5
Американский полковник жил в отдельном боксе особого барака. Ему
разрешали свободно выходить из барака в вечернее время, кормили особым
обедом. Говорили, что по его поводу был сделан запрос из Швеции, -
президент Рузвельт просил о нем через шведского короля.
Полковник однажды отнес плитку шоколада больному русскому майору
Никонову. Его в особом бараке интересовали больше, всего русские
военнопленные. Он пытался заводить с русскими разговор о немецкой тактике
и о причинах неудач первого года войны.
Он часто заговаривал с Ершовым и, глядя в умные, одновременно серьезные
и веселые глаза русского майора, забывал, что тот не понимает
по-английски.
Ему казалось странным, как же не понимает его человек с таким умным
лицом, да еще не понимает разговора о предметах, которые сильно волнуют
обоих.
- Неужели вы ни черта не понимаете? - огорченно спрашивал он.
Ершов по-русски отвечал ему:
- Наш уважаемый сержант владел всеми языками, кроме иностранных.
Но все же на языке, состоящем из улыбок, взглядов, похлопываний по
спине и десятка-полутора исковерканных русских, немецких, английских и
французских слов, разговаривали о товариществе, сочувствии, помощи, о
любви к дому, женам, детям - лагерные русские люди с людьми десятков
разноязычных национальностей.
"Камрад, гут, брот, зупэ, киндер, сигарет, арбайт" да еще с дюжину
немецких слов, рожденных в лагерях: ревир, блокэльтерсте, капо,
фернихтунгслагер, аппель, аппельплац, вахраум, флюгпункт, лагершуце, -
хватало, чтобы выразить особо важное в простой и запутанной жизни лагерных
людей.
Были и русские слова - ребята, табачок, товарищ, - которыми
пользовались заключенные многих национальностей. А русское слово
"доходяга", определявшее состояние близкого к смерти лагерника, стало
общим для всех, завоевало все 56 лагерных национальностей.
С набором в десяток-полтора слов великий немецкий народ вторгся в
города и деревни, населенные великим русским народом, и миллионы русских
деревенских баб, стариков, детей и миллионы немецких солдат объяснялись
словами - "матка, пан, руки виерх, курка, яйка, капут". Ничего доброго из
этого объяснения не получалось. Но великому немецкому народу хватало этих
слов для того дела, которое он совершал в России.
Но так же ничего хорошего не получалось из того, что Чернецов пытался
заговаривать с советскими военнопленными, - хотя он за двадцать лет
эмиграции не забыл русского языка, а превосходно владел русской речью. Он
не мог понять советских военнопленных, они чуждались его.
И так же не могли договориться советские военнопленные, - одни, готовые
умереть, но не изменить, другие, помышлявшие вступить во власовские
войска. Чем больше говорили они и спорили, тем меньше понимали они друг
друга. А потом уже они молчали, полные ненависти и презрения друг к другу.
В этом мычании немых и в речах слепых, в этом густом смешении людей,
объединенных ужасом, надеждой и горем, в непонимании, ненависти людей,
говорящих на одном языке, трагически выражалось одно из бедствий
двадцатого века.
http://lib.ru/PROZA/GROSSMAN/lifefate.txt
viperson.ru
Док. 654826
Перв. публик.: 04.10.90
Последн. ред.: 04.10.12
Число обращений: 0
Василий Гроссман. Жизнь и судьба
|
