7. Нарастающее отставание России как следствие идеологического кризисаНазад
7. Нарастающее отставание России как следствие идеологического кризиса
Возникающая международная система становится все
более сложной, динамичной и все менее предсказуемой[1]
А. Торкунов, ректор МГИМО(У)
Крах либеральной утопии заставил властвующую элиту
скорректировать идеологию современной политики[2]
С. Глазьев, академик РАН
Темпы развития современной нации и государства - понятия относительные. Они определяются не столько темпами роста ВВП страны, ростом тех или иных отраслей или даже демографическими факторами, сколько темпами роста. Если качество роста высокое (т.е. оно в современных условиях определяется, прежде всего, темпами роста НЧП, долей наукоемких отраслей, креативного класса в социальной структуре населения), то такое качество означает опережающее развитие нации, а не просто количественный рост.
С этой точки зрения, Россия уступает по основным показателям развитым странам, хотя в некоторые периоды рост ее экономики и опережает рост ВВП развитых стран. Это понимание принципиально важно для того, чтобы представить себе реальное положение России в мире, когда рост экономики отнюдь не означает национального (экономического и социального) развития[3]. Поэтому лозунги типа "удвоения ВВП", "войти в пятерку ведущих стран мира" и т.п., выдвигавшиеся с 2004 года В. Путиным и Д. Медведевым, имеют, мягко говоря, мало смысла. Относительное место России в мире определяется отнюдь не этими критериями. Выбор же таких критериев развития или роста - следствие идеологического выбора.
Выбор идеологии, в свою очередь, во многом определяется теми мировыми тенденциями, которые формируют основные особенности развития мирового сообщества, прежде всего, связанными с глобализацией. Это означает, что на формирование образа нации влияют уже не только базовые национальные интересы и ценности, а также национальные ресурсы - две важнейшие классические группы факторов, - но и внешние факторы, определяемые сегодня объективными факторами мирового развития. И прежде всего качеством НЧП и его социальных институтов.
Но не только. Субъективные факторы глобализации также играют важную роль. В том числе политико-идеологические. Не секрет, например, что американская внешняя политика активно влияет не только на внешнюю, но и внутреннюю политику других государств. В частности, по признанию заместителя госсекретаря США Ф. Гордона, "с 2009 года (т.е. за 2 года - А.П.) Соединенные Штаты потратили более 200 млн долл. на развитие демократии и гражданского общества в России"[4]. Еще 50 млн. поступят дополнительно через специально созданный фонд. Подчеркну, что это - только государственные деньги, которые составляют лишь небольшую часть от негосударственных фондов, направляемых как средство влияния на Россию.
В этих условиях правящей элите России необходимо создать такой привлекательный будущий образ России и модель национальной безопасности, которые отражали бы реальные мировые тенденции, и не реагировали бы на тактические, иногда мнимые угрозы. Речь идет прежде всего о цивилизационном выборе России, ее идентичности и инвестициях в свое будущее. В конечном счете это означает идеологический выбор, одним из следствий которого будет эффективная стратегия национального развития (а не роста), способная прекратить нарастающее отставание России от развитых стран.
Растущее отставание России означает прямую угрозу национальной безопасности страны, что, естественно, не остается не замеченным руководством страны. Но пока что эта угроза видится не в политико-идеологическом, а в военно-политическом плане. Так, в статье в "Российской газете" в 2012 году В. Путин отмечает как "риски самого разного, зачастую непредсказуемого характера", так и "роль потенциала стратегического сдерживания", который "помог сохранить нам государственный суверенитет"[5].
Согласен, что стратегический паритет - одно из важнейших условий обеспечения безопасности, - но, в отличие от ХХ века, даже далеко не единственное. Сегодня качество НЧП, экономики и общества не менее, а более важны, чем потенциал стратегических вооружений. И растущее отставание в национальном развитии стало прямой, непосредственной и реальной угрозой национальной безопасности, которую не может устранить никакой потенциал СНВ или ПРО.
Надо признать, что современная Стратегия национальной безопасности России до 2020 года не соответствует в этом смысле ни реальным угрозам, ни мерам по их нейтрализации. Можно согласиться с Э. Галумовым, полагающим, что "современной России на самом деле давно пора заняться формулированием концепции своей безопасности, которая не только была бы адекватна утвердившимся в мире угрозам, но и гибко учитывала возможные сценарии их развития. Пока такой концепции нет, мы вынуждены плестись в хвосте событий, не влияя на них, а всего лишь реагируя на "заботливо" создаваемые для нас противоборствующими геополитическими группировками вызовы. Этот путь - изначально проигрышный. По сути, он означает отказ от собственной цивилизационной идентичности и, следовательно, от нашей уникальной цивилизационной роли. Подобные вещи, как свидетельствует обширный исторический опыт, безнаказанно не проходят: "бегство" страны и её народов от "цивилизационной ответственности" - прямая дорога к самоуничтожению, поскольку в ментальном плане такой "побег" означает пассивное согласие с тем, что цивилизационно-исторический ресурс государства и его граждан исчерпан, и их существование, следовательно, лишено смысла"[6].
