Крымов попал в Сталинград вскоре после пожара нефтехранилищ.
Чуйков разместил новый командный пункт армии под волжским откосом, в
расположении стрелкового полка, входившего в состав дивизии Батюка. Чуйков
посетил блиндаж командира полка капитана Михайлова и, осмотрев
многонакатную просторную землянку, удовлетворенно кивнул. Глядя на
огорченное лицо рыжего, веснушчатого капитана, командарм весело сказал
ему:
- Не по чину, товарищ капитан, построили себе блиндаж.
Штаб полка, прихватив свою нехитрую мебель, переместился на несколько
десятков метров по течению Волги, - там рыжий Михайлов, в свою очередь,
решительно потеснил командира своего батальона.
Командир батальона, оставшись без квартиры, не стал трогать командиров
своих рот (уж очень тесно жили), а велел выкопать себе новую землянку на
самом плоскогорье.
Когда Крымов пришел на командный пункт 62-й армии, там в разгаре были
саперные работы. Прокладывались ходы сообщения между отделами штаба, улицы
и переулочки, соединявшие жителей политотдела, оперативщиков и
артиллеристов.
Два раза Крымов видел самого командарма, - он выходил посмотреть на
стройку.
Нигде, пожалуй, в мире к строительству жилищ не относились с такой
серьезностью, как в Сталинграде. Не для тепла и не в пример потомству
строились сталинградские блиндажи. Вероятность встретить рассвет и час
обеда грубо зависела от толщины блиндажных накатов, от глубины хода
сообщения, от близости отхожего места, от того, заметен ли с воздуха
блиндаж.
Когда говорили о человеке, говорили и о его блиндаже.
- Толково сегодня Батюк поработал минометами на Мамаевом кургане... И
блиндажик, между прочим, у него: дверь дубовая, толстенная, как в сенате,
умный человек...
А случалось, говорили о ком-нибудь так:
- Ну что ж, потеснили его ночью, потерял ключевую позицию, связи с
подразделениями не имел. Командный пункт его с воздуха виден, плащ-палатка
вместо двери - от мух, можно сказать. Пустой человек, от него, я слышал,
жена до войны ушла.
Много разных историй было связано с блиндажами и землянками
Сталинграда. И рассказ о том, как в трубу, в которой жил родимцевский
штаб, вдруг хлынула вода и вся канцелярия выплыла на берег, и шутники на
карте отметили место впадения родимцевского штаба в Волгу. И рассказ о
том, как вышибло знаменитые двери в блиндаже у Батюка. И рассказ о том,
как Жолудева на тракторном заводе засыпало вместе со штабом в блиндаже.
Сталинградский береговой откос, часто и плотно начиненный блиндажами,
напоминал Крымову огромный военный корабль, - по одному борту его лежала
Волга, по другому - плотная стена неприятельского огня.
Крымов имел поручение политуправления разобрать склоку, возникшую между
командиром и комиссаром стрелкового полка в дивизии Родимцева.
Отправляясь к Родимцеву, он собирался сделать доклад штабным
командирам, а затем разобрать и кляузное дело.
Посыльный из политотдела армии подвел его к каменному устью широкой
трубы, в которой разместился родимцевский штаб. Часовой доложил о
батальонном комиссаре из штаба фронта, и чей-то толстый голос произнес:
- Зови его сюда, а то, верно, с непривычки в штаны наложил.
Крымов зашел под низкий свод и, чувствуя на себе взгляды штабных,
представился полнотелому полковому комиссару в солдатском ватнике,
сидевшему на консервном ящике.
- А, очень приятно, доклад послушать - дело хорошее, - сказал полковой
комиссар. - А то слышали, что и Мануильский и еще кое-кто на левый берег
приехали, а к нам в Сталинград не соберутся.
- У меня, кроме того, есть поручение от начальника политуправления, -
сказал Крымов, - разобрать дело между командиром стрелкового полка и
комиссаром.
- Было у нас такое дело, - ответил комиссар. - Вчера его разобрали: на
командный пункт полка попала тонная бомба, убито восемнадцать человек, в
том числе командир полка и комиссар.
