(4 книга Царств гл. 5, ст. 26-27)
Если читать книгу Царств, то Елисей и говорит Гиезию: - не время сейчас желать!...
Именно желание жить для себя и только для себя - есть главный признак отсутствия любви...
Трудно, очень трудно быть благодетелем... Это раньше русские купцы-миллионщики могли...
Так они и в Бога верили... Хотя вера - тоже не панацея...
Иерей Александр Дьяченко
Колокольня высотой в 43 метра, в деревне. Ни денег, ни лесов, ни рабочих, а делать нужно - под угрозой обрушения верхний ярус. Там когда-то висел колокол весом в шесть тонн. В своё время, в самом начале прошлого века, несколько сотен мужиков подняли его при помощи хитроумной системы коловоротов. А в 1935 году местная власть сбросила колокол вниз. Это, конечно, полегче, чем поднимать, но стену разворотили.
С тех пор колокольню не чинили, и она медленно разрушалась. Ветер на такой высоте сильный, выдувает старый слабообожжённый кирпич. А ещё и вездесущие берёзки, словно опята, во множестве своём облепившие ствол колокольни.
Нужны были строительные леса, и мы целый год валили лес и распускали его на доски. И ещё заготовили целый штабель длинных, метров по двадцать, хлыстов сосны. Но лес лесом, а если не найдёшь умелых рабочих рук, то колокольню от обрушения не спасти. Кого мы только не просили, но люди или ужасались высотой колокольни, или требовали от нас невозможные суммы.
Впору было отчаяться, но мы не унывали и молились, а Бог дал нам Файзулу с его многочисленными племянниками. И мы сделали колокольню, а день, когда после окончания работ с неё убрали строительные леса, стал праздником для всей округи.
Белоснежная свеча на фоне унылой бесформенной громадины храма из выщербленного кирпича, но начало положено. Древние старушки, ещё помнившие прежний храм, от радости плакали...
И именно в этот момент меня в первый раз спросили:
- Батюшка, а разве так можно, чтобы мусульмане восстанавливали православную церковь?
Спрашивал человек сильный и небедный. Этот вопрос и у меня постоянно крутился в голове, почему никто не согласился работать на храме, кроме этих узбеков? Нина, наша староста, перехватывает инициативу:
- А действительно, - почему? Петрович, ты же из наших мест, и храм тебе этот считай родной. Поговорил бы с людьми, у нас много предпринимателей из местных, создали бы попечительский совет. Разве не жалко, что такая красота разрушается?
И с того дня у нас в самом деле заговорили о попечительском совете, и даже как-то один раз собирались. Но дальше разговоров дело не пошло, а у попечителей росли рядом с храмом величественные особняки.
Трудно, очень трудно быть благодетелем. Это раньше русские купцы-миллионщики могли, - так они и в Бога верили. Хотя вера - тоже не панацея...
Был у нас на приходе человек, который стал приходить в храм ещё, будучи простым рабочим. Решил он заняться бизнесом, и дал слово, что десятую часть от всех доходов станет отдавать на восстановление общей святыни. И Бог его услышал. С того времени, всё, чтобы он ни делал, стало приносить деньги. Уже года через три его десятина в несколько раз превышала обычную для наших мест зарплату. Но оказалось, что еще малую десятину отдавать легко, - а как денежки пошли, так больше и не смог. Сам же на себя и жаловался:
- Чем дальше, тем больше "жаба" душит.
Поначалу он было пытался в счет десятины свечами отовариться, да и иконками, а потом и так прекратил.
Помню как после моего назначения настоятелем, пригласил он меня к себе, накрыл стол и предложил угощаться. Я сижу, ем, а сам он к еде не прикасается, скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла и смотрит на меня. Кормит и смотрит оценивающе, словно хозяин на собаку. Вот понравишься ты мне, дам тебе кусок, и будешь жить, и будешь строиться, а не дам, так и не будешь. А я эти мысли его понимаю, да только думаю, ладно, ради святого дела не грех на время и собачью шкуру примерить. Только не пришлось, слава Богу. Ведь, если "жаба" за кого берётся, то и дело доводит до конца. Вскоре построил человек большой дом, ушёл от всех и живёт один, а про церковь, говорят, вообще забыл...
И на следующий год вновь пришлось просить узбеков. Штукатурили они внешний фасад. Работали хорошо, а наши бабушки в благодарность их безплатно кормили. Со временем Файзула стал в храм заглядывать. К концу службы зайдёт, стоит, слушает. Потом, как и все, подойдёт к кресту, и священнику руку поцелует.
У Файзулы своя система жизненной философии. Для него весь мир - мусульмане, и православные тоже мусульмане, только немного не такие, как у них на родине. К священнику, то есть ко мне, и к моей молитве, у него доверие особое. Увидел, как мы служим водосвятные молебны, - понравилось. Построит своих племянников и зовёт меня их святой водой покропить. Я не отказываю, поливаю щедро:
- Во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Потом ловлю себя на мысли, это же почти формула крещения!
