Виктор Борзенко
В многочисленных телепроектах проявился спортивный талант Екатерины Гусевой. В мюзиклах она предстала как певица. Благодаря сериалам стала одной из самых востребованных актрис современного кино. Но "главнейшим из искусств" является для нее драматический театр- Театр Моссовета: сегодня на его сцене Екатерина ГУСЕВА играет три не самых простых роли.
-Екатерина, вам в театре удается играть самые разнообразные роли, словно и нет никакого амплуа. Но ведь в работе актера рано или поздно наступает стагнация, когда начинаешь повторяться. Вас эта мысль тревожит?
-Конечно, тревожит. Поэтому желание убежать от себя- самое сильное в профессии. Это то, что манило всегда. И чем дальше убежишь, тем интереснее. Конечно, есть опасность, что это превратится в бег по кругу. А я всеми силами стремлюсь к спиралевидной траектории. Иногда хочется остановиться, отдышаться и вернуться к азам театральной школы. К этюдам на молчание, например.
-А теперь уже есть о чем молчать?
-Да, есть чем наполнить паузу. Но сейчас происходит во мне переворот. Я это чувствую, может быть, потому, что я повзрослела. А может быть, и потому, что я прошла какой-то отрезок пути и накопила жизненный опыт. Раньше моя жизнь казалась мне обычной и, наверное, неинтересной. Мне нечего было рассказать о себе такого, чем можно было бы заинтересовать. И не давал покоя пресловутый вопрос, который задавали в Щукинском училище: "Чем удивлять будем?" Чем удивить я не знала. А сейчас... есть о чем помолчать.
-Потому что появился с годами некий "опыт беды"?
-Как беду вынести на сцену? Не каждый артист, пережив какие-то трагические события, например, может передать свои чувства через роль или, более того, вызвать подобные чувства у зрителя. И я не всегда понимаю приема, который называется "я в предлагаемых обстоятельствах". Кстати, им очень грешат киношные режиссеры, которые просят тебя что-то вспомнить из жизни: а вот как бы ты поступила в таком-то случае? Или а как у тебя это было? Меня подобное отношение коробит, ведь актерская фантазия гораздо богаче, чем жизненный опыт... Иначе как сыграть леди Макбет? А Офелию как сыграть? Надо сойти с ума, чтобы сыграть Офелию? Такая проблема у меня была на первом курсе училища- как сыграть любовь, если прежде не испытывала этих чувств? Но ведь можно сыграть мечту о любви. И, наверное, это будет интереснее, чем некая любовь, которая пережита тобой. Мечта она сильнее и ярче всегда. И ее можно воплотить, сделать реальной на сцене.
-В спектакле "В пространстве ТеннессиУ." ваша героиня стоит перед сложным выбором: поверить сестре или мужу. А вас жизнь часто ставила в сложные рамки, когда приходилось принимать трудные решения?
-Это происходит ежедневно. Это касается ерунды и каких-то глобальных вещей. Для меня сделать выбор мучительно и порой невозможно. И если есть повод его не делать, то предпочитаю оставить вопрос неразрешенным. Как в детской игре: ты за Луну или за Солнце? Вот и я не могу определиться во многих вещах, не могу однозначно ответить. Мне кажется, помимо слов "да" и "нет", есть какое-то третье слово, и я его ищу.
-И ищите через роли, через спектакль. Вы не всегда знаете, разделяете вы поступки героини или нет, потому что оставляете...
-...Почву для размышления. Я действительно люблю ставить многоточие или знак вопроса в надежде, что и в зале кто-то задумается. А расставлять точки над "i"- это не мое. Я люблю открытые финалы. Это дает зрителям возможность переосмыслить не только сюжет, но и свою жизнь.
-Кстати, это ведь колоссальная ответственность за собственный талант. Если вам зрители поверили, то впредь вы не можете провести их на театральной мякине...
-Когда-то я услышала фразу в свой адрес: "Гусева, из тебя навряд ли что-то получится, ты не администратор своего таланта". И я поняла, что, да, наверное, не администратор. Поэтому нашла себе администратора. Порой мне очень сложно, поскольку я из тех актрис, которым безусловно нужен режиссер, чтобы не заблудиться. Рядом должен быть человек, который поверит в меня, и тогда я поверю в себя тоже. Потому что я бесконечно не уверенный в себе человек- самоед. А все время себя есть- это больно. И если рядом надежное крепкое плечо человека, который в тебя верит, то эта опора действительно очень серьезная.