Действительно, начинать надо с идеологии, которая изначально делала бы акцент на опережающем развитии НЧП и идеологическом лидерстве России. Более того, сегодня "не быть лидером" - значит не просто стать отстающим, но и вообще исчезнуть как нация. Выбора - идеологического либо политического - на самом деле и нет: "Перспектива исчезнуть с мировой арены дамокловым мечом висит над многими странами планеты. Судя по реакциям, она определённо не устраивает Америку, Евросоюз, китайский, исламский и латиноамериканский миры, которые, так или иначе, заботятся о повышении потенциала своей пассионарости. Особенно яростно действуют США, параллельно "гальванизирующие" своих цивилизационных союзников. Да, результаты их активности могут вызывать неприятие - подчас самое резкое и вполне справедливое, однако ничьё раздражение не заставит американцев отказаться от своей миссии. Нужно понимать, что Америке и Евросоюзу не нужны ни сильная Россия, уверенно контролирующая свои богатейшие ресурсы, ни могучий Китай, ни даже самостоятельная Сирия, которую небезосновательно называют "ближайшей целью" стремительно развивающейся американо-натовской агрессии. Поэтому любые "перезагрузки" Вашингтона с кем бы то ни было - не более чем отвлекающие пиар-демонстрации, призванные облегчить неуклонное проведение железобетонной стратегии на цивилизационную гегемонию. Горе тех, кто поверит в иллюзии "братских отношений" со своими принципиальными противниками, неизбежно будет "горем побеждённых""[7].
Таким образом, если мы хотим иметь реальный будущий образ России, то мы должны иметь в виду, что он будет зависеть, во-первых, от понимания элитой реальных национальных интересов (потребностей) и ценностей, во-вторых, имеющихся и наращиваемых национальных ресурсов, особенно национального человеческого потенциала (НЧП), а, в-третьих, от внешних факторов, формируемых глобальными тенденциями развития.
Например, такой мощный фактор влияния, как фактический контроль США и их союзников над мировыми финансами. Известно, что "по неформальной 65-летней традиции США выдвигают главу Всемирного банка (ВБ), а Европа - главу МВФ. Между сторонами могут возникать трения, но, в конце концов, взаимовыгодные правила действуют железно: в 2011 году Соединенные Штаты поддержали кандидатуру француженки Кристин Лагард на пост главы МВФ взамен ее соотечественника Доминика Стросс-Кана, так что теперь ЕС, очевидно, поддержит любой выбор Америки.
Не только представители БРИКС, но и другие члены G-20 в последние годы неоднократно призывали к тому, чтобы сделать процедуру выбора глав ВБ и МВФ более прозрачной и привлечь к ней развивающиеся страны. Но США менять устоявшуюся практику не готовы"[8].
И первое, и второе, и третье возможно только при формировании национальной идеологии опережающего развития и, как следствие, соответствующей стратегии национальной безопасности, логично вытекающей из такой идеологии. Пока же отставание России сохраняется, что является очевидным следствием не неких "неправильных управленческих решений" и "плохой элиты" (это - само собой), а следствием до сих пор не преодоленного идеологического кризиса.
Так, экономическое отставание России идеологически детерминировано макроэкономическим подходом неолибералов, которые изначально делали ставку на "всесилие рынка". Россия, как известно, достаточно быстро интегрировалась в мировую экономику в постсоветский период прежде всего за счет природных ресурсов, которые обеспечивают более четверти ВВП страны и половину ее бюджета. Подобная сырьевая интеграция, как признал в своей программной экономической статье В. Путин, привела к ее сильной зависимости ("сильнее, чем большинство других стран") от мировых рынков[9], что наглядно продемонстрировал кризис 2008-2011 годов, который больнее всего ударил именно по России.
Второе десятилетие XXI века может внести еще более серьезные, даже радикальные изменения в представления о глобализации и ее влиянии на Россию. Прежде всего с точки зрения продолжения тенденции отставания страны и нации в развитии. Не случайно Россия все последние годы стабильно занимала место в седьмом десятке стран по ИРЧП, практически прочно обосновавшись среди государств, отстающих в своем развитии (хотя некоторые регионы - Москва, Ханты-Мансийск, Тюмень, Ямало-Ненецкий округ - и вышли в группу стран, занимающих первые 30 мест в мире по ИРЧП, что свидетельствует, во-первых, об очевидной сырьевой направленности, а, во-вторых, о теоретической возможности более быстрого развития всей страны). Как справедливо отмечают исследователи, "В настоящее время происходит осознание глобализации, и исследователи ожидают, что это четвертый этап продлится еще около 10 лет. В последующем можно предполагать наступление пятого этапа, который пока условно можно именовать "постглобализацией"[10].
Этот пятый этап развития глобализации совпадает с этапом "фазового перехода" в развитии всего человечества и качественными изменениями не только в экономическом, но и социально-политическом развитии, а также создает новые, пока еще малоизвестные, угрозы национальной безопасности России. Российская элита, конечно, не может не видеть таких угроз, что подтвердил, например, в феврале 2012 года В. Путин: "Мир меняется, - писал он в одной из своих статей. - Идущие в нем процессы глобальной трансформации таят в себе риски самого разного, зачастую непредсказуемого характера"[11].