Тогда объясняю им:
- Я вас освящаю, но не крещу, - так что оставайтесь мусульманами. А они всё равно не понимают, среди них только Файзула по-русски говорит. Понимать не понимают, а под святую водичку с удовольствием бегут. И как идут на новый участок работать, так всякий раз благословляются и просят молитв.
Вот, где-то в эти самые дни, пришло известие, что арестовали внука одной нашей прихожанки. Вадик, хороший работящий мальчишка, после школы работал и сам себя учил. И надо же, занялся наркотиками, институт окончил и сел. Получил несколько лет колонии. Для бабушки это, конечно, был удар. Как она переживала! И когда Вадика перевели в ближайшую от нас зону, сразу же начала просить:
- Батюшка, съездите к Вадику, поддержите мальчика, ему так нужна помощь!
Договорился со священником, что окормлял ту зону, и поехал с Вадиком пообщаться:
- Зачем тебе наркотики? Нашёл чем торговать, ты же нормальный рабочий пацан?
- Батюшка, - отвечает, - мечтал машину купить. У всех есть, а у меня нет. Стал с зарплаты откладывать, но потом понял, что не заработать мне на неё, а здесь предложили с наркотой попробовать. Я сперва-то надеялся, что временная будет подработочка, а как денежки пошли, так и не смог остановиться...
Снова жадности "жаба", опасная страсть. Я ему тогда одну историю рассказал, ещё с восьмидесятых помню:
Мне знакомая женщина на свою сестру жаловалась. Понадобились ей срочно деньги, триста рублей. На то время - сумма небольшая, но и не маленькая, очень хорошая месячная зарплата. Спросила у одного, другого, никто не даёт. "А дай ка, - думает, - у сестры займу". Просит, а та ей:
- Сестричка, не обижайся, но не смогу тебя выручить. Хотя деньги у меня есть. Понимаешь, храню я их по разным местам, а перед сном всё достану, пересчитаю и вновь по тайникам. И без того, как все их в руках подержу, не засыпаю. Знаю, что отдашь, да только сама посуди. Ведь все эти дни, когда я буду пересчитывать деньги, у меня каждый вечер не будет хватать именно этих трёхсот рублей. Я же с ума сойду!
Наверняка же не сразу человек стал таким. Наверно вначале это было бережливостью, желанием не тратить деньги впустую. Хотелось скопить на что-то нужное, но потом однажды сами деньги превратились в некую абсолютную ценность и стали вожделенной целью.
Я обращал внимания: редко какой состоятельный человек положит в церковную кружку ту мелочь, что дают ему на сдачу. Как-то у нас у одного богача, один за другим, с разницей в месяц, умерли тесть с тёщей. И я помню, как его жена оба раза, заказывая отпевание, пересчитывала сдачу. Один раз это было двенадцать рублей мелочью. Я специально попросил сдать ей жёлтыми монетками, мне была интересно, как человек себя поведёт. И женщина, хоронившая мать, внимательно пересчитала копеечки, а потом так же основательно, сортируя их по номиналу, уложила в кошелёк.
Есть у меня знакомая верующая бабушка, у неё старший сын весьма преуспевающий московский бизнесмен. Что-то мы с ней разговорились, и она говорит о сыне, и почему-то во множественном числе:
- Что у них, богатых, там на уме? Не поймёшь. Я уже к ним и не езжу. Пока в институте учился и в общежитии жил, был добрым любящим мальчиком, а как богатеть начал, - куда что подевалось? - Вот оно, Гиезиево проклятие!
Гиезиево проклятие... Я ещё тогда подивился образности её сравнения.
Время шло, и вот уже настала очередь восстанавливать летнюю часть храма. А там одна только ротонда внутренним диаметром 12 метров и высотой под 27. Снова леса нужны. Надеялся, что для внутренних работ в лепёшку расшибусь, но уговорю-таки наших русских мастеров. Ну, хотя бы, пусть для начала леса поставят.
Посоветовали мне местную плотницкую бригаду. Они за неделю были способны срубить хороший жилой дом. С Михаилом, их главным, мы были знакомы уже лет двадцать. Пригласил его зайти посмотреть на предстоящую работу. Мишка долго ходил по храму, всё что-то думал, промерял, а потом говорит:
- Ладно, но за работу я возьму с тебя не меньше четырёх тысяч долларов.
Я не стал отказываться, хотя для нас это были большие деньги. Ещё дня через два они пришли всей бригадой. Мужики серьёзные и в меру пьющие.
- Нет, четыре тысячи мало, давай за шесть. А у нас на леса и всю штукатурку всего-то было десять...
Потом: - Нет, - тихо говорит мой знакомец, - не сделаем мы эту работу, даже если и десять запросим. Не сможем. Я ещё приглашал специалистов, разговаривал. Никто не согласился.
