В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Дмитрий Федоров: `Я не делю людей на детей и взрослых` Назад
Дмитрий Федоров: `Я не делю людей на детей и взрослых`
В связи с выходом в прокат фильма "Ангел" мы побеседовали о судьбах детского кино, искренности, Боге и власти с автором юношеского хита "КостяНика" - режиссером и художником Дмитрием Федоровым.

Начнем с самого сложного, но, в принципе, самого важного: что такое детское кино?

В первую очередь хочу сказать, что моя методика работы такая: я не делю людей на детей и взрослых. Дети - такие же люди, со своим пониманием мира. Как только ты начинаешь их делить: это ребенок, он что-то недопонимает, что-то не может почувствовать, так тут же у тебя контакт с ребенком пропадает. Потому что с ребенком надо работать как с равным, как с приятелем. Порой мне это приносит некоторые трудности в общении со старшим поколением, я же с ними тоже общаюсь как с равными, а они иногда это плохо воспринимают, считают, что я выказываю им какое-то неуважение. Для меня всегда существовала эта сложность - соблюдение иерархии, но именно таким образом я и с детьми строю отношения - не как старшего с младшими. Наверно поэтому для меня и нет большой разницы в подходе, делать детское кино или кино для взрослых.

Часто режиссеры говорят, что им на зрителя наплевать, и что они делают только то, что интересно им самим. Мне кажется, относительно детского кино так говорить нельзя. Тут же должна присутствовать хотя бы минимальная ответственность.

Мне кажется, что никакой режиссер так сказать не может, то есть, не должен так говорить, потому что он лукавит. Даже Набоков говорил, что, если ты кричишь в пустоту, хочется хотя бы слышать эхо. Ни один художник, писатель, поэт не может не учитывать аудиторию. Он может говорить, что он доволен реакцией или "пускай толпа меня бранит", но все равно некая реакция его интересует. Зачем тогда ты это все людям показываешь? С детским кино точно такая же история. Степень ответственности всегда должна быть большой. Автор всегда находится в диалоге со зрителем, взрослый это или ребенок. Кино - это изначально массовое искусство. Говорить о том, что тебя не интересует зритель - это бред. Тогда зачем ты занялся кино? Займись более элитарным искусством. Кино должно иметь в себе развлекательный потенциал.

Как и взрослое, детского кино можно разделить на два направления. С одной стороны, развлекательное, массовое детское кино, его надо делать в три раза дороже и тщательней, чем взрослое, потому что конкурировать приходится с мощными голливудскими сказками. А если мы говорим об эмоциональном детском кино, не совсем развлекательном, может быть, лирическом, то, наверное, отличие детского в том, что надо делать его на порядок искреннее, потому что дети очень остро чувствуют всякую фальшь. За чем-то интеллектуальным не скроешься, если ребенок увидит, что какая-то лажа эмоциональная идет в игре артистов и в высказывании авторов, они это почувствуют. Да, их можно обмануть, подкупить какими-то эффектами, потому что они не так много еще видели в жизни, но эмоционально они почувствуют, когда с ними сюсюкаются или что-то от них хотят вопреки их желаниям. Тот принцип взаимоотношения с ребенком, о котором я говорил, он нужен и дома в воспитании, и в работе, и должен быть перенесен и в фильм.

Кино - это всегда диалог, и в детском кино должен быть какой-то особенный язык. Какой должен быть язык, чтобы зрители узнавали себя, что они именно так разговаривают?

Вопрос диалогов, конечно, очень сложный вопрос. Действительно, надо учитывать, что все эти диалоги пишут взрослые, а иногда и очень немолодые люди, и вкладывают свое представление о слэнге, о языке. А при этом вроде как надо говорить с детьми на их языке, чтобы они поверили, что это их ровесники. Тут всегда возникает большая сложность - интуитивно чувствуешь, что есть какое-то вранье, потому что на самом деле дети так не говорят. Тут, я думаю, все зависит от таланта сценаристов. Если мы сейчас начнем говорить на совсем литературном языке в современном кино, то это будет достаточно странно. В советское время было большое цензурное разделение между жизнью и искусством, был выработан какой-то эзопов язык, и из-за этого была выработана некая, принимаемая зрителем, мера условности, но это, конечно, не была сама жизнь. Сейчас, при современном тренде натурализма, документальности в кино, чтобы сделать круто, надо сделать как можно более реалистично. Я, кстати, не очень поддерживаю этот тренд, я считаю, что искусство - это интерпретация реальности, а не фиксация всего этого.

