованию построений М. Хроха и Б. Андерсена, которые обычно не иллюстрируются фактами, а объявляются механизмом появления белорусского самосознания. Единственным, пожалуй, альтернативным мнением является гипотеза современного белорусского философа В. Акудовича, который пишет, что белорусский национализм "был сформирован аутсайдерами из иных национально-властных дискурсов. Это достаточно оскорбительный вывод для нашей гордости, но утешим себя тем, что он типологичен, когда идёт разговор о становлении новых наций... Лидеры не возвращаются. Те, что попали во властные элиты метрополии, никогда не возвращаются в этническую провинцию. Возвращаются только аутсайдеры, которые не имеют шансов получить соответственного своим амбициям места в уже сформированных кастах элит" [12].
Для полноты картины интерес представляют несколько случаев явно искусственного при-обретения национальной самоидентификации. Например, три родных брата Ивановские в начале ХХ в. объявили о совершенно разной национальной самоидентификации. Так, старший Юрий (Ежи) остался поляком, средний Вацлав стал белорусом, а младший Тадеуш - литовцем. Причём младший даже не знал литовского языка и учил его уже после объявления своей литовской идентичности. В "Энцыклапеды╕ г╕сторы╕ Беларус╕" всех троих однозначно относят к белорусам, по-этому по отношению к Юрию и Тадеушу написано "считал себя поляком" и "считал себя литовцем" [13]. В Австро-Венгрии примерно такое же положение наблюдалось у братьев Шептицких. Один из них стал польским генералом, второй - украинским униатским митрополитом.
То, что белорусская идентичность для интеллигенции того времени была чем-то естественным говорить не приходится. Выяснение причин её появления требует больших затрат времени и достаточно серьёзного анализа идей того периода, развивавшихся не только на территории Севе-ро-Западной России, но и в польских землях, Юго-Западной России, Австрийской Галиции, других территориях Австро-Венгрии, да и вообще Европы.
Объективно исследовать проблему мешают и постоянные ссылки на современные нации, появившиеся из автохтонного населения частей распавшейся Российской империи. Ссылки на то, что православное крестьянство Западного края, "в современной терминологии является украинским или белорусским" [14], постоянно напоминают о том, что проект "белорусы" или "украинцы" состоялся. Сейчас это факт. Однако до начала политики белорусизации в 20-е гг. ХХ в. вряд ли можно было сказать что-нибудь определённое о проекте "белорусы". Скорее, вся логика развития выступала против появления белорусской субъектности. Именно поэтому представители оккупационных властей в период Первой мировой войны видели в белорусской неимперской элите всего лишь "несколько археологов и литераторов из Вильно" и относили их действия "к местным делам, не имеющим политического значения" [15]. Некоторые современные исследователи также рассматривают окраинные сепаратизмы Российской империи как недееспособные. "Вплоть до Первой мировой войны периферийные национализмы носили маргинальный характер. Их неожиданный триумф был вызван кризисом Центра и намеренной поддержкой со стороны революционных партий" [16]. Кроме того, В.А. Тишков даже не замечает ничего националистического в той активности, которую все привыкли называть национальным движением. ""Национальные движения" в империи Романовых были маргинальной формой культурных и социально-политических манифестаций, крайне редко облекаемых в риторику национализма, а тем более в его сепаратистской форме", утверждает он, видимо, желая подчеркнуть этнографическо-культурологический характер этой активности как минимум на первых порах [17]. Только в Польше и Финляндии национальные движения соответствовали своему названию [18].