К сожалению, такие опасности, как следует из той же статьи, определяются прежде всего военными угрозами и взломом военно-стратегического паритета, а не общим отставанием в развитии нации относительно других государств. Так, во втором десятилетии нового века особое внимание привлекла активность США по созданию системы ПРО, которая, безусловно, непосредственно может угрожать безопасности нашей страны[12].
Но, хотел бы подчеркнуть, даже у этой программы, которая реализуется свыше 30 лет, есть более важная, научно-техническая и технологическая сторона - ставка на опережающее развитие науки и технологий, о которой до сих пор говорят мало, хотя для меня очевидно, что именно эта цель была главной еще со времен Р. Рейгана.
Это предполагает, что мы просто обязаны крайне внимательно наблюдать, анализировать, но - главное - участвовать в развивающихся глобальных процессах. Прежде всего тех, которые связаны с развитием науки и технологий, и в целом - НЧП. Мы просто не имеем даже теоретической возможности их игнорировать.
Таким образом, мы видим, что, во-первых, Россия критически зависима от процессов глобализации и возможных вариантов ее развития, во-вторых, сырьевой характер экономики делает ее крайне уязвимой, а, в-третьих, мы вынуждены учитывать эти факторы (в т.ч. и после вступления в ВТО) при формировании национальной стратегии развития. Но такая стратегия неизбежно должна вытекать, быть следствием общепринятой у нации и ее элиты (или ее большинства) системы взглядов, т.е. идеологии. Причем, учитывая сохраняющееся отставание России, такая идеология и стратегия должны иметь отчетливый характер опережающего развития. Пока же не имея такой идеологии, у нас крайне медленно и неуверенно идет разработка ее производных - стратегии социально-экономического развития ("Стратегия-2020", как известно, провалилась, а ее новый вариант - от марта 2023 года - носит характер "рекомендаций) и соответствующего стратегического планирования, закон о котором разрабатывается годами. И основная проблема в том, что такой закон (правильный по сути) носит не политико-идеологический, а только социально-экономический характер. Это признают, в частности, его разработчики из МЭРа: "Основной идеей проекта федерального закона "О государственном стратегическом планировании" является создание правовой основы для разработки, построения и функционирования комплексной системы государственного стратегического планирования социально-экономического развития Российской Федерации, позволяющей решать задачи повышения качества жизни населения, роста российской экономики и обеспечения безопасности страны.
В последнее время необходимость формирования системы стратегического планирования значительно повысилась в силу того, что решения в оборонной, социальной, технологической и экономической сферах приобретают долгосрочный стратегический характер...
Целями создания системы являются:
- определение оптимальной траектории перехода от текущего состояния социально- экономического развития к желаемому состоянию;
- концентрация разнокачественных (финансовых, организационных, информационных, кадровых) ресурсов для достижения запланированных целей;
- консолидация усилий всех субъектов экономики (государства, корпораций, структур гражданского общества) для достижения целей социально-экономического развития Российской Федерации"[13].
Основные изменения, которые произошли в связи с нарастающей глобализацией в принципе известны всем, хотя сразу же оговорюсь, что они относятся к двум прошедшим десятилетиям, а не будущему "фазовому переходу".
Их великое множество: в политике, экономике, международных отношениях и др. Как, впрочем, и их последствия. Оценки тех или иных политиков и ученых иногда схожи, иногда противоречивы и полярны. Но, все же, в 2012 году мы можем говорить о некоем экспертном консенсусе относительно последствий глобализации, которые в первом десятилетии XXI века отдавали определенной эйфорией. Наиболее взвешенные, на мой взгляд, можно отнести к оценкам российских экономистов последних лет. Например, по оценкам экономистов - экспертов ГУ-ВШЭ[14], важнейшие изменения глобального масштаба, произошедшие в мировой экономике (подчеркну, в экономике. - А.П.) с конца 1980-х гг., можно обобщенно свести в четыре группы.
Во-первых, после падения СССР произошла фактическая ликвидация мировой экономической системы социализма и централизованно-административного хозяйственного порядка, противостоящего рыночному порядку. Это открыло возможность для рыночной трансформации бывших социалистических стран Европы, но для новых правил игры в отношении России, да и сама Россия приняла эти правила. Плановая экономика, централизованное распределение ресурсов ушли в прошлое. Новый облик России в мировой экономике стал определять рынок. К сожалению, этот облик оказался малопривлекательным.
Добавлю, что эти же изменения породили и эйфорию относительно либеральной экономики, её "универсальности", что отчетливо проявилось в период кризиса 2008-2011 годов. В частности, как оказалось, очевидно недооценивалась роль государства, а также необходимость совершенствования международных финансовых институтов, как, впрочем, и всей финансовой системы в мире.
