В мире скорбны будете,
но скорбь ваша в радость
обратится.
Библия (Ин. 16. 33, 20)
Заканчивался трёхлетний срок службы в армии в ракетных войсках рядового Курганова Алексея. Во время службы, особенно в последние месяцы перед демобилизацией, он каждый день, каждый час думал о том, чтобы, как можно, побыстрее вернуться домой. Эта навязчивая мысль не покидала его даже во время боевой тревоги, когда каждая секунда на счету и нужно очень быстро и без ошибок выполнять вполне определённые операции, чтобы никого не подвести и во-время решить поставленную командиром задачу, показав при этом полную боевую готовность. Служба закончилась, и повзрослевший, возмужавший Алексей вернулся к матери Марьяне в родную деревню Вязово. Долгожданная встреча сына с матерью была для них великой радостью, от которой они не могли удержаться от слёз.
Находясь уже дома, Алексей в первое время скучал по своим армейским друзьям, с которыми вместе служил три года в одном дивизионе, и часто вспоминал о них. Солдатская форма ему настолько понравилась, что некоторое время он носил её дома как выходную, начищая бляху ремня и пуговицы до блеска. После нескольких дней отдыха Алексей втянулся как запряжённый во всепоглощающую деревенскую работу. Летом косил траву на колхозном лугу, пас коров, когда подходила очередь пасти свой скот. Заготовил сено для своей коровы. Напилил и наколол дрова для дома на целую зиму. И мать его Марьяна всем сердцем радовалась за своего сына.
Поздней осенью, когда полевые работы завершались и была выкопана вся картошка, в деревню Вязово приехал из Архангельской области незнакомый человек, назвавший себя вербовщиком. Он агитировал сельских ребят поехать на заработки. Этой заманчивой агитации поддался Алексей - кому же не хочется заработать денег, ведь в колхозе за работу рассчитывались не деньгами и не хлебом, а палочками в трудовой книжке. Целый день он ходил понуривший и озабоченный, а вечером, когда работа по домашнему хозяйству была завершена, встретившись с матерью во дворе, сказал:
- Предлагают работу на Севере, и я решил ехать. Поеду, заработаю деньги и вернусь обратно.
Лицо матери побледнело. Она, не зная, что сказать, заплакала. И через горькие слёзы прошептала:
- На кого же ты меня оставляешь. Я же тебя так долго ждала, три года ждала, а ты меня опять покидаешь. Кто же мне будет помогать? Как же я одна смогу прожить?
- Мама, не плачь! Я уезжаю, но не навсегда. Весной, когда заработаю деньги, вернусь домой. Что мне здесь в деревне делать? Бесплатно работать в колхозе? Все молодые уезжают из деревни, и никто не возвращается. Но я обещаю - обязательно вернусь.
Марьяна несколько успокоилась. Но внутренне никак не могла смириться с мыслью, что её единственный сын покидает родной дом. Ведь она знала, как ей одной будет очень трудно справится со своим хозяйством.
Утомительная повседневная деревенская работа от темна до темна и неразлучные беды сделали своё неладное дело - эта женщина-труженица выглядела изрядно постаревшей и была похожа на согбенную старуху, хотя ей не было и пятидесяти лет. Когда-то в молодости Марьяна славилась своей красотой и считалось первой красавицей в деревне и в районе. Но красота её постепенно испарилась: исчез живой румянец на лице, затуманился жгучий, пронзительный взгляд, а на лбу появились глубокие морщины. Не всё складывалось благополучно в её семейной жизни. Её любимый, заботливый муж после ранения на фронте в тяжёлых страданиях умер. Две дочери, которые были старше Алексея, давно уехали в город, вышли замуж и после замужества редко когда навещали мать и не часто писали письма. Так что дома оставался Алексей, единственная опора и надежда на помощь. Как взрослый человек, он прекрасно понимал, что надо матери помогать. Но стремление заработать деньги победило, и он уехал по вербовке в Архангельскую область. А в каком месте ему придётся работать, он сам ещё не знал, и матери сказал, что скоро вернётся, и просил её не беспокоиться.
И вот проходили дни, недели и месяцы после отъезда сына, а мать никаких вестей от него не получала. И это её очень беспокоило. Ведь совсем недавно, когда он служил в армии, письма и поздравительные открытки от него приходили регулярно и даже тогда, когда их часть выезжала на учения на длительный срок в другое место. Писал о том, что скучает по дому и тоскует по родной деревне, что по-началу ему было очень трудно, особенно в учебном подразделении, что взводный сержант оказался строгим, но справедливым. Однажды после отбоя один верзила-дембиль пытался кулаками показать свою силу, но он дал ему отпор, и с тех пор ни он и никто другой не приставал к нему. Когда немного освоил материальную часть сложной техники противовоздушной обороны, ему стало легче. И почти в каждом письме писал, что хочет скорее вернутся домой и с нетерпением ждёт окончания срока службы.