Именно поэтому попытка построить неимперскую элиту из белорусской полусепаратистской интеллигенции изначально являлась утопической. В существовании сильной антиимперской элиты белорусского образца не были заинтересованы ни российские власти и их сторонники на местах, ни активно ведущие пропаганду в регионе поляки. И та, и другая сторона не желали конструирования новой силы в регионе через обретение альтернативной идентичности. Белорусский проект эксплуатировался в первую очередь как пограничный. Поляки предполагали поддерживать белорусское влияние лишь там, где по каким-то причинам польское влияние не могло противостоять русскому. Там же, где польское влияние удачно конструировало из местного населения поляков, никакому другому влиянию места не было [19]. Польские националисты ещё в конце XIX в. решили поддерживать всю антирусскую активность в регионе [20]. Таким образом, белорусская неимперская элита рассматривалась польскими националистами только лишь как инструмент антирусского влияния. По этой же причине местные национализмы поддерживались и зарубежными противниками империи. "Когда мы говорим о многочисленности акторов во взаимодействии на окраинах Российской империи, мы, разумеется, должны учитывать те силы, которые находились за пределами империи", - пишет А.И. Миллер [21], не называя конкретные силы за пределами империи. Явная связь украинского, белорусского и литовского национализмов "с польскими национал-радикалами и их поощрение Австрией ... усиливали восприятие культурно-просветительской деятельности их лидеров как политического вызова", который мог повлечь за собой "положительную политическую сепарацию", уже более конкретно утверждает С.И. Каспэ, указывая на заинтересованные в распространении национализмов стороны [22]. Что касается белорусского национализма, то в его неимперском, антирусском дискурсе были заинтересованы кроме поляков ещё японцы в 1904 - 1905 гг. [23], а позже страны тройственного Союза, в частности, Германия [24].
Для объективности рассмотрения данного вопроса проблемы создаёт и "национальная гордость". Как только появляется идея нации, сразу же начинается поиск оправдания её существования, т.е. подбираются факты, составляющие логичное обоснование незыблемого базиса, который и должен был логически привести к появлению нации. Мелкие факты и практически ничего не значащие явления становятся магистральным направлением работы интеллектуалов, они всячески подчёркиваются, в конце концов, затмевая огромные массивы фактуры, которая только одним своим существованием противоречит логике легитимности новой нации. В итоге у потребителей новых объяснений возникает феномен принудительной ассоциации, когда важным считается определённый набор символов, имеющий строгую идеологически выдержанную направленность. Череда этих символов уже не может интерпретироваться никак иначе, кроме как через призму идеологии. Символ моментально ассоциируется с нужным выводом, поскольку альтернатив разработанной системе взглядов нет. Остальные символы, подчёркивающие субъективность развития того или иного процесса или попросту не рассматриваются вовсе, или объявляются малозначительными, или идеологически оформляются в "свои" символы [25]. По причине того, что белорусская нация сейчас существует, по отношению к прошлому возникает принудительная ассоциация, которая заставляет интерпретировать события прошлого только однозначно, исходя из сегодняшнего бытования определённых реалий. Получается, что реальность, организованная по принципу "здесь и сейчас" переносится в "там и тогда". По сути, происходит сужение исследовательского сознания, оставляющее за пределами научного интереса всё то, что логично не укладывается в подтверждение современных реалий и, тем более всё то, что им противоречит.
Таким образом, если проанализировать общие черты, характерные для белорусской неимперской элиты, то, пожалуй, можно выделить следующие:
- Культурное аутсайдерство, сопряжённое с амбициями. Представители белорусской неимперской элиты оказались не встроенными в "высокие" идентичности: русскую или польскую. Оставаясь для этих идентичностей аутсайдерами, националистам было необходимо создать новую суверенную идентичность, в которой можно было занять самые высокие позиции.
- Маргинальность. Взгляды, предлагавшиеся неимперской элитой, абсолютно не поддерживались массой. Их попросту не замечали. Попытка показать массовый интерес белорусского крестьянства к белорусскому национализму была обычной саморекламой. Ещё одно объяснение уверенности лидеров белорусского национализма в массовой поддержке своих идей можно объяснить ограниченным кругом активного общения белорусской неимперской элиты. Вращаясь в кругах своих сторонников, можно было сформировать представление о массовой поддержке своих идей, не думая, что сами сторонники представляют собой маргинальную группу в регионе.
- Навязывание заниженного статуса для своих сторонников. Неимперская элита предлагала не только альтернативную идентификацию, но и переход из состояния части титульной нации в национальное меньшинство. Для закрепления этого статуса необходимо было навязывание комплекса жертвы и образа врага.
- Отсутствие высшего гуманитарного образования. Для более доказательного варианта обоснования новой идентичности необходимы были научные исследования, которые уже в силу научности давали более весомый вклад.