-А вы чувствуете, насколько ваши зрители разные, ведь многие знакомятся с вами благодаря мюзиклу или сериалу и лишь затем приходят в драматический театр?
-И это замечательно! Увидели в телевизоре, пришли посмотреть живьем и открыли для себя мир театра. И стали постоянными читателями журнала "Театрал". Прекрасно! Театр дал мне возможность "растягивать амплуа". Ведь по складу я лирическая героиня. И когда начинались репетиции спектакля "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда", по логике мне должны были дать роль Эммы- светлое, эфемерное создание. Но Павел Осипович Хомский предложил сыграть Люси- девушку легкого поведения, которая из лондонского приюта, из трущоб, из сточных канав с крысами попадает в притон... Пришлось поработать над ролью. И за это я очень благодарна Павлу Осиповичу.
-Наверное, роль далась вам труднее всего?
-Нет, самой трудной стала роль в "Пространстве ТеннессиУ." (по пьесе Уильямса "Трамвай "Желание"), где я играю Стеллу, сестру Бланш. Психологически очень трудно решать, кому поверить: сошедшей с ума сестре, которая говорит, будто мой муж ее опорочил, или мужу, который во всем винит сумасшествие моей сестры... В итоге Стелла избавилась от сестры. Приехала карета скорой помощи. Бланш заломили руки и навсегда отправили в сумасшедший дом. И как бы моя героиня не прикрывалась любовью к мужу, к новорожденному ребенку, желанием сохранить семейный очаг, я всякий раз ощущаю, будто она совершила преступление и что возмездие еще впереди. Наверное от этого мне так плохо после спектакля: никакого очищения через страдание не происходит. Выходя на поклоны, я скукоживаюсь от того, что сделала какую-то гадость, страшную вещь. Есть библейские истины, через которые нельзя переступать. А зрители благодарно аплодируют мне, дарят цветы... Совсем иные ощущения оставляет финал спектакля "Царство отца и сына". По историческим документам, царевич Федор и царица Ирина умерли с разрывом в несколько месяцев. А у нас они заснули и во сне ушли вместе. Светлый уход.
-Знаю, как много исторической литературы о той эпохе вы прочли во время репетиций. Вам это не помешало?
-Напрасно я проделала такую работу. Меня это, конечно, обогатило, но для моей Ирины было неполезным. Потому что в спектакле мы рассматривали ее не с точки зрения- женщина в истории Руси, а совершенно иначе. Искали то, чего нет в пьесе Толстого. Наживали взаимоотношения с Федором, о которых никто ничего не знает. Мы их придумывали. Федор для Ирины- настоящее дитя. Не посчастливилось им иметь детей. Так что ее нереализованное материнство воплощено через него. Не сложно мне было представить Федора- Виктора Сухорукова- ребенком. Витина искренность, его наив, органика животного, розовая голова... Потому что в нем самом очень много от ребенка. И не в каждом артисте это есть. Все мы умные, всезнающие, себе на уме, мы обрастаем опытом. И зачастую сбросить с себя этот груз, освободиться от него, стереть, содрать очень сложно. А Вите легко. Я им любуюсь каждый спектакль.
-А он меняется рядом с вами?
-Если честно, я не видела ни в одной другой роли- ни в кино, ни в театре- его любящим мужчиной, чтобы он мог ТАК любить женщину и был готов умереть ради нее. На мой взгляд, до Виктора, никто царя Федора так не играл, не наделял его такими качествами. Ни у кого не было такой силы любви. И мне приятно, что в роли Ирины оказалась я.
-В Театре Моссовета вы работаете уже восемь лет. Чему не перестаете здесь удивляться?
-Атмосфере крепкой, благополучной семьи. Видимо, это происходит оттого, что здесь семью считают высшей наградой. Мы знаем поименно детей своих коллег, поскольку в театре они всегда с нами. И, может быть, от этого одного слова зависит сплоченность огромного коллектива.
-В минувшем сезоне у вас появился второй ребенок, а вы заметили: ваше семейное счастье отразилось в характере персонажей?
