Через день после того, как Греков отослал Шапошникова и Венгрову,
Крымов, сопровождаемый автоматчиком, отправился в знаменитый, окруженный
немцами, дом.
Они вышли светлым холодным вечером из штаба стрелкового полка. Едва
Крымов вступил на асфальтированный двор Сталинградского тракторного
завода, как ощутил опасность уничтожения яснее и сильнее, чем когда-либо.
И в то же время чувство подъема, радости не оставляло его. Шифровка,
неожиданно пришедшая из штаба фронта, как бы подтвердила ему, что здесь, в
Сталинграде, все идет по-другому, здесь другие отношения, другие оценки,
другие требования к людям. Крымов снова был Крымовым, не калекой из
инвалидной команды, а боевым комиссаром-большевиком. Опасное и трудное
поручение не страшило его. Так приятно и сладко было в глазах комиссара
дивизии, в глазах Пивоварова вновь читать то, что всегда проявляли к нему
товарищи по партии.
Среди взломанного снарядом асфальта, у исковерканного полкового
миномета лежал убитый красноармеец.
Почему-то теперь, когда душа Крымова была полна живой надежды,
ликовала, вид этого тела поразил его. Он много видел мертвецов, стал к ним
безразличен. А сейчас он содрогнулся, - тело, полное вечной смерти, лежало
по-птичьи беспомощное, покойник поджал ноги, точно ему было холодно.
Мимо, держа у виска толстую полевую сумку, пробежал политрук в сером
коробящемся плаще, красноармейцы волочили на плащ-палатке противотанковые
мины вперемешку с буханками хлеба.
А мертвецу не стал нужен хлеб и оружие, он не хотел письма от верной
жены. Он не был силен своей смертью, он был самым слабым, мертвый
воробышек, которого не боятся мошки и мотыльки.
В проломе цеховой стены артиллеристы устанавливали полковую пушку и
ругались с расчетом тяжелого пулемета. По жестикуляции спорщиков ясно
делалось, о чем примерно говорили они.
- Наш пулемет, знаешь, сколько времени здесь стоит? Вы еще болтались на
том берегу, а мы уж тут стреляли.
- Нахальные люди вы, вот вы кто такие!
Воздух взвыл, снаряд разорвался в углу цеха. Осколки застучали по
стенам. Автоматчик, шедший впереди Крымова, оглянулся, не убило ли
комиссара. Подождав Крымова, он проговорил:
- Вы не беспокойтесь, товарищ комиссар, мы считаем - тут второй эшелон,
глубокий тыл.
Спустя недолгое время Крымов понял, что двор у цеховой стены - тихое
место.
Пришлось им и бежать, и падать, уткнувшись лицом в землю, снова бежать
и снова падать. Два раза заскакивали они в окопы, в которых засела пехота;
бежали они и среди сгоревших домиков, где уже не было людей, а лишь выло и
свистело железо... Автоматчик вновь в утешение сказал Крымову:
- Это что, главное, - не пикировает. - А затем предложил: - А ну,
товарищ комиссар, давайте припустим вон до той воронки.
Крымов сполз на дне бомбовой ямы, поглядел наверх - синее небо было над
головой, а голова не была оторвана, по-прежнему сидела на плечах. Странно
ощущать присутствие людей только в том, что смерть, посылаемая ими с двух
сторон, воет, поет над твоей головой.
Странное это чувство безопасности в яме, вырытой заступом смерти.
Автоматчик, не дав ему отдышаться, проговорил:
- Лезьте за мной! - И заполз в темный ходок, оказавшийся на дне ямы.
Крымов протиснулся следом за ним, и низкий ходок расширился, кровля его
поднялась, они вошли в туннель.
Под землей слышался гул наземной бури, свод вздрагивал, и грохот
перекатывался по подземелью. Там, где особенно густо лежали чугунные трубы
и разветвлялись темные, толщиной с человеческую руку, кабели, на стене
было написано суриком: "Махов ишак". Автоматчик посветил фонариком и
сказал:
- Тут над нами немцы ходят.
Вскоре они свернули в узкий ходок, двигались по направлению к едва
заметному светло-серому пятну; все ясней, светлей становилось пятно в
глубине ходка, все яростней доносились взрывы и пулеметные очереди.
Крымову показалось на миг, что он приближается к плахе. Но вот они
вышли на поверхность, и первое, что увидел Крымов, были лица людей, - они
показались ему божественно спокойными.
Непередаваемое чувство охватило Крымова, - радостное, легкое. И даже
бушевавшая война ощутилась им не как роковая грань жизни и смерти, а как
гроза над головой молодого, сильного, полного жизни путника.
Какая-то ясная, пронзительная уверенность в том, что он переживает час
нового, счастливого перелома своей судьбы, охватила его.
Он словно видел в этом ясном дневном свете свое будущее, - ему снова
предстояло жить во всю силу своего ума, воли, большевистской страсти.
Чувство уверенности и молодости смешалось с печалью об ушедшей женщине,
она представилась ему бесконечно милой.
Но сейчас она не казалась навеки потерянной. Вместе с силой, вместе с
прежней жизнью вернется к нему она. Он шел за ней!
Старик в насаженной на лоб пилотке стоял над горевшим на полу костром и
переворачивал штыком жарившиеся на листе кровельной жести картофельные
оладьи; готовые оладьи он складывал в металлическую каску. Увидев
связного, он быстро спросил:
- Сережа там?