- Опора на противников для обеспечения собственной жизнедеятельности. Белорусский национализм не мог эксплуатировать ресурсы белорусского народа, который не интересовался перипетия-ми "белорусского национального возрождения". Местные аристократы (княгиня М. Радзивилл и помещик А. Скирмунт) не могли оказать всемерную помощь финансами. Поэтому белорусский национализм был вынужден сотрудничать с антиимперскими силами в регионе, особенно в период кризисов (с японцами в 1904 - 1905 гг., немцами в период Первой мировой, а с поляками вообще постоянно).
- Наличие намного более сильных конкурирующих элит в регионе, представляющих имперские региональные элиты (западнорусы) или уже существующие антиимперские, но ранее бывшие государственными (поляки).
Бывшая неимперская белорусская элита как национальная сформировалась только период советской власти. Поскольку проимперские настроения в Советском Союзе автоматически рассматривались как подозрительные, в Белоруссии Центр был вынужден опираться на представите-лей бывшей неимперской элиты, которые таким образом получили доступ во власть, влияние и административный ресурс.
1.. Если учитывать, что около 80 % белорусов начала ХХ в. являлись приверженцами западнорусизма - идеи, которая утверждала, что белорусы составляют часть русского народа - то и сами белорусы в своём подавляющем большинстве, вслед за властью и наукой, не рассматривали себя как полностью суверенный этнический субъект.
2. Багушэв╕ч Ф. Творы. 2-е выд. - М╕нск, 2001. - С. 21. Примечательно, что этот текст был преди-словием к сборнику стихов, а не научной работой. Тем не менее, именно в нём были сформулиро-ваны те идеи, которые до сих пор определяют ценностные ориентиры белорусской нации.
3. Нужно, однако, заметить, что впервые о белорусском Великом Княжестве Литовском заговори-ли представители западнорусизма - течения, выступавшего за то, что белорусы являются частью русского народа. Белоруссию они рассматривали как сугубо культурно-этнографический имперский регион, т.е. как Западную Россию, а белорусов - как население этого региона, которое происходило из жителей западной части Древней Руси. Помещая белорусов в средневековую Русь Литовскую, они тем самым противопоставляли её Польше и подчёркивали негативное влияние западного соседа на ситуацию в Литовском княжестве. См., например, Коялович М.О. Чтения по истории западной России. - Минск, 2006 (первое издание вышло в 1864 г.), он же, История воссоединения западнорусских униатов старых времён. - Минск, 1999 (первое издание в 1873 г.).
4. Карский Е.Ф. Белорусы. В 3 т. Т. 3. Кн. 1. - Минск, 2007. - С. 492.
5. Например, о конструировании белорусского героя из К. Калиновского см.: Гронский А.Д. Конструирование образа белорусского национального героя: В.К.Калиновский // Белоруссия и Украи-на: История и культура. Ежегодник 2005/2006. - М., "Индрик", 2008. - С.253-265. В сильно укороченном виде этот текст был опубликован в Белоруссии (Гронский А.Д. Кастусь Калиновский: конструирование героя // Беларуская думка. 2008. N 2. - С. 82-87). На него уже появилась реакция в виде рецензий, где меня упрекают в попытке очернить "светлый образ белорусского героя". См.: Вашкев╕ч А. Як Гронск╕ расправ╕?ся над Кал╕но?ск╕м // ARCHE. 2008. N 7-8. - С. 51-56; эта же рецензия доступна в интернет: Режим доступа: http://arche.by/by/9/30/72/, а также Мясн╕ко? А. ╤ ?сё ж ён герой // Беларуская думка. 2008. N 11. - С. 104-110.
6. Карский Е.Ф. Указ. соч. Т. 3. Кн. 2. - Минск, 2007. - С. 382.
7. Ливен Д. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней / Пер. с англ. А. Козлика, А. Платонова. - М., 2007. - С. 407.
8. Объективной реальностью белорусская нация стала лишь в эпоху советской власти. О создании наций в советский период см., например, Каррер д`Анкосс Э. Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней / Пер. с фр. - М., 2007. - 367 с.
9. Тишков В.А. Что есть Россия и российский народ // Pro et Contra. 2007. май-июнь. - С. 34.
