Он может стать создателем новой культурной политики в стране, где 25 лет ее не было вообще
Назначение политолога и писателя Владимира Мединского министром культуры - самое неожиданное и взывающее интерес из всех назначений в нынешнем кабинете. О том, кто станет министром культуры, вообще особенно не гадали и не придавали этому значения. В отличие от вопросов о министрах финансов, энергетики, обороны, внутренних дел, образования и т.д. Просто потому, что прежний министр Авдеев, с одной стороны, не вызывал аллергии, а с другой - само министерство давно не воспринималось как значимое и скорее выполняло некие хозяйственно-распорядительные функции в области музеев, театров и близких учреждений, поддерживаемых исключительно по остаточному принципу.
Ни роли министерства культуры СССР во главе с Екатериной Фурцевой, ни роли Наркомпроса Луначарского оно не играло - от него этого не ждали и как значимое оно никем, кроме бюджетно-зависящих от него сфер не воспринималось. Яркими публичными фигурами во главе него могли бы считаться лишь Николай Губенко и Юрий Соломин, недолго и почти одновременно возглавлявшие четверть века назад "культурные" министерства Союза и России, но скорее в силу своей популярности как актеров.
В полной мере значимой политической фигурой был Луначарский, потом этот пост стал явно второстепенным и инструментальным. Фурцева его получила в качестве почетной отставки в 1960 году, утратив при этом место члена Президиума ЦК КПСС. И уже потом, "с нуля" сумела сделать министерство значимым фактором общественной жизни. Настолько, что после ее смерти его отдают Петру Демичеву, входившему во второй, если не в первый эшелон политического руководства СССР.
В этом отношении назначение Мединского - политика по роли и политолога по специальности - дает основание полагать, что это решение означает признание политической роли не только Минкульта, но и самой культуры, в то время как раньше ее считали просто частично развлекательной, а частично - лично творческой сферой и ничем большим.
Собственно Мединский об этом и сказал в одном из первых интервью - что культура это не некая социально-остаточная сфера, что к ней надо относиться как к сфере, определяющей национальную самоидентификацию человека и общества. Функционально в политической системе общества культура - это сфера производства "латентных образцов" - того, что определяет систему поведения человека, тип его реакций, характер поведения в социуме и полисе.
Мединский видит свою задачу в этом, в обеспечении именно этой роли культуры, в превращении ее из некого фактора "официального язычества" в фактор собственно культуры, то есть скрепляющего общество самосознания, и именно это является сегодня объективно наиболее востребованной задачей. Потому что сейчас российское общество и его сознание расколото. Есть как минимум три основные политико-историко-культурных сектора общества. Первый - идентифицирующий себя в первую очередь по принадлежности к советскому периоду (и это далеко не только избиратели КП РФ) - этот сектор присутствует среди симпатизантов всех политических сил. Второй сектор, идентифицирующий себя по принадлежности не то к периоду между февралем-октябрем 1917 года, не то с мифологическим восприятием реформ Александра Второго, не то вообще с сугубо прозападной ориентацией - т.е. это те, кого условно, неточно и ошибочно принято называть "либералами". Третий сектор - те, кто живет картинами "старой доброй дореволюционной России".
Между ними существует огромный раскол в оценках и суждениях и по отношению к прошлому, и по отношению к настоящему и будущему. Хотя раскол по отношению к прошлому среди них превалирует.
Сфера культуры может этот раскол сохранять и воспроизводить, но может и попытаться преодолеть. Что правильнее и реалистичнее - отдельный вопрос. "Лидеры секторов" больше тяготеют к продолжению противостояния. Общество же больше настроено на некое интегрирование.
В этом отношении Мединскому придется выбирать: либо он будет культивировать ожидания одних секторов - либо будет стремиться обеспечить то, что принято называть признанием "равнозначимости досоветского и советского периодов истории".
При этом он определенным образом детерминирован, если не в своих действиях, то в оценках его самого, теми или иными своими прежними действиями. С одной стороны - он озвучивал идею переноса тела Ленина из Мавзолея и переименования станции метро "Войковская" и прилегающих одноименных объектов. То есть обозначал в своей позиции солидарность с досоветскими секторами. С другой он активно выступал против атак на советскую историю и советские ценности.
Пока у него получалось описывать нашу относительно недавнюю историю примерно так: "Россия - Великая страна с великой историей. К несчастью, большевики во главе с Лениным разрушили славную старую Россию. Но затем они же, во главе со Сталиным, сделали ее еще более великой, разгромили фашизм и спасли от него мир".
Не оценивая эту трактовку по существу, можно отметить лишь ее сложность для политического позиционирования. Потому что советский сектор никогда не согласится и не простит Владимиру Мединскому каких-либо атак на то, что можно назвать "ленинско-октябрьской героикой", а "квазилиберальный", да и "дофевральский" сектора - признания ценности советской эпохи.
