Живописца, актера, скульптора, преподавателя Григория Гуревича хорошо знают по обе стороны океана. Уже более тридцати лет он живет в Нью-Джерси и занимается своим любимым делом - творчеством. Как истинно талантливый человек, творит Григорий в разных жанрах. В его гостеприимном доме - афиши многочисленных выступлений в разных городах, картины, скульптурные работы, фотографии, театральные маски, его редкие книги. Григорий с удовольствием готовит и угощает гостей блюдами собственного приготовления.

В мастерской Гуревича, где регулярно устраиваются "вечера открытых дверей", происходят удивительные знакомства с необычными людьми самых разных профессий из многих стран мира. Здесь одинаково комфортно чувствуют себя студенты и знаменитости. Связи с Родиной Григорий не теряет, поэтому в его доме всегда звучит русская речь.

В жизни Григория Гуревича было много интересных впечатлений, встреч, незабываемых поворотов судьбы. Ребенок военного времени, Гриша прошел эвакуацию, голод и лишения, его разлучили с родителями... Но это только закалило характер, подготовило к переменам, трудностям и радостям дальнейшей жизни. У Гуревича рано проснулся талант к рисованию, в 15 лет, его живописная работа была представлена на выставке в столичном Манеже. Он закончил Высшее художественно-промышленное училище имени И.Мухиной в Ленинграде.

Григорий - один из основателей искусства пантомимы в СССР, создатель первой профессионаьной группы пантомимы, неоднократно подвергался гонениям, поскольку его творчество не вписывалось в заданный художественный формат.

Сегодня он живет в США, по-прежему активен, занимается разными видами художественного творчества, устраивает выставки своих работ, преподает искусство. Общение с Григорием приносит радость друзьям и знакомым, все обращают внимание, что его молодые глаза светятся теплом и добротой.

Для меня неожиданной оказалась связь Гуревича с Карелией, о которой он сохранил самые добрые воспоминания.
О некоторых ярких эпизодах биографии, жизни и творчестве мы поговорили с Григорем Гуревичем, настоящим человеком искусства, в его мастерской.

- Григорий, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье.

- Я родился в семье, где всегда любили искусство. Мой папа Абрам Григорьевич работал театральным художником в Ростове-на-Дону, он создавал костюмы и декорации для спекталей. По линии мамы Клары Михайловны в моей семье много легенд и тайн. Одна из ее сестер, Лиза, была знаменитым адвокатом, вела в Москве дела государственной важности, но при этом всегда защищала интересы простых людей. В ее однокомнатной квартире было много подарков от людей, жизни которых она спасла. Другая моя тетя, Вера Флейтман, была призанной красавицей, известно о ее романе с Дзержинским. Об этом моя мама написала в своих воспоминаниях. Мама была юристом, но интересовалась искусством. Во время войны все семейные документы, к сожалению, сгорели.

- Вы начинали Вашу творческую биографию с пантомимы. Как Вы пришли именно к этому, редкому и необычному для бывшего Советского Союза жанру?

- Так получилось, что однажды, еще в 1961 году, моя мама купила билеты на популярное тогда представление французского мима Марселя Марсо. С первых мгновений меня потрясло его выступление! Марсо с помощью мимики и жеста мог выразить все, не говоря ни слова. До этого я уже был знаком с творчеством Чарли Чаплина, Бастера Китона и других актеров "немого кино", но Марсо буквально перевернул мой мозг, привычные представления о театре. С тех пор для меня изменилась концепция театра, я перестал воспринимать его словесную составляющую. Традиционный театр стал для меня скучным, пустым. Я начал изучать пантомиму, постигать ее символичность в движении. Сначала, естественно, начал повторять по памяти номера Марсо: "Ваятель масок", "Клетка"...

- Поддерживали ли окружающие Ваш интерес к пантомиме?