Вы готовы сказать, что это "чернуха", "жесть"?

Не обязательно чернуха, хотя там часто бывают и жесткие вещи. Против "жести", как таковой, я ничего не имею. Мне просто кажется скучноватой попытка скопировать жизнь. Сейчас очень принято говорить по поводу хорошего актера: "Прекрасный актер - ничего не играет". Зачем тогда на него смотреть, если он ничего не играет? Люди даже в жизни непрерывно что-то играют. Мне вот как раз интересно, как играет артист, что он хочет высказать по поводу жизни, как он интерпретирует образ. А обыденное документальное существование представляется мне малоинтересным. Мне кажется, сейчас люди насытятся этим и начнется что-то более интересное и выразительное. Всегда ведь есть какие-то витки моды. Сейчас у нас виток - возвращение к неореализму. Поколение Хуциева, Тодоровского (мой мастер, кстати) и других переболело неореализмом, но тогда это было авангардом. Учителя нынешнего поколения режиссеров - это советские неореалисты. Поэтому сейчас у нас такой новый виток неореализма, и пока он очень активен.

Но ведь необходима какая-то фиксация окружающего, люди не совсем понимают как им себя вести в окружающей их действительности, как смеяться, как любить.

Если есть такой запрос у зрителя, наверное сейчас это необходимо. Значит какой-то большой промежуток времени этого не было. Искусство постоянно такие циклы совершает. Например, авангард сменяется поставангардом испокон веков, даже если анализировать с эпохи Возрождения. Интерес к реальному сменяется интересом к ирреальному и так далее. И сейчас такой новый цикл: зрителю интересно посмотреть как люди реально существуют, как реально говорят и как они ничего не играют. Потом этот период сменится интересом к чему-то фантасмагорическому, зритель пресытится фиксацией реальности и вернется к эпическому, к магии, абсурду, что мне, например, более интересно. Более актуальны станут такие фильмы как "Воображариум доктора Парнаса" или "Аватар". Мне лично "Воображариум", как аттракцион, даже более интересен, чем "Аватар", он боле абсурден, а не только лишь фантастичен.

Давайте попытаемся определить систему координат, в которой существует сегодня детское кино. Какие есть необходимые составляющие, без которых нельзя? Вот недавно был "Щелкунчик" Кончаловского: вроде и актеров хороших набрал (местами), и денег много, и декорации ничего, а все равно промазал.

Составляющие, то составляющие... Кончаловский - большой мастер, но, возможно, он взялся не за свой материал и оказалось, что он его не чувствует. Он попытался что-то отдельно для взрослых высказать, что-то отдельно для детей, но неудачно. Что-то не случилось. Анализировать работу другого режиссера - это сложный процесс. Коротко не получится. Я, когда посмотрел, тоже разочаровался, просто я очень любил с детства и "Щелкунчика" Гофмана, и Чайковского тоже. А это всегда проблема - экранизация великих произведений. У каждого есть какое-то свое представление, как это должно выглядеть, и кино в него может не попасть.

Вы интересно сказали, что режиссер взял не свой материал. А почему повесть "Ангелок" и вся эта платоновская тема - это ваше?

Я увидел в нем для себя много интересного, в том числе, эту фактуру языка, не то что платоновскую, но очень своеобразную. На самом деле, я сам пустил эту тему, что язык в повести платоновский. Когда начинаешь работать с материалом, тебе надо начать его себе присваивать. Ты ищешь в нем какие-то ключи, анкеры, якоря художественные, чтобы с ним начать работать. Одним из таких ключиков для меня было то, что монологи старика в повести имеют платоновское звучание. И старик - это такой состарившийся герой Платонова из "Котлована", например, или из "Чевингура". И я стал это тянуть через весь фильм. У меня появляются слайды Филонова в картине, как намек на эти размышления. Я всегда считал, что Павел Филонов - это такой аналог Андрея Платонова в живописи. Так же как в кино, наверное, аналогом был Довженко. Это авторы с таким мистериальным виденьем мира. Надо было что-то себе придумать для игры, вот я его себе и придумал. При этом я чувствую, что этот старик реально существовал и реально так говорил. Есть в народе такие деды Щукари, которые хитро так могут заворачивать. Они так говорят, как пишут.

Хорошо, а какая эпоха у вас в фильме? Дед в гражданской войне участвовал, он что, вне времени существует, или это не наше время?