Писал письма и хотел всегда, как можно скорее, вернуться домой, но почему же он сейчас не пишет? Этот мучительный вопрос везде преследовал Марьяну. Чтобы она не делала: доила ли корову, возилась ли в огороде, топила ли печь или ложилась спать после утомительного дня - всегда думала о своём сыне.
Какие только мысли не приходили в её голову. Может быть, в дороге что-нибудь случилось с ним? Может быть, замёрз в далёком холодном краю? Где же мой Алексей? Что с ним? Пропал, как в воду канул. Жив ли? Здоров ли? Может быть, попал в шайку бандитов? Такие безрадостные мысли не давали Марьяне покоя ни днём, ни ночью. Тоска и печаль наполняли её истомившееся сердце.
Марьяна вспомнила, что, прощаясь, он обещал прислать ей деньги. А тут ни денег, ни письма.
- Денег присылать, Алексей, не надо. Они тебе пригодятся. А вот письмо напиши. Напиши хоть два слова: жив ли, здоров ли, - с этой просьбой она простилась с сыном.
Бедная, измученная мать готова была сама написать письмо и даже отбить телеграмму. Но куда, по какому адресу? - она не знала.
О том, что пропал Марьянин сын, знала вся деревня - от мала до велика. И это ещё больше наполняло сердце матери гнетущей болью, печалью и скорбью. Она всё чаще стала вспоминать о своих грехах, молиться и каяться.
Её старались утешить соседи и все, кто с ней встречался на улице. Одни, вселяя надежду, советовали не переживать и не расстраиваться, уверяя в том, что сын опомнится и скоро напишет, а, может быть, и приедет домой. Они рассказывали, что были случаи в деревне, когда уехавшие в город дети всё же возвращались - кто-то в отпуск, кто-то и насовсем, попробовав "сладкой" городской жизни, но писем они почему-то не писали. Об этом Марьяна знала сама, но слушала внимательно, что скажут ей близкие люди. Утешала её и баба Аксинья. Эту скромную пожилую женщину, пережившую октябрьский переворот, бандитскую коллективизацию и страшную войну, уважали в деревне, и к её мудрому совету прислушивались все, и всем она старалась сказать доброе слово и помочь в трудную минуту.
- Время сейчас такое суетное, быстротечное, что нашим детям некогда вспомнить о нас, бедных родителях, - тихо, почти шёпотом, без спешки промолвила однажды умудрённая жизнью баба Аксинья, встретившись с Марьяной. - Ты, дорогая, страдаешь не одна. Вся земля наполнена страданиями и печалью. Все страдают вокруг нас. Каждый дом и каждый человек переполнены своим горем, своими страданиями, нами не ведомыми. Посмотри вокруг себя, на твоих соседей, и ты поймёшь, что не одинока в своей беде. Терпи и надейся на Божию помощь, и скоро ты почувствуешь облегчение. Советую тебе, Марьяна, обратиться к директору школы Николаеву. Он - добрый человек, старается всем помочь.
Марьяна, не долго думая, решила пойти к Николаеву. Был восьмой час вечера, и он в такое позднее время обычно бывал дома. Его бревенчатый дом, мало отличавшийся от других крестьянских хат, находился на краю деревни. Хата директора, как и многие в деревне, была крыта соломой, и внешне почти не выделялась среди других. Но всё же были некоторые отличия внутри. Во многих крестьянских хатах обычно одна просторная комната, где и печь, и у глухой стены широкий настил из толстых досок - крестьянская кровать. В переднем дальнем углу - стол и вокруг него лавки. Над столом вверху в самом почётном месте - божница с иконами. Хата же директора была разделена на две части, так что получались две небольшие комнаты - передняя и дальняя (она часто называется горницей). А передняя тоже была разделена только не глухой стеной, а дощатой перегородкой с дверным проёмом. Справа, в большей части передней комнаты находилась обычная русская печь, а в левой части в углу у окна стоял стол, покрытый цветистой клеёнкой. С дальней стороны стола слева у окна стояли стулья с высокими спинками. Божницы и икон не было. Вместо них в самом почётном месте на стене вверху над столом висел в большой, чёрной, застеклённой рамке портрет почитаемого тогда кумира, который, с лёгкой руки Маяковского, оставался живее всех живых, хотя, на самом деле, давно помер. По-видимому, директор, будучи партийным, тоже вольно или невольно поклонялся этому кумиру, искренне веря, что следуя партийным указаниям, можно приблизить светлое будущее и построить некий рай на земле не только для тех, кто носил красный билет в кармане, но и для простых честных тружеников. Поэтому предметом поклонения для директора был вовсе не Спаситель, как для многих тружеников-крестьян, а "вождь" мирового пролетариата.