- Мои номера сначала строились на сходстве, я старался имитировать Марсо. Одно из моих первые выступлений состоялось в госпитале, я выступал в втором отделении, меня тепло принимали, это вдохновило. Я сумел заразить своей любовью к искусству Гарика Гоца, с которым мы дружили со второго класса. Мы были настолько неразлучны, что все думали, что мы - братья. Мы экспериментировали: поставили номер "Дуэль", где разыграли сражение на рапирах. Нас очень поддержал Борис Львович, второй муж мамы, ученик Станиславского. Он хорошо разбирался в музыке, руководил студией звукозаписи в Ленинграде. В мире искусства у него были большие связи. Он очень помогал с музыкальным оформлением наших номеров, которое всегда было необычным. Вместе со звукооператором Борисом Ващенко мы могли записывать голоса, соединять разные части музыкальных произведений, создавать компилляции. Так в номере "Человек и машина" мы использовали треск телефонной аппаратуры на станции. Уже в Америке я неожиданно встретился с Усачевским. Он и Давидовский были друзьями Бориса Львовича до революции . Еще в те времена они сделали уникальные звукозаписи. Мне удалось использовать фрагмены этих записей для нашего номера "Джунгли". Я пригласил Усачевского на одно из наших выступлений в Соединенных Штатах.

- Как Вам удалось перейти от постановки номеров "для узкого круга" к концертной деятельности? Я знаю, что это было связано с Карелией...

- Так случилось, что я стал негласным руководителем студии пантомимы ДК Ленсовета. Настоящий руководитель студии Рудольф Славский большую часть времени проводил в Москве, иногда он не появлялся в студии неделями. Администрации нравились мои творческие эксперименты. В ДК Ленсовета я ставил пантомимы, несмотря на то, что работал в другом месте архитектором. А гастроли начались неожиданно. Отчим Борис Львович дружил с руководителем Карельской государственной филармонии Баташовым. Однажды мы тайком показали ему наш номер в ДК Ленсовета, ему очень понравилось наше представление. Вскоре Баташов предложил нам поработать с Карельской филармонией, у него был бюджет только для четырех человек. Там мы начали концертную деятельность. Я сделал дизайн плаката. От филармонии отправились выступать в Среднюю Азию. Так мы стали первой в СССР профессиональной группой пантомимы. Наши выступления пользовались огромным успехом. Почти каждый день мы показывали наши номера в разных городах. В Рыбинске с номером пантомимы "Весеннее настроение", в котором участвовали пять человек, мы выступали на стадионе, перед двадцатью тысячами зрителей! Смелость по тем временам невероятная.

- Как Вы познакомились с Вашим учителем и другом Марселем Марсо?

- Мы смогли встретиться с ним в 1963 году, Марсо тогда в очередной раз выступал в Ленинграде - публика его любила и принимала замечательно. После спектакля нашу группу провели к нему в гримерную, и мы познакомились лично. Он проявил интерес к тому, чем мы занимались. Потом была встреча в ДК Ленсовета с группой пантомимы. Отношение к нашей работе со стороны Марселя Марсо было очень благосклонное. В следующий раз судьба пересекла наши пути в Баку, где мы одновременно выступали. Мы с Марсо проводили вместе свободное время и даже ездили на пляж. Великий мим предложил нашей группе отправиться с ним в Москву, где у него планировались выступления в зале имени Чайковского, и позаниматься под его руководством. Мы с готовностью разорвали все наши контракты с филармонией и поехали за ним в столицу. Там мы много общались, в номере Марсо в гостинице "Пекин", где я сделал небольшой набросок портрета мастера пантомимы. В дальнейшем мы постоянно встречались во время его гастролей, а о приезде он предварительно оповещал письмом. Марсо очень интересовался психологией публики, оттенками реакции на те или иные детали номеров. Ему очень нравилась тонкость восприятия русской публики, он говорил, что американские зрители реагируют совершенно иначе, многого не замечают.

- Правда ли, что Марсель Марсо даже ходатайствовал за вашу группу пантомимы перед тогдашним министром культуры Екатериной Фурцевой?

