Штрум, не заходя из института домой, отправился за своим новым знакомым
Каримовым, чтобы вместе с ним пойти к Соколову.
Каримов был рябой, некрасивый человек. Смуглость его кожи подчеркивала
седину волос, а от седины смуглость его казалась гуще.
Говорил Каримов по-русски правильно, и, лишь внимательно прислушиваясь,
можно было заметить легкую тень, отличавшую оттенки в произношении и
построении фразы.
Штрум не слышал его фамилии, но, оказывается, она была известна не
только в Казани. Каримов перевел на татарский язык "Божественную комедию",
"Путешествие Гулливера", а в последнее время работал над переводом
"Илиады".
Выходя из университетской читальни, они часто, еще не будучи знакомы,
сталкивались в курительной комнате. Библиотекарша, неряшливо одетая,
словоохотливая старушка, красившая губы, сообщила Штруму много
подробностей о Каримове, - и о том, что он окончил в Сорбонне, и о том,
что у него дача в Крыму и он до войны большую часть года проводил на
берегу моря. В Крыму во время войны застряла жена Каримова с дочерью - он
не имеет о них сведений. Старушка намекнула Штруму, что в жизни этого
человека были тяжелые, длившиеся восемь лет переживания, но Штрум встретил
это известие недоумевающим взором. Видимо, и о Штруме старушка
рассказывала Каримову. Зная друг друга, они испытывали неловкость оттого,
что не были знакомы, но при встречах они не улыбались, а, наоборот,
хмурились. Кончилось это тем, что, столкнувшись как-то в библиотечном
вестибюле, оба одновременно рассмеялись и заговорили.
Штрум не знал, интересна ли его беседа Каримову, но ему, Штруму, было
интересно говорить, когда слушает его Каримов. Виктор Павлович знал на
печальном опыте, как часто приходится сталкиваться с собеседником, который
как будто и умен, и остроумен, и в то же время невыносимо скучен.
Были люди, в чьем присутствии Штруму даже слово произнести было трудно,
его голос деревенел, разговор становился бессмысленным и бесцветным,
каким-то слепоглухонемым.
Были люди, в чьем присутствии любое искреннее слово звучало фальшиво.
Были люди, давние знакомые, в присутствии которых Штрум особенно ощущал
свое одиночество.
Отчего это происходило? Да оттого же, что вдруг встречался человек,
короткий ли дорожный спутник, сосед по нарам, участник случайного спора, в
чьем присутствии внутренний мир другого человека терял свою одинокую
немоту.
Они шли рядом, разговаривали, и Штрум подумал, что теперь он часами не
вспоминает о своей работе, особенно во время вечерних разговоров у
Соколова. С ним это никогда не бывало раньше, ведь он всегда думал о своей
работе, - в трамвае, обедая, слушая музыку, вытирая после утреннего
умывания лицо.
Должно быть, очень уж тяжел тупик, в который он зашел, и он
подсознательно отталкивает от себя мысли о работе...
- Как сегодня трудились, Ахмет Усманович? - спросил он.
Каримов проговорил:
- Голова ничего не воспринимает. Думал все время о жене и дочери, то
кажется - все хорошо будет, увижу их, то предчувствие, что погибли они.
- Я понимаю вас, - сказал Штрум.
- Я знаю, - проговорил Каримов.
Штрум подумал: странно, с человеком, знакомым всего несколько недель,
он готов говорить о том, о чем не говорит с женой и дочерью.
viperson.ru
Док. 654952
Перв. публик.: 27.10.90
Последн. ред.: 08.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