Ситуация очень простая. Повесть написана в начале 90-х годов, и вполне мог быть еще жив человек, которому лет 90 или чуть более, который в юности прошел гражданскую войну.

То есть это все-таки не сегодня?

Ну как не сегодня? Там реалии сегодняшнего дня. Я просто понял, что нужно делать некую фантастическую, эпическую личность, но все-таки сегодняшний день. Иначе будет близкое ретро и начинается скучная реальность. А может старик настолько в материале, что сам верит, что он все это прошел? А вдруг действительно прошел? В принципе, такие люди могут существовать. На грани фантастики, но могут. Делать историческое кино про 90-е мне очень не захотелось. Столько раз я уже делал эти 90-е - надоело.

А чем 90-е отличаются от сегодняшнего времени?

Отличаются. Сейчас у нас начало 30-х годов, если проводить параллели с тем столетием, а 90-е это как раз конец десятых.

И что же нам делать?

Надеяться, что до 37-го не дойдет. В принципе, по состоянию умов и сознания так: революционная волна схлынула, начинается эдакое становление империи заново. НЭП заканчивается, все, кто успели обогатиться - обогатились. От 90-х сейчас принципиально отличается ситуация, но дело не в этом. Это же высказывание о скорее будущем, чем о прошлом. Речь идет о том, что были очень искренние люди, с верой в светлое будущее, они очень искренне это светлое будущее пытались приблизить, навалили кучу трупов на этом, и вдруг - крах идеи, приходят 90-е, все рушится. Для меня именно поэтому старик это состарившийся герой Платонова, он искренне пронес свою веру через все эти годы, через лагеря, через преступления, вольные или невольные, продолжал искренне верить, надеялся, что все это временные перекосы и перегибы. И тут вдруг он сталкивается с гибелью идеи. И что делать? Каяться? Он не понимает в чем. Но даже не это самое важное. Важно, что нет раскаяния и у всего государства, у народа в целом. Что будет с нами дальше - это страшная загадка. Мальчик получает в наследство револьвер, и что он будет с ним делать?

То есть это такое детское кино, где детям оставляют открытый финал и предлагают задуматься о том, что с ними будет завтра?

Юмор этой ситуации в том, что со мной часто разговаривают про детское кино, которое я собственно никогда не снимал. "КостяНика" - подростковое кино, но подростки уже не совсем дети. "Ангел" это не детский фильм, хотя его позиционируют как кино для семейного просмотра. Кино про детей - это не обязательно кино для детей. Понятно, что, если кино хорошее, его можно и детям посмотреть. Но я делал кино в первую очередь для тех, кто знает ситуацию, понимает историческую картину, а дети как раз ее совсем не знают. Может быть им будет это интересно, и они захотят что-то узнать. Возможно. Но для этого есть масса прекрасных фильмов про революцию, про гражданскую войну. А у нас это фильм не про историю, а скорее человеческая драма, метафизический реализм, вроде простая бытовая история встречи мальчика и старика, через которую я хочу высказать свое опасение о будущем. Именно взрослым высказать. Государство не покаялось. И люди не раскаиваются в этом страшном столетии. Наш народ все время хочет быть наследником этого преступного государства, этой страшной преступной империи. И это то же самое, если бы немцы мечтали быть наследниками гитлеровской Германии. Но как же, зато была великая эпоха! У нас не осознают, что сама идея была ложной, братоубийственной. Ну, как же, такая великая страна была, какие великие достижения! Мы же в космос полетели! На это я могу сказать, что важнейшие медицинские открытия двадцатого века базируются на экспериментах врачей-преступников. И в Германии, и еще более в Японии ставили эксперименты, в том числе, на пленных русских солдатах. Очень много открытий, и по логике, вся современная медицина должна быть благодарна им за это. Так что же - цель оправдывает средства?

Но если мы эту империю отрицаем, мы также отрицаем ее блага и достижения?