В переднюю комнату хозяин дома вышел, как полагалось, в партийной форме: в тёмной, шерстяной гимнастёрке, опоясанной широким кожаным ремнём, застёгнутым пряжкой со звездой, брюках-глифе и в начищенных до блеска хромовых сапогах. На гимнастёрке выделялись два больших нагрудных прямоугольных кармана, и в левом, что поближе к сердцу, Николаев, как и положено, носил красный билет, который помог ему выбиться в люди - после окончания краткосрочных курсов партийного ликбеза его назначили директором семилетней школы, построенной ещё в тридцатые годы вязовскими мужиками. Поэтому он берёг свой билет и никогда с ним не расставался.
Поздоровавшись с Марьяной, назвав её по имени и отчеству, хозяин предложил ей сесть за стол, указав рукой на стул, стоявший у окна, а сам сел с другой стороны стола прямо под портретом.
- Чем могу помочь, Марьяна Алексеевна? - вежливо и спокойно спросил Николаев.
Марьяна, попав в непривычную обстановку, сначала несколько опешила и растерялась. Потом, собравшись с мыслями, едва удерживая слёзы, рассказала про Алексея, уехавшего на заработки и пропавшего. Николаеву была известна эта история, но он слушал со внимаем взволнованную женщину. Конечно же, директор хорошо знал всех учеников, которые учились в его школе-семилетке. И Алексей не составлял исключения. Он вспомнил, что учёба ему давалась с большим трудом, да и не блестел он ни прилежанием, ни поведением. Выслушав до конца печальный рассказ Марьяны, Николаев сказал:
- В наше время, не то что раньше, дети часто забывают своих родителей. И не только ваш сын. Вы, наверное, знаете, что Демьянова дочь уехала три года назад, а писем или каких-либо вестей от неё до сих пор нет. Такое сейчас время, такова сейчас наша жизнь. Надо ждать, Марьяна Алексеевна, и ваш сын обязательно каким-либо образом объявится. Советую обратится к председателю сельсовета. Ведь с его ведома приезжал вербовщик и агитировал.
Марьяна поблагодарила Николаева за утешение и добрый совет и решила пойти завтра же в сельсовет. Вытопив печь и управившись по хозяйству, она отправилась в путь. Сельсовет располагался в селе Высокое в восьми километрах от Вязово. В девять часов утра она была в сельсовете, но председателя Недорезова не оказалось на месте. Она узнала от местных жителей, что председатель обычно приходит в сельсовет только после обеда. Решила далеко не отходить, а вдруг он соизволит появиться раньше. Увидев скамейку здесь же рядом, в нескольких шагах от сельсовета, она подошла к ней и села лицом к его входу, чтобы видеть всех вошедших в этот казённый дом. Оттуда хорошо просматривался небольшой плакат, висевший на стене этого дома прямо над двумя окнами и проёмом между ними. Он был небрежно приколочен крупными гвоздями, которыми обычно прибивают подковы лошадям. Плакат был не типографский, а самодельный: на обратной, чистой стороне небольшого обойного куска прямоугольной формы фиолетовым чернилам крупными печатными буквами очень аккуратно было начертано: Слава КПСС. Под солнечными лучами все буквы изрядно выцвели, а внизу этих блёклых букв образовались фиолетовые подтёки. Загнутые гвозди тоже оставили свои следы в виде ниспадающих ржавых, рыжих полос, заострённых книзу. Марьяна, внимательно посмотрев на это произведение партийного творчества, не могла понять, почему его вывесили на самом видном месте. Она знала другие слова: Слава Богу! - и повторяла их по несколько раз в день, как и многие её односельчане, и эти поистине народные слова никто и никогда не вывешивал на общее обозрение. Смышлёная женщина сообразила, что этот плакат, изобретённый партийцами, призывает прославлять не Бога, а самих себя. "Что же они сделали доброго? За что же их прославлять? Чудеса и только! Придумать что-нибудь разумное, новое - у них них хватило ни ума, ни совести", - подумала Марьяна. Ещё раз посмотрев на непонятный плакат с подтёками, она тихо, еле слышно произнесла:
Этот партийный плакат плачет. "Слава КПСС" проливает слёзы.
А потом через некоторое время к ней пришли и другие мысли:
- Раз он плачет, то не поэтому ли его называют плакатом, ведь корни этих слов похожи?
Выцветающим буквам и расплывающимся подтёкам, смекалистая, сообразительная женщина нашла своё оригинальное объяснение:
- Сама природа противится тому, что Богу и человеку не угодно: яркое солнышко старается выжечь даже красиво написанные, но противоестественные и непонятные слова, а дождичек пытается их смыть.
