- Вот и хорошо, посидим вдвоем, - сказал Крымов, - уточним дальнейшее.
- А зачем сидеть вдвоем, - сказал Греков, - мы тут воюем все вместе и
дальнейшее уточняем вместе.
Дерзость Грекова нравилась Крымову, но одновременно и сердила. Ему
хотелось сказать Грекову об украинском окружении, о своей довоенной жизни,
чтобы Греков не принимал его за чиновника. Но в таком рассказе, чувствовал
Крымов, проявилась бы слабость его. А Крымов пришел в этот дом проявить
свою силу, а не слабость. Он ведь не был политотдельским чиновником, он
был военным комиссаром.
"Ничего, - подумал он, - комиссар не подкачает".
В затишье люди сидели и полулежали на грудах кирпича. Греков произнес:
- Сегодня немец уже больше не пойдет, - и предложил Крымову: - Давайте,
товарищ комиссар, покушаем.
Крымов присел рядом с Грековым среди отдыхавших людей.
- Вот смотрю на вас всех, - проговорил Крымов, - а в голове все время
вертится: русские прусских всегда били.
Негромкий ленивый голос подтвердил:
- Точно!
И в этом "то-о-очно" было столько снисходительной насмешки над общими
формулами, что дружный негромкий смех прошел среди сидевших. Они знали не
меньше человека, впервые сказавшего - "русские прусских всегда били", о
том, какую силу таят в себе русские, да они, собственно, и были самым
прямым выражением этой силы. Но они знали и понимали, что прусские дошли
до Волги и Сталинграда вовсе не потому, что русские их всегда били.
С Крымовым в эти мгновения происходила странная вещь. Он не любил,
когда политические работники славили старых русских полководцев, его
революционному духу претили ссылки в статьях "Красной звезды" на
Драгомирова, ему казалось ненужным введение орденов Суворова, Кутузова,
Богдана Хмельницкого. Революция есть революция, ее армии нужно одно лишь
знамя - красное.
Когда-то он, работая в Одесском ревкоме, участвовал в шествии портовых
грузчиков и городских комсомольцев, пришедших сбросить с пьедестала
бронзовое тельце великого полководца, возглавившего походы крепостного
русского войска в Италию.
И именно здесь, в доме "шесть дробь один", Крымов, впервые в жизни
произнеся суворовские слова, ощутил длящуюся в веках единую славу
вооруженного русского народа. Казалось, он по-новому ощутил не только тему
своих докладов, - тему своей жизни.
Но почему именно сегодня, когда он снова дышал привычным воздухом
ленинской революции, пришли к нему эти чувства и мысли?
И насмешливое, ленивое "точно", произнесенное кем-то из бойцов, больно
укололо его.
- Воевать вас, товарищи, учить не надо, - сказал Крымов. - Этому вы
сами всякого научите. Но вот почему командование нашло нужным все же
прислать меня к вам? Зачем я вот, скажем, пришел к вам?
- За суп, для ради супа? - негромко и дружелюбно предположил кто-то.
Но смех, которым слушатели встретили это робкое предположение, не был
тихим. Крымов посмотрел на Грекова.
Греков смеялся вместе со всеми.
- Товарищи, - проговорил Крымов, и злая краска выступила на его щеках,
- серьезней, товарищи, я прислан к вам партией.
Что это было такое? Случайное настроение, бунт? Нежелание слушать
комиссара, рожденное ощущением своей силы, своей собственной опытности? А
может быть, веселье слушателей не имело в себе ничего крамольного, просто
возникло от ощущения естественного равенства, которое было так сильно в
Сталинграде.
Но почему это ощущение естественного равенства, раньше восхищавшее
Крымова, сейчас вызывало в нем чувство злобы, желание подавить его,
скрутить?
Здесь связь Крымова с людьми не ладилась не потому, что они были
подавлены, растеряны, трусили. Здесь люди чувствовали себя сильными,
уверенно, и неужели возникшее в них чувство силы ослабляло их связь с
комиссаром Крымовым, вызывало отчужденность, враждебность и в нем и в них?
Старик, жаривший оладьи, сказал:
- Вот я давно уж хотел спросить у партийного человека. Говорят, товарищ
комиссар, что при коммунизме все станут получать по потребности, это как
же тогда будет, если каждому, особенно с утра, по потребности - сопьются
все?
Крымов повернулся к старику и увидел на его лице истинную заботу.
А Греков смеялся, смеялись его глаза, большие, широкие ноздри раздувало
смехом.