Он проговорил с доверительной простотой:
- Все у них как-то наоборот было, и внешность даже: командир человек
простой, крестьянский сын, а комиссар перчатки носил, кольцо на пальце.
Теперь лежат оба рядом.
Как человек, умеющий управлять своим и чужим настроением, а не
подчиняться настроению, он, резко изменив тон, веселым голосом сказал:
- Когда дивизия наша под Котлубанью стояла, пришлось мне везти к фронту
на своей машине московского докладчика, Павла Федоровича Юдина. Член
Военного совета мне сказал: "Волос потеряет, голову тебе снесу". Намаялся
я с ним. Чуть самолет - сразу в кювет пикировали. Берег. Неохота голову
терять. Но и товарищ Юдин берегся, проявлял инициативу.
Люди, прислушивающиеся к их разговору, посмеивались, и Крымов вновь
ощутил раздражавший его тон снисходительной насмешливости.
Обычно у Крымова складывались хорошие отношения со строевыми
командирами, вполне сносные со штабными, а раздраженные и не всегда
искренние со своим же братом политическими работниками. Вот и сейчас
комиссар дивизии раздражал его: без году неделя на фронте, а
представляется ветераном, наверное, и в партию перед войной вступил, а уж
Энгельс его не устраивает.
Но, видимо, и Крымов чем-то раздражал комиссара дивизии.
Это ощущение не оставило Крымова и когда адъютант устраивал ему ночлег,
и когда его поили чаем.
Почти в каждой воинской части есть свой особый, отличный от других
стиль отношений. В штабе родимцевской дивизии постоянно гордились своим
молодым генералом.
После того как Крымов закончил беседу, ему стали задавать вопросы.
Начальник штаба Бельский, сидевший подле Родимцева, спросил:
- Когда же, товарищ докладчик, союзники второй фронт откроют?
Комиссар дивизии, полулежавший на узеньких нарах, прилепленных к
каменной обшивке трубы, сел, разгреб руками сено и проговорил:
- Куда спешить. Меня больше интересует, как наше командование
действовать собирается.
Крымов недовольно покосился на комиссара, сказал:
- Поскольку ваш комиссар так ставит вопрос, отвечать следует не мне, а
генералу.
Все поглядели на Родимцева, и он сказал:
- Высокому человеку здесь не разогнуться. Одно слово - труба. Оборона -
что ж, в ней нет высшей заслуги. А наступать из этой трубы нельзя. Рады
бы, да в трубе резервов не накопишь.
В это время зазвонил телефон. Родимцев взял трубку.
Все люди поглядели на него.
Положив трубку, Родимцев нагнулся к Бельскому и негромко произнес
несколько слов. Тот потянулся к телефону, но Родимцев положил руку на
телефонный аппарат и сказал:
- К чему? Разве вам не слышно?
Многое было слышно под каменными сводами штольни, освещенной мерцающим
дымным светом ламп, сделанных из снарядных гильз. Частые пулеметные
очереди грохотали над головой сидевших, как тележки на мосту. Время от
времени ударяли разрывы ручных гранат. Звуки в трубе резонировали очень
гулко.
Родимцев подзывал к себе то одного, то другого сотрудника штаба, вновь
поднес к уху нетерпеливую телефонную трубку.
На мгновенье он поймал взгляд сидевшего неподалеку Крымова и, мило,
по-домашнему улыбнувшись, сказал ему:
- Разгулялася волжская погода, товарищ докладчик.
А телефон уж звонил непрерывно. Прислушиваясь к разговору Родимцева,
Крымов примерно понимал, что происходило. Заместитель командира дивизии,
молодой полковник Борисов, подошел к генералу и, склонившись над ящиком,
на котором был разложен план Сталинграда, картинно, резко провел жирную
синюю черту по перпендикуляру, рассекающую до самой Волги красный пунктир
советской обороны. Борисов выразительно посмотрел на Родимцева темными
глазами. Родимцев вдруг встал, увидя идущего к нему из полумрака человека
в плащ-палатке.
По походке и выражению лица подошедшего сразу же делалось понятным,
откуда он явился, - он был окутан невидимым раскаленным облаком, казалось,
что при быстрых движениях не плащ-палатка шуршит, а потрескивает
электричество, которым насыщен этот человек.