- Действительно, он собирался пойти к Екатерине Алексеевне, чтобы ходатайствовать о создании театра пантомимы в Москве под моим руководством. Но у Фурцевой был другой взгляд на ситуацию: она поддерживала мима Бориса Амарантова, а о других и слышать не хотела. Марсо очень сожалел по этому поводу и посоветовал обратиться за поддержкой к великим русским артистам. В дальнейшем мы общались с Марселем Марсо в Италии и США, он даже предлагал мне написать номер для его выступлений. Кстати, автор номера "Клетка" - тоже русский. Но у меня не получилось сделать для него номер - я всегда работал с групповыми постановками.

- Как Вы попали в театр под руководством Аркадия Райкина?

- После того, как у нас не получилось создать театр пантомимы в Москве, мы, последовав совету Марселя Марсо, решили обратиться к Аркадию Райкину. Я им восхищался с детства. Аркадий Исаакович назначил нам встречу в Театре Эстрады, мы показали наш спектакль, ему очень понравилось. На следующий день он попросил уже начать работу с ним. Это совершенно поразило всех наших недоброжелателей! Для меня был придуман творческий псевдоним - Григур. Первоначально в нашей группе работали восемь человек. Вместе с Аркадием Райкиным мы участвовали в спектаклях, представляли в первом отделении пять номеров! Работали на одной сцене со Жванецким, Ильченко, Карцевым. Прием у зрителей был грандиозный. В дальнейшем, к нашему большому сожалению, количество номеров только сокращалось. Правда, параллельно мне удавалось организовывать и свои гастроли. Ездили по городам и весям налегке, декораций брали с собой минимум. Кроме того, мы снимался в кино, на экраны вышел фильм "Барышня и хулиган" с нашим участием. Всего с Райкиным мы проработали три года. Аркадий Исаакович был великим человеком, но очень ревнивым. Последняя программа, в которой мы участвовали, называлась "Светофор". В ней наша роль уже была совсем незначительной, фактически мы выступали в качестве задника. Мне это стало неинтересным, чем я в запальчивости честно сообщил Райкину перед одним из выступлений. Это было моей большой ошибкой. Его жена сказала, что он очень разнервничался, я и сам сильно расстроился, последние спектакли дались мне очень нелегко, я впервые терял нить выступления. После этого мы расстались с театром Райкина и снова начали искать возможности для продолжения работы.

- Еще некоторое время ваша группа выступала с гастролями. Расскажите об этом периоде Вашей жизни, пожалуйста.

- Сложное было время! Против нас была организована целая кампания. В Ленконцерте собрали специальную комиссию, которая в конечном итоге признала нашу профессиональную непригодность. Нас обвинили в том, что номера пантомимы в нашем исплнении чересчур эротичны, провокационны, направлены против советской власти. Вспомнили о том, что я еврей. Закрутилась бюрократическая машина, пошли отказы в организации гастролей. Мы сами организовали себе выступления в Куйбышеве, других городах, которые прошли с огромным успехом. Во время представлений случались непредвиденные ситуации и даже провокации. К примеру, еще в самом начале работы с Райкиным мы выступали босиком, однажды по полу рассыпали битое стекло, и наши актеры заканчивали номер с окровавленными ногами. В другой раз, во время представления в Московском университете, кто-то неправильной стороной вставил пленку в катушку, и я был вынужден прямо во время спектакля бежать в звукорежиссерскую комнату и лично перематывать пленку. Очень запомнилось выступление в Новосибирском Академгородке. Во время банкета после успешного выступления один ученый в нашу честь съел стеклянный стакан! Но денег катастрофически не хватало, нужно было как-то выживать, поэтому я по приглашению отца Сергея Довлатова Доната Мечика пошел преподавать пантомиму в Музыкальное училище при Консерватории. Пантомима переживала подъем, в Москве работала группа Марка Розовского "Синяя блуза". Позже появился Слава Полунин, в группу которого вошли актеры из студии Славского. У нас были совместные выступления, обмен новшествами. Мои соратники по группе к тому времени возглавили разные студии пантомимы. К сожалению, в связи с развязанной против нас травлей все они были уничтожены.

- Невозможность творческой реализации в Советском Союзе явилась главной причиной Вашего отъезда?