Увиденное немного отвлекло Марьяну от грустных мыслей и, несколько позабавив, помогли ей скоротать время. Но Недорезов так и не появлялся. Он был пришлый человек - его прислали по партийной линии. И никто из крестьян не знал, откуда он приехал и чем раньше занимался и что он делает сейчас, сидя в сельсовете. Вскоре выяснилось, что этот "слуга" народа не имеет даже малейшего представления о деревенской жизни. Не умел он ни пахать, ни сеять, ни косить, но знал настоящую цену власти. А поселили его с семьёй в центре села в большом бревенчатом доме с шестью окнами. Когда-то этот дом принадлежал крепкому крестьянину Никитину, которого, объявив кулаком, расстреляли, а его многодетную семью сослали на Соловки. Никто от этого посланного сверху партийного властителя никогда не слышал добрых слов. Если кто-либо из крестьянин, не дай Бог, не выплатил во-время советские подати, которые для многих семей были просто не подъёмными, то из его животнообразных уст выливалась нецензурная брань подобно грязным помоям. При этом он становился внешне похожим на сорвавшуюся с цени лающую проголодавшуюся собаку, которую забыл покормить хозяин. Иногда в порыве нечеловеческой, звериной страсти он выхватывал револьвер из кобуры, спрятанной под засаленной, измятой, грязной кожанкой, и прикладывал к груди "провинившегося", чтобы таким варварским способом выбить из него наложенный непосильный оброк. И эта страшная картина, напоминавшая нападение хищника на свою беззащитную жертву, повторялась изо дня в день.
Никто из крестьян не любил его, и ему присвоили кличку Обрез. Об этом знала и Марьяна и не питала особых надежд на его помощь. В сельсовете Обрез появился после двух часов. Сначала к нему в кабинет зашли какие-то двое незнакомых. И просидели они там около часа. Потом зашла Марьяна. На её приветствие он не соизволил поздороваться, как это делают все нормальные люди, а только кивнул головой. Как будто у него кто-то вырвал язык, а если бы вырвал, то это было по его заслугам. Он не предложил ей сесть - одурманенный советской властью, "высокий" начальник не хотел знать и понять, что к людям следует относится по-человечески. Перекладывая на столе какие-то бумажки и кинув беглым взором на посетительницу, он сделал вид, что очень занят, и с большой неохотой стал слушать её и, не дав возможности высказаться до конца, в грубой форме не произнёс, а прокричал:
- Не моё дело разыскивать заблудшего сына!! Обращайтесь в милицию!!
Можно только удивляться, что этот чиновник, яркий представитель советской, безбожной власти, знает библейское словосочетание "заблудший сын". С трудом верилось, что он знал притчу о заблудшем сыне. Ведь на краткосрочных курсах партийного ликбеза забивали голову совершенно другим - так называемой теорией, которая правильная, потому что верная, и которая учит, как разделять и властвовать, а вовсе ни покаянию, ни состраданию и ни милосердию. Ему, как пришлому человеку, власть придержащему, не было никакого дела не только до бедной посетительницы, подавленной горем, но и до жителей всего сельсовета. По его опухшему лицу с красным носом и заплывшими глазами было видно, что советская власть не просто его испортила, а по своему поведению приблизила к тем благородным животным, которые называются бульдогами. Да и внешне он мало чем от них отличался. Ведь его власть не собачье ли дело? А что касается пропавшего Алексея, то не с его ли ведома и по его ли наводке в деревню Вязово заявлялся вербовщик, заманивший Алексея. Однако об этом он вспоминать и знать не хотел. Зачем ему эта лишняя головная боль.
Ещё больше угнетённая горем Марьяна вышла из казённой избы. Собравшись с последними силами, она тихо побрела домой, поливая горькими слезами пыльную дорогу. Плакала весь день. Плакала всю бессонную ночь. В её душе были тяжесть, смятение и беспросветный туман, неизвестность и неуверенность в завтрашнем дне. Расстроенная женщина после сельсовета долго думала, стоит ли идти в милицию, следуя совету Недорезова. Она, как и многие её знакомые знали, что милиция, как и сельсовет, живет по своим правилам и законам, а их служители и в то же время "защитники" прав граждан работают, в основном, для себя, а не для того, чтобы помогать людям и защищать их права. Все знали, что такие властители в погонах решают все проблемы простых людей на словах и на бумаге, а не на деле. До их скудного ума никогда не доходит простая истина: настоящая власть - это не власть над другими, а власть над собой. Многие люди боялись подобных властителей, и не напрасно: от них ждали только наказаний, не всегда справедливых. Всё это прекрасно понимала Марьяна. Но она всё-таки решила пойти в милицию, но не по совету Обреза, а по собственному убеждению - а вдруг помогут. Ведь где-то же должны быть добрые люди, которые в тесно сплочённых рядах власти не потеряли человеческого чувства совести и сострадания. И в её истомившемся сердце затеплилась хоть и слабая, но всё же надежда.
