С. А. Андреевск╕й. Литературные очерки.(3-е дополненное издан╕е "Литературныхъ чтен╕й"). С.-Петербургъ. Типограф╕я А. E. Колпинскаго. Конная улица, домъ No 35. 1902. OCR Бычков М. Н.
I.
Мн? довелось быть всего на двухъ представлен╕яхъ московской труппы въ Петербург?. Я вид?лъ пьесы Чехова "Дядя Ваня" и "Три сестры". Впечатл?н╕е было неожиданное и сильное, какъ будто я вдругъ проснулся черезъ сто л?тъ посл? всего, ран?е вид?ннаго мною на сцен?, и нашелъ театръ вполн? преобразованнымъ, согласно давнишнимъ, безотчетнымъ требован╕ямъ моего вкуса. Я встр?тилъ простоту и гармон╕ю, т. е. то, что было всегда чуждо моимъ понят╕ямъ о театр?. И д?йствительно,-- в?дь все фальшивое и р?зкое всегда называется въ общежит╕и "театральнымъ".
Быть можетъ, такому впечатл?н╕ю сод?йствовали пьесы Чехова, съ ихъ простымъ содержан╕емъ безъ яркихъ фигуръ, безъ интриги. Въ нихъ н?тъ драмы ни въ смысл? напряженнаго д?йств╕я, ни въ смысл? назр?вающей и неизб?жной катастрофы. Выстр?лы въ конц?,-- вотъ ихъ единственная дань старой манер?. По правд? сказать, эти выстр?лы едва ли и нужны. Дядя Ваня, вм?сто стр?лян╕я въ профессора, могъ бы съ такимъ же усп?хомъ просто-напросто приколотить его. Въ "Трехъ сестрахъ" бретеръ Соленый убиваетъ барона Тузенбаха,-- но в?дь бретеръ можетъ убить кого угодно. Въ "Чайк?" до посл?дней секунды нельзя предвид?ть, кто застр?лится: Нина Зар?чная или Треплевъ. Словомъ, единственный драматическ╕й элементъ въ пьесахъ Чехова, это -- царящая въ нихъ тоска жизни.. И въ этомъ отношен╕и его драмы нич?мъ не отличаются отъ его разсказовъ. Чеховск╕я пьесы вообще правильн?е было бы назвать разсказами въ сценахъ. Въ нихъ какъ и въ пов?стяхъ Чехова, повседневная психолог╕я и поэз╕я жизни явно окрашены медико-элегическими мотивами. Медикъ по образован╕ю, Чеховъ поэтъ неизм?нно терзается мыслью о зависимости души отъ т?ла и о безсл?дности нашего существован╕я. Т?ми же вопросами мучился и Тургеневъ. У Чехова есть и другая сродная черта съ Тургеневымъ. Онъ обладаетъ несомн?ннымъ даромъ схватывать особенности самыхъ разнообразныхъ челов?ческихъ фигуръ и придавать каждой изъ нихъ опред?ленный обликъ. Вс? его д?йствующ╕я лица, хотя бы едва нам?ченныя, представляютъ живыя челов?ческ╕я разновидности. И вотъ эта-то способность Чехова возбуждаетъ интересъ ко вс?мъ его произведен╕ямъ, хотя бы въ нихъ почти не было никакой завязки.
Съ пьесами Чехова московская труппа сд?лала истинныя чудеса. Можно сказать, что Чеховъ написалъ только ихъ либретто, а художественное товарищество артистовъ создало для нихъ музыку; авторъ далъ одн? т?лесныя оболочки, а труппа "вдохнула въ нихъ дыхан╕е жизни". Прочтите пьесы и зат?мъ посмотрите на ихъ исполнен╕е,-- вы увидите, какое громадное творчество проявили актеры. Вы почувствуете, что вс? мелочи обсуждались сообща, что это была работа согласнаго хора, что исполнители разгадали автора вполн?, что они воскресили вс?хъ д?йствующихъ лицъ, придали имъ опред?ленные образы, усвоили каждому изъ нихъ соотв?тствующ╕е манеры, походку, говоръ, и что зат?мъ уже каждый почувствовалъ себя въ своей роли, какъ бы рожденный въ ней.
Въ вид? упрека трупп? н?которые говорили, что если во второй разъ посмотришь ту же пьесу въ исполнен╕и московскихъ артистовъ, то уб?дишься, до какой степени все придумано и заучено,-- все повторяется одинаково, ╕оту въ ╕оту, и добавляли:-- "Какое же тутъ вдохновен╕е? Какая же это игра?"
Публика постоянно см?шиваетъ вдохновен╕е съ импровизац╕ей, тогда какъ понят╕я эти не только не сходны, но почти противоположны. Импровизац╕я въ искусств? большею частью -- пустая шумиха. Ничто прекрасное и совершенное не создается сразу. Вдохновен╕емъ называется лишь такое возбужденное состоян╕е художника, когда
онъ увлекается изв?стною ц?лью, и когда вс? его творческ╕я силы напряжены для ея достижен╕я. Но пока ц?ль достигается, предстоитъ еще громадный трудъ. Вс?мъ изв?стны перечеркнутые безчисленное множество разъ черновики Пушкинскихъ и Лермонтовскихъ стиховъ. А между т?мъ въ посл?дней отд?лк? стихи эти кажутся легкими, какъ воздухъ, и естественными, какъ самое простое выражен╕е мыслей. Съ такимъ же трудомъ доставалась Л. Толстому его подкупающая "простота" и съ еще большими мучен╕ями Флобэру -- его безупречная проза. Каждому художнику приходится нескончаемо перед?лывать форму, пока онъ не найдетъ то единственное выражен╕е, которое воплощаетъ его мысль и чувство. Но если это выражен╕е есть единственное нич?мъ другимъ незам?нимое, то, значитъ, уже и никакихъ вар╕антовъ быть не можетъ. Та же работа происходитъ и у актера. Онъ ищетъ, обдумываетъ, м?няетъ интонац╕ю, мимику, жесты, движен╕я,-- и, наконецъ, находитъ все въ совокупности, до посл?дней точки. И ужъ тогда: кончено. Тогда уже онъ будетъ каждый разъ входить въ найденную и созданную имъ форму, какъ въ свою природную оболочку. Онъ уже никогда не будетъ въ этой форм? ни холоденъ, ни механиченъ, потому что онъ согр?лъ ее для себя т?мъ вдохновен╕емъ, которое привело его къ ней. И, повторяясь до мелочей, онъ все-таки будетъ жить на сцен? заново каждый разъ. Его слезы, улыбки и восклицан╕я будутъ все-таки каждый разъ теплыми, св?жими и сердечными.
