В душе Антон Хмельков иногда ужасался своей работе и вечерами, лежа на нарах и прислушиваясь к смеху Трофима Жученко, чувствовал тяжелую, холодную оторопь.
Руки Жученко с длинными и толстыми пальцами, которые закрывали
герметический затвор камеры, всегда казались немытыми, и неприятно было
брать хлеб из хлебницы, к которой тянулся Жученко.
Жученко переживал счастливое волнение, выходя на утреннюю смену и
поджидая колонну людей со стороны железной дороги. Движение колонны
казалось ему нестерпимо медленным, и он издавал горлом тонкий, жалобный
звук, и челюсти его слегка подергивались, как у кошки, что через оконное
стекло следит за воробьями.
Для Хмелькова этот человек стал причиной беспокойства. Конечно,
Хмельков тоже мог выпить и пьяным побаловаться с женщиной, ожидавшей
очереди. Имелась лазейка, через которую работники зондеркоманды проходили
в предбанник выбирать бабу. Мужчина есть мужчина. Хмельков выбирал женщину
либо девочку, заводил ее в пустой отсек барака и через полчасика приводил
обратно в загон, сдавал охраннику. Он молчал, и женщина молчала. Он
оказался здесь не ради баб и вина, не ради габардинового галифе, не ради
командирских хромовых сапог.
В июльский день 1941 года он попал в плен. Его били прикладом по шее и
по голове, он болел кровавой дизентерией, его гнали в порванных сапогах по
снегу, его поили желтой водой с пятнами мазута, он отрывал пальцами куски
вонючего черного мяса от лошадиного трупа, он жрал гнилую брюкву и
картофельные очистки. Он выбирал лишь одно - жизнь, большего он не хотел,
он отбивался от десяти смертей, - от голодной и морозной, он не хотел
смерти от кровавого поноса, он не хотел упасть с девятью граммами металла
в башке, он не хотел опухнуть и дать своему сердцу захлебнуться в воде,
поднявшейся от ног. Он не был преступником, он был парикмахером в городе
Керчи, и никто никогда не думал о нем дурно, - ни родные, ни соседи по
двору, ни мастера на работе, ни приятели, с которыми он пил вино, ел
копченую кефаль и играл в домино. И он думал, что ничего общего не было у
него с Жученко. Но иногда ему казалось, что разница между ним и Жученко в
какой-то незначащей ерунде; а уже там важно ли - Богу и людям, - с каким
чувством выходят они на работу, - один весело, другой не весело - работа
одна.
Но он не понимал, что Жученко тревожил его не тем, что был виноват
больше него. Тем и страшен был ему Жученко, что страшное, прирожденное
уродство оправдывало его. А он, Хмельков, не был уродом, он был человеком.
Он смутно знал, что в пору фашизма человеку, желающему остаться
человеком, случается выбор более легкий, чем спасенная жизнь, - смерть.
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 655314
Перв. публик.: 03.11.90
Последн. ред.: 17.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