Встав, как обычно в пять часов утра, подоив корову и вытопив печь, Марьяна стала собираться в дорогу. Дорога была дальняя - двенадцать километров до районного центра Каменск, где находилась милиция. Отрезала несколько ломтиков хлеба, испечённого в собственной печи два дня назад, завернула их в чистый платочек и с этим небольшим узелком отправилась в путь. Пройдя соседнюю деревню, житное поле, сосновый лес и небольшой аэродром, Марьяна вышла на широкую улицу, ведущую в центр посёлка Каменск. Напротив сквера с памятником "вождю" всех народов она увидела большой деревянный дом с застеклённой верандой. Этот дом принадлежал до бандитской коллективизации одному благочестивому крестьянину, которого раскулачили и сослали куда-то на Север. На стене дома висела под стеклом в чёрной рамке вывеска с надписью "Каменское районное отделение милиции". Войдя в это отделение, Марьяна увидела сидевшего за невысокой дощатой стойкой приземистого человека в погонах и с пистолетом на ремне. Это был старшина милиции Дундуков, дежурный милиционер, мужчина лет сорока с округлившимся, одутловатым лицом и слегка отвисшим подбородком. Не дождавшись пока посетительница подойдёт ближе к стойке, человек в погонах, не поздоровавшись, как это принято при встрече людей, а очень строго, как его учили в милицейской школе, прокричал:
- Что вам, гражданка, нужно?!
Внешне этот человек был похож на натасканную собаку с большой мордой, которая выбегает из-под ворот и начинает громко лаять, дабы не пропустить чужака во двор хозяина.
Марьяна, побледнев от страха, ответила:
- Мне, товарищ начальник, ничего не нужно.
- А если вам, гражданка, ничего не нужно, то зачем пришли сюда?! - повысив голос, продолжал показывать свою служебную выучку и натаскивание Дундуков.
- Я хотела бы просить вас, чтобы посоветовали, как найти мне сына, - еле слышно промолвила Марьяна.
- Ваш сын что-то совершил, чтобы его разыскивать?
- Мой сын Алексей тихий, смирный ... Он ничего плохого никому не сделал, - со слезами на глазах ответила Марьяна. - Он уехал. Уже прошло полгода, а весточки от него нет.
Дундуков встал, поправил портупею, подтянул ремень с кобурой, надел шапку с кокардой и, вытянув вперёд широкую грудь, посмотрел на согбенную женщину свысока. У него не хватило ни совести, ни ума, ни знаний, чтобы посмотреть по-другому - вверх, чтобы увидеть, увидят ли его истинное лицо. Он об этом и подумать не мог, ведь его не воспитывали, чтобы отличать добро от зла, а натаскивали, как это делает хороший хозяин со своим четвероногим питомцем. Немного помедлив, он железным голосом отрубил:
- Вы говорите, что ваш сын ничего не совершил! А мы разыскиваем людей, совершивших преступления против человеческой личности!
Выпалив скороговоркой и без запинки эти "правильные", волшебные слова, старшина испытывал неземную радость и чувство глубокого удовлетворения от того, что он запомнил их и уверенно произнёс. При этом его каменное сердце ничуть не дрогнуло - оно оказалось непроницаемым, чтобы хоть как-то по-человечески откликнуться на горе бедной женщины.
Побледневшая женщина, совсем расстроенная, не знала, что сказать. Из её уст невольно вырвалось:
- Помогите!
Милиционер, насупившись, с нахмуренными бровями и надутыми щеками сел на своё прежнее место, снял шапку и положил её на стол рядом с истрёпанным и засаленным, как портянка, журналом. Уткнувшись лицом в этот журнал, как свинья в корыто, он сделал вид, что у него более важные дела, а тут его отвлекают всякие ходатаи с непонятными для него просьбами, и пришедшая гражданка только мешает ему, человеку в милицейской форме, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Увидев, что гражданка, тёмная и забитая в его представлении, не собирается уходить, он решил ей разъяснить:
- Когда ваш сын уезжал, он нас не спрашивал, надо ли ему ехать, а если ехать, то куда и зачем? Теперь, если он вам нужен, то ищите его сами!
- Спасибо, товарищ начальник, за совет! - утирая слёзы, ответила Марьяна и вышла на улицу, униженная и оскорблённая.
Если бы на месте этого милиционера в погонах был человек с добрым сердцем, то он наверняка помог бы ей найти сына, - подумала она. И тут у неё возникли сомнения. Она вспомнила, как в её молодости люди в погонах отнимали собранные после уборки урожая колоски у её односельчан, и некоторые из них за это "преступление" попадали в тюрьму и отсидели там по пять лет. Эта трудолюбивая женщина, как и многие другие люди, знала, что милиция разыскивает и ловит невольно оступившихся людей, а отъявленные бандиты и крупные воры гуляют на воле.
Она зашла в небольшой сквер, где росли высокие стройные тополя и раскидистая сирень, и выбрав затенённое место, села на зелёной, никем не примятой травке. Напротив, в центре сквера стоял большой бетонный памятник "вождю", покрашенный бледно-синей краской. На самом его верху, на голове вождя без головного убора суетились проворные воробьи. И вся макушка была покрыта тёмно-серым, бугристым слоем: воробьи, проявляя заботу о вожде, старательно делали своё дело - периодически пополняя этот естественный слой, дабы уберечь вождя всех народов от солнечного удара.