Вопрос о роли государства в мировой экономике еще не закрыт. Более того, кризис 2008-2011 годов показал, что не только Россия, формируя свое будущее, но и весь мир должны переосмыслить роль национальных государств и международных институтов. Так, на мой взгляд, для России выгодно максимально усиливать роль государства на принципиальных направлениях экономического развития как института, способного мобилизовать национальные ресурсы для наиболее приоритетных направлений экономического развития. В свое время И. Сталин смог это сделать в военно-политических целях, сконцентрировав ресурсы СССР на двух мегапроектах - ракетостроении и атомной промышленности. Сегодня, ясно определив приоритеты модернизации, государственные ресурсы можно сконцентрировать на развитии национального потенциала человеческой личности, прежде всего тех факторов, которые определяют качество и темпы развития этого потенциала - науке, образовании, информатике, здравоохранении. Учитывая ограниченность российских ресурсов развития, подобная деятельность государства имела бы огромное значение. В. Путин, кстати, в программной статье в январе 2012 года попытался определить эти технологические области, в которых были созданы крупные госкорпорации и холдинги, потенциально способные конкурировать на мировых рынках[15].
На пятом этапе глобализации и "фазового перехода" победителем в международной конкурентной борьбе может стать только победитель в развитии НЧП, обладающий идеологией опережающего развития, соответствующей стратегией и стратегическим планированием. Эти условия обязательны для правящей российской элиты, которая должна обладать, кроме того, такими качествами, которые сегодня у нее в массовом порядке отсутствуют:
- нравственностью и духовностью;
- профессионализмом;
- способностью к стратегическому прогнозу и планированию;
- креативностью.
Только в этом случае мы сможем не просто развиваться, а выжить как нация, сохранив суверенитет и контроль над своей территорией, а, в конечном счете, - национальную идентичность.
Во-вторых, ускоренными темпами нарастала глобализация и взаимозависимость мировой экономики. Этот процесс приобретал новое качество благодаря расширению инновационной составляющей глобализации, а также развитию региональной интеграции. Создавая новые возможности, глобализационные и интеграционные процессы порождают и проблемы, приобретающие временами острую (кризисную) форму. В любом случае, общее мнение о росте взаимозависимости, невозможности изоляционизма - доминирует. И мы должны в этот мир "вписаться" на своих условиях, которые отвечали бы нашим национальным интересам и системе ценностей, понимая, что решить такую задачу будет сложнее, чем на восстановительном этапе в первом десятилетии XXI века. Так, например, подметил С. Караганов: "Рывок последних лет был легче, чем предстоящий путь. Мы стартовали из развала конца 1990-х, когда и государства-то почти не было. Чтобы принимать верные решения, сегодня необходимо, как никогда, хорошо знать и понимать внешний мир, от которого Россия будет все больше зависеть"[16].
Вместе с тем (мировой кризис это ясно показал), глобализация отнюдь не абсолютный процесс. Как только государства столкнулись с реальными крупными финансово-экономическими проблемами, масштабно и быстро этими государствами (прежде всего в странах - лидерах глобализации - США, Франции, Германии) - были предприняты меры откровенно протекционистского характера, которые в целом продемонстрировали эффективность государственных институтов. Миф глобализации об "отмирании" государства стал очевидным уже в самые первые месяцы кризиса 2008 г. Но этот миф насаждался и продолжает насаждаться до сих пор в нашей стране. В том числе и под надуманными лозунгами "демократизации" и "борьбы с авториторизмом".
Для понимания будущего облика России это имеет большое значение. Под вывеской государства-нации осуществлялся процесс уничтожения этноса и традиций. Ради этого и стимулировалось создание "демократических институтов" "разрушение империй" - главная идея государств-наций. "Национальной в подлинном смысле слова эта модель модернизационного государства, - делает вывод В.Э. Багдасарян, - никогда не являлось[17].
В отличие, кстати, от империи, которые в XX и XXI веке активно критикуются либералами. Отсюда вывод: многоэтническая Россия способна сохраниться и развиваться только как империя, объединяющая все нации и сохраняющая их национальные традиции. Модернистские идеи государства-нации очевидно неэффективны, более того, разрушительны для нашей страны. И, наоборот, вариант евразийской интеграции, предложенный Н. Назарбаевым и В. Путиным в новых реалиях, должен стать безусловным приоритетом.
В глобальном мире государство должно обеспечить сохранение национальной идентификации, которое выражается, прежде всего, в ее культурном (включая научное и образовательное), и духовном наследии. Другими словами, государство - единственный реальный инструмент общества, в обязанности которого должна входить защита национальной специфики, культурного, исторического и духовного наследия. Это означает, что участие в глобализации, интеграция в международные институты должны быть гарантированы государством только при выполнении этих условий. Экономическая, финансовая интеграция и стандартизация допустимы лишь до той степени, пока они не угрожают национальной культуре в самом широком смысле этого слова. И не только культуре, но и суверенитету и способности воспроизводить национальные институты, прежде всего, человеческого потенциала.