Достижения не надо отрицать. Мы же не отрицаем достижения Римской империи - акведуки, водопровод. Что пройдено, то пройдено. Я говорю о неком идеологическом отрицании. Для меня очень странный триумвират символов нашей государственности. У нас демократический флаг, имперский герб и сталинский гимн. В этом есть символ нашей современной страны - мы пытаемся усидеть на трех стульях. У нас вроде демократия, но мы идеологические наследники Российской и сталинской империи. Какая-то каша в сознании от этого получается. Может быть, и не стоит здесь так глубоко в это погружаться, я просто объясняю свое высказывание - это не просто история встречи мальчика с интересным историческим периодом. А знать этот период конечно надо, и надо понимать, что многие благие намерения и такие средства ведут в ад. Средства-то страшные. Это же мрачный юмор, когда старик говорит: "Как я бросился с этой человекогонятельной штукой к всеобщему счастью. Вперед сволочи, марш, марш!" Людей насильно гнали к счастью. Это нонсенс. Нацисты вон тоже гнали своих к процветанию и счастью.

А сам человек может к нему прийти? Что-то сами они не доходят. Может, надо гнать?

Надо воспитывать самоценных личностей. Нельзя гнать стадом. Стадо неконструктивно, непроизводительно. Оно не сможет модернизировать страну. В стране рабство отменили не так давно, всего за 40 лет до революции, и сразу опять ввели еще на 70. У людей до сих пор рабское сознание. Мне кажется, что цель настоящего государства - пытаться делать из рабов людей думающих, хозяев самим себе, чтобы они умели принимать решения, чтобы учились отвечать каждый за себя, за свою семью. А так они все время ждут, что за них что-то решат.

По-моему, революцию сделали как раз такие образованные, милые ребята, личности, это они привели нас сюда. Опять какое-то кольцо получается.

В том-то и дело, что у идеологов революции было заблуждение, что можно насильственно людей направить к светлому будущему. Надо давать возможность людям выбирать самим свое будущее, приучать к ответственности, давать свободу выбора. Все цивилизованные государства Европы через это прошли. То, что в России происходило в 1917-20-х, во Франции происходило в 1789-м, в Англии - в 17-ом веке, и также реки крови были, моря. Но сейчас они на социал-демократии похожи гораздо больше, чем все бывшие социалистические страны, конечно я их не идеализирую, но они как-то вырулили. И если не пресекать все время эти процессы становления сознания, то может быть можно какими-то ускоренными темпами пройти этот процесс. История же все время ускоряется. Поэтому какие-то надежды на это, мне кажется, могут быть.

В этой кровавой ситуации мы имеем ребенка, который должен как-то выбирать, как двигаться дальше, который сначала просит: "Заберите меня отсюда", потом начинает любить и уважать деда, который, как мы выяснили, - воплощение нашей истории.

Юрик - это не собирательный образ всех детей современности, а как раз некий индивидуум, способный слышать, ребенок с открытыми глазами и открытыми ушами, он способен слышать деда, получать от него информацию, поэтому он и ангела может слышать, он готов увидеть в обыденном мистические события, способен полюбить. И мне хочется надеяться, что человек, который способен видеть, слышать и чувствовать, будет способен и думать. Такой человек способен принимать верные решения и совершать верные поступки. Если говорить о детях, то здесь такой призыв к ним - будьте такими, не будьте стадным быдлом, как его приятели, которые очень легко принимают националистическую идею, как очень удобною для истолкования своих проблем. Сейчас это очень важная тема. Очень силен национализм среди детей-подростков, потому что они не помнят, не знают всей истории, но им очень удобно так истолковывать проблемы - свои, своего государства. Мне хотелось показать, что Юрик - другой. У него нет такого стадного чувства. Он способен видеть, слышать и воспринимать то, что другие не видят и не слышат.

Как вы вели к этим идеям актеров, удалось ли им все объяснить? Как вас понял Феликс Антипов и как понял мальчик?