Как только Марьяна начала развязывать узелок с хлебом, воробьи тут же покинули насиженное и удобренное место и стали садится на травке вблизи неё. Она отщипнула несколько кусочков хлеба и бросила им, и они, продолжая суетится, и в знак благодарности ещё громче стали петь свою многоголосую воробьиную песню. Хлеб она никогда не выкидывала и не бросала птицам, считая, что они сами найдут себе корм. Так поступали и поступают все благочестивые люди. Добывая его своими мозолистыми руками, они знают истинную цену хлебу насущному: хлеб - всему основа; кто хлеб носит, тот есть не просит. И только сегодня она сделала исключение - ей показалось, что эти Божьи твари больше сочувствуют человеку, чем некоторые люди с непроницаемым, каменным сердцем.
Сквозь зелёные ветви сирени и верхушки тополей проглядывалось голубое небо, покрытое редкими кучевыми облаками. Однако с западной стороны, совсем издалека, почти от самого горизонта надвигалась тёмная свинцовая туча. Увидев эту дождевую тучу, Марьяна стала поторапливаться, чтобы до начала дождя успеть вернутся домой. Она быстро встала, и проворные воробьи тут же вспорхнули и устремились на прежнее место, дабы и дальше выполнять свою архиважную работу. По дороге её нагнал пустой грузовик, но водитель не остановил машину, чтобы её подвезти, а оставил за собой густой шлейф пыли, который долго повисал над пыльной, песчаной дорогой. Она не обиделась на незнакомого водителя, считая, что он тоже человек, и ему также, по-видимому, хотелось поскорее, до дождя добраться домой. Погружённая в свои навязчивые, печальные мысли, она не заметила как преодолела дальнюю дорогу. И первые капли летнего дождя настигли её, когда она приближалась к своей хате.
Последняя надежда на добрых людей не оправдалась. Кругом бессердечные, безразличные и равнодушные люди. Везде чужие люди. Никто не хочет знать о её беде. Никто не хочет помочь. Какая печаль! Какая тоска! Какое горе! Как же мне найти родного сына?! Марьяна днём и ночью думала об этом. Она готова была занять денег у соседей, чтобы купить билет и поехать к сыну. Готова была бросить своё небогатое хозяйство: корову, кур и поросёнка, - попросить соседей, чтобы они за ними приглядели, и ехать. Ехать, хоть завтра! Но куда ехать? И эта неопределённость ещё больше тревожила бедную женщину и усиливало её страдания.
Придя домой, Марьяна зажгла свечку перед иконой Спасителя и стала усердно молится. Молитвенника у неё не было. Во время войны пропали не только молитвенник и Евангелие, но и почти всё, что оставалась дома и что можно было унести. Тогда всех жителей деревни, якобы ради спасения жизни, превратили в беженцев, а на самом деле выгоняли из родных хат и грабили все, кому не лень - и якобы партизаны, и свои, и чужие. "Отче наш ..." и другие молитвы она выучила наизусть, и помогла ей в этом её покойная мать, умершая, не дожив и пятидесяти лет. Она много раз повторяла:
- Господи, помилуй! Господи, помилуй и помоги найти мне сына!
После усердной молитвы Марьяна почувствовала на сердце какое-то облегчение. Как будто тяжёлое бремя свалилось с её души.
Каждый день, примерно в двенадцать часов дня она выглядывала из окна, а иногда выходила на улицу, чтобы узнать у почтальона Михаила, разносившего почту, есть ли весть от сына. Письма от своих родных и близких с нетерпением ждут все всегда и везде, особенно в деревне, где в каждой семье рады любой весточке. Но у Марьяны был особый случай, и добродушный почтальон, зная об этом, пытался, как мог, утешить её, отвечая по-разному на её один и тот же вопрос. То серьёзно скажет: надо ждать - письма сейчас идут подолгу, особенно с Севера; то с улыбкой почти пропоёт: письма все и всегда ждут; то произнесет: письма ждут не только матери от сыновей, но и сыновья от матерей; а однажды, шутя, сказал, что письма нету - читай газету, хотя наверно забыл о том, что она не выписывала газет - не хватало денег. Все эти шутливые слова Михаила, хоть ненадолго, но успокаивали и утешали Марьяну. Однажды он рассказал случай, как в соседней деревне Кобылино уехал на заработки старший сын Матвеевых и только через год соизволил написать письмо. Но это совсем не утешало её.