Пример с Ливией очень показателен. Как отмечают исследователи МГИМО(У), резолюция СБ ООН 1973 от 17 марта 2011 г. санкционировала проведение в гуманитарных целях операции по закрытию воздушного пространства Ливии. Мандат военно-воздушной акции, предусмотренный резолюцией, соответствовал активно продвигаемому западными экспертами принципу "обязанности защищать" ("responsibility to protect") мирное население, зафиксированному в резолюции ГА ООН 60/1, единогласно принятой в сентябре 2005 г. Итоговый документ Всемирного саммита 2005 г. в разделе "Обязанность защищать население...>> возлагает (в п. 138) такую ответственность на каждое государство. В п. 139 предусмотрено право "принять коллективные действия своевременным и решительным образом, через Совет Безопасности, в соответствии с Уставом, в том числе на основании главы VII, с учетом конкретных обстоятельств и в сотрудничестве с региональными организациями, в случае необходимости, если мирные средства окажутся недостаточными, а национальные власти явно окажутся не в состоянии защитить свое население" от геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности (A/RES/60/1).
Новое понятие "обязанность защищать" ("responsibility to protect"), хотя уже и реализуется на практике, пока не является юридической нормой. Вместе с тем, очевидно, что такой подход в рамках современного международного права не рассматривает государственный суверенитет как нечто абсолютное. Данный принцип исходит из права международного сообщества через соответствующие межгосударственные организации реагировать на такие вызовы, как геноцид, преступления против человечности, тяжкие нарушения прав человека, угроза масштабного голода и т.п. Впервые СБ ООН реализовал принцип "ответственности за безопасность" населения через принятие решения относительно конкретного, четко определенного мандата: военные действия по защите ливийского гражданского населения, подвергнувшегося авиабомбардировкам и обстрелу тяжелой артиллерией. Мандат ООН предусматривал проведение совместных военно-воздушных акций коалицией государств по закрытию ливийского воздушного пространства с целью защиты гражданского населения, но не осуществления военного вмешательства, тем более вторжения на территорию страны.
"Право на защиту" не тождественно праву на военное вмешательство, тем более не предусматривает "обязательства вмешаться" с целью изменения существующего политического режима - например (при всей его одиозности), в Ливии. Мандат СБ ООН не санкционировал "гуманитарную интервенцию" НАТО и не предусматривал действий по замене ливийского политического режима[18].
Это особенно важно иметь в виду, потому что государства в эпоху глобализации становятся эффективным инструментом продвижения национальных ценностей не только у себя в стране, но и за рубежом. Как признает исследователь МГИМО(У) А. Долинский, "Появление в 1990 г. сформулированной Джозефом Наем концепции "мягкой власти" (soft power) стало, с одной стороны, подведением итогов "холодной войны", в которой трудно было переоценить значение противостояния в информационно-гуманитарной сфере, с другой стороны, оказалось несколько противоречащим общей тенденции на снижение активности на этом направлении. Предложенный Наем термин, безусловно, описывал не принципиально новое, а давно существующее явление, которое, однако, до этого не имело общепринятого академического определения. В результате понимание "мягкой власти" как способности добиваться желаемого не принуждением или подкупом, а с помощью привлекательности стало ключевым теоретическим фундаментов публичной дипломатии в рамках политической науки.
Источниками "мягкой власти" государства или ресурсами, на которых она основывается, Най называет главным образом ценности, культуру и политику, а публичная дипломатия, таким образом, является инструментом распространения информации об этих источниках. Отношение к культуре страны также является важным источником "мягкой власти", и этот источник меняется значительно медленнее, чем политика государства"[19].
Не случайно некоторые исследователи считают, что "создается впечатление, что Соединенные Штаты в состоянии подчинять своему влиянию только те страны за пределами "классического" Запада, которые сами по себе или все вместе не могут составить им цивилизационной конкуренции[20]. Именно такой конкуренции - цивилизационной и культурной - опасаются США, ибо только она способна в будущем создать альтернативу американским ценностям и доминированию в мире.
Но эта же цивилизационная конкуренция ничто иное как идеологическая конкуренция, которая возникает только тогда, когда нация предлагает себе и миру привлекательный образ и конкурентоспособную идеологию, претендующую на лидерство. Таким образом, лидерство в идеологии - обязательное условие уже не только для опережающего социально-экономического национального развития, но и для обеспечения безопасности и суверенитета государства.
В-третьих, мировой экономический рост в целом ускоряется. Об этом говорят и долгосрочные прогнозы. Однако сохраняется (и даже усиливается) его неравномерность, в том числе и различие качества роста, отмечается региональная дифференциация. Доля "старых" развитых стран в мировом производстве устойчиво сокращается, появляются новые лидеры в Азии и Восточной Европе. При этом усугубляется социально-экономическая деградация большого числа отсталых государств, прежде всего в Африке.
По оценкам экспертов ИМЭМО РАН, "примерно 60% увеличения мирового ВВП за ближайшие 15 лет будет произведено в развивающихся странах, в том числе 1/3 в КНР", а среднегодовые темпы роста мирового ВВП за 2006-2020 годы составят 4,2-4,4% по сравнению с 4% в 2001-2005 годах[21]. В 2010 году впервые четыре страны - Китай, Индия, Россия и Бразилия - должны были добавить к своему валовому национальному продукту больше, чем все страны "великолепной семерки" - самые могучие страны Запада. И к 2025 году валовой продукт этих четырех стран будет в два раза больше, чем у стран "семерки". По некоторым оценкам, в ближайшие 35-40 лет по абсолютному размеру экономики страны БРИКС должны превзойти суммарный объем ВВП стран "семерки"[22]. Изменится весь ход мировой истории. Мы шесть столетий жили в мире, где господствовал Запад, и вступаем в мир, в котором будет господствовать Восточная Азия. Это случится уже при нашей жизни точно[23].