Точно помню, что в те же самые дни проходили у нас выборы в органы местного самоуправления. И появились у нас православные кандидаты, хотя этих людей я в церкви никогда не видел. И все поспешили за поддержкой к батюшке. Как раз в период переговоров с Мишкиной бригадой, пришёл и один очень солидный господин, а с ним сразу же и фотограф, увешанный специальной техникой.
- Батюшка, - не просит, а командует кандидат, - мы сейчас с тобой встанем на фоне храма, а фотограф щёлкнет, как ты благословляешь меня на выборы.
Выборы дело коррупционное, я это из газет знаю. Жду, когда кандидат меня подкупать начнёт, а он, гляжу, и не собирается. Рукой машет, давай, мол, иди, не томи. Тогда я ему сам забрасываю:
- Слушай, у меня с лесами проблема, нужны четыре тысячи долларов. Давай так, ты оплачиваешь работу плотников, и мы фотографируемся. И если будет надо, то я могу тебя даже как бы на руках из храма вынести и предложить народу. А под фотографией подпишусь: "Люди, вот он, кормилец"!
Кандидат в сердцах плюнул:
- Правильно говорят, что жаднее попа никого не сыщешь, да мне с местными алкашами на порядок дешевле будет договориться. Плюнул и уехал, а вместе с ним уехала и моя надежда на русских мастеров...
И, вот, я снова набираю знакомый номер:
- Файзула, есть работа.
- Мои узбеки отличные штукатуры, для них большие площади - в радость.
Файзула, обсчитывая предстоящий фронт работ, интересуется:
- Ты же, батечка, православных хотел нанять, чего не стал?
- Высоты боятся.
- А чего её бояться, - убеждает он меня, - просто нужно нормальные леса сделать.
Я уж молчу, думаю, сейчас он мне цену за леса как загнёт! А он всё только про штукатурку речь ведёт. Осторожно так намекаю:
- Ну, леса-то поставить тоже денег стоит, сколько запросишь?
- Не забивай себе голову, батечка, сколько дашь - за то и спасибо.
Три узбека за три недели построили леса, да такие, что народ к нам на экскурсии повалил. Два года своей грандиозностью они завораживали паломников. А когда их, наконец, стали разбирать, так было такое ощущение, которое наверно можно будет сравнивать только с ощущениями парижанина, если на его глазах станут рушить знаменитую Эйфелеву башню.
В прошлом году Мишка, мой старый знакомый, бригадир плотников, неожиданно для всех покончил с собой. Страшная, ничем немотивированная смерть. Он не пил и был совершенно здоров, вырастил детей и жил в ожидании внуков. Всю свою жизнь Мишка работал на трёх работах. Человек по натуре нежадный, всё на детей тратил. Пахал, как вол, а свою мечту о достатке так и не воплотил. Как был гол, как сокол, таким и остался. Может через жалость к себе и уловил его враг, не знаю, но хороший рабочий человек наложил на себя руки...
Все эти годы продолжались и мои поездки к Вадику. Постепенно парнишка стал ходить в храм, молитвы читать, поститься. Обучился столярному делу, и начали они с товарищем киоты под иконы мастерить, разные полочки, подставки. По его просьбе привозил им в зону специальную литературу по иконописи. Бывает, едешь к нему, а он уже знает, что еду, сидит в храме и ждёт:
- Батюшка, я здесь всю свою жизнь пересмотрел. Понял, как часто и во многом ошибался. Поверите, глаза закрываю и вижу наш храм, в который я, глупец, и не заходил. Мне бы только отсюда выйти поскорее, первым делом в церковь побегу!
Отмечаю в последнее время пугающую закономерность, прежде чем человеку полюбить православный храм, ему почему-то нужно обязательно сесть в тюрьму.
Кстати сказать, работая в летнем храме, Файзула всё примеривался к остаткам старого иконостаса. Доски из лиственницы, ещё крепкие, дачники их почему-то не разворовали.
- Батечка, ты мне скажи, зачем нужны эти доски? Я ему рассказал об устройстве иконостаса, расположении икон. Бригадир выслушал и предлагает:
- Всё равно нам его придётся делать, давай я мастера своего пришлю, по дереву хорошо работать может.
- Вот тут ты не угадал, Файзула, по дереву и у меня скоро хороший специалист будет, он правда пока ещё не совсем готов приступить к работе, но уже скоро начнёт.
Я знал, что Вадик подал на условно-досрочное освобождение, и мы всем храмом молились, чтобы парень вышел на свободу и воссоединился с бабушкой. Ну, а у нас наконец-то появится свой верующий столяр. Прав бригадир, действительно, пора уже и старый иконостас в порядок приводить.
Сидим с Файзулой у нас в трапезной пьём чай.
- Батечка, если иконостас делать людей не найдёшь, то ты меня зови, я безплатно помогу. Ребят по вечерам давать буду, ты их только корми.