С мальчиком (Георгий Мирской) у меня проблем не было, я думаю, что этот мальчик именно такой и есть. Даже было мистические совпадение, что его зовут практически так же как героя. Эта тема даже была в начальном варианте сценария, что Георгий - то же, что Юрий, потом к сожалению выпала по сокращению. И когда я его увидел на пробах, понял, что это - он. Он такой и есть, он способен видеть, способен думать, анализировать, он очень интересно мыслит. При этом он абсолютно чистый лист по истории, абсолютно не знает, кто такой Гитлер или Наполеон, но понимание у него неожиданно развито для его возраста. Он очень хорошо понимал материал. Понятно, что его приходилось направлять, дирижировать, но ему органично было быть в роли Юрика. Что касается Феликса Антипова, с ним была сложнее история. Но Феликс при этом очень профессиональный, замечательный артист с большим потенциалом, с большим драйвом, но внутренне он, конечно, человек совершенно другой. Он человек из интеллектуальной среды, поколения шестидесятников, с большой внутренней культурой, совсем не революционер из народа. Мы много обсуждали роль поначалу и Феликс видимо очень точно услышал, как я вижу этот образ. Я говорил тогда многим, что у меня был знакомый художник такого темперамента, ветеран войны, брутальный, в 17 лет ушел на фронт, дошел до Берлина. Лауреат Сталинской премии, позднее стал авангардистом. У меня были с ним сложные отношения, он был мой сосед по художественной мастерской, и, бывало, у нас до драк доходило. Он выпивал крепко, к девушкам приставал, прибегал ко мне, кричал: "Митя, джаз не делай!", мы иногда музыку в мастерской играли, записывали. А да, при этом, он был еврей. Я его спрашивал: "Что, ты не уедешь, все мотаешься туда-сюда?", так меня утомляло это соседство, а он отвечал: "Митя, здесь я еврей. А там я кто?". Вот такого драйва человек. Матерый. И образ старика я в чем-то лепил с него. У меня неоднозначное отношение к герою. То, что он говорит, мне глубоко неблизко, но эта мощь, пассионарность, она восхищает. И восхищает искренность веры. Очень тоскуешь сейчас по такой искренности веры. Если бы сейчас так люди верили в какие-то современные, настоящие идеалы, может быть, многое бы изменилось. Хотелось бы только, чтобы происходило бескровно. Потому что часто, когда возникает такая пассионарность и такая искренняя вера, начинается гражданская война.

А какие современные идеалы?

Есть много людей, с которыми я думаю примерно в одном ракурсе. Я не хочу сейчас углубляться далеко в политику, это не суть нашего разговора, но многое мне видится не правильным в нынешней ситуации. Важно другое. Правящее большинство гораздо быстрее договаривается между собой и делает то, что им нужно. А вот мы, оппозиционно настроенные, мы даже не можем друг с другом договориться, чтобы как-то внятно свои идеи продвигать в общество. Вот в этом печаль, что таких пассионарных личностей сейчас среди нас практически нет. При этом я, как человек искусства, не очень-то участвую во всем этом, мне интереснее художественные процессы, и я боюсь, что большинство моих друзей и товарищей точно так же скажет.

Система персонажей: есть дед, мальчик, и еще есть образ матери мальчика, которая отреклась от него. Или не отреклась?

В какой-то степени это и есть образ современной России - образ матери. Мать воплощает страну. Старик воплощает тот революционный период, попытку сделать счастливое будущее, мальчик - будущее этой страны, а мать - это нынешняя Россия, такая мать-мачеха. Я не отрицаю, что она, наверное, любит своих детей, очень переживает, но какие-то причины выживания требуют от нее не очень-то нравственных поступков. Я не склонен ее огульно осуждать и делать мать безусловно отрицательным героем. Конечно, с точки зрения простого жанра, герой отрицательный, она отреклась, бросила своего сына, но жизнь гораздо сложнее. Поставив себя на ее место, можно понять, что все, что она делает, это возможно и ради своего ребенка. Ей надо как-то устроить свою жизнь, чтобы потом, в том числе, помочь своему ребенку.

А как Ольга Берёзкина, мать, смогла сыграть такую роль?

Она очень переживала эту ситуацию. У нее всего два появления - в начале и в конце фильма. Первое появление нам очень трудно далось. Нет, все в итоге получилось, но просто мучились мы очень на съемке. При этом на пробе Оля очень хорошо сыграла, а на съемке был какой-то дикий ступор, ничего не получалось, текст выпадал, и как-то все было очень неправильно. Я был очень расстроен. Я, конечно, смог на монтаже все это склеить и прикрыть, но все время думал, что за фигня такая? Когда мы стали снимать финал через несколько недель, мы встретились с Олей, стали с ней разговаривать, я спросил у нее, что это такое было, мы же играли это все на пробе? И она мне стала говорить, что она для себя никак не может ее оправдать. Что ей так тяжело ее играть, что она, как мать, абсолютно не может ее понять. И я много с ней разговаривал , как я вижу эту ситуацию, что я могу ее в чем-то понять, что ей очень больно самой в этот момент, но она ведомый человек, слабый и не может на себя взять ответственность. Я не знаю, что я ей там наговорил полезного со своей мужской точки зрения, но вдруг финальные сцены получились пронзительные и точные. Она смогла передать эту боль и эту двойственность своей ситуации, эту слабость, зависимость от этого мужика и мучительное желание не поступать сейчас так. С другой стороны, можно сказать, что благими намерениями дорога в ад вымощена, и все равно она сволочь, но я всегда считаю, даже за микрон раскаяния человек уже имеет право на прощение. За то, что хотя бы пытался что-то сделать.