Напомню, что среднегодовые темпы в эти годы для России оценивались в 6%, а с учетом кризиса 2008-2010 годов и того меньше. Очевидно, что при таких темпах роста российского ВВП догонять развитые страны придется не одно десятилетие. Вопрос заключается в том, есть ли у нас это время?
Кроме того, важен, как я уже говорил, не рост, а развитие, между которыми существует принципиальная разница. Если рост - количественный показатель, который может быть обеспечен (и обеспечивается сегодня) за счет роста цен на сырье, разбазаривания национальных ресурсов и экологических издержек, даже ухудшения жизни граждан, то развитие - предполагает прежде всего оптимальное использование ресурсов, опережающее развитие НЧП, соблюдение экологических, нравственных и иных требований.
Признание закономерности неравномерного развития в условиях глобализации дает исторический шанс России, что, конечно же, должно найти свое отражение в её будущем облике, а именно: Россия должна сделать качественный рывок в темпах своего развития, который характеризуется не просто высокими (выше, чем средние в мире) темпами, а сверхвысокими и качественными темпами. Как это сегодня видно на примере Китая и Индии, а до этого - на примере первых пятилеток СССР. Таким образом, новый облик России, ее "политический идеал" в условиях глобализации должен включать задачу обеспечения опережающих темпов экономического и социального развития. Причем такие темпы должны быть обеспечены не экстенсивными, а интенсивными факторами, прежде всего темпами развития человеческого потенциала.
И здесь, прежде всего, следует сделать выводы из предыдущих ошибок. Главный вывод - недооценка значения НЧП. Как отмечают эксперты РАН, интеллектуальный потенциал народов России накапливался столетиями. Он определялся уровнем образования, грамотности, культуры, творческих начал каждого человека и общества. Взлёт России к вершинам мировой культуры произошёл в конце XIX - начале XX века, к вершинам всеобщей грамотности, школьного, специального и высшего образования во второй половине XX века. Интеллектуальный и творческий потенциал нашей страны проявился в освоении космоса, ядерной энергии, реактивной авиации, глубин мирового океана и недр земли, богатств Севера и Сибири. Беспримерным в мировой практике стал опыт создания фундаментальной науки в рамках АН СССР, наукоградов и научных центров во всех регионах страны и отраслях народного хозяйства. Советский Союз располагал самым высоким в мире контингентом научно-технических работников (около 5 млн) и был самой читающей страной; это было признано во всём мире.
В период перестройки и реформ интеллектуальный и творческий потенциал страны сократился почти на 50-60%, по ряду показателей - по таким, как финансовое обеспечение научных исследований в важнейших направлениях в 3-6 раз, а по объёму опытно-конструкторских разработок в 5-10 раз. Показателем потери интеллектуального потенциала страны является тот факт, что за двадцать последних лет численность населения России сократилась на 5%, а численность школьников на 38%. Предполагаемые в настоящее время реформы в образовании и науке (включающие ЕГЭ, федеральные и исследовательские университеты, ОНО, введение платного образования) не отвечают целям опережающего развития страны с приемлемыми стратегическими рисками.
При кардинальном изменении отношения государства к науке и научным кадрам появится возможность вернуть Россию на траектории прогнозного индустриального, постиндустриального, инновационного и прорывного развития. При этом во главу угла ставится задача междисциплинарного научного обоснования стратегий, критериев и сценариев развития России до 2030 года силами РАН и ведущих научных центров страны[24].
В-четвертых, мировой кризис внес коррективы в оценки последствий глобализации. В частности, он продемонстрировал, что крупнейшие развивающиеся экономики - Китая, Индии, Бразилии, ряда других государств - почти не пострадали от кризиса, а экономики развитых стран в целом обошлись минимальными потерями и стагнацией, тогда как экономики России, Украины и ряда других государств продемонстрировали самые высокие темпы падения производства в 2008-2010 годах. Как справедливо отмечает Б. Мартынов, "Либерально-демократические идеологемы 1990-х годов мало затронули лидеров мирового экономического развития - Китай и Индию. В начале нового столетия от этих идеологем стали отворачиваться националистически ориентированные страны Латинской Америки (в этом и заключается суть "левого поворота"). Возможно, в 2000-х годах стала медленно "делиберализовываться" и Россия. Более того, если судить по некоторым шагам самих Соединенных Штатов (введение госконтроля над иностранными инвестициями, усиление протекционизма), можно предположить, что в целом мир перенасытился предпринимательской свободой: она стала превращаться в свою противоположность. Обозначившийся за последние годы кризис (финансовый, но не только он) мировой экономики, которая до сих пор выстраивалась исключительно по западным лекалам, оттенен опережающим развитием ряда экономик "незападных" государств"[25].