- Ты, Файзула, человек восточный, хитрый, какой тебе интерес забезплатно трудиться?
- Большой интерес, батечка, как стали мы у тебя в храме работать, так ни одного года ещё без денег не остались. Если у тебя немного получим, то после заказов столько, что за оставшиеся месяцы успеваем хорошо заработать. Другие бригады домой пустыми едут, а мы никогда не бываем в обиде. Мои ребята не глупые, понимают, почему нам Аллах помогает, - потому что мы храм строим. Домой приедем - в мечеть ковёр большой купим. Мы каждый год ковёр покупаем.
Недоумеваю: - Зачем же столько ковров?
Файзула смеётся:
- Аксакалам мягче будет, и молодые пускай учатся - Бога благодарить! Племянники мои больше о деньгах думают, а я хочу, чтобы они людьми стали, а без веры этого не получится.
Эх, понимал бы это Мишка строитель, и сегодня бы, глядишь, по земле ходил. Файзула, конечно, молодец, мы с ним весь храм и подняли, но как бы мне хотелось, чтобы его строили наши мальчишки под руководством таких классных мастеров, каким был Михаил.
На днях прихожу в храм, и вижу Вадима. Стоит угловатый такой, потерявшийся, видно, что мыслями он пока ещё весь там, на зоне. Подошёл к нему, обнялись:
- Не робей, Вадик, завтра же покажу тебе новый участок работы, иконостас начнём к служению готовить.
Но молодой человек молчит и почему-то не смотрит в глаза.
- Ты что, Вадик, ты не думай, мы работу оплатим, как есть, всё по совести. С голоду у нас не пропадёшь. Иконостас сделаем, и иди, трудись в миру.
Чувствую, неудобно парню, грызёт его что-то:
- Батюшка, ты извини, но мне уже друзья позвонили, есть срочная работа, москвичу одному надо коттедж отделать. Я уж пообещал, ребят подводить не хочется. А в храм я обязательно работать приду... - потом.
Собрал после службы своих помощников. Так, мол, и так:
- Узбеки предлагает без оплаты помочь нам с иконостасом. Соглашаемся? Как скажете, так и поступим.
- Нет, - отвечают. - Батюшка, не проси. Иконостас сами сделаем, а то этак лет через тридцать племянники Файзулы уже на полном праве нашу церковь в свою мечеть превратят.
Вглядываюсь в лица своих помощников, как за эти годы уже все постарели. Что бы я без них делал? Без их молитвы и без их лепты. Конечно, трудно вот так, постоянно, с протянутой рукой, и в то же время, Господи, как же я Тебе благодарен, что так и не появился в нашем храме богатый спонсор, что по большому счёту поднимается он на малую, но искреннюю жертву верных Твоих простецов. Что удалось нам всем миром воссоздать Твою святыню. И за это счастье служить здесь Тебе, а не человеку, с его прихотями и капризами.
А Вадик заходит иногда в храм. Надеемся, что когда-то уже придёт он по-настоящему и останется навсегда. А то кто же после нас в восстановленном храме молиться станет? Или будущее только за племянниками Файзулы?
Священник Александр Дьяченко
Рассказ "Гиезиево проклятие" сельского батюшки отца Александра Дьяченко
Читайте также рассказы из книги священника Александра Дьяченко "Плачущий ангел" и другие рассказы батюшки
Прототип рассказа: жж священника Александра Дьяченко
19.02.2010 - alex-the-priest.livejournal.com/29215.html
"Лучик света"
Наша родина - сто первый километр. В течение многих лет эти места заселялись теми, кому запрещалось проживать в столице. Потом эти люди переехали в Москву, поскольку запретный плод, как известно, сладок. Но распробовав плод на вкус, и убедившись, что не так уж он и хорош, потянулись обратно. Спускаясь со своих двадцать пятых этажей, и сдавая московские квартиры мигрантам, они покупают у нас землю, строят дома и начинают вести нормальную человеческую жизнь, какой раньше жили их предки.
У нас в деревне почти не осталось тех, кто обитал здесь до войны. Интересная закономерность: не сохранили люди в своём селе храма, а ещё хуже, сами его разграбили, и вскоре от села ничего не остаётся. Так и у нас, самые старые жители - переселенцы конца шестидесятых, а коренные точно сгинули, кто на войне погиб, кто спился, кто просто уехал. А сегодня и переселенцы наперечёт. Всё скупают москвичи.
Первым делом они обносят свои участки высоченными заборами и строят дома. Дома такие, словно в них собираются жить многодетные семьи из трёх поколений. На самом деле нет, самое большое человека три-четыре, и то, если дети к старикам заглянут на огонёк. Землю внутри оград москвичи, как правило, приводят в идеальный порядок, стригут газоны, разводят цветы, но о том, что принято называть общественными территориями, дорогами, помойками, обычно не интересуются. Вот и ползут годами по ухабам и рытвинам красавицы иномарки, из которых периодически, точно камни из пращи, летят мешки с мусором на обочины дороги, идущей к храму.