II.
Обстановочная сторона пьесъ, даваемыхъ московской труппой, доставляетъ истинную отраду каждому, кто понимаетъ искусство. Просторная перспектива жилого пом?щен╕я, обил╕е мелкихъ вещей повседневнаго обихода и строгая индивидуализац╕я ихъ для даннаго сюжета, ст?ны безъ кулисъ, съ уютно приставленною къ нимъ мебелью, внутренн╕я л?стницы, дверь въ с?ни, сквозь которую видна верхняя площадка съ в?шалкой, бой часовъ, топка печи съ воемъ в?тра, вс? эти "мелочи" жизни подвергались большому вышучиван╕ю въ печати. Называли это чрезм?рной "реализац╕ей искусства", укоряли московскихъ артистовъ въ подражан╕и мейнингенцамъ. Однако же художественная сила и св?жесть новаго пр╕ема д?лали свое д?ло: зрители поддавались обаян╕ю иллюз╕и. Конечно, мейнингенцы сыграли свою роль въ этомъ прогресс? театра. Но они сд?лали, такъ сказать, лишь одну формальную, чисто-вн?шнюю революц╕ю. Они слишкомъ ударились въ обстановку. На ихъ драматическ╕я представлен╕я публика шла просто, какъ въ панораму. Мейнингенцы давали богат?йш╕я картины тронныхъ залъ, горныхъ пейзажей съ туманомъ, грозою и восходами солнца, изображали возведен╕е рабочими кр?постныхъ ст?нъ, давали подлинные снимки среднев?ковыхъ облачен╕й и предметовъ домашняго обихода,-- словомъ, давали столько для глаза, что содержан╕е пьесъ уже теряло значен╕е, и люди, не знавш╕е ни одного слова по-н?мецки, съ большимъ удовольств╕емъ пос?щали ихъ спектакли.
Ничего подобнаго н?тъ у московской труппы. Не знающ╕й по-русски не получитъ отъ нея никакого интереснаго зр?лища. Онъ увидитъ лишь самыя будничныя картины и не встр?титъ никакой эффектной перем?ны декорац╕й. Но тотъ, кто понимаетъ жизнь д?йствующихъ лицъ, испытываетъ громадн?йшее облегчен╕е въ воспринят╕и ихъ жизни, благодаря этой, какъ о ней говорятъ,-- "реалистической", а въ сущности необходимой, правдивой и художественной подготовк? зр?лища.
Усп?хъ московскихъ гостей въ С.-Петербург? былъ выдающ╕йся и даже, какъ принято выражаться въ газетахъ,-- прямо "сенсац╕онный". Особенно понравились "Три сестры". Он? возбудили такой шумъ, что критика сочла долгомъ понизить восторгъ публики и стала доказывать, что пьеса Чехова -- вещь посредственная. Вооружились и публицисты. По ихъ мн?н╕ю, Чеховъ оклеветалъ провинц╕ю. Нельзя пов?рить, чтобы тамъ существовала такая пустая и безотрадная жизнь. Въ нашей провинц╕и есть множество бодрыхъ тружениковъ и т. д., и т. д.
Однако же и критики, и публицисты едва ли справедливо отнеслись къ этому произведен╕ю. Лучш╕е критики пьесы -- актеры, потому что только они одни настоящимъ образомъ истолковываютъ автора передъ судомъ общества. Они одни вс?мъ своимъ существомъ воспринимаютъ изъ пьесы все, что въ ней есть живого, и даютъ почувствовать это живое публик?. Допустимъ, что ц?лая половина прелести создана актерами, но зато другая, первая половина принадлежитъ автору. Тогда мы помиримся на вывод?, что передъ нами -- чудесный продуктъ сотрудничества между писателемъ и труппой. Такъ или иначе, но получилось н?что живое и прекрасное. Нужно ли говорить, что Чеховъ не им?лъ ни мал?йшаго нам?рен╕я съ какой бы то ни было точки зр?н╕я чернить наши захолустья? Если въ пьес? им?ется унылый прип?въ: "въ Москву! въ Москву!", то в?дь, кажется, ясно, что это не бол?е, какъ общечелов?ческ╕й порывъ молодыхъ существован╕й куда-то вдаль, гд? насъ н?тъ. Въ д?йствительности же, пьеса даетъ намъ только грустную поэтическую пов?сть ц?лой семьи. Гд?-то въ прошломъ рисуются передъ нами родители: гостепр╕имный генералъ и его милая жена. Осталось молодое покол?н╕е: три сестры и братъ. Старшая сестра -- Ольга, отказавшись отъ личнаго счастья, стала во глав? дома; средняя -- Маша -- порывистая, страстная -- замужемъ за учителемъ, а младшая -- Ирина -- ц?ломудренная идеалистка. Ихъ братъ Андрей предназначалъ было себя къ ученой карьер?, но влюбился въ пустую м?щаночку, женился и ос?лъ въ провинц╕и. Вс? эти люди живутъ однимъ домомъ. Вы видите ихъ гостей и знакомыхъ. Вся ихъ жизнь передъ вами наружу. Два добродушныхъ офицерика привязаны къ этому семейству. Старый докторъ, когда-то обожавш╕й покойную мать, особенно н?жно любитъ младшую сестру -- Ирину. За тою же сестрою ухаживаютъ благородный, глубокомысленный поручикъ Тузенбахъ и глупый, злобный дуэлистъ штабсъ-капитанъ Соленый. У сестры Маши завязывается романъ съ батарейнымъ командиромъ Вершининымъ, несчастнымъ въ своей семейной жизни. Братъ Андрей окончательно подпадаетъ подъ власть своей жены, которая надуваетъ его съ предс?дателемъ управы, а онъ возитъ по саду своего сына въ колясочк?.