Связной строго сказал:
- Начальник пришел!
- Сколько лет, отец? - спросил Крымов.
- Шестьдесят, - ответил старик и объяснил: - Я из рабочего ополчения.
Он снова покосился на связного.
- Сережка там?
- Нету в полку его, видно, он к соседу попал.
- Эх, - с досадой сказал старик, - пропадет.
Крымов здоровался с людьми, оглядывался, всматривался в подвальные
отсеки с наполовину разобранными деревянными переборками. В одном месте
стояла полковая пушка, глядела из бойницы, прорубленной в стене.
- Как на линкоре, - сказал Крымов.
- Да, только воды мало, - ответил красноармеец.
Подальше, в каменных ямах и ущельях стояли минометы.
На полу лежали хвостатые мины. Тут же, немного поодаль, лежал на
плащ-палатке баян.
- Вот дом номер шесть дробь один держится, не сдается фашистам, -
громко сказал Крымов. - Весь мир, миллионы людей этому радуются.
Люди молчали.
Старик Поляков поднес Крымову металлическую каску, полную оладий.
- А про то не пишут, как Поляков оладьи печет?
- Вам смех, - сказал Поляков, - а Сережку-то нашего угнали.
Минометчик спросил:
- Второй фронт не открыли еще? Ничего не слышно?
- Пока нету, - ответил Крымов.
Человек в майке, в распахнутом кителе сказал:
- Как стала по нам садить тяжелая артиллерия из-за Волги, Коломейцева
волной с ног сбило, он встал и говорит: "Ну, ребята, второй фронт
открылся".
Темноволосый парень проговорил:
- Чего зря говорить, если б не артиллерия, мы тут не сидели бы. Слопал
бы нас немец.
- А где ж, однако, командир? - спросил Крымов.
- Вон там, на самом переднем крае примостился.
Командир отряда лежал на высокой груде кирпича и смотрел в бинокль.
Когда Крымов окликнул его, он неохотно повернул лицо и лукаво,
предостерегающе приложил палец к губам, снова взялся за бинокль. Спустя
несколько мгновений его плечи затряслись, он смеялся. Он сполз и,
улыбаясь, сказал:
- Хуже шахмат, - и, разглядев зеленые шпалы и комиссарскую звезду на
гимнастерке Крымова, проговорил: - Здравствуйте в нашей хате, товарищ
батальонный комиссар, - и представился: - Управдом Греков. Вы по нашему
ходку пришли?
Все в нем - и взгляд, и быстрые движения, и широкие ноздри
приплюснутого носа - было дерзким, сама дерзость.
"Ничего, ничего, согну я тебя", - подумал Крымов.
Крымов стал расспрашивать его. Греков отвечал лениво, рассеянно,
позевывая и оглядываясь, точно вопросы Крымова мешали ему вспомнить что-то
действительно важное и нужное.
- Сменим вас? - спросил Крымов.
- К чему? - ответил Треков. - Вот только курева, ну, конечно, мины,
гранаты и, если не жалко, водочки и шамовки на кукурузниках подбросьте...
- Перечисляя, он загибал пальцы на руке.
- Значит, уходить не собираетесь? - злясь и невольно любуясь некрасивым
лицом Грекова, спросил Крымов.
Они молчали, и в это короткое молчание Крымов превозмог чувство своего
душевного подчинения людям в окруженном доме.
- Дневник боевых действий ведете? - спросил он.
- У меня бумаги нет, - ответил Греков. - Писать не на чем, да и
некогда, да и не к чему.
- Вы находитесь в подчинении командира сто семьдесят шестого
стрелкового полка, - сказал Крымов.
- Есть, товарищ батальонный комиссар, - ответил Греков и насмешливо
добавил: - Когда поселок отрезали и я в этом доме собрал людей, оружие,
отбил тридцать атак, восемь танков сжег, надо мной командиров не было.
- Наличный состав свой на сегодняшнее число точно знаете, проверяете?
- Зачем мне проверять, я строевых записок не представляю, что я, в АХО
и на допе снабжаюсь? Сидим на гнилой картошке и на гнилой воде.
- Женщины в доме есть?
- Товарищ комиссар, вы вроде допрос мне учинили?
- Ваши люди в плен попадали?
- Нет, такого случая не было.
- Все же, где ваша радистка?
Греков закусил губу, брови его сошлись, и он ответил:
- Девушка эта - немецкая шпионка, она меня завербовала, а потом, я ее
изнасиловал, а потом я ее пристрелил. - И, вытянув шею, он спросил: -
Такого, что ли, ответа вам от меня нужно? - И с насмешкой сказал: - Я
вижу, дело штрафным батальоном пахнет, так, что ли, товарищ начальник?
Крымов несколько мгновений молча смотрел на него и сказал:
- Греков, Греков, закружилась ваша голова. И я в окружении был. И меня
спрашивали.
Он посмотрел на Грекова и медленно сказал:
- У меня есть указание, - в случае необходимости отстранить вас от
командования и переподчинить людей себе. Зачем вы сами прете на рожон,
толкаете меня на этот путь?
Греков молчал, думал, прислушивался, потом сказал:
- Стихает, успокоился немец.
viperson.ru
Док. 655112
Перв. публик.: 02.11.90
Последн. ред.: 12.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