В селе на самом высоком месте стоит наш храм. Если забраться на колокольню, то вся округа как на ладони. И нас видно отовсюду. К кому ни придёшь усадьбу освятить, восхищаются:
- Батюшка, я так мечтала иметь дом в таком настоящем русском селе, вот, чтобы храм был, чтобы колокола звонили по утрам. Так хорошо, выйдешь из дому, и вот он, красавец, сердце поёт.
В ответ поинтересуешься, так, больше для порядка:
- Раз вам нравится храм, то, может, и внутрь, как-нибудь загляните, свечку поставите.
Извиняются, разводят руками:
- Некогда, батюшка, столько дел, столько забот. Работать надо, под лежачий камень вода не течёт! Вы лучше сами к нам заходите, пообщаемся, чайку попьём. (Мол, тебе всё равно делать нечего).
У нас во дворе на скамеечке, особенно по лету, раньше постоянно собирались пенсионеры. Бывало, идёшь мимо:
- Батюшка, садись с нами, поговорим. Не гнушайся с народом-то пообщаться, здесь умные мысли, бывает, обсуждаются.
Я пробовал, пытался им о Христе чего-то рассказать, о вечной жизни. Но народ этим, как-то не заинтересовывался, - вот если бы про инопланетян!
Жаль, времени прошло всего ничего, а лавочка уже пустует...
Не знаю, что там у кого из дачников поёт в душе, но знаю точно, когда над селом плывёт колокольный звон, вокруг в унисон с колоколами начинают петь собаки. И на общем фоне собачьего хора, особенно выделяется соло одного талантливейшего кавказца. Раньше даже представить себе не мог, что пёс способен так вдохновенно подвывать на два голоса одновременно. Хорошая собака кавказская овчарка, душевная, я бы и дальше продолжал так считать, если бы не один случай...
Переехали в наши палестины двое москвичей, муж и жена, ещё нестарые. Купили сразу четыре участка земли по 15 соток, и обнесли их сплошным металлическим забором в два с половиной метра высотой. Для полноты картины добавьте к забору глухие цельнометаллические ворота и двух здоровенных кавказцев, поставленных сторожить хозяйское добро. Лают они, правда, как-то неубедительно, зато хватка у них железная.
С такой же хваткой и эти люди повели своё хозяйство. Огородившись, сразу принялись строить большой двухэтажный дом и завели скотинку. Видать, изголодались люди в московской-то тесноте по простору и свежему деревенскому воздуху, потому так и спешили слиться с землёй. Для начала занялись разведением кроликов, попутно прикупая других домашних животных.
Новые поселенцы жили в тёплом вагончике, и ударными темпами строили красавец дом. Те немногие соседи, с кем они общались, уже потом рассказывали:
- Батюшка, жили они замкнуто, и мы о них ничего не знаем. Единственно, что можем сказать, людьми они были очень прижимистыми и то, что у них было не пообедать, это точно.
Для деревенских вот это "не пообедать", не просто идиома, это целая философия, образ жизни. Со времени наплыва в наши края москвичей многие сообразили, молоко теперь станет востребованным товаром. Коров заводили сразу по нескольку голов, и наш храм теперь стоит в окружении множества миниферм. Летом нас терроризируют полчища мух, но мы, хоть и страдаем, но терпим, всё-таки у людей есть работа, - жалуемся на другое.
Наши деревенские вдруг стали жаднеть, буквально на глазах. Знаю такой случай:
В одной семье дети старикам выделяли по стакану молока в день, а когда кто-то из родителей заикнулся было об увеличении нормы, те принялись вычитать стоимость дополнительного стакана из стариковской пенсии. И это ещё цветочки!
Так что, если уж эти люди удивились прижимистости новых соседей, значит, там эта беда приняла уже нешуточные формы.
Во время сильных морозов, пожалев собак, хозяева пустили их в тёплый вагончик. В тот же вечер по непонятной причине оба, муж и жена, видимо, потеряв сознание, впали в кому. Но это мы так предполагаем, а что уж там на самом деле произошло, никто ничего определённо сказать не может. Знаем только, что собаки, запертые внутри вагончика, и которых в течение недели никто не кормил, съели своих хозяев...
Не будь бы этого высокого забора, может, соседи и раньше бы подняли тревогу, хотя, кто знает?
Вон, слышал, в Америке в редакции одной из газет умер корректор. Будучи по натуре человеком одиноким и замкнутым, он не имел в редакции даже приятелей. Трудно представить, но в одной большой комнате, разделённой на тридцать рабочих мест невысокими перегородками, мертвец, оставаясь сидеть в рабочей позе за столом, пять дней провёл рядом с людьми живыми, и никто не обратил на него внимания.