Все это развязывается т?мъ, что батарею переводятъ въ другой городъ, и домъ пуст?етъ, а въ то же время Соленый убиваетъ на дуэли Тузенбаха. Романъ Маши съ Вершининымъ разрывается. Она чуть съ ума не сходитъ. Мужъ догадывается и прощаетъ. И подъ музыку удаляющейся батареи, три сестры остаются одинокими.
И вотъ вамъ жизнь ц?лаго покол?н╕я. Пов?сть Тургенева въ картинахъ,-- грустная, поэтическая правда въ лицахъ,-- и ничего бол?е.
Еще скор?е напоминаетъ тургеневскую пов?сть "Дядя Ваня". Докторъ Астровъ и Елена Андреевна даже почти срисованы съ Базарова и Одинцовой. Зато профессоръ, подростокъ Соня и самъ дядя Ваня -- вполн? новыя фигуры. И зд?сь, какъ и въ "Трехъ сестрахъ" романическ╕й эпизодъ, всколебавш╕й было деревенскую тишь, оставляетъ посл? себя, въ конц? пьесы, безнадежную пустоту...
III.
Теперь скажу о главномъ,-- о томъ исполнен╕и этихъ двухъ пьесъ, которое сразу дало мн? почувствовать самую коренную реформу театра. Прежде всего, конечно, меня порадовала непривычно живая и правдивая обстановка сцены. Почти вс? условности такъ называемыхъ "декорац╕й" были устранены или сглажены. Говоръ вс?хъ д?йствующихъ лицъ былъ настолько простъ, что въ первую минуту мн? показалось, что это лишь хорошо сп?вш╕еся любители, еще не зараженные актерскимъ жаргономъ. Очень скоро я уже забылъ думать, что это любители, и сталъ вид?ть въ нихъ просто людей, "какъ вы, да я, какъ ц?лый св?тъ". А зат?мъ я настолько заинтересовался ихъ жизнью, что театра предо мною уже не было... я забылъ о своемъ кресл? "зрителя", и мн? представилось, что я сижу у себя дома за хорошей книгой и вижу вооч╕ю, въ своемъ воображен╕и, все, о чемъ пов?стнуетъ художникъ. Вокругъ меня тишина, какъ въ уединенномъ кабинет?. Никто не м?шаетъ. Я убаюканъ созерцан╕емъ,-- исчезла рампа, н?тъ апплодисментовъ, н?тъ никакого угожден╕я вкусамъ толпы со стороны сцены, н?тъ этого округленнаго рта, зычной р?чи и марширокки, которые отличаютъ актера отъ вс?хъ прочихъ смертныхъ, какъ военный мундиръ отличаетъ офицера въ толп?, все развивается непритязательно, какъ въ жизни, и, главное, никто изъ артистовъ не желаетъ отличиться передо мною настолько, чтобъ я забылъ объ остальныхъ. Вс? одинаково мн? интересны. Одна фигура крупн?е, друг╕я мельче, но уже такъ ихъ поставила жизнь; зато вс? желанны, вс? необходимы.
Какъ же не сказать, что это не только реформа, но даже революц╕я въ театральномъ д?л??
В?дь сцена всегда была поприщемъ для состязан╕я въ слав?. Рекламы, клака, интриги, заискиван╕е у рецензентовъ -- все для этого пускается въ ходъ. Услыхавъ изъ залы первые хлопки, актеръ уже пьян?етъ отъ нихъ и впосл?дств╕и теряетъ всякое настроен╕е, если не получаетъ апплодисментовъ. Достигнувъ изв?стнаго почета, достаточно нашум?въ своею персоною, актеръ уже привыкаетъ къ тому, что его неизм?нно встр?чаютъ и провожаютъ рукоплескан╕ями. Этотъ привычный трескъ въ зал? д?лается для него пульсомъ его славы. Самая же сценическая слава им?етъ своимъ пред?ломъ -- для иныхъ -- попасть въ "премьеры" или "премьерши", а для другихъ -- получить всем╕рную изв?стность, какъ Росси, Сальвини, Сарра Бернаръ, Дузе.
Давно уже все это казалось мн? фальшивымъ, ходульнымъ и несоотв?тствующимъ задачамъ театра. Несообразно, чтобы отд?льное лицо подавляло собою вс?хъ въ такомъ д?л?, которое можетъ быть прекраснымъ только при общемъ усп?х?. Кром? того, каждая индивидуальность, ч?мъ она ярче, сильн?е и содержательн?е, т?мъ бол?е она въ конц? концовъ останется сама собою, и ч?мъ выше она взберется, т?мъ бол?е она ко всему, къ чему бы ни прикоснулась, приложитъ свое собственное клеймо, тогда какъ на сцен? необходимо именно отрекаться отъ себя... Да, сцена есть прежде всего отречен╕е отъ своей личности, и только тотъ, кто на это способенъ, сум?етъ послужить общему наслажден╕ю. А вы хотите наполнить м╕ръ своимъ именемъ! Сум?йте создать всем╕рно-изв?стную труппу,-- вотъ это будетъ несомн?нно великая заслуга передъ искусствомъ.