Бедной женщине казалось, что она никогда так сильно не переживала, даже во время войны, когда ждала мужа из фронта. Тогда почти в каждой семье ждали мужей и сыновей. Все надеялись, что война кончится и они вернутся домой. Однако многие так и не дождались, получив печальные вести: "погиб на фронте" либо "пропал без вести" - слова без определённости. Но несмотря на такие безрадостные новости, во многих семьях продолжали ждать и во время войны, и после войны. Марьяна же своего мужа дождалась - он вернулся из фронта в сорок третьем, но тяжело раненый в грудь. И эта встреча была великой радостью для всей их семьи. Но болезненная рана гноилась и никак не заживала, все больше и больше расползаясь по всей груди. Нестерпимые боли его сильно беспокоили и днём, и ночью, не давая заснуть. Поправится и выздороветь он так и не смог: умер в муках и страданиях ранней весной, когда всё начинало оживать. Эта тяжёлая утрата и горе принесли Марьяне и её малолетним детям немало душевных страданий ... Со временем эта душевная боль улеглась. Но теперь, спустя почти двадцать лет, ей казалось, что она ещё больше переживает за своего единственного сына, которого она очень любила и любит, и каждый день молится за него.
Время для этой исстрадавшейся женщины замедлилось. Каждая минута длилась будто день. И чтобы не делала, она с нетерпением ждала двенадцати часов, чтобы увидеть почтальона, разносившего почту. И каждый раз надеялась, что он принесёт для неё добрую весть. И вот в один прекрасный день, на Троицу, она пошла в лес, чтобы наломать кленовых ветвей для украшения окон своей хаты. В этот день по старой доброй традиции окна, выходящие на улицу, обрамляли кленовыми ветками, чтобы сделать их по-праздничному нарядными. Придя домой и развесив кленовые ветки, цепляя их с внешней стороны наличников, она зашла в хату. Вдруг раздался стук в калитку. Это был необычно громкий стук.
- Кто там!! - громко прокричала Марьяна и, выглянув в окно, увидела почтальона.
Ещё не было двенадцати, и она не ждала почтальона так рано. По-видимому, он поехал на почту пораньше, чтобы побыстрее разнести письма и газеты и успеть к праздничному столу домой.
- Отворите скорей - почтальон у дверей!! - с радостью и восторгом произнёс Михаил.
Взволнованная, но радостная Марьяна пулей вылетела из хаты. И вот она уже в руках своих держит долгожданное письмо. На конверте знакомый почерк. На нём написанные рукой сына слова: "Смоленская обл., Каменский р-н, д. Вязово, Кургановой М.А.". Наконец-то дождалась доброй весточки. Слава Богу! Он жив! Она торопливо раскрывает конверт и замиранием сердца начинает читать:
- Здраствуй, многоувожаемая мама!
В первых строках моего письма спешу саобщить, что я жив и здаров, чего и тебе жалаю ...
Читала она очень медленно, почти по буквам, запинаясь и затаив дыхание. Она с трудом могла понять не совсем разборчивый почерк сына. И для неё было интересно каждое слово. И на её глазах навернулись слёзы утешения, слёзы радости. Она не замечала, что в прочитанных строках было допущено несколько ошибок. Да и могла ли она их увидеть: её учёба закончилась, едва начавшись. Как только она научилась читать, писать и освоила правила сложения и вычитания, её родители решили, что такой грамоты для неё достаточно. И для них важнее было, чтобы их подрастающая дочь помогала работать в поле и по хозяйству дома. Считалось, что чтение книг да и грамота только отвлекает людей от более благородного дела - растить хлеб насущный и собирать урожай, а для этого достаточно опыта, который передавался от поколения к поколению. И так в деревне было всегда, из веку в век. Всякий крестьянин знал: кто любит землю, тот не будет ходить с сумой, тот будет застрахован от нищеты и голода. Эту благородную истину познала позднее повзрослевшая Марьяна. Но в те детские годы ей очень хотелось учиться и учёба ей нравилась. Она с большой охотой ходила в школу. И её учительница считала её способной и говорила об этом родителям. Но воля родителей был для неё была законом, и её школьная наука закончилась после второго класса.
Её сын Алексей пошёл гораздо дальше матери - закончил шесть классов. Пошёл в седьмой. В конце сентября в классе писали диктант, и Алексей, допустив восемь ошибок, получил двойку. По математике на контрольной он не смог решить задачу - опять двойка. Эти неудачи отбили охоту у него ходить в школу и учиться. Он стал пропускать занятия и потом, спустя некоторое время, признался матери: наука - это не моё дело, буду помогать тебе дома по хозяйству. Мать пыталась, как могла, убедить Алексея, что сейчас без учёбы, без образования трудно прожить. Многие сейчас учатся и выходят в люди. На уговоры матери он ответил, что ему легче научиться пахать, сеять и косить, чем усвоить, в чём различие между прилагательным и существительным. Он уверял мать, что ему интереснее ходить за плугом, чем думать, как определить расстояние между двумя сёлами, если известны скорость и время движения путника. С таким объяснением мать не могла согласиться. Она долго уговаривала его со слезами не бросать школу и продолжать учиться. Но это не помогло. Алексей охотно работал в поле и дома, что несколько успокаивало его мать, и она стала свыкаться с мыслью: не всем же быть слишком грамотными - кому то же нужно пахать, сеять и растить хлеб, а для этого разве нужна большая наука.
