7
Штрум собрал сотрудников лаборатории - ученых-физиков Маркова,
Савостьянова, Анну Наумовну Вайспапир, механика Ноздрина, электрика
Перепелицына и сказал им, что сомнения в несовершенстве аппаратуры
неосновательны. Именно особая точность измерений приводила к однородным
результатам, как ни варьировались условия опытов.
Штрум и Соколов были теоретиками, экспериментальные работы в
лаборатории вел Марков. Он обладал удивительным талантом решать
запутаннейшие экспериментальные проблемы, безошибочно точно определяя
принципы новой сложной аппаратуры.
Штрума восхищала уверенность, с которой Марков, подойдя к незнакомому
для него прибору, не пользуясь никакими объяснениями, сам, в течение
нескольких минут, ухватывал и главные принципы, и малозаметные детали. Он,
видимо, воспринимал физические приборы как живые тела, - ему казалось
естественным, взглянув на кошку, увидеть ее глаза, хвост, уши, когти,
прощупать биение сердца, сказать, что к чему в кошачьем теле.
Когда в лаборатории конструировалась новая аппаратура и нужно было
подковать блоху, козырным королем становился надменный механик Ноздрин.
Светловолосый веселый Савостьянов, смеясь, говорил о Ноздрине: "Когда
Степан Степанович умрет, его руки возьмут на исследование в Институт
мозга".
Но Ноздрин не любил шуток, свысока относился к научным сотрудникам,
понимал, что без его сильных рабочих рук дело в лаборатории не пойдет.
Любимцем лаборатории был Савостьянов. Ему легко давались и
теоретические вопросы и экспериментальные.
Он все делал шутя, быстро, без труда.
Его светлые, пшеничные волосы казались освещенными солнцем даже в самые
хмурые осенние дни. Штрум, любуясь Савостьяновым, думал, что волосы его
светлые оттого, что и ум у него ясный, светлый. И Соколов ценил
Савостьянова.
- Да, не нам с вами, халдеям и талмудистам, чета, помрем, - соединит в
себе и вас, и меня, и Маркова, - сказал Соколову Штрум.
Анну Наумовну лабораторные остряки окрестили "курица-жеребец", она
обладала нечеловеческой работоспособностью и терпением, - однажды ей
пришлось просидеть 18 часов за микроскопом, исследуя слои фотоэмульсии.
Многие руководители институтских отделов считали, что Штруму повезло, -
очень уж удачно подобрались сотрудники в его лаборатории. Штрум, обычно
шутя, говорил: "Каждый зав имеет тех сотрудников, которых заслуживает..."
- Мы все волновались и огорчались, - сказал Штрум, - теперь мы можем
вместе радоваться - опыты ставились профессором Марковым безукоризненно. В
этом, конечно, заслуги и механической мастерской, и лаборантов,
проводивших огромное количество наблюдений, сделавших сотни и тысячи
расчетов.
Марков, быстро покашливая, сказал:
- Виктор Павлович, хочется услышать возможно подробней вашу точку
зрения.
Понизив голос, он добавил:
- Мне говорили, что работы Кочкурова в смежной области вызывают
практические надежды. Мне говорили, что неожиданно запросили из Москвы о
его результатах.
Марков обычно знал подноготную всевозможных событий. Когда эшелон с
сотрудниками института шел в эвакуацию, Марков приносил в вагон множество
новостей: о заторах, смене паровоза, о предстоящих на пути
продовольственных пунктах.
Небритый Савостьянов озабоченно произнес:
- Придется мне выпить весь лабораторный спирт по этому поводу.
Анна Наумовна, большая общественница, проговорила:
- Вот видите, какое счастье, а нас уже на производственных совещаниях и
в месткоме обвиняли в смертных грехах.
Механик Ноздрин молчал, поглаживая впалые щеки.
А молодой одноногий электрик Перепелицын медленно покраснел во всю щеку
и не сказал ни слова, с грохотом уронил на пол костыль.
Штруму был приятен и радостен этот день.
Утром с ним говорил по телефону молодой директор Пименов, наговорил
Штруму много хороших слов. Пименов на самолете улетал в Москву, - шли
последние приготовления к возвращению в Москву почти всех отделов
института.
- Виктор Павлович, - сказал, прощаясь, Пименов, - скоро уж увидимся в
Москве. Я счастлив, я горжусь, что директорствую в институте в ту пору,
когда вы завершили свое замечательное исследование.
И на собрании сотрудников лаборатории все было очень приятно Штруму.
Марков обычно посмеивался над лабораторными порядками, говорил:
- Докторов, профессоров у нас полк, кандидатов и младших научных
сотрудников у нас батальон, а солдат - один Ноздрин! - В этой шутке было
недоверие к физикам-теоретикам. - Мы, как странная пирамида, - пояснил
Марков, - у которой широко, обширно на вершине и все уже да уже к
основанию. Шатко, колеблемся, а надо бы основание широкое - полк
Ноздриных.
А после доклада Штрума Марков сказал:
- Да, вот тебе и полк, вот тебе и пирамида.
А у Савостьянова, который проповедовал, что наука сродни спорту, после
доклада Штрума глаза стали удивительно хорошие: счастливые, добрые.
Штрум понял, что Савостьянов в эти минуты смотрел на него не как
футболист на тренера, а как верующий на апостола.
Он вспомнил свой недавний разговор с Соколовым, вспомнил спор Соколова
с Савостьяновым и подумал: "Может быть, в природе ядерных сил я кое-что
смыслю, но вот в природе человека уж ни черта действительно".
К концу рабочего дня к Штруму в кабинет вошла Анна Наумовна и сказала:
- Виктор Павлович, новый начальник отдела кадров не включил меня на
реэвакуацию. Я только что смотрела список.
- Знаю, знаю, - сказал Штрум, - не к чему огорчаться, ведь реэвакуация
будет произведена по двум спискам, - вы поедете во вторую очередь, всего
на несколько недель позже.
- Но ведь из нашей группы почему-то я одна не попала в первую очередь.
Я, кажется, с ума сойду, так мне опостылела эвакуация. Каждую ночь вижу
Москву во сне. Потом как же так: значит, начнут монтаж в Москве без меня?
- Да-да, действительно. Но понимаете, список-то утвержден, менять очень
трудно. Свечин из магнитной лаборатории уже говорил по поводу Бориса
Израилевича, с ним такая же история, как с вами, но оказалось, очень
сложно менять. Пожалуй, лучше и вам подождать.
Он вдруг вспыхнул и закричал:
- Черт их знает, каким местом они думают, напихали в список ненужных
людей, а вас, которая сразу же понадобится для основного монтажа,
почему-то забыли.
- Меня не забыли, - сказала Анна Наумовна, и ее глаза наполнились
слезами, - меня хуже...
Анна Наумовна, оглянувшись каким-то странным, быстрым, робким взглядом
на полуоткрытую дверь, сказала:
- Виктор Павлович, почему-то из списка вычеркнули только еврейские
фамилии, и мне говорила Римма, секретарь из отдела кадров, что в Уфе, в
списке украинской академии, повычеркивали почти всех евреев, только
докторов наук оставили.
Штрум, полуоткрыв рот, мгновение растерянно смотрел на нее, потом
расхохотался:
- Да вы что, с ума сошли, дорогая! Мы ведь, слава Богу, живем не в
царской России. Что это у вас за местечковый комплекс неполноценности,
выкиньте вы эту чушь из головы!
viperson.ru
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
Док. 655009
Перв. публик.: 30.10.90
Последн. ред.: 09.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