Чтобы не повторять общихъ м?стъ и чтобы наглядн?е пояснить мою мысль, возвращусь къ апплодисментамъ. Московская труппа не выв?шивала никакихъ обращен╕й къ публик? насчетъ нежелательности апплодисментовъ во время д?йств╕й, но это какимъ-то тайнымъ чудомъ случилось само собою. Въ самыхъ превосходныхъ м?стахъ пьесы театръ безмолвствовалъ, и только когда опускали занав?съ, когда все вид?нное исчезало,-- публика вспоминала, что она въ театр?, и награждала всю труппу сильными, горячими, единодушными рукоплескан╕ями, и вся труппа, какъ одинъ челов?къ, выходила на вызовы.
Вотъ это и есть громадная поб?да, достигнутая мирной революц╕ей. Д?йствительно, то, что всегда считалось приманкою для актера, на представлен╕яхъ московской труппы вдругъ получило прямо противоположное значен╕е. Зрители были настолько околдованы, что забыли о своихъ рукахъ... Разв? это не есть полн?йшее доказательство иллюз╕и?.. Разв?, если вы видите въ жизни челов?ка, терзающаго ваше сердце своимъ горемъ, или прелестную женщину, каждое слово, каждое движен╕е которой вамъ нравится и увлекаетъ васъ,-- разв? вы имъ апплодируете?! В?дь если я апплодирую, значитъ я говорю актеру: "Молодецъ! отлично подд?лалъ! постарался!.." Но уже тотъ фактъ, что я объ этомъ помню, что я ни на минуту не забылся, разв? онъ не уб╕йственъ для актера, для художника?!.. Разв? онъ не оскорбителенъ!
Внимательное молчан╕е залы облагораживаетъ вс?хъ д?ятелей труппы. Эта чуткая тишина для каждаго изъ нихъ драгоц?нна. Каждый изъ нихъ сознаетъ себя одинаково важнымъ для общаго усп?ха. Никто не чувствуетъ себя затертымъ, приниженнымъ, снующимъ по сцен? только ради того, чтобы публика кое-какъ провела время, пока та или другая "знаменитость" отдыхаетъ въ своей уборной. Никто не дорожитъ эффектными "уходами" со сцены, съ непрем?ннымъ трескомъ въ зал? всл?дъ за посл?дней фразой его роли. Никому и ни за что не апплодируютъ,-- какая свобода для художественнаго исполнен╕я! Является даже страхъ у актера, какъ бы кто не счелъ его жизнь на сцен? -- за игру, какъ бы кто не хлопнулъ и не осрамилъ его передъ товарищами... Въ "Дяд? Ван?" у Станиславскаго есть великол?пный монологъ, когда онъ, показывая планы Елен? Андреевн?, говоритъ о своей любви къ л?самъ. Станиславск╕й исполняетъ эту тираду съ такимъ жаромъ, съ такимъ поэтическимъ краснор?ч╕емъ, что если бы онъ билъ на апплодисменты, онъ, конечно, получилъ бы, как╕е угодно громы одобрен╕я. Но онъ съ большимъ мастерствомъ, электризуя въ наивысшемъ момент? этого монолога весь залъ, зат?мъ понемногу, чуть зам?тно, спускается отъ невольнаго па?оса къ самой обыденной р?чи и такимъ образомъ снова вводитъ д?йств╕е въ его житейскую простоту. Не скрою,-- я было испугался, что, пожалуй, Станиславскому заапп╕одируютъ, но зат?мъ былъ чрезвычайно благодаренъ артисту, когда онъ сум?лъ упразднить эту "овац╕ю". В?дь и въ жизни бываютъ случаи, когда челов?къ говоритъ о самомъ дорогомъ для него вопрос? съ необычайнымъ жаромъ и невольною красотою р?чи -- и, однако же, находясь съ нимъ съ глазу на глазъ, вы никогда не подумаете ему рукоплескать...
Не ясно ли, что, при такомъ пониман╕и искусства, апплодисментъ во время д?йств╕я является обидою.
Итакъ, революц╕я московской художественной труппы освободила актера отъ рабства передъ рукоплескан╕ями. Но она сд?лала больше: она освободила его и отъ рабства передъ рецензентами. Исполнители для вс?хъ ролей такъ выбраны, такъ приспособлены къ своимъ задачамъ, воплощен╕е д?йствующихъ лицъ, благодаря общей товарищеской критик?, доведено до такого совершенства, что уже рецензенту не приходится ставить отм?тки отд?льнымъ актерамъ. Можно винить разв? только всю труппу за толкован╕е пьесы, но сортировать исполнителей и разсуждать о томъ, что кто-либо изъ нихъ не на своемъ м?ст?, чрезвычайно трудно. Все заран?е обдумано, выстрадано, избрано, исправлено, и посл? всего этого вольноприходящ╕й критикъ уже, конечно, оказывается совершенно обезоруженнымъ по части придирокъ.