В ту осень, когда Алексей решил распроститься со школой, все основные полевые работы были выполнены. Оставалось только собрать картошку. Алексей помог матери выкопать картошку, и её уборку удалось закончить раньше других. Мать была очень рада, что он с охотой убирал картофель, и стала снова слёзно его просить не бросать школу. Но и на этот раз он не внял её просьбе. И было это давно - более семи лет назад. Но время пролетело незаметно ...
А сегодня в руках Марьяны письмо любимого сына. Она продолжала медленно читать, пытаясь вникнуть в каждое слово, написанное корявым почерком. И для неё было не столь важно, что письмо небрежно написано и что слова не выведены красивыми буквами. Важно было другое - это письмо от родного сына. Она была счастлива, и слёзы радости и умиления не исчезали с её глаз.
Увлечённая чтением письма Марьяна не заметила, как почтальон сел на велосипед и отъехал. Увидев его вдали, она с восторгом крикнула ему вслед:
- Спасибо, Михаил, за добрую весть!
Потом она зашла в хату, села на лавку у окна и, положив письмо на подоконник, продолжала читать:
- Устроелся на работу. Правда, не сразу. Вербовщика, каторый обещал хорошую работу, здесь никто не видывал и не знал. Пришлося находить работу самому. Два месяца меня нигде не брали на работу. И мне показалось, что я здесь никаму не нужен. Оказался чужым в чужом краю ...
Дальше он писал, что собирался вернуться дамой, но денег на дорогу не хватало ... Но всё же земля не без добрых людей. Его приютили хорошие люди - они взяли к себе в комнату в общежитии, хотя и без него было там тесно. Сначала спал на матрасе, не раздеваясь, прямо на полу. Питался, как придётся. Поначалу спасало сало, которое он взял из дома и которое не хотел брать с собой ... Через два месяца его всё же взяли на работу сучкорубом на лесоповал. Ему выдали топор, который оказался настолько тупым, что им с большим трудном удавалось обрубать сучки с поваленных деревьев. Таким топором, похожим на колун, колоть бы дрова, а не рубить. Эта работа особенно сначала была до изнеможения изнурительной и тяжёлой. В первый же день на натруженных руках появились мозоли, которые долго не заживали. Утром болели суставы и с трудом едва сгибались и раздвигались пальцы. Потом постепенно стал втягиваться в тяжёлую работу. Сначала он не мог выполнить месячную норму заготовок, и, ему, как отстающему работнику, мало платили, и на еду в столовой всё же хватало. Не каждый день ходил в столовую на ужин и завтрак. В столовой изо дня в день одно и тоже - жиденькие щи из квашеной капусты и жареные котлеты, которые, хоть и считались мясными, но мясом и не пахли. Спасал чёрный хлеб. Было очень трудно. Таких трудностей не испытывал даже на службе в армии. И он думал, что не сможет освоить свою работу сучкоруба и, заработав денег на дорогу, обязательно приедет домой. Поэтому не писал письма, чтобы не расстраивать свою мать. Но всё же постепенно он втянулся в работу.
В конце письма Алексей написал, что ему дали место в том же общежитии-бараке, где сначала поселился, и выдали постельное бельё. И он решил поработать до весны и затем вернуться домой. Прошедшая зима в тех северных краях была непривычно суровой. Общежитие оказалось очень холодным. В сильные морозы ложился спать, не снимая верхней одежды. Выпал глубокий снег. В феврале часто заметало дорогу, что ни проехать, ни пройти. Таких трескучих морозов и пурги в его родной деревне никогда не было. А весной, когда становится тепло и всё зеленеет, другая напасть - комары и мошки ...
В последних строках письма Марьяна прочитала:
- Очень скучаю по дому, но прыехать в ближайшее время нет вазможностей.
Дочитав до конца письмо и аккуратно вложив в конверт, она сунула его за икону Спасителя. В таком почётном месте хранились все "ценные" бумаги: квитанции об уплате налогов и страховки, облигации.
Затем Марьяна зажгла свечку перед иконой, перекрестилась и со слезами промолвила:
- Слава тебе Господи! Всё хорошо! Алексей жив и здоров, устроился на работу. Возможно, в конце лета либо осенью приедет домой.
Сердце её наполнилось благодарной радостью:
- Господи! Как ты милостив! Ты не забыл меня! Ты не оставил меня! Как же мне благодарить Тебя!
Радостная Марьяна вышла во двор. Светило яркое летнее солнце. В самом зените голубого неба неподвижно повисли небольшие пушистые облака с серебристым отливом. Со всех сторон доносилось многоголосое пение птиц. Казалось, что вместе с Марьяной радуется и сама природа.
Viperson
Док. 659554
Перв. публик.: 15.03.13
Последн. ред.: 25.03.13
Число обращений: 0
Карпенков Степан Харланович
|