- Товарищ генерал, - жалуясь, закричал он, - потеснил меня, собака, в
овраг залез, прет к Волге. Надо усилить меня.
- Задержите противника сами любой ценой. Резервов у меня нет, - сказал
Родимцев.
- Задержать любой ценой, - ответил человек в плащ-палатке, и всем стало
понятно, когда он, повернувшись, пошел к выходу, что он знает цену,
которую заплатит.
- Тут рядом? - спросил Крымов и показал на карте извилистую жилу
оврага.
Но Родимцев не успел ему ответить. В устье трубы послышались
пистолетные выстрелы, мелькнули красные зарницы ручных гранат.
Послышался пронзительный командирский свисток. К Родимцеву кинулся
начальник штаба, закричал:
- Товарищ генерал, противник прорвался на ваш командный пункт!..
И вдруг исчез командир дивизии, чуть-чуть игравший своим спокойным
голосом, отмечавший цветным карандашиком по карте изменение обстановки.
Исчезло ощущение, что война в каменных развалинах и поросших бурьяном
оврагах связана с хромированной сталью, катодными лампами,
радиоаппаратурой. Человек с тонкими губами озорно крикнул:
- А ну, штаб дивизии! Проверьте личное оружие, взять гранаты - и за
мной, отразим противника!
И в его голосе и глазах, быстро, властно скользнувших по Крымову, много
было ледяного и жгучего боевого спирта. На миг показалось, - не в опыте,
не в знании карты, а в жестокой и безудержной, озорной душе главная сила
этого человека!
Через несколько минут офицеры штаба, писаря, связные, телефонисты,
неловко и торопливо толкаясь, вываливались из штабной трубы, и впереди,
освещенный боевым, мерцающим огнем, легким шагом бежал Родимцев, стремясь
к оврагу, откуда раздавались взрывы, выстрелы, крики и брань.
Когда, задохнувшись от бега, Крымов одним из первых добрался до края
оврага и поглядел вниз, его содрогнувшееся сердце почувствовало
соединенное чувство гадливости, страха, ненависти. На дне расселины
мелькали неясные тени, вспыхивали и гасли искры выстрелов, загорался то
зеленый, то красный глазок, а в воздухе стоял непрерывный железный свист.
Казалось, Крымов заглянул в огромную змеиную нору, где сотни потревоженных
ядовитых существ, шипя, сверкая глазами, быстро расползались, шурша среди
сухого бурьяна.
И с чувством ярости, отвращения, страха он стал стрелять из винтовки по
мелькавшим во тьме вспышкам, по быстрым теням, ползавшим по склонам
оврага.
В нескольких десятках метров от него немцы появились на гребне оврага.
Частый грохот ручных гранат тряс воздух и землю, - штурмовая немецкая
группа стремилась прорваться к устью трубы.
Тени людей, вспышки выстрелов мелькали во мгле, крики, стоны то
вспыхивали, то гасли. Казалось, кипит большой черный котел, и Крымов весь,
всем телом, всей душой погрузился в это булькающее, пузырящееся кипение и
уж не мог мыслить, чувствовать, как мыслил и чувствовал прежде. То
казалось, он правит движением захватившею его водоворота, то ощущение
гибели охватывало его, и казалось, густая смоляная тьма льется ему в
глаза, в ноздри, и уж нет воздуха для дыхания и нет звездного неба над
головой, есть лишь мрак, овраг и страшные существа, шуршащие в бурьяне.
Казалось, нет возможности разобраться в том, что происходит, и в то же
время силилось очевидное, по-дневному ясное чувство связи с людьми,
ползущими по откосу, чувство своей силы, соединенной с силой стреляющих
рядом с ним, чувство радости, что где-то рядом находится Родимцев.
Это удивительное чувство, возникшее в ночном бою, где в трех шагах не
различишь, кто это рядом - товарищ или готовый убить тебя враг,
связывалось со вторым, не менее удивительным и необъяснимым ощущением
общего хода боя, тем ощущением, которое давало солдатам возможность судить
об истинном соотношении сил в бою, предугадывать ход боя.
viperson.ru
Док. 654831
Перв. публик.: 04.10.90
Последн. ред.: 04.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