Сапер с головой, перевязанной окровавленным, грязным бинтом, спросил:
- А вот насчет колхозов, товарищ комиссар. Как бы их ликвидировать
после войны.
- Оно бы неплохо докладик на этот счет, - сказал Греков.
- Я не лекции пришел к вам читать, - сказал Крымов, - я военный
комиссар, я пришел, чтобы преодолеть вашу недопустимую партизанщину.
- Преодолевайте, - сказал Греков. - А вот кто будет немцев
преодолевать?
- Найдутся, не беспокойтесь. Не за супом я пришел, как вы выражаетесь,
а большевистскую кашу сварить.
- Что ж, преодолевайте, - сказал Греков. - Варите кашу.
Крымов, посмеиваясь и в то же время серьезно, перебил:
- А понадобится, и вас. Греков, с большевистской кашей съедят.
Сейчас Николай Григорьевич был спокоен и уверен. Колебания, какое
решение будет наиболее правильным, прошли. Грекова надо отстранить от
командования.
Крымов теперь уж ясно видел в Грекове враждебное и чуждое, чего не
могли ни уменьшить, ни заглушить героические дела, творившиеся в
окруженном доме. Он знал, что справится с Грековым.
Когда стемнело, Крымов подошел к управдому и сказал:
- Давайте, Греков, поговорим всерьез и начистоту. Чего вы хотите?
Греков быстро, снизу вверх, - он сидел, а Крымов стоял, - посмотрел на
него и весело сказал:
- Свободы хочу, за нее и воюю.
- Мы все ее хотим.
- Бросьте! - махнул рукой Греков. - На кой она вам? Вам бы только с
немцами справиться.
- Не шутите, товарищ Греков, - сказал Крымов. - Почему вы не пресекаете
неверные политические высказывания некоторых бойцов? А? При вашем
авторитете вы это можете не хуже всякого комиссара сделать. А у меня
впечатление, что люди ляпают и на вас оглядываются, как бы ждут вашего
одобрения. Вот этот, что высказывался насчет колхозов. Зачем вы его
поддержали? Я вам говорю прямо: давайте вместе это дело выправим. А не
хотите, - я вам так же прямо говорю: шутить не буду.
- Насчет колхозов, что тут такого? Действительно, не любят их, это вы,
не хуже меня знаете.
- Вы что ж, Греков, задумали менять ход истории?
- А уж вы-то все на старые рельсы хотите вернуть?
- Что это "все"?
- Все. Всеобщую принудиловку.
Он говорил ленивым голосом, бросая слова, посмеиваясь. Вдруг он
приподнялся, сказал:
- Товарищ комиссар, бросьте. Ничего я не задумал. Это я так, позлить
вас. Такой же советский человек, как и вы. Меня недоверие обижает.
- Так давайте, Греков, без шуток. Поговорим всерьез, как устранить
недобрый, несоветский, зеленый дух" Вы его породили, помогите мне его
убить. Ведь вам еще воевать со славой предстоит.
- Спать охота. И вам отдохнуть надо. Вот увидите, что тут с утра
начнется.
- Ладно, Греков, давайте завтра. Я ведь уходить от вас не собираюсь,
никуда не спешу.
Греков рассмеялся:
- Наверное, договоримся.
"Все ясно, - подумал Крымов. - Гомеопатией заниматься не буду.
Хирургическим ножом сработаю. Политически горбатых не распрямляют
уговорами".
Греков неожиданно сказал:
- Глаза у вас хорошие. Тоскуете вы.
Крымов от неожиданности развел руками и ничего не ответил. А Греков,
точно услышав подтверждение своих слов, проговорил:
- У меня самого, знаете, тоска. Только это так, ерунда, личное. Об этом
в рапорте не напишешь.
Ночью во время сна Крымов был ранен шальной пулей в голову. Пуля
содрала кожу и поцарапала череп. Ранение было неопасное, но голова сильно
кружилась, и Крымов не мог стоять на ногах. Его все время тошнило.
Греков велел соорудить носилки, и в тихий предрассветный час раненого
эвакуировали из окруженного дома.
Крымов лежал на носилках, голова гудела и кружилась, в виске
постреливало и постукивало.
Греков провожал носилки до подземного хода.
- Не повезло вам, товарищ комиссар, - сказал он.
И вдруг догадка ожгла Крымова - не Греков ли стрелял в него ночью?
К вечеру у Крымова начались рвоты, усилилась головная боль.
Два дня пролежал он в дивизионном медсанбате, а затем его перевезли на
левый берег и поместили в армейский госпиталь.
viperson.ru
Док. 655113
Перв. публик.: 02.11.90
Последн. ред.: 12.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