Не знаю, какъ назвать тотъ театръ, который по привычк? господствуетъ теперь. Я все-таки назвалъ бы его "дореформеннымъ". Не касаюсь почтенныхъ, знаменитыхъ и великихъ артистовъ, которые украшали и украшаютъ своими именами этотъ дореформенный театръ. Ихъ заслуги принадлежатъ истор╕и прошлаго и настоящаго, потому, что это старое направлен╕е еще надолго удержится. Но я уб?жденъ, что ему суждено отодвинуться на второй планъ. Д?ло въ томъ, что при всей одинаковости души челов?ческой въ ея основныхъ чертахъ на протяжен╕и вс?хъ в?ковъ,-- все-таки, взаимныя отношен╕я людей и сравнительная важность житейскихъ столкновен╕й слишкомъ наглядно изм?няются. В?къ Шекспира, когда убивали такъ же легко, какъ нынче снимаютъ шляпу,-- удалился отъ насъ, благодаря нашимъ теперешнимъ отношен╕ямъ къ ближнему -- почти до неузнаваемости. Когда мы читаемъ Шекспира, мы едва останавливаемся на этихъ частыхъ уб╕йствахъ, мы ими не интересуемся, какъ не придаемъ значен╕я и какому-нибудь устар?вшему слову въ его язык?. Но ген╕альность писателя пл?няетъ насъ на каждомъ шагу, мы по н?сколько разъ перечитываемъ отд?льныя строки и встр?чаемъ въ нихъ такую глубину мысли, такую неувидаемую поэз╕ю, что развлекающ╕й наше вниман╕е актеръ, съ его быстрою р?чью, только м?шаетъ намъ усвоить подлинникъ. И потому Шекспиръ положительно ближе и драгоц?нн?е намъ въ чтен╕и, нежели на сцен?. Потрясающ╕е эффекты Гюго, великол?пныя выдумки Сарду и чувствительныя картины Дюма -- все это уже для насъ отдаетъ небылицами. Все это нынче годится только для людей съ д?тскимъ художественнымъ развит╕емъ, напоминающихъ т?хъ отроковъ, которые увлекаются сочинен╕ями Майнъ-Рида и Понсонъ дю-Терайля. Забавно, эффектно, любопытно, ярко и поучительно, но -- увы,-- слишкомъ размалевано, слишкомъ ненатурально. Крутые нравы, пытки, чудовищные пороки, преступлен╕я,-- вс? эти вещи насъ все мен?е и мен?е интересуютъ. Всю эту и понын? обширную область мы относимъ къ уклонен╕ямъ отъ нормы, подлежащимъ в?д?н╕ю суда и псих╕атр╕и. Насъ невольно тянетъ къ среднему челов?ку. Мы любимъ изсл?дован╕я въ области этой простой средней души. И зд?сь предстоитъ искусству нескончаемая работа. Снаружи какъ будто вс? одинаковы, а на д?л? каждый челов?къ -- отд?льный глубок╕й м╕ръ. Тонкость въ распознаван╕и этихъ драгоц?нныхъ особей зам?тно обостряется у вс?хъ талантливыхъ писателей. И это ведетъ къ великому равенству, къ упразднен╕ю героевъ, къ поднят╕ю общаго уровня челов?чества. Кстати и обаян╕е "знаменитости" падаетъ. Въ этомъ отношен╕и отрадно даже и то, что самыя пустыя головы легко взл?заютъ на верхъ, шумятъ, привлекаютъ общее вниман╕е и, къ общему благу, доказываютъ своею карьерою, что гоняться за дешевою и раздутою изв?стностью не подобаетъ ни одному порядочному художнику. Только теперь прививается въ артистической сред? зав?тъ Пушкина! "Поэтъ! Не дорожи любов╕ю народной. Ты самъ -- свой высш╕й судъ". Вн?шн╕й усп?хъ въ большинств? случаевъ объясняется теперь или ловкою аферою, или глупымъ шальнымъ счастьемъ. Понемногу онъ уже теряетъ свою прежнюю заманчивость. Теперь все чаще попадаются актеры, которые стараются выслужиться не передъ публикой, а передъ собственнымъ художественнымъ идеаломъ. Ихъ высшая награда -- личное довольство своимъ создан╕емъ ("ты имъ доволенъ ли, взыскательный художникъ?"). И ч?мъ крупн?е натура артиста, т?мъ съ большимъ мучен╕емъ дается ему это довольство.
Тотъ же принципъ проведенъ и въ московской трупп?. Г. Станиславск╕й, конечно, могъ бы сд?латься крупн?йшимъ "актеромъ-единицей". Если бы онъ руководствовался узкимъ тщеслав╕емъ, онъ сум?лъ бы завоевать первенство въ любой трупп?. Но онъ поступилъ наоборотъ. Онъ создалъ, совершенно въ сторон? отъ господствующаго театра, ц?лое собран╕е св?жихъ, нетронутыхъ рутиною, драматическихъ д?ятелей, которыхъ онъ, по возможности, поднялъ до своего артистическаго уровня, и зат?мъ исчезъ въ этой чудесной трупп?. За нимъ остается главнымъ образомъ только слава создателя и руководителя этого прекраснаго ц?лаго, т. е. остается роль, въ которой онъ никому не навязываетъ своей личности впереди остальныхъ и въ ущербъ остальнымъ. За то какъ выиграло искусство! Какая достигнута гармон╕я въ исполнен╕и пьесъ! А главное -- в?ра въ благородство и плодотворность задачи охватила всю труппу. В?дь въ ней есть прекрасные артисты, но мн? даже кажется преступнымъ выд?лять кого бы то ни было. Однако же, если сортировать по старому, то возьмите, наприм?ръ, г-жу Лилину,-- в?дь это богат?йш╕й художественный темпераментъ! А разв? ея имя гремитъ, какъ имена другихъ женскихъ фамил╕й, печатаемыхъ крупными буквами? Въ "Дяд? Ван?", въ сцен? у буфета между Сашей и докторомъ Астровымъ, г-жа Лилина, ей Богу, играетъ пл?нительн?е и тоньше, нежели наибол?е прославленная знаменитость,-- играетъ какъ самый совершенный художникъ, какъ природный поэтъ, чарующ╕й своею непосредственностью... Но то, что д?лаетъ г-жа Лилина, до такой степени не крикливо, до такой степени чуждо мал?йшаго помысла объ апплодисментахъ, такъ не похоже на фокусы для толпы, что исполнительница роли остается только живымъ лицомъ въ пьес?, и, къ счастью для общаго впечатл?н╕я, не попадаетъ въ патентованныя актрисы.
Если вы пожелаете лично познакомиться съ этими артистами и пойдете за кулисы, то увидите простыхъ и милыхъ людей безъ мал?йшаго професс╕ональнаго отпечатка. Никто не суетится, ни на чьемъ лиц? вы не читаете жажды похвалъ. Все это -- люди порядочнаго общества, которые держатъ себя естественно и серьезно, сознавая, что они служатъ благородному и важному д?лу... Непривычныя за кулисами манеры этихъ актеровъ заставили кого-то обозвать ихъ "сектантами". Прозвище вполн? подходящее. Но сл?дуетъ думать, что в?роиспов?дан╕е этой секты сд?лается со временемъ господствующею религ╕ею въ драматическомъ искусств?.