О том, что овчарки съели людей, у нас в деревне стараются не говорить, видно эта тема больно уж страшная.
Зато кого не послушаешь, все кругом переживают про Египет и про акул, что наших туристов покусали. И больше всего безпокоит финансовая сторона дела. Вот ведь, дурачьё, - рассуждают деревенские, - их там акулы едят, а они им за это ещё и деньги приплачивают!
Остальное вопросов не вызывает. Оно и понятно, это же Африка, джунгли. И вообще, у них там народ голым ходит, и жрут всех подряд, - а у нас как такое может быть? Просто в сознание не вмещается. И молчит народ, будто ничего и не случилось.
В этот день с утра я должен был идти поздравлять инвалидов с их праздником, Днем Победы в Великой Войне 9 мая 1945 года, а потом отпевать тех, кого съели собаки. Родственники накануне приходили в церковь, предъявили справку о смерти и попросили отпеть заочно. Сами они ни о чём не рассказывали, а расспрашивать я не стал. Кому приятно рассказывать о таких вещах?
Во дворце культуры в то утро столы расставили в шахматном порядке. Спросите почему, - не отвечу, - но, насколько помню, столы в этот день всегда стоят именно так.
Однажды, правда очень давно, инвалидов поздравляли в ресторане, хотя и там угощение было скромное. На тарелку кладут несколько кусочков сыру и колбасы. Рядом на блюдце печенье, конфетки и банан. К печенью подают чай. Люди за столом сидели самые разные, от совсем пожилых до детей. Некоторых детей только здесь и можно увидеть. Всякий год к Рождеству Христову мы готовим для них подарки.
Люди садятся за столы, и начинают есть, в это время хор ветеранов поёт народные песни. Им приятно. Нравится, что для них устраивают праздник. Они чувствуют себя будто в ресторане, там тоже во время еды играет музыка. Потом, когда всё съедено, устраиваются танцы. Пожилые пары вальсируют, а дети бегают между ними и дурачатся.
Раньше, когда старые солдаты ещё были в силах, проносили с собой водочку, это помогало им немного расслабиться и тряхнуть стариной. Меня усаживают за почётный стол вместе с главой местной администрации и представителями районной ветеранской организации. Мне всякий раз неудобно есть эти несколько кусочков сыру, я чувствую себя объедалой, и тянет отдать их кому-нибудь из детей.
Тихоныч, прежний наш председатель совета ветеранов, а они почитай сегодня все инвалиды, умудрялся незаметно под столом разливать водку в чайные чашки. Наши места традиционно были рядом, и когда я усаживался тот заговорщицки шептал:
- Батюшка, погоди, не ешь, оставь на закуску.
На Курской дуге Тихоныча контузило, и к старости это привело к частичной потере слуха. Так что, когда он начинал шипеть мне на ухо про закуску, казалось, что теперь об этом нашем с ним маленьком секрете станет известно всему инвалидному собранию, несмотря на то, что рядом со столом для почётных гостей молодецки приплясывая, и размахивая платочками, надрывается ветеранский хор.
Тихоныча уже нет, в прошлом году старый солдат упокоился на деревенском кладбище, нет и Инны. Удивительный она была человек, доброты из ряда вон выходящей. В числе нескольких медработников её отправили от нашего района на ликвидацию последствий Чернобыльской аварии. Начальство тогда ломало головы кого послать, медики люди-то не военные, отправлять - так только по согласию. Она и вызвалась, раз другие не хотят.
А через несколько лет Чернобыль напомнил ей о себе. Но она не сдавалась и старалась не унывать. Может из-за болезни и в храм пришла одной из первых. Помню, как всё ещё удивлялся, ну что же она принимает так близко к сердцу все эти проблемы с гвоздями и бетоном, разве это самое главное? Важно на основной работе успевать, а храм приложится.
У неё и в семье было не всё гладко, муж превратился в неисправимого алкоголика и сын, подражая папаше, точно так же катился в яму. Но Инна находила в себе силы укрощать своих мужиков, и поддерживать в доме порядок. И на даче у них уже никто не работал, Инна болела, а алкоголикам дача и даром была не нужна. Чтобы земля не пустовала женщина высаживала цветы. Она вообще любила цветы. Когда ещё в полуразрушенном храме начались службы, то ничего не было: ни икон, ни путного иконостаса, вместо подсвечников приспособили ящики с песком, зато везде, где только можно было пристроить, стояли банки с Инниными цветами.
Их семья жила очень бедно, мебель в доме, чаще всего грубо сколоченную большими гвоздями, менять никто не собирался. Не было смысла, всё одно пьяницы поломают. Но её уютная комнатка всегда сверкала чистотой. Ценных вещей у неё не было, одни горшки с цветами, которые она умудрялась выращивать даже зимой. В доме всё, что можно было продать, или сменять на водку, давно уже было продано. И единственно, за что можно было не безпокоиться - это цветы. Они скрашивали Инне и её жизнь, и её боль.
