31 июля Елизавете Борисовне Ауэрбах исполнилось бы 90 лет. Она была народной артисткой не потому, что ей заслуженно присвоили звание, а потому, что любовь к ней была всенародной.
К счастью для тех, кто не мог быть по молодости слушателем и зрителем на ее концертах, авторские рассказы Ауэрбах сохранились в записях. И сейчас Елизавету Борисовну можно видеть и слышать. Можно ее рассказы и прочитать. Они ведь не только вершина эстрадного жанра. Они - настоящая большая литература. Мы счастливы, что в свое время наша газета смогла опубликовать на своих страницах произведения замечательной артистки.
Один из рассказов, который вы прочтете, "Артистка", был опубликован в "Знамени коммунизма" еще в январе 1965 года. В те годы Елизавета Ауэрбах неоднократно выступала в Одессе. Она любила наш город, как все москвичи, жадно прислушивалась к нашему говору, собирала словечки и анекдоты и "дорого продавала" их в Москве.
И там, и у нас был у Елизаветы Борисовны постоянный зритель, хорошо знающий ее рассказы, вызывающий "на бис", требующий любимое и знакомое. Вспоминая с грустью и радостью ее талант, хочется думать, что "на бис" артистку будут вызывать всегда.
Л.З.
АРТИСТКА
В первые послевоенные годы судьба забросила меня в Воронеж, где я остановилась в Доме колхозника на первом этаже, мои окна выходили во двор, где была конюшня. Засыпала я и просыпалась под страшную брань возчика, который запрягал или распрягал свою лошадь. Кроме обычных слов, которые говорят мужчины, когда они недовольны лошадьми, он называл ее "фефела", "артистка" и "мымра". "Артистка" он говорил каждый раз. Так как этот монолог я слышала целую неделю по два раза в день, перед отъездом я не выдержала, вышла во двор и познакомилась с возчиком. Он оказался очень симпатичным дядькой, мы разговорились, и я спросила его: "За что вы ее так?".
- А как же, - ответил он, - она артистка и есть, она только может своими ногами перебирать. Скажите мне, пожалуйста, что она делала до войны?
- Не знаю, - ответила я.
- И я не знаю, но только она не работала.
- Почему? - спросила я.
- А потому что у нее на спине и на животе кровавые ссадины от упряжки, терпеть не может, чтобы ее запрягали и от ругани морду воротит в сторону, стало быть, она к этому делу непривычная...
- Я тоже не люблю, когда ругаются.
- Ну, так вы артистка, а она лошадь - улавливаете разницу?
Я взглянула на лошадь: лошадь, как лошадь, худая только очень, как все мы после войны.
В субботу, сговорившись с возчиком, что он вечером отвезет меня на вокзал, я зашла в цирк. Цирк оживал, готовился к открытию первой послевоенной программы. Репетиции задерживались, потому что музыканты ждали, когда привезут из хранилища контрабасы, и привез их на телеге и въехал прямо в цирк мой знакомый возчик. Сидевший рядом со мной старенький дирижер, взглянув на лошадь, вдруг сказал:
- Неужели это наша Стелла?
- Какая Стелла? - спросил скрипач.
- Ты не знаешь, ты у нас недавно работаешь. У нас до войны была наездница. Она еще не вернулась из эвакуации, а лошадей своих она тогда бросила, не до того было. А главная у нее была артистка - Стелла, вот эта кляча очень похожа на нее.
- Это надо узнать, - сказала я. - Это обязательно надо узнать.
- Да ее же не спросишь. А, впрочем... распрягай! - крикнул он возчику.
А сам притащил откуда-то толстую папку нот и разыскал в ней тот вальс, под который работала наездница.
Тем временем лошадь, освободившись от упряжки, беспокойно затопталась на месте, а потом подошла и встала в проход на манеж. Она встала и окаменела. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было бы подумать, что это изваяние.
Дирижер, не спуская глаз с лошади, поднял палочку. Музыканты заиграли. Боже мой, что сделалось с лошадью! Будто бы ток прошел у нее по спине. Секунду она стояла, не двигаясь, а затем, выждав такт, наклонив голову, ритмично пошла по кругу. Она шла, не поднимая глаз, осторожно, как по льду, наверное, ей казалось, что это сон.
Музыканты плакали. Второй тур они играли в мажоре, а лошадь уже гарцевала, она делала какие-то восьмерки, пируэты. К концу вальса она, стоя в самом центре манежа, встав сначала на одно колено, потом на другое, грациозно раскланивалась пустым стульям.
Конечно, она представляла себе и публику, и аплодисменты - она была актриса!
Весь остаток дня, где бы я ни была, я собирала сахар кусочками, и к концу дня у меня в сумочке образовалась целая горсть. Я пришла домой раньше, чем приехал возчик, отдохнула, уложила свои вещи. Потом в открытое окно я услышала, что он въехал. Первый раз я не услышала брани. Я подошла к окну.
Осторожно, стараясь не причинить ей боли, возчик распрягал ее, а потом тщательно расчесывал ей гриву и хвост, о чем-то разговаривая с ней. Я вышла во двор.