Излюбленныя традиц╕и сцены я назвалъ дореформеннымъ театромъ. Необходимо объяснить подробн?е. Театръ создавался в?ками, и мног╕е его элементы неразрывно связаны съ самою природою сцены. Есть въ этомъ д?л? вещи несокрушимыя. Но жизнь создала множество разновидностей театра. Театры спец╕ализируются: классическ╕й репертуаръ -- комед╕я нравовъ, мелодрамы, лирическ╕я пьесы, сатира и фарсъ, сказка и феер╕я,-- почти каждая изъ этихъ отраслей им?ютъ уже свой особый театръ. Однако же, на вершин? всего этого, всюду и всегда, находилась и находится одна образцовая художественная сцена. И вотъ, я думаю, что эта первенствующая и руководящая сцена неминуемо должна будетъ избрать тотъ путь, на который ей указываютъ реформы въ трупп? Станиславскаго. Сл?дуетъ отдать справедливость артистамъ Александринскаго театра: они съ величайшимъ наслажден╕емъ пос?щали спектакли московской труппы и находили въ ея пр╕емахъ н?что такое, къ чему ихъ уже давно тянуло ихъ собственное художественное чутье. Но никому не доставало иниц╕ативы, упорства, свободы и см?лости, чтобы выработать совс?мъ новую организац╕ю д?ла и подготовить переворотъ.
Первенствующая сцена всегда бываетъ художественною, т. е. воплощающею лучш╕я произведен╕я литературы. Лучшее, что есть въ литератур?, это -- поэз╕я въ самомъ широкомъ смысл? слова. Театръ Станиславскаго служитъ именно драматической поэз╕и. Д?ятельность Станиславскаго возникла на границ? двухъ стол?т╕й и и двухъ литературныхъ течен╕й -- реалистическаго и декадентскаго. Она вполн? обозначилась и возбудила общее вниман╕е только съ пр╕?здомъ московской труппы въ Петербургъ, въ первомъ году наступившаго в?ка. Это новое, зам?чательное явлен╕е въ жизни театра на первыхъ же порахъ вызвало забавныя недоразум?н╕я. Маститые романтики и модные декаденты упрекали Станиславскаго въ чрезм?рной "матер╕ализац╕и искусства", въ "пошломъ реализм? конца девятнадцатаго стол?т╕я". Наоборотъ, "шестидесятники" и трезвенные позитивисты винили Станиславскаго какъ разъ въ "декадентизм?", потому что онъ ставилъ Ибсена и Мэтерлинка... Между т?мъ, Станиславск╕й неповиненъ ни въ томъ, ни въ другомъ. Онъ именно создатель живой, искренней поэз╕и на той самой сцен?, которая всегда страдала рутинными условностями и фальшивыми эффектами.
Не буду говорить о классическомъ репертуар?. Велик╕е драматическ╕е поэты вс?хъ в?ковъ и народовъ изв?стны на перечетъ. Сколько ни играйте древнихъ грековъ, Шекспира, Шиллера, Гете, Мольера, Пушкина и т. д. -- текстъ всегда останется выше исполнен╕я. Нисколько не сомн?ваюсь, что труппа Станиславскаго дала бы и въ этомъ репертуар? великол?пные образы, достигла бы возможной гармон╕и исполнен╕я. Найдены были бы подходящ╕е темпераменты, фигуры, обстановка и т. д. Но эта почва уже достаточно разработана. Все лучшее въ этомъ направлен╕и уже сд?лано и все-таки подлинники остались такими же, какъ были. Театръ ничего не прибавилъ имъ отъ себя. Произошло это, я думаю, потому, что, несмотря на свою драматическую форму, эти произведен╕я предназначены, по преимуществу, для того, чтобы оставаться в?чными книгами, ненуждающимися въ истолкован╕и ихъ путемъ зр?лища. Отм?чу еще ту особенность, что этотъ, такъ сказать, библ╕отечный репертуаръ состоитъ исключительно изъ пьесъ, написанныхъ стихами.
Но стихи, какъ я уже говорилъ, повидимому, сыграли свою важн?йшую роль въ искусств?. А между т?мъ драма, какъ отражен╕е жизни, продолжаетъ развиваться, и талантливые драматурги, изъ покол?н╕я въ покол?н╕е, неустанно примыкаютъ съ своимъ творчествомъ къ общему художественному движен╕ю литературы. Но это уже "драма-зр?лище" -- и ничего бол?е. Прозаическую пьесу просто неудобно читать. На каждомъ шагу надо воображать себ? то, что едва нам?чено. Постоянно мелькаютъ фамил╕и, коротк╕я реплики, ремарки для сцены -- все это ужасно досаждаетъ читателю и настолгжо путаетъ его, что онъ готовъ бросить книгу и невольно требуетъ: "Пожалуйста, отд?лайте все это для меня, покажите мн? все это въ лицахъ". И вотъ гд? необходимы актеры.
Таковъ именно драматическ╕й репертуаръ нашего времени, и, в?роятно, въ такой форм? онъ получитъ дальн?йшее развит╕е. По отношен╕ю къ такому репертуару сценическ╕е таланты являются громадной и самостоятельной творческой силой. Они должны возсоздавать чуть не на половину все то, что лишь набросано авторомъ. Ихъ воображен╕е, ихъ артистическ╕й вкусъ, ихъ в?рное пониман╕е людей и вдохновенная работа должна обратить рукопись въ ц?льную гармоническую картину жизни, полную красокъ, движен╕я и чувства.
V.
