Ночью Дементий Трифонович, одетый в военную форму, писал, сидя за
столом. Жена в халате сидела подле него, следила за его рукой. Он сложил
письмо и сказал:
- Это заведующему крайздравом, если понадобится тебе спец лечение и
выезд на консультацию. Пропуск брат тебе устроит, а он только даст
направление.
- А доверенность на получение лимита ты написал? - спросила жена.
- Это не нужно, - ответил он, - позвони управляющему делами в обком, а
еще лучше прямо самому Пузиченко, он сделает.
Он перебрал пачку написанных писем, доверенностей, записок и сказал:
- Ну, как будто все.
Они помолчали.
- Боюсь я за тебя, мой коханый, - сказала она. - Ведь на войну Идешь.
Он встал, проговорил:
- Береги себя, детей береги. Коньяк в чемодан положила?
Она сказала:
- Положила, положила. Помнишь, года два назад ты так же на рассвете
дописывал мне доверенности, улетал в Кисловодск?
- Теперь в Кисловодске немцы, - сказал он.
Гетманов прошелся по комнате, прислушался:
- Спят?
- Конечно, спят, - сказала Галина Терентьевна.
Они прошли в комнату к детям. Странно было, как эти две полные,
массивные фигуры бесшумно движутся в полутьме. На белом полотне подушек
темнели головы спящих детей... Гетманов вслушивался в их дыхание.
Он прижал ладонь к груди, чтобы не потревожить спящих гулкими ударами
сердца. Здесь, в полумраке, он ощущал щемящее и пронзительное чувство
нежности, тревоги, жалости к детям. Страстно хотелось обнять сына,
дочерей, поцеловать их заспанные лица. Здесь ощущал он беспомощную
нежность, нерассуждающую любовь, и здесь он терялся, стоял смущенный,
слабый.
Его не пугали и не волновали мысли о предстоящей новой для него работе.
Ему часто приходилось браться за новую работу, он легко находил ту
правильную линию, которая и была главной линией. Он знал, - и в танковом
корпусе он сумеет осуществить эту линию.
Но здесь, - как связать железную суровость, непоколебимость с
нежностью, с любовью, не знающей ни закона, ни линии.
Он оглянулся на жену. Она стояла, по-деревенски подперев щеку ладонью.
В полумраке лицо ее казалось похудевшим, молодым, такой была она, когда
они в первый раз после женитьбы поехали к морю, жили в санатории "Украина"
над самым береговым обрывом.
Под окном деликатно прогудел автомобиль - это пришла обкомовская
машина. Гетманов снова повернулся к детям и развел руками, в этом жесте
выражалась его беспомощность перед чувством, с которым не мог он
совладать.
В коридоре он после прощальных слов и поцелуев надел полушубок, папаху,
стоял, выжидая, пока водитель машины вынесет чемоданы.
- Ну вот, - сказал он и вдруг снял с головы папаху, шагнул к жене,
снова обнял ее. И в этом новом, последнем прощании, когда сквозь
полуоткрытую дверь, смешиваясь с домашним теплом, входил сырой и холодный
уличный воздух, когда шершавая, дубленая шкура полушубка прикоснулась к
душистому шелку халата, оба они ощутили, что их жизнь, казавшаяся единой,
вдруг раскололась, и тоска ожгла их сердца.
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 654851
Перв. публик.: 08.10.90
Последн. ред.: 05.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