Какие еще дополнительные смыслы стоит искать в названии? И почему "Ангел", а не "Ангелок" как повесть?

Название, на мой взгляд, - это основная проблема у нас. Я снимал картину вообще с другим названием. Да, повесть называлась "Ангелок". Я считаю, что для повести это хорошее, правильное название. Там история со стариком - только одна из. Да, она важная, сюжетообразующая, философская, она многое задает, но она не есть вся повесть. Старик там просто сосед, юродивый в этой деревне, к которому мальчик иногда приходит, с ним разговаривает, какую-то информацию получает. При этом у него взаимоотношения с родителями, со сверстниками, первая любовь, а вообще ему там 14 лет. Там "Ангелок" - правильное название, там его мать иногда так называет. В сценарии же тема ангела-ангелка перестала быть центральной, поэтому я поднял эту волну, что название "Ангелок" не верное и слишком слащаво звучит. Я придумал несколько названий, одно из них мне более всех нравилось, и я внутренне снимал картину с ним. Дальше наше руководство почему-то заявило, что мое название совершенно не прокатное, что оно не рекламное, не маркетинговое, что никто не пойдет на картину с таким названием. Предлагалось еще масса названий, и в итоге наш куратор и редактор Армен Николаевич Медведев вдруг сказал: "Давайте назовем "Ангел"". Это было так просто и как-то всех смирило. Буквально через день я все продумал, стал всем звонить, говорить, что все-таки так картину называть нельзя, именно, между прочим, по маркетинговым соображениям. Назвать картину "Ангел" - это хуже, чем вообще никак не назвать, потому что это очень большая претензия, но название ничего не говорит о картине, ничего не объясняет, к тому же существует минимум еще три десятка картин с названием "Ангел" и три сотни "Ангел какой-нибудь". Но мне сказали, что это не обсуждается, решение принято. Сейчас могу сказать вам, что я планировал назвать картину "На рассвете". Мне кажется, что это название очень точно раскрывает смысл фильма. Это же рассвет этого мальчика, рассвет его сознания. Мы видим мальчика на рассвете и не знаем, что с ним будет днем. Но рассвет может давать надежду. Все дело в том, что я заранее понимал, что никакого большого проката не будет, что бы так волноваться о рекламной звучности названия, этот фильм не для широкого проката, фильм довольно камерный и скорее фестивальный. Я еще по прочтении сценария это сразу сказал. Мне говорили, что у нас будет 50 копий и название очень важно для прокатчиков - сейчас мы выходим 10-15-ю копиями, как я и предполагал, и название никак в этой ситуации нам не помогло, а возможно, скорее помешало. А внятность многих моих идей этим названием загублены. Никакого откровенно религиозного посыла мы не планировали. Ангел сам по себе - это ничто. Ангел - это бесполая, бесплотная сущность, кстати, низшая в божественной иерархии. И обратите внимание, ангел всегда не просто, а какой-то, никогда ангел не бывает сам по себе. Ангел чего-нибудь: ангел-хранитель, ангел-истребитель, падший ангел, ангел западного окна... тогда я понимаю, что имеется ввиду. К сожалению, такая вот история у нас с названием вышла, и автору не позволили назвать свою работу. У нас же, в России, постоянно пытаются утвердить примат продюсерского кино. Хотя в этой конкретной ситуации это абсолютно бессмысленно, этот фильм изначально некоммерческий, авторский по сути. И вдруг, автору не дают свободы таких решений. История с названием, к сожалению, не единственный момент продюсерского влияния на эту картину, а перед зрителем за все отвечает режиссер. Такая нестыковка реальностей.

У вас довольно скромный бюджет, но снимали на пленку, все, как положено. Насколько это сложно и почему?