Зам?чательное единомысл╕е оказалось между Чеховымъ -- драматургомъ и московскимъ художественнымъ театромъ. Писатель и артисты вполн? подошли другъ къ другу. В?дь и пьесы Чехова составляютъ совершенно новое явлен╕е въ драматической литератур?. Еще въ "Иванов?" Чеховъ пытался уже нарисовать простой психологическ╕й этюдъ, безъ общепринятаго механизма въ "д?йств╕и" пьесы. Эту драму нашли умною, но мало пригодною для сцены, несмотря на то, что въ "Иванов?" Чеховъ еще довольно усердно держался установленныхъ пр╕емовъ,-- подд?лывался подъ обычный персоналъ труппы, писалъ театральнымъ языкомъ, вводилъ комическихъ старухъ, шутовъ и т. п. Но въ "Чайк?" писатель уже открыто выразилъ свою ненависть къ существующему театру, а зат?мъ въ "Дяд? Ван?", и еще бол?е въ "Трехъ сестрахъ", онъ, наконецъ, см?ло перешелъ къ изображен╕ю на сцен? повседневной жизни простыхъ людей.
И это, конечно, возстан╕е противъ закововъ драматург╕и. Подобное же движен╕е зам?чается и на Запад?. Съ одной стороны, Ибсенъ и Мэтерлинкъ выдвинули въ драм? на первый планъ поэз╕ю душевныхъ настроен╕й, а съ другой -- большинство современныхъ драматурговъ уже изб?гаютъ въ своихъ пьесахъ крикливыхъ, героическихъ фигуръ и преимущественно занимаются жизнью "с?ренькихъ" людей. По этому поводу знаменит?йш╕й фокусникъ мелодрамы Сарду недавно заклеймилъ революц╕онеровъ глубокимъ презр?н╕емъ. Упоенный своимъ собственнымъ искусствомъ напрягать до чрезвычайности любопытство къ интриг?, хотя бы съ нарушен╕емъ правды бытовой, исторической, художественной и даже логической,-- Сарду гордо воскликнулъ: "Недалеко уйдутъ они съ своей психолог╕ей. Драма, это прежде всего -- д?йств╕е".
Есть вещи почти неодолимыя, создаваемыя консерватизмомъ челов?чества, у котораго, какъ изв?стно, "привычка -- вторая натура". Д?йствительно; в?дь можетъ показаться чуть ли не преступлен╕емъ вопросъ: да почему же "драма это прежде всего -- д?йств╕е?" В?дь интрига въ въ драм? совершенно въ такой же степени важна или неважна, какъ и въ роман?, потому что и то, и другое произведен╕е воплощаютъ жизнь. Тутъ есть разница только въ публик?. Зрителемъ можетъ быть всяк╕й, читателемъ не всяк╕й. Въ театр? бываетъ, по преимуществу, "толпа". Говорятъ, толпу надо забавлять, заинтересовывать. Она -- дитя. Да. Но в?дь нельзя же ее в?чно держать въ младенчеств?. Это -- педагог╕я дурного вкуса, это -- нескончаемыя сказки нянюшки.
Интрига, коллиз╕я, героическ╕е злод?и, размалеванныя фигуры, неистовыя страсти и т. п.-- все это важно и даже необходимо для т?хъ авторовъ, которые не обладаютъ искусствомъ привлечь вниман╕е къ естественному, искреннему и простому,-- кто не влад?етъ тайною поэз╕и. В?дь то же самое происходило и съ поэмами, и съ пов?стями, и съ романами. Н?когда казалось "низкимъ" и невозможнымъ разсказывать обыкновенную жизнь въ стихахъ. Пушкинъ это опровергъ. Прежде для романа требовалась любопытная завязка,-- Тургеневъ создалъ дивные романы безъ всякой "выдумки". Левъ Толстой, гораздо ран?е Зола, ввелъ въ беллетристику увлекательн?йш╕я описан╕я вс?хъ мелочей жизни. И тотъ самый читатель, который прежде пл?нялся только уголовными, историческими и злод?йскими романами, съ жадностью ожидая "продолжен╕я", чтобы узнать, "ч?мъ кончилось",-- увлекся Толстымъ, какъ самымъ любимымъ собес?дникомъ.
Зам?чу вскользъ, что и Чайковск╕й, страдавш╕й отъ ненавистнаго ему "героизма" оперъ, нашелъ истинную отраду для своего вдохновен╕я только тогда, когда сталъ писать музыку на Он?гина...
И, кажется, можно безъ ошибки сказать, что наибол?е полное "опрощен╕е" искусства всегда шло изъ Росс╕и.
И однако же, относительно театра, нав?рно еще очень мног╕е возразятъ: "Но если мы увидимъ на сцен? то же самое, что видимъ въ жизни, то въ чемъ же будетъ заключаться искусство? Да и кром? того, мы требуемъ отъ пьесы изв?стной идеи, поучен╕я"... А такъ, просто, переносить жизнь но сцену -- къ чему же это поведетъ?!".
Чудесное впечатл?н╕е, произведенное "Тремя сестрами" Чехова, въ исполнен╕и труппы Станиславскаго, силою вещей опровергаетъ это возражен╕е. Но кром? того: почему же вы восхищаетесь живописцемъ, когда онъ даетъ вамъ ц?ликомъ именно того самаго челов?ка, котораго вы знаете въ жизни,-- почему преклоняетесь передъ писателемъ, когда онъ выражаетъ именно то, что вы наблюдаете вокругъ,-- а отъ драматурга и актеровъ вы требуете -- не живой красоты, а непрем?нно -- прикрасъ и фальши? Или вы все-таки настаиваете на необходимости поучен╕я...
Тогда пусть поучаютъ со сцены какими угодно пр╕емами. Если ц?ль хороша, то можно помириться со всякими средствами;-- "кому что помогаетъ"... Но неужели еще необходимо пространно доказывать, что высшее развит╕е и нравоучен╕е дается обществу только искренними художниками? И что драматургъ такъ же, какъ и поэтъ, т?мъ выше, ч?мъ онъ правдив?е.
Поэз╕я есть высшая правда, внушаемая челов?ку тайною жизни. Вс? ее чувствуютъ, но немногимъ дано ее выразить. Въ этой таинственной правд? всегда есть н?что мучительное и печальное, но вм?ст? съ т?мъ доброе и прекрасное. Въ ней содержатся вс? лучш╕я права челов?ка, за которыя такъ скучно, мелко, хлопотливо и въ то же время напыщенно ратуютъ иные, весьма усердные соц╕ологи и прогрессисты. А художникъ или поэтъ -- приближаютъ челов?ка къ этимъ правамъ легко, нечувствительно.