10. Очень интересные сведения о том, насколько был известен белорусский национализм в среде белорусских крестьян, см.: Баршчэ?ск╕ А. Вял╕кая ╕ малая айчына ва ?спрыяцц╕ беларуса? з Усходняй Беласточчыны // Беларус╕ка-Albarutenika. Кн.6., ч. 1. - М╕нск, 1997. - С. 299.
11. Акудов╕ч В. Код адсутнасц╕ (асновы беларускай ментальнасц╕). - М╕нск, 2007. - С. 48.
12. Акудов╕ч В. Указ. соч. - С. 48-49.
13. Паздняко? В. ╤вано?ск╕я // Энцыклапедыя г╕сторы╕ Беларус╕. У 6 т. Т. 3. - М╕нск, 1996. - С. 467.
14. Ливен Д. Указ. соч. - С. 358.
15. Багданов╕ч А.Г. ╤дэя дзяржа?насц╕ ? грамадска-пал╕тычнай думцы Беларус╕ (1914 - сакав╕к 1917 г.) // Г╕старычная навука ╕ г╕старычная адукацыя у Рэспубл╕цы Беларусь: Новыя канцэпцы╕ ╕ падыходы. У 2 ч. Ч. 2. Сусветная г╕сторыя / Навук. рэд. У.С. Кошале?. - М╕нск, 1995. - С. 138.
16. Тишков В.А. Указ. соч. - С. 38.
17. Там же. - С. 34
18. Тишков В.А. Российский народ и национальная идентичность // Профиль. 2008. N 24 (579). 23 июня. / Режим доступа: http://www.profil.orc.ru/numbers/?=615.
19. Наша н╕ва. Першая беларуская газэта з рысункам╕. [Факс╕м╕льнае выданне]. - Б.м., б.г. - Вып. 3.: 1910 г. - Б.г. - С. 457.
20. Мiрановiч Я. Найно?шая гiсторыя Беларусi. - СПб., 2003. - С. 17.
21. Миллер А. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. М., 2006. - С. 32
22. Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М., 2001. - С. 152
23. Павлов Д.Б., Петров С.А. Японские деньги и русская революция / Тайны русско-японской войны. - М., 1993. - С. 80.
24.Подробнее о белорусском национализме в период Первой мировой войны см.: Гронский А.Д. Белорусские националисты и Первая мировая война // Проблемы войны и мира в эпоху нового и новейшего времени (к 200-летию подписания Тильзитского договора): Материалы международной научной конференции. С.-Петербург, декабрь 2007 г. - СПб., 2008. - С. 251-256.
25. По поводу значимых или незначимых в истории явлений, касательно нациестроительства в Российской империи, хорошо высказался В.А. Тишков: "...после обретения собственной государственности их [польские, белорусские, украинские и др. - А.Г.] исторические нарративы, или так называемые национальные истории, как бы исключили Россию из общего прошлого ... про общую историю в составе российского государства финны и поляки, а теперь украинцы и белорусы знают только то, что это был период имперского господства и борьбы за национальное освобождение. К сожалению, и в этом новом проекте по изучению "окраин" [речь о книге "Западные окраины Российской империи". - А.Г.], похоже, "национальные движения" остаются в центре интереса и изложения. А те, кто был за целостную Россию и предпочитал централизаторский вариант и даже служил центральным властям и другим российским институтам (от культуры до армии), те опять оказались за бортом истории ... Нынешние историки как бы опрокидывают в прошлое те категории населения и групповые коалиции, которые им известны сегодня, полагая, что именно так было всегда. То есть, всегда были русские, поляки, украинцы и белорусы. На самом же деле за этими [...] формами идентификации тогдашних россиян стояли и постоянно менялись довольно разные субстанции". // Валерий Тишков. Личный сайт. / Режим доступа: http://www.valerytishkov.ru/cntnt/nauchnaya_/predstavly.html. В Белоруссии русские формы белорусской идентичности предпочитают или не изучать, или подвергать резкой критике как русификаторские. Известны случаи, когда белорусские издания отказывались под разными предлогами печатать статьи, посвящённые данной проблеме.