- К сожалению, да. Гастролей не было, я элементарно бедствовал, занимался всем, что умел. Например, работал дизайнером. Одним из моих проектов было оформление сауны на Зимнем стадионе. Тогдашний директор стадиона Руденко не был партийным, но несмотря на это, часто выежал за рубеж, у него были широкие взгляды, с ним легко работалось. Это была первая подобная сауна в Ленинграде, считалось хорошим тоном назначать в ней встречи. А еще я занимался ювелирным делом. Приобрел необходимые знания, обзавелся специальной техникой. Сегодня трудно представить, но в Советском Союзе работа ювелира считалась опасной: существовал запрет на работу с золотом и серебром. Еще я делала маски для фильма "Тень", в нем же исполнил роль тени Олега Даля. В фильме "Игрок" сыграл крупье... Все рекомендовали мне уехать, в том числе - мама. В 1976 году я решился на отъезд. Мне подготовили письмо о присоединении к родственникам в Израиле, естественно, после этого ни о какой работе в СССР речи вообще идти не могло. У меня даже не было пятисот рублей, чтобы заплатить за отказ от гражданства, который тогда требовалось оформить. За меня заплатил мой папа. На сборы мне дали восемнадцать часов... Марсель Марсо знал о моем отъезде и предложил свою помощь, но я от нее отказался.

- Как складывалась Ваша жизнь в США?

- В Америке я оказался через четыре месяца после отъезда из СССР. До этого в Вене решалось, в какую страну мне ехать. Я оказался в Италии, где встретился с Марсо. Там происходили и приключения: я две недели путешествовал по Италии без денег автостопом... После приезда в США я сделал презентацию о пантомиме. Некоторое время я преподавал пантомиму в балетной студии в Манхэттене, причем сначала у меня был только один ученик - Юра Аккерман. 1979 году я отправился на два месяца на гастроли в Данию со своей небольшой труппой. Впоследствие на развитие пантомимы я получал небольшие гранты. С самого начала эмиграции писал картины, одну из крупных работ подарил Музею русского искусства. Продолжал заниматься скульптурой, участвовал выставках, в том числе - вместе с Михаилом Шемякиным, Эрнстом Неизвестным. Сейчас бронзовая скульптурная композиция моей работы установлена в Нью-Арке, на станции Пенн. Моя скульптура - бронзовый бюст американо-японского изобретателя Кацуо Хашимото - находится в Нью-Джерси в Институте технологий, бюст финансиста и мецената Касперсона находится в трех американских банках... Кроме того, я преподавал скульптуру, рисунок, ювелирное дело, керамику в университете Святого Джона в Нью-Йорке.

- Вы своими руками создаете уникальные книги, настоящие произведения искусства...

- Эо тоже важная часть моего творчества. Я сам иллюстрирую книги, каждая страница в них выполнена каллиграфически вручную моей бывшей женой Эрикой, мамой моего сына Алекса. Созданные мной книги находятся в библиотеках Нью-Йорка (NY Public Library), Эрмитажа, в коллекциях разных университетов. Созданная мной волшебная книга-трансформер (magic book), оригинально представляющая мои работы разных лет, находится в библиотеке Бруклинского музея. Конструкция этих книг мною запатентована.

- Как Вы чувствуете себя вдали от России?

- Я очень сожалею, что мне пришлось уехать, но в тот момент у меня просто не было другого выбора. Я рад, что сейчас в России периодически проходят выставки моих работ. Два года назад я привез на родину моего сына Алекса, мы вместе участвовали в мероприятиях в Пензе. Сын без акцента говорит на английском, венгерском и русском языках. Очень важно, чтобы он знал больше о Родине своего отца, о корнях. Он сейчас пишет мюзикл, занимается художественным творчеством, фотографией. В этом году я участвовал в концерте-фестивале "Русские сезоны" в Вашингтоне, представлял пантомиму "Маски". Так что связь с Россией не прерывается.

Док. 654914
Опублик.: 08.10.12
Число обращений: 0