Ибо художникъ, ясно сознающ╕й все велич╕е, глубину и прелесть м╕ра Божьяго,-- невольно и всегда, во всемъ, что онъ выразитъ, будетъ находиться на сторон? того, что составляетъ благо челов?чества.
И если отъ этихъ школьныхъ истинъ мы возвратимся, наприм?ръ, къ "Тремъ сестрамъ", съ помощью которыхъ Чеховъ и труппа Станиславскаго одержали поб?ду надъ театральной рутиной,-- то что же мы увидимъ? Какое поучен╕е въ этой пьес??
Поучен╕е въ томъ, что эта простая истор╕я увеличиваетъ вашу любовь и жалость къ людямъ. Передъ вами проходитъ множество разнообразныхъ людей, и вы въ конц? концовъ почти вс?хъ ихъ находите добрыми, хорошими, потому что вы незам?тно для себя угадываете ихъ сердце. Есть только дв? отрицательныхъ фигуры: штабсъ-капитанъ Соленый и жена Прозорова, Наталья Ивановна. Но вы къ нимъ вовсе не питаете ненависти, а только жал?ете ихъ, потому что видите въ нихъ эгоистовъ, которымъ недоступны благородныя челов?ческ╕я чувства. Соленый преисполненъ жаждою быть ген╕емъ, когда онъ глупъ, а Наталья Ивановна практически устраиваетъ свое благополуч╕е, никого, въ сущности, не любя. Кстати сказать, г-жа Лилина исполняетъ и эту роль съ удивительнымъ художественнымъ тактомъ и чудесною правдивостью. -- И вотъ вамъ пьеса безъ коллиз╕и, безъ эффектовъ, безъ реторики, безъ возбужден╕я какихъ-нибудь "жгучихъ вопросовъ" -- и однако же, она даетъ вамъ то облагораживающее созерцан╕е жизни, которое способна уловить только поэз╕я.
И ч?мъ бол?е драматург╕я будетъ заниматься правдивой психолог╕ей, ч?мъ бол?е челов?ческихъ разновидностей пройдетъ передъ нами на сцен?, въ осв?щен╕и чуткихъ писателей, въ исполнен╕и безукоризненныхъ артистовъ,-- т?мъ бол?е театръ будетъ служить на пользу гуманности и культуры, т?мъ бол?е онъ дастъ художественнаго наслажден╕я зрителямъ.
-----
Итакъ, я думаю, что новое движен╕е должно оказать сильное вл╕ян╕е на будущ╕я судьбы сцены. Вл╕ян╕е это сказывается уже и теперь, хотя, какъ это всегда бываетъ въ начал?, подражатели перехватываютъ у Станиславскаго только вн?шн╕е пр╕емы и тотчасъ же ихъ уродуютъ: знаменитое "настроен╕е" доводятъ до каррикатуры, а художественную простоту игры -- до холодной безцв?тности. Но ошибаются т?, кто полагаетъ, будто усп?хъ труппы Станиславскаго -- только усп?хъ моды. Н?тъ! Это -- усп?хъ освободительной идеи, отъ которой отступать назадъ уже не приходится.
Станиславск╕й провелъ свое д?ло и понын? работаетъ надъ нимъ, при участ╕и Вл. Ив. Немировича-Данченко -- талантливаго драматурга и в?рнаго слуги искусства. По словамъ П. Д. Боборыкина, Вл. Ив. Немировичу-Данченко принадлежитъ даже главная роль въ создан╕и Художественнаго театра. Онъ первый нам?тилъ "направлен╕е" и повл╕ялъ на самого Станиславскаго. Онъ же всегда выбираетъ пьесы и влагаетъ много своего творчества въ ихъ постановку. Его благородный вкусъ примиряетъ вс?хъ участниковъ труппы въ достижен╕и наилучшихъ результатовъ.
Когда дирекц╕я избираетъ какую-либо пьесу и начинаетъ готовить ее для сцены, то вс? ждутъ перваго представлен╕я, какъ выдающагося художественнаго событ╕я. Тогда въ театральномъ м╕р? происходитъ н?что подобное тому, что бывало въ литератур?, когда ожидали новой статьи Б?линскаго, или новыхъ произведен╕й Тургенева, Достоевскаго, Толстого. Вс? ожидаютъ именно "прекраснаго", т. е. в?рнаго, искренняго и чуткаго воспроизведен╕я жизни. Такимъ образомъ, московскимъ художникамъ уже теперь досталось какъ бы невольное главенство въ нашемъ сценическомъ искусств?.
"Художественный общедоступный театръ" въ самомъ назван╕и своемъ весьма точно опред?ляетъ программу своей д?ятельности. Это "художественный" театръ не въ узкомъ значен╕и слова,-- т. е. не театръ съ девизомъ "искусство для искусства",-- не театръ для тонкихъ ц?нителей,-- для парнасцевъ или декадентовъ,-- а театръ "общедоступный", т. е. предназначенный служить вс?мъ и каждому,-- какъ знатокамъ, такъ и самой обширной публик?. И д?йствительно, простолюдинъ, интеллигентъ, публицистъ, эстетикъ и даже упрямый поклонникъ мелодрамы,-- вс? одинаково почувствуютъ себя въ театр? Станиславскаго, какъ дома, и вынесутъ полное художественное удовлетворен╕е.
Задача театра Станиславскаго: д?лать художественное общедоступнымъ со сцемы... Съ такимъ великимъ знаменемъ сл?дуетъ в?рить въ поб?ду.
Октябрь, 1901.
Док. 658517
Перв. публик.: 31.01.90
Последн. ред.: 31.01.13
Число обращений: 0
Литературные очерки
|