На мой взгляд, это произошло по многим причинам, но прежде всего потому, что и у Китая, и у Индии были адекватные концепции и необходимые ресурсы развития, т.е. адекватный экономический алгоритм развития. В развитых странах кризис продемонстрировал пределы развития существующих моделей (а не их идеальность, как утверждали накануне), а в России и на Украине - отсутствие адекватных моделей развития, слабые и малоэффективные антикризисные стратегии, что, в конечном счете, объясняется отсутствием внятной идеологии и механизмов ее реализации. И, наоборот, страны БРИКС, у которых существует собственная национальная идеология, стали локомотивами выхода из кризиса мировой экономики. Как справедливо заметил Ху Цзиньтао, "После вспышки международного финансового кризиса в 2008 году, именно эти страны своим собственным развитием стимулируют восстановление мирового хозяйства. В процессе глобального экономического регулирования постоянно растут их представительность и право голоса в пользу более справедливого рационального развития мироустройства"[26].
Таким образом, идеология, как средство эффективного управления, не была использована правящей элитой страны в условиях кризиса. Обладая идеологией преодоления кризиса, российская правящая элита могла бы быстро и точно принимать решения, а, главное, используя влияние информационных ресурсов, быстрее их реализовывать. Как показал опыт, время, которое требовалось для принятия решения и его реализации, занимало в России многие месяцы.
В-пятых, в полной мере проявился тот факт, что социально-экономические модели, выработанные промышленно развитыми странами в ХХ в., не соответствуют условиям глобализирующегося мира и новому, постиндустриальному этапу развития человечества. Расхождения были заметны уже в конце ХХ века, но попытки приспособить их к реалиям - неоконсервативные, неолиберальные, неосоциалистические - дали лишь временный эффект. Это привело к процессу начала стихийного реформирования этих моделей, который усилился, но так и не приобрел законченную форму с началом мирового кризиса в 2008 году. Новая модель международной безопасности оказалась невостребованной. Прежде всего потому, что США полагали и до сих пор полагают, что и старая, однополярная модель их вполне устраивает. Прежде всего, их военно-политических, экономических и социальных элементов. Эту особенность отчетливо выделил В. Путин, выступая еще в феврале 2007 года на конференции в Мюнхене: "Известно, что проблематика международной безопасности много шире вопросов военно-политической стабильности. Это устойчивость мировой экономики, преодоление бедности, экономическая безопасность и развитие межцивилизационного диалога"[27].
С точки зрения формирования будущего образа России, по меньшей мере, было бы нецелесообразно ориентироваться на отживающую либеральную модель, которая, кроме того, заведомо малоприемлема для других государств. Как с точки зрения международной безопасности, так и с точки зрения других международных аспектов, такая модель не соответствуют ни национальным интересам России, ни, тем более, представлениям о справедливом мироустройстве. Вот почему в последние годы была предпринята попытка изменить ситуацию: последовала серия крупных инициатив России в международной области - в частности, инициатива Д. Медведева о создании новой архитектуры европейской безопасности. Прохладное отношение к ним со стороны Запада многое объясняет. И прежде всего то, что пока их вполне устраивает существующая система международных отношений и модель социально-экономического развития, принципы которой они пытаются не только отстаивать, но и навязывать другим государствам.
К этим выводам можно было бы добавить еще несколько важных научно-технических, социальных, военно-политических и иных тенденций, определяющих внешние условия существования России, её будущий облик. Главное же, что за скобками таких оценок, как правило, остается идеологическая сторона глобализации и, как следствие, ее политические последствия. А они, на мой взгляд, являются, более важными, чем финансовые, экономические и другие. Безусловно, прав А. Торкунов, считающий, что "первое десятилетие XXI века - время наиболее крупных мировоззренческих сдвигов на планете с момента разрушения биполярности и распада Советского Союза. Во-первых, непредвиденным образом некоторые ведущие страны мира стали заметно чаще и откровенней прибегать к силе и угрозе ее применения... В-третьих, в международные отношения вернулась идеологизация (подч. - А.П.), которая вопреки романтическим ожиданиям конца 1980-х и начала 1990-х годов, по-видимому, из них никогда не исчезала. Вместо противоборства коммунистической идеи и либерализма в мире угрожающе обострилось противостояние традиций и ценностей более фундаментального характера: между западным образом жизни и культурно-религиозным складом мира, в частности исламского"[28].
На фоне этих назревающих перемен удивительно отставание России во всех областях общественного и экономического развития, которое по времени (последние 20-25 лет) совпадает с потерей идеологического лидерства. Сегодня не модно говорить, но СССР в действительности был на протяжении нескольких десятилетий мировым идеологическим лидером, И это в немалой степени объясняет остальные успехи. И, наоборот, складывается впечатление, что в современном мире только то государство может быть лидером в социально-экономической области, которое является идеологическим лидером. Вот почему новый образ России должен быть идеологически привлекательным для других стран - конкурентов нашей страны в глобализации. Потеря идеологического "случайно" совпадает с потерей Россией научно-технического и технологического лидерства. Эти процессы не только взаимосвязаны, но и взаимно обусловлены: развитие национальной науки и культуры, научных и образовательных школ во многом являются следствием идеологического лидерства.