Потому что дают очень мало пленки, пленка дорогая и с этим очень ограничивают, когда бюджет маленький. Но я был за то, чтобы снимать эту картину на пленку, потому что в сценарии был виден большой визуальный и лирический потенциал. Если какую-то другой фильм я бы и решил снимать на цифру, какой-то легкий коммерческий фильм, комедию, экшн - не вопрос. Но там, где важно такое воздушное изображение, киношное, там желательно снимать на пленку. Ради этого я заранее шел на эти мучительные ограничения, понимал, что не удастся снимать достаточное количество дублей. В этом смысле сложности очень большие. Но я все-таки за то, чтобы снимать на пленку, даже с такими ограничениями, потом когда ты видишь это изображение, ты понимаешь, что все твои страдания не напрасны. Те, кто посмотрят картину в кинотеатре, почувствуют радость пленочной картины.

Расскажите про сложные условия на съемках, про трудности. Кстати, у вас был оператор-девушка Любовь Князева.

На самом деле, ничего катастрофически сложного не было. Были у меня картины и в более сложных условиях, я снимал в Севастополе в 40-градусную жару, я снимал в горах Узбекистана при минусовых температурах. То, что мы сейчас снимали, по условиям работы было вполне терпимо. Но кино - это всегда тяжело. В кино не бывает простых смен. В Пронске, где мы снимали сложно тем, что очень быстро меняется натура, как в горах, ни разу не держалась одна и та же погода в течение дня. Начинаешь снимать в солнце, заканчиваешь - пасмурно, дождь или наоборот. И бывает так по нескольку раз, мгновенные смены в атмосфере. Но гораздо сложнее было другое - один герой - ребенок, второй - старик, очень сложный текст, пленки мало, все нервничают, что мало дублей. Изначально я хотел снимать картину на руках, но когда мы уже начали, я понял, что девушке-оператору нереально отснять всю картину на руках, поэтому пришлось снимать более традиционным способом. Вообще то я считаю, что оператор - мужская профессия. Так же как и художник, и режиссер. Это обусловлено многими физическими и психологическими особенностями этих профессий, в них требуется много такого ручного ремесла и концентрированной воли, в отличии, скажем, от музыки и поэзии, которые могут быть вполне как мужскими так и женскими занятиями. Зато женщины боле чувственны и интуитивны, что они активно используют и в режиссуре, и в искусстве вообще. Сейчас очень много девушек идут в эти, исконно мужские, профессии в кино. Они должны понимать, что им во многом придется становиться мужчинами. И не всегда у них это получается. У Любы есть очень мужские качества: настойчивость, упорство, но есть и женские - алогичность, некоторая разбросанность, соседствующая с излишней концентрацией на чем то одном. Но в Любе есть большой творческий, художественный потенциал, я уверен, что она его разовьет. Ей надо больше доверять себе, не бояться сделать неправильно. Она очень нервничала и больше, чем требовалось работала с экспонометром. Однако по результату - негатив очень хороший. Вначале мы с Любой много говорили о живописи в кино. Обсуждали какие художники могут дать стиль изображения. Ее идеи по свету были в тот момент больше устремлены в сторону караваджизма. Потом на площадке были всякие цвето-световые эксперименты. Со многими я, кстати, тогда был не согласен. Потом, уже на цветокоррекции, я объяснил себе эти цветовые решения, что это и есть такой филоновский ход в некоторых кадрах. Она такая девушка экспериментирующая, и при этом у нее был дебют, ей хотелось многое попробовать и важно было дать ей это сделать. Я всегда за эксперимент, было бы только на это время.

В фильме есть еще один персонаж - местный юродивый Джон, которого сыграл актер "Театра простодушных".

Владик Саноцкий - потрясающий, очень светлый и талантливый человек, и главное, при общении с ним, нет никакого ощущения болезни. Он просто какой-то надмирный, поэтому я выбрал именно его. Для меня было интересно, что именно Джон оказывается настоящим другом нашего героя. Юрик способен слышать и видеть глубже поверхности, для всех Джон - больной, а для него реально хороший человек. Плюс они оказываются не только братьями по несчастью, но и становятся братьями фактическими. Пересечение их судеб мне кажется важной метафорой. Когда разрабатываешь сценарий, очень многое делаешь интуитивно, а дальше уже начинаешь толковать, что это все значит. И зрителю я стараюсь оставлять возможность интерпретировать события и образы, давать свои смыслы. Только тогда получается некая визуальная поэзия. Восприятие искусства - это работа, но при этом эта работа должна быть интересной.

У вас есть еще одна работа, которая пока не вышла на экраны "Cолдатские сказки". Почему Саша Черный, почему сегодня?