Откуда у неё брались эти силы? Но она жила, противостояла болезни, да ещё и других старалась приободрить. Узнает, где-то человеку плохо, придёт в его дом, принесёт цветы и утешит:
- Не падай духом, посмотри вокруг, многим живётся ещё труднее. Я помолюсь о тебе, а ты приходи в храм, поверь Богу и Он в тебя поверит.
Протягивала человеку цветы и говорила:
- Возьми их, и посмотри как они прекрасны, их Господь сотворил нам в утешение.
Уходила и оставляла после себя цветы. Словно та девочка из сказки, изо рта которой, всякий раз со словами - появлялись розы.
Последний раз я видел её на празднике инвалидов. Она стояла в окружении больных детей и забавно жестикулируя, произносила какую-то скороговорку. Инна округляла глаза, и потом, надувая щёки, перебирала пальцами по губам. От этого слова скороговорки звучали ещё смешнее, а когда она вдобавок била кулачками себя по надутым щекам, детвора просто умирала от смеха. Дети не отставали от тёти Инны, а она всё повторяла и повторяла им одни и те же движения и слова, стараясь, чтобы они сами повторяли за ней.
Человек со стороны ни о чём бы и не догадался, но я знал, каких усилий стоил ей этот смех, и эти скороговорки. Годы идут, а я всё это помню, и тот её прощальный выход на праздник и её последние цветы в баночке на детском столе.
Перед самой кончиной она позвонила мне и попросила прощения, я обратил её слова в шутку, и она смеялась. Вскоре Инна умерла, а через несколько месяцев в пасхальную ночь умерли оба её алкоголика. Они, как обычно пили, кто-то из них курил, заснул и поджег диван. Тот толком и не загорелся, а только тлел. От угарного газа они и задохнулись. Может, это было последнее, что она смогла для них сделать? Говорят, что смерть на Пасху - благословение Господне. Я ничего об этом толком не знаю, но хочется верить...
В этом году праздник для инвалидов, - с чаепитием, - из всего района провели только в нашем посёлке. Каждому инвалиду вручили по банке консервов кильки в томатном соусе и по булке хлеба, а неимущим ещё и по килограмму риса. Кильку с хлебом давали всем без исключения, чтобы никого не обидеть...
У этих людей обострённое чувство справедливости. Мы одно время договаривались с одним магазином, что бы в нём по нашим талонам отоваривались бы инвалиды на определённую в талоне сумму. Деньги заранее вносились в кассу, а двадцать талонов отдавали председателю общества. Эта женщина распространяла помощь среди самых неимущих. Так продолжалось с год, а потом она нам сказала:
- Простите, но больше мы этого делать не будем. Про талоны узнали ветераны войны. Им-то я ничего не давала, вот они и возмутились. Давай и всё тут. Объясняю им:
- У вас и без того хорошие пенсии, а кто-то реально на хлебе сидит. Безполезно, так я их и не убедила.
После праздника в доме культуры я спешу в храм на отпевание. Иду по заснеженной дороге, вдоль которой по обеим сторонам растут высокие густые деревья. Может, время такое, все на работе, но дорога, насколько хватало глаз, была пустынна. Вдруг слышу, кто-то громко кричит, а следом за криком из-за поворота появляется молодой человек. Это он идёт и на ходу разговаривает по мобильному телефону. Почему-то, когда говоришь по мобильному, всё время подозреваешь, что где-то там, очень далеко на другом конце непонятно чего тебя не слышат, и всё пытаешься докричаться.
"Мама, это же очень хорошо, что ты не поедешь в Египет! Нечего там делать! Тамошние акулы только и ждут наших туристов! Давай лучше к нам сюда, в деревню, здесь так здорово!"
Действительно, а чего бы и не приехать, у нас здесь хорошо, на Новый год весело, ёлки на улице украшаются, петарды рвутся. И почему-то подумалось, а куда делись те овчарки? У кого не спросишь, все только плечами пожимают.
В храме молился в полном одиночестве, поминал несчастных новопреставленных, вспоминал Инну с Тихонычем...
Земная жизнь каждого из нас когда-то обязательно окончится, каким бы ты не был: бедным, богатым, злым или добрым. Съедят тебя собаки и близкие отпоют заочно, или умрёшь в доме на собственной кровати, и твоё тело с почестями принесут в храм...
Это не принципиально, вон, преподобный Александр Свирский наказывал своим духовным детям бросить его после кончины на съедение зверям. Всё верно, земное достаётся земле.
А вот душа... Что ждёт наше безсмертное начало?
В книге у пророка Даниила ангел сообщает царю Валтасару:
"Ты взвешен на весах, и найден очень лёгким".
Вот и думай, как "утяжелить" душу: огромными домами с металлическими заборами, или цветами с подоконника?
