41
Санитар привел Абарчука в больничный коридор, пахнущий своим особым,
отличным от бараков, плохим запахом. Они прошли в полутьме мимо наваленных
деревянных носилок и связанных в тюки старых ватников, видимо,
дожидавшихся дезинфекции.
Магар лежал в изоляторе - каморке с бревенчатыми стенами, где почти
вплотную одна к другой стояли две железные кровати. В изолятор обычно
клали либо больных инфекционными заболеваниями, либо доходяг-умирающих.
Тоненькие ножки кроватей казались проволочными, но они не были погнуты,
полнотелые люди никогда не лежали на этих кроватях.
- Не сюда, не сюда, правей, - раздался голос настолько знакомый, что
Абарчуку показалось, - нету седины, нету неволи, а снова то, чем жил и
ради чего счастлив был отдать жизнь.
Он, вглядываясь в лицо Магара, исступленно, медленно сказал:
- Здравствуй, здравствуй, здравствуй...
Магар, боясь не справиться с волнением, произнес нарочито буднично:
- Да садись, садись прямо против меня на койку.
И, видя взгляд, которым Абарчук поглядел на соседнюю койку, добавил:
- Ты его не потревожишь, его уж никто не потревожит.
Абарчук наклонился, чтобы лучше видеть лицо товарища, потом снова
оглянулся на прикрытого покойника:
- Давно он?
- Часа два назад умер, санитары его не тревожат пока, ждут врача, это
лучше, а то положат другого, живой говорить не даст.
- Это верно, - сказал Абарчук и не задал вопросы, страстно интересующие
его: "Ну как, ты с Бубновым проходил или по делу Сокольникова? А срок
какой у тебя? Ты был во Владимирском или Суздальском политизоляторе?
Особое совещание или военная коллегия? Ты подписал на себя?"
Он оглянулся на прикрытое тело, спросил:
- А кто он, отчего умер?
- Умер от лагеря, раскулаченный. Звал какую-то Настю, все хотел уходить
куда-то...
Абарчук постепенно различил в полумраке лицо Магара. Он не узнал бы
его, какое уж там не изменился - умирающий старик!
Чувствуя спиной прикосновение твердой, согнутой в локте руки покойника,
ощущая на себе взгляд Магара, он подумал: "Тоже, наверно, считает: в жизни
б не узнал".
А Магар сказал:
- Я только сейчас понял, - он все бубнил что-то вроде: би... би...
би... би... а это он просил: "Пить, пить", кружка рядом, хоть бы выполнил
его последнюю волю.
- Видишь, мертвый тоже вмешивается.
- А это понятно, - сказал Магар, и Абарчук услышал знакомую, всегда
волновавшую его интонацию: так обычно Магар начинал серьезный разговор. -
Ведь говорим о нем, а разговор о себе.
- Нет, нет! - Абарчук, поймав горячую ладонь Магара, сжал ее, обнял его
за плечи, затрясся от беззвучного рыдания, задохнулся.
- Спасибо тебе, - бормотал он, - спасибо тебе, спасибо, товарищ, друг.
Они молчали, оба тяжело дыша. Их дыхание смешивалось в одно, и Абарчуку
казалось, что не только дыхание их слилось.
Магар заговорил первый.
- Слушай, - сказал он, - слушай, друг, я тебя так в последний раз
называю.
- Брось ты, ты будешь жить! - сказал Абарчук.
Магар сел на постели.
- Как пытки не хочу, но должен сказать. И ты слушай, - сказал он
покойнику, - это тебя касается, твоей Насти. Это мой последний
революционный долг, и я его выполню! Ты, товарищ Абарчук, особая натура.
Да и встретились мы когда-то в особое время, - мне кажется, наше лучшее
время. Вот я скажу тебе... Мы ошиблись. Наша ошибка вот к чему привела -
видишь... мы с тобой должны просить прощения у него. Дай-ка мне закурить.
Да какое уж там каяться. Сего не искупить никаким покаянием. Это я хотел
сказать тебе. Раз. Теперь - два. Мы не понимали свободы. Мы раздавили ее.
И Маркс не оценил ее: она основа, смысл, базис под базисом. Без свободы
нет пролетарской революции. Вот два, и слушай - три. Мы проходим через
лагерь, тайгу, но вера наша сильней всего. Не сила это - слабость,
самосохранение. Там, за проволокой, самосохранение велит людям меняться,
иначе они погибнут, попадут в лагерь, - и коммунисты создали кумира,
погоны надели, мундиры, исповедуют национализм, на рабочий класс подняли
руку, надо будет, дойдут до черносотенства... А здесь, в лагере, тот же
инстинкт им велит не меняться - если не хочешь покрыться деревян-бушлатом,
то не меняйся в лагерные десятилетия, в этом спасение... Две стороны
медной монетки...
- Перестань! - крикнул Абарчук и вскочил, поднес к лицу Магара сжатый
кулак. - Тебя сломали! Ты не вынес! То, что ты сказал, ложь, бред.
- Хорошо бы, но я не в бреду. Я ведь снова зову тебя! Как двадцать лет
назад звал! Если мы не можем жить, как революционеры, - умрем, так жить
хуже.
- Хватит, довольно!
- Прости меня. Я понимаю. Я похож на старую гетеру, что плачет о
потерянной добродетели. Но говорю тебе: помни! Дорогой мой, прости меня...
- Простить? Да лучше бы я, лучше бы ты вот так, как этот мертвец,
лежали, не дожив до часа встречи...
Стоя уже в дверях, Абарчук проговорил:
Я еще приду к тебе... Я тебе вправлю мозги, теперь я буду твоим
учителем.
Утром санитар Трюфелев встретился Абарчуку на лагерном дворе, он тащил
на санках бидон с молоком, обвязанный веревками. Странно было, что за
полярным кругом у человека потное лицо.
- Твоему дружку молочка не пить, - сказал он, - удавился сегодня ночью.
Приятно поразить человека новостью, и санитар с дружелюбным торжеством
смотрел на Абарчука.
- Записку оставил? - спросил Абарчук и хлебнул ледяного воздуха. Ему
показалось, что Магар обязательно оставил записку, - то, вчерашнее, нашло
на него случайно.
- Зачем записка? Что ни напишешь - к оперу попадает.
Эта ночь была самая тяжелая в жизни Абарчука. Он лежал не шевелясь,
стиснув зубы, глядя широко открытыми глазами на стену с темными следами
давленых клопов.
Он обращался к сыну, которому не хотел когда-то дать своей фамилии, и
звал его: "Ты теперь один у меня, ты один - моя надежда. Видишь, друг,
учитель хотел удавить мой ум, мою волю и сам удавился. Толя, Толя, ты
один, один у меня на всем свете. Видишь ли ты меня, слышишь ли ты меня?
Узнаешь ли когда-нибудь, что и в эту ночь отец твой не согнулся, не
поколебался?"
А вокруг, рядом, спал лагерь - спал тяжело, громко, некрасиво, в
тяжелом, удушливом воздухе, с храпом, лепетанием, сонным визгом, со
скрежетом зубов, с протяжными стонами и вскрикиваниями.
Абарчук вдруг приподнялся на нарах, казалось, рядом шевельнулась чья-то
быстрая, бесшумная тень.
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 654870
Перв. публик.: 26.10.90
Последн. ред.: 05.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