Собственно, до того, как мне предложили этот сценарий, я Сашу Черного практически не знал, как-то прошло мимо меня. Это было знакомство с автором. Причем, это уже позднее произведение, фактически предсмертное. Тут, кстати, к разговору, мне недавно рассказали, что Саша Черный погиб на пожаре. Я думал, что чахотка или что-то такое, а он оказывается погиб на пожаре, спасая детей. Так вот. Это произведение 30-х годов, вышло уже после его смерти, написано оно было в Ницце и проникнуто чувством бешеной ностальгии. Это совершенно не шедевр русской литературы, но очень милая и трогательная вещь. Там сильно чувствуется преемственность от Гоголя, через Салтыкова-Щедрина, через Лескова и прочую сатирическую литературу. Но еще больше меня заинтересовало то, что этот материл сильно отличается от всей этой классической сатиры, от того же Салтыкова-Щедрина тем, что он очень добрый. Я читал разные отзывы, в частности, Корнея Чуковского, который писал, что все, что так яро ненавидел Саша Черный, живя в России, в эмиграции он вдруг страстно полюбил: потеряв страну, с этими государями, генералами, помещиками, дорогами и дураками, он вдруг все это искренне полюбил. Мне хотелось в нашем фильме передать именно эти ностальгические чувства. Конечно, это сатира и, как всегда, очень актуальная: читаешь и понимаешь, что ничего не изменилось. Как с известным фактом: перечтешь "Ревизора" - как будто новости посмотрел. Ничего не меняется в стране. Но Саша Черный понимал, что он потерял эту страну навсегда. Там такая вдруг любовь к этим дуракам и дорогам. Мне хотелось совместить сатиру с теплотой любви к этой навсегда потерянной стране.

Почему сериал?

Это заказ правительства Москвы, формат был утвержден заранее, фильм телевизионный. Четыре сказки, четыре серии, довольно талантливо сценаристом скомпилировано - сами сказки-то очень коротенькие. Каждая серия состоит из нескольких сказок. И получилось 4 истории, 4 сказки про разных людей. Есть сквозная мысль, пацифистский посыл в конце, когда главный герой уходит вообще из солдат. В первой серии он захотел быть генералом и стал генералом, понял, каково это - занимать не свое место в жизни. Такой посыл: уметь быть счастливым на своем месте. Вторая история более сказочная, про любовь, про разные типы женщин, и про сказочную встречу с единственной и неповторимой. Третья история - про искусство и про женщину в искусстве. Видимо тогда феминизация искусства только становилась актуальной и Черному это было забавно. А четвертая - наиболее социально-критическая, про государство, про правителей, про бредовость их политики, антивоенная. Герой понимает, что лучше чем быть солдатом - быть просто мужиком. В фильме сквозная песня об этом. Несчастлива та девчонка, которая любит солдатика, счастлива та девчонка, которая любит мужика.

Через ваше творчество идет идея грибов: и в "КостяНике" герой приносит девушке гриб, и в "Сказках" Левонтий видит свою возлюбленную, когда по грибы собрался. Почему?

У меня была однажды такая история, я когда поступал в Гильдию режиссеров, я давал посмотреть свои авторские работы в гильдию. Я пришел в Гильдию и спрашиваю одну даму, которая меня оформляла, понравились ли мои работы. Она сказала: "Да, работы понравились. Но скажите, у вас во всех работах кровь, много крови, что у вас с кровью связано?". Я совершенно спонтанно ответил: "Ну как же? Красное - красиво!" А после все думал, что у меня с кровью связано? Шучу. Зрители иногда задают такие вопросы, которые заставляют посмотреть на свои работы с неожиданной стороны. Что у меня с грибами связано? Гриб - очень странный организм: не животное и не растение. Сказочный элемент. И, кроме того иногда имеет особые воздействия. Наверно это подспудно толкает грибы появляться в искусстве.

Меня поразило, как очень интересное пространство в "Сказках" получается - вроде бы театр, вся эта декоративность, картины в рамах, но при этом пространство очень живое.

История была такая, когда мне предложили эту картину, все реальные сроки съемок были уже провалены, сценарий был летний, а снимать надо было поздней осенью. И натура нам просто не светила. Было такое условие, что снимать придется в павильоне, от чего я поначалу слегка ужаснулся: как сделать такую историю в павильоне, чтобы она была не скучной, ведь это 4 серии - 4 часа. А еще и очень ограниченный бюджет. Тот же Терри Гиллиам для "Братьев Гримм" построил в павильоне такой лес, что у нас вообще весь бюджет