- Артистка! - крикнул он мне радостно. - Как вы. Я ж говорил, война... А к примеру сказать вам, я не возчик, я наборщик. А как мне в последний год войны осколком глаз выбило, я пока вот сюда пристроился. Отвезу вас на вокзал и дам ей два выходных. Пусть отдохнет. Я мазь достал у ветеринара. Я залечу ей все ссадины, все раны и буду наведываться в цирк. Как вернется ее хозяйка, я сам отведу ее и сдам в лучшем виде. Я, может быть, еще билетик куплю в цирк, сяду на первый ряд и похлопаю ей. Как вы думаете, узнает она меня?
- Узнает, - сказала я. - Непременно узнает.
Я подала Стелле сахар на ладони. Взглянув на меня своими умными карими глазами, она деликатно, теплыми губами стала вбирать кусок за куском. И хрустела с закрытым ртом.
- Я пойду пешком, - сказала я ей, - отдыхай. Я в эвакуацию тоже работала не по специальности, все обойдется, потерпи.
Лошадь смотрела на меня, втягивая в себя, может быть, знакомый запах духов...
У калитки я обернулась. Повернув в мою сторону свою красивую голову, Стелла внимательно смотрела мне вслед.
Мне показалось, что она улыбнулась.
В МИРЕ ПРЕКРАСНОГО
Был случай, когда я приехала на гастроли в Ростов, заболела и вечером, наглотавшись лекарств, крепко заснула. Проснулась я утром, когда радостный голос по радио сообщил, что все участники передачи "С добрым утром" желают слушателям побольше улыбаться и что через несколько минут начнется передача "В мире прекрасного".
Чтобы не пропустить эту передачу, я пошла в буфет гостиницы, но там уже ничего, кроме пирожных и крутых яиц, не было. Вернулась я в номер, когда передача уже началась. На поставленных голосах, с театральной взволнованностью дикторы читали письма от доярок, ткачих и трактористов, в которых те писали, как живопись, музыка и литература помогают им в труде, и что они не представляют себе существование без искусства. Дикторы восторгались этими письмами и просили слушателей писать им так же откровенно и правдиво. И после исполнения многих песен и стихотворений дикторы подробно объясняли, что именно такие произведения делают жизнь еще прекрасней, особенно весной, когда все цветет.
За окнами моросил дождь со снегом.
В три часа дня я позвонила в ресторан и попросила принести мне обед, но мне ответили, что в номера обед дают только больным, и повесили трубку.
Я позвонила еще раз и сказала, что я больна.
- Гражданка, - ответил голос, - я надеюсь, что вы сознательная женщина и не...
- Я очень сознательная, - прокричала я, - но у меня ангина...
Но в трубке уже раздавались гудки...
По радио звучал романс "Я помню чудное мгновенье". Весь день я питалась духовной пищей, прослушала много классических произведений, исполненных на балалайке, аккордеоне и других народных инструментах. Познакомилась с молодыми поэтами, которые читали стихи о любви к земле, труду, космосу, спорту и весне. В эфире была молодость, юность в пути, молодые голоса. Передача для тех, кто в море, кто в селе, еще что-то и очень много о спорте. И еще я поняла, что советский человек не должен заснуть, не узнав, где и кто забил шайбу, кто выше всех прыгнул, быстрее всех пробежал, дальше всех проплыл или зашвырнул диск. Потом некто, не пожелавший назвать себя, попросил рассказать, почему надо любить природу. Но, к счастью, находившийся поблизости Сергей Владимирович Образцов охотно откликнулся на этот вопрос и объяснил, что для того, чтобы любить природу, ее нужно увидеть и удивляться ей. И пояснил, что если мы вытащим из варенья муху и выбросим ее, мы ничего не поймем в природе, а если обратим внимание, как муха моет свои лапки и крылышки, и удивимся, тогда мы поймем природу и искусство, и даже науку. Диктор сердечно поблагодарил Образцова, попросил слушателей написать, как им понравилась передача. И вообще все передачи кончаются просьбой посылать на радио свои впечатления.
Весь день, не выключая радио, я поняла, какое это великое изобретение. Ведь благодаря радио можно, не выходя из дома, научиться иностранным языкам, воспитанию и лечению детей, узнать, какие твои любимые музыкальные произведения, научиться засевать поля и повышать урожай, ухаживать за скотом, узнать, как с помощью дизайнера расставить мебель, как красиво одеваться, беречь девичью честь, как правильно дышать, правильно питаться, отвыкнуть от запоя и курения, как в нужный момент по "телефону доверия" решить - повеситься тебе или нет, как плести из веревок кружева, составлять букеты "икебано" и как избавляться от бытовых насекомых ядом с приятным запахом.
Но всему приходит конец, дикторы пойдут спать, швейцар, повесив на дверь гостиницы табличку "Мест нет", задремлет в старом кресле, заснет и дежурная, положив на диванчик подушку. Засну и я, может быть, нам всем приснится что-нибудь прекрасное, потому что оно, конечно, все-таки есть...
http://yugarhiv.narod.ru/sn27_7/7.html
Док. 653092
Перв. публик.: 09.08.10
Последн. ред.: 09.08.12
Число обращений: 0
Ауэрбах Елизавета Борисовна
|