В данном случае вопрос не о том, чтобы подсказывать Мединскому, какую идентификационную позицию выбирать на будущее - дважды доктору наук и самому предстоит в этом определиться. Вопрос в том, что данная позиция задач "воссоединения истории" и национальной идентификации не решает.
И новый министр культуры попадает в эпицентр нескольких узлов. Первый узел заключается в том, что если действительно вести активную культурную политику, если превращать Минкульт в активное министерство, то на это нужны деньги. Не на те или иные запланированные ремонты и реконструкции музеев, а на программы развития и поддержки искусства, на политику поиска и выращивания талантливой молодежи, на государственные заказы в области кинопроизводства. На зарплаты актерам и работникам культуры, чтобы одни не метались между спектаклями в поисках того или иного подножного корма и съемок в рекламе, а вторые занимались творческой работой в своих музеях и институтах, а не изматывали себя поточными экскурсиями на стороне.
То есть - нужны деньги, причем значительно большие, чем те, что выделяются на культуру сейчас. Иными словами - нужно, чтобы не только Мединский и наиболее интеллектуальные группы признали, что культура первична по отношению ко всему остальному, но чтобы это восприняли и общество, и, особенно - власть, в том числе ее финансовый блок. Денег Медннскому пока давать, кажется, никто не собирается - напротив, от него будут требовать сокращать бюджетные расходы.
Второй узел, точнее - другой узел, потому что они несоподчинены - это как раз вопрос отношения к истории. Потому что культуры вне отношения к истории не бывает. Здесь, Мединский оказывается в определенного рода клещах. С одной стороны, сразу после назначения по нему нанесли удар "квазилибералы", подняв волну чуть ли не истерики по этому поводу. Но с другой стороны - одновременно удар нанесли и коммунисты, в лице Зюганова, обвинив его в антикоммунистичности, антисоветскости, русофобстве. Заодно можно ждать удара и от "дофевральских ностальгентов".
Хотя со стороны тех, кто считает себя коммунистами и защитниками советского наследия, может быть, умнее было бы понять то просоветское, что защищает Мединский и с одной стороны поддержать его в этом, а с другой - опереться на это самим.
То есть Мединскому нужна некая интегрирующая историческая парадигма, некая база...
Что у него есть сейчас? Он понимает, что культура и история должны работать на интеграцию национального самосознания, а не на постоянное воспроизведение раскола. Он понимает, что любой нации нужна версия истории, позволяющая гордится своей страной, а не считать себя вечными учениками, "прокаженными", которым постоянно твердят о никчемности их истории и культуры и предлагают пойти в ученичество к иным нациям и культурам (в основном существующим в нынешнем благополучном виде за счет того, что как раз Россия (СССР) их защитили (неоднократно) и дали возможность существовать как независимым и благополучным народам).
Он понимает, что нужно объединяющее видение отечественной истории и культуры, как восходящей линии, как истории и культуры великих достижений и подвигов, хотя проведенной и через преодоление огромных проблем и огромных препятствий. И это единство должно включать в себя, как самоценные, периоды дореволюционной и послереволюционной России.
Он понимает, что и история, и культура - это не абстрактно познавательные и развлекательные сферы. И одно, и другое - это информационное пространство, в котором ведется борьба: борьба за национальный суверенитет, борьба за самоуважение, борьба за состояние морального духа. И она ведется не в силу того, что кто-то сплел некий "русофобский заговор", а в силу того, что у страны есть конкуренты, которым не нужно, чтобы она оказалась сильнее их. А страна усиливается не только экономикой, но и верой народа в свои возможности, в свои прежние успехи и в свою силу добиться новых.
Поэтому, когда критики Мединского предъявляют ему обвинение в том, что он на место самоценности фактов ставит значимость их политической интерпретации - то прав он, а не они. Потому что есть история, как историческая наука, как часть процесса познания. Но есть и ее использование в политических целях, когда те или иные факты, допускающие разную трактовку, используются для борьбы против твоей страны. И отдавать это пространство под контроль цивилизационных конкурентов нелепо, как и нелепо под видом непредвзятости отдавать историю в качестве оружия в руки своих противников.
"Как лезвие меча история длинна, но память коротка ее как рукоять. Послужит лишь тому оружием она, кто сможет рукоять в своей руке зажать".
Факты не воюют с фактами, но их интерпретации воюют друг с другом. Есть основания полагать, что Мединский это понимает. Вопрос в том, насколько он сможет это понимание воплотить в политике и работе своего министерства.
И третий узел проблем как раз и состоит в том, останется все это лишь личным пониманием Мединского, или реально воплотится в деятельности его Министерства.
У него есть шанс. Есть множество проблем. Но есть и шанс стать неким новым Луначарским. Стать создателем новой культурной политики в стране, где четверть века никакой культурной политики не было вообще.
Многие из того, что для этого нужно, он, кажется, понимает. Вопрос в том, насколько ему удастся этот шанс реализовать.