Этим же вечером я встречал матушку. С тех пор, как на свет появилась наша внучка, бабушка (моя матушка) перешла на вахтовый принцип бытия. На праздники и выходные она возвращается домой, а потом на всю неделю уезжает в Москву. Сегодня она должна была ехать электричкой, но весь день шёл снег и на целых четыре часа расстроил движение поездов. Матушка опаздывала, а я сидел в машине и читал правило.
Обычно я встречаю её поздно вечером, и мы заезжаем поужинать в круглосуточное кафе. Мы сидим за столом, и матушка рассказывает мне про манюню. Она показывает, как Лиска любит попрыгать у неё на руках, и как при этом потешно сосёт кулачёк, пытается передать звуки, которым научилась наша внучка, и нет для двух стариков темы слаще, чем эта.
Но в тот вечер матушка рассказала мне такую житейскую историю. Сегодня мамочки получили прекрасную возможность общаться между собой в интернете. И вот на одном из форумов наша дочка узнаёт о маме троих детей, которая мечтала приобрести специальную такую зимнюю куртку, в которую можно самой одеться, да ещё и малыша в неё завернуть. Женщина посетовала, что ездила с младшеньким в больницу и дитя простудилось, а вот если бы у неё была такая курточка, то этого бы не случилось. Но ей остаётся о ней только мечтать потому, что лишних денег у семьи нет.
А у нашей дочки таких курток оказалось две. Одну она себе сама купила, а другую ей друзья подарили. Дочка связывается с многодетной мамой и предлагает передать ей куртку. Они встретились, и той мамочке так понравилась обновка, что примерив куртку, она её больше уже не снимала. Не желая быть обязанной, женщина отдарилась какими-то детскими вещичками для девочки и привезла их в маленьком синем пакете размером с печатный лист.
И только уже потом, дома, пройдя раз двадцать мимо этого пакетика матушка, наконец, увидела и с удивлением прочитала надпись, сделанную большими красными буквами: "Жадным быть круто". Я горько усмехаюсь:
- Надо же, ведь додумался кто-то!
Кстати, отличная мысль, поделитесь ею с теми, кого сожрали кавказские овчарки, они оценят...
Но вряд ли та мама могла специально с умыслом в ответ на доброе отношение незнакомого ей человека отдарилась таким "замечательным" слоганом. Скорее этот пакет попал к ней случайно, а она и не обратила внимания на надпись.
Вроде, как говориться, и, слава Богу, но только мы с вами так устроены, что даже если и не станем специально читать надпись на заборе или на пакете, она всё одно проникнет в нас и станет частью нашего подсознания. На этой способности человека замечать, независимо от активности сознания, и строится действие пресловутого "25-того кадра". Кто-то взял и придумал напечатать эту фразу. Другие, читая её, смеются или возмущаются. И пускай себе возмущаются, а она работает, и результат от неё, пожалуй, будет пострашнее, чем от челюстей акулы или кавказской овчарки.
Наверно было бы правильнее создать общественный комитет по вопросам нравственности и осудить очередные происки неизвестно кого, а в тоже время думаешь, может, не нужно комитетов, и вместо них начать самим печатать, да хотя бы на тех же пакетах фразы наподобие:
"Щедрым быть выгодно",
"добрым быть круто"
или "иметь детей - это счастье".
Знаю, у нас в каком-то большом городе люди собрали денег и накупили на них цветов. Потом позвали молодых ребят, вручили им эти цветы и отправили в город. Идите по улицам, высматривайте среди прохожих беременных женщин и мамочек с маленькими ребятишками. Дарите им цветы, улыбайтесь и дарите.
С каждым днём этих студентов добровольцев, становилось всё больше. Они входили в женские консультации, детские поликлиники и дарили людям цветы. А те удивлялись и спрашивали с тревогой: - С какой целью вы дарите нам цветы? Чего вы от нас хотите? А ребята в ответ только улыбались:
- Мы благодарим вас за то, что вы исполнили своё главное женское предназначение и подарили кому-то жизнь. Возьмите цветы и, пожалуйста, улыбайтесь чаще, миру так не хватает вашей улыбки.
Когда мне об этом рассказали, я сразу вспомнил нашу Инну, - кто знает, может, это она им подсказала? Ангелам свойственно делиться с нами добрыми мыслями...
А вам незнакомые люди когда-нибудь дарили цветы, просто так безплатно, только ради того, чтобы вы улыбнулись? Нет?
Тогда, вот, возьмите мои, мне не жалко, честное слово, и пожалуйста, улыбайтесь!
Священник Александр Дьяченко
http://af0n.ru/alex-the-priest-Aleksandr-Dyachenko-Zhaba-dushit-O-strasti-zhadnosti-srebrolyubiya-Kak-podnimali-hram-Raskaz-Giezievo-proklyatie
viperson.ru
Док. 659709
Перв. публик.: 20.03.11
Последн. ред.: 20.03.13
Число обращений: 0
Дьяченко Александр
|