Приведу пример такого отставания. К 1987 году Государственным комитетом по науке и технике СССР были разработаны государственные научно-технические программы, имеющие приоритетное значение для развитых экономики и общества. В т.ч. ресурсо- и энергосберегающее машиностроение, нанотехнологии, материаловедение, строительные материалы, информационные технологии (включая искусственный интеллект, высокоскоростную передачу данных, оптиковолоконную технику и т.д.) и др.[29]. Однако политико-идеологические события, которые последовали затем, привели к тому, что об этих программах просто "забыли". Вернулись к некоторым из них только в 2006-2007 годах, т.е. через 20 лет. Сегодня В. Путин вновь заговорил о некоторых из них, имея в виду возвращение технологического лидерства России. Но, к сожалению, без внятной заявки на лидерство идеологическое и институциональное.
___________________
[1] Торкунов А.В. Новые вызовы и новые приоритеты // Международная жизнь. 2004. N 6. С. 45.
[2] Глазьев С.Ю. Уроки очередной российской революции: крах либеральной утопии и шанс на "экономическое чудо" // Экономическая газета. 2011. С. 313.
[3] Об этом я не раз писал в прежних работах. См., например: Булатов Ю.А., Мунтян М.А., Подберезкин А.И. Современная Россия: на пути удвоения ВВП. М.: Научная книга, 2004.
[4] Несистемная оппозиция в России получат деньги от Америки. 23 марта 2012 г. / ИНОСМИ. URL: http://www.inosmi.ru
[5] Путин В.В. Быть сильными: гарантии национальной безопасности для России // Российская газета. 2012. 20 февраля. С. 2.
[6] Галумов Э.А. По поводу "WOW" // Мир и политика. 2011. N 10 (61). С. 5.
[6] Деньги / The New Times. 2012. 19 марта. С. 31.
[7] Галумов Э.А. По поводу "WOW" // Мир и политика. 2011. N 10 (61). С. 5.
[8] Деньги // The New Times. 2012. 19 марта. С. 31.
[9] Путин В. Нам нужна новая экономика // Ведомости. 2012. 30 января. С. 1.
[10] Симонова М.Д. Анализ развития информационный базы экономической глобализации на современном этапе // Вестник МГИМО(У). 2011. N 2. С. 182.
[11] Путин В.В. Быть сильными: гарантии национальной безопасности для России // Российская газета. 2012. 20 февраля. С. 2.
[12] См., например: Медведев Д.А. Выступление на научной конференции Российского совета по международным делам (РСМД). 23 марта 2012 г. URL: http://kremlin.ru/transcripts/14834
[13] Нормативное регулирование государственного стратегического планирования / Официальный сайт МЭР. URL: http://www.economy.gov.ru
[14] Мир вокруг России: 2017. Контуры недалекого будущего. И.: ВШЭ-РИО-Центр. 2007. С. 12-13.
[15] Путин В. Нам нужна новая экономика // Ведомости. 2012. 30 января. С. 1.
[16] Караганов С. Податливый и опасный мир // Ведомости. 2007. 26 февраля. С. А4.
[17] Багдасарян В.Э. Синергийская перспектива грядущего миростроительства // Мир и политика. 2011. N 10 (61). С. 55.
[18] Воронин Е. Ливийская операция НАТО: стратегия, "твердая" и "мягкая" сила, итоги / Аналитический доклад ИМИ МГИМО(У) 2012. Февраль. С. 4.
[19] Долинский А.В. Эволюция теоретических основ публичной дипломатии // Вестник МГИМО(У). 2011. N 2. С. 276-277.
[20] Мартынов Б. "Групповой портрет" стран быстрого развития // Международные процессы. Т. 7. N 1 (19). 2009. Январь-февраль.
[21] Мировая экономика: прогноз до 2020 год / под ред. акад. А.А. Дынкина, ИМЭМО РАН. М.: Магистр, 2007. С. 13.
[22] Мартынов Б. "Групповой портрет" стран быстрого развития // Международные процессы. Т. 7. N 1 (19). 2009. Январь-февраль.
[23] Уткин А.И. Американцы переориентируются на Индию и Китай // Политический журнал. 2007. 23 июля. С. 57.
[24] Махутов Н.А., Кузык Б.Н., Абросимов Н.В. Прогнозные показатели социально-экономического и научно-технологического развития России до 2030 года с использованием критериев стратегических рисков. М.: РАН, Координационный совет РАН по прогнозированию. 2010. С. 40-41.
[25] Мартынов Б. "Групповой портрет" стран быстрого развития // Международные процессы. Т. 7. N 1 (19). 2009. Январь-февраль.
[26] Артемьев А. Мост через три океана // Российская газета. 2012. 28 марта. С. 5.
[27] Путин В. Выступление президента В. Путина 10 февраля 2007. // Известия. 2007. 12 февраля. С. 4.
[28] Торкунов А.В. "Изменчивая геометрия" и российская демократия // Российская Федерация сегодня. 2007. N 2. С. 60.
[29] Государственные научно-технические программы. Перечень, состав, содержание. ГКНТ СССР. 1987. С. 4-50.