-Конечно, это не могло не отразиться. Ушло все лишнее: желание быть сильнее, выше, быстрее. Глубже стала дышать на сцене. Появилось ощущение покоя. Это не значит, что ушел темперамент и я стала медленнее говорить и двигаться. Нет, не в этом дело, а какая-то женская уверенность в себе появилась. И от этого плечи чуть развернулись. Бывает так, что я уверена перед премьерой, но проходит сезон и... хватаюсь за голову: подождите, мы не туда пришли, все должно быть иначе. Спектакль изменился, изменилось понимание проблемы, найден другой ответ. Появляется желание все перевернуть с ног на голову. Нужна встряска, а это так тяжело в отсутствии режиссера. В ощущении, что партнер уже зацементирован, его не сдвинешь, а тебе хочется сойти с рельс... У меня распечатки пьес испещрены режиссерскими замечаниями. Причем я никогда не зачеркиваю: сегодня требуют одно, а завтра другое. Много записываю на репетициях за Юрием Ивановичем Ереминым, поскольку считаю его своим учителем. Юрий Иванович ставил мой первый спектакль в Театре Моссовета "Учитель танцев", потом "В пространстве ТеннессиУ.", затем "Царство отца и сына". Три разные роли. И огромный путь пройден, он во мне столько нового открыл.
-Сейчас многие ваши коллеги записываются в Народный фронт. А вас, кажется, туда и не тянет?
-Просто я чувствую колоссальную ответственность за свои поступки. И может, слишком высокомерно звучит, мне кажется, что если позвать куда-то зрителей, то хотя бы несколько человек за мной пойдут. Но для этого я должна очень хорошо понимать, куда я их веду. А если там бездна, пропасть, надо будет прыгнуть первой. А я не могу- меня дома ждут. Поэтому я лучше буду дома. На общественную деятельность нет желания.
-Вы изнутри знаете кухню мюзиклов, но можно по пальцам перечесть количество успешных постановок в России. Считается, что этот жанр на нашей почве не приживается...
-Ничего себе, не приживается. "Иисус Христос" идет в Театре Моссовета уже 20 лет. "Юнона и Авось" в "Ленкоме" 30 лет. А вот на Бродвее 40 процентов мюзиклов закрывается после нескольких месяцев показа. А в Лондонском императорском театре мюзикл "Призрак оперы" идет 30 лет в ежедневном режиме. Правда, там, мягко говоря, иной поток туристов. В "Норд-осте" я проверила на собственном опыте, насколько работа над мюзиклом отличается от работы над драматическим спектаклем. Когда мы репетировали "Красавицу и чудовище", я понимала: все для нас и до нас уже родили, расписали до мелочей. Нужно только чужой рисунок, привезенный откуда-то с Бродвея, сделать своим. И я решила: от каждого моего шага на сцене должно складываться ощущение, будто это импровизация. Не День сурка, а свежесть. Это так интересно! Хотя, казалось бы, мюзикл не предполагает творческой работы. А параллельно с показами мюзикла я выпускала спектакль "Царство отца и сына" в Театре Моссовета, где как раз был огромный объем творческого поиска. И вот когда ты параллельно существуешь в разных ипостасях, вдруг оказывается, что реакция зрителя всегда одинаковая, если постановка сделана хорошо. Потому что никто не хочет разбираться в твоей кухне, - зритель видит результат. А то что пути к этому результату настолько разные и полярные, совершенно не важно.
-Не обидно, что в России к мюзиклам относятся, как к фаст-фуду?
-Вы имеете в виду мюзиклы ежедневного показа? Ну да, это фаст-фуд, но он такой вкусный. И сколько труда за ним стоит. Это как артисты цирка, которые каждый день рискуют жизнью, а мы даже имен их не знаем. В мюзикле актеры заканчивают работу в 22.30. Приезжают домой в 24 часа. "Мотор" останавливается в 3. Спят до 3 дня. В 4 выходят из дома, в 5 приезжают в театр. И это два года каждый день подряд. Одни и те же люди. Не имеет смысла здороваться, потому что ощущение, будто не расставался... Это трудная работа- каждый день делать людей счастливее. Но сколько счастья это приносит нам, артистам. Мне очень дорого, что спектакль "Красавица и чудовище" имел колоссальную детскую аудиторию. В мюзикле Кич Чипа, мальчика, который играл чашечку, мама-чайник весь спектакль возила на тележке. И в финале, когда колдовство было разрушено, чудовище становилось принцем, а все люди, превращенные в предметы, вновь становились людьми, - этот мальчик своими ножками бежал по сцене и кричал: "Мама, мама... " И дети-колясочники, которые смотрели спектакль, верили в то, что именно так и будет. Сказка дарила им надежду.
http://www.teatral-online.ru/news/4734/
Док. 652986
Перв. публик.: 01.09.11
Последн. ред.: 08.08.12
Число обращений: 0
Гусева Екатерина Константиновна
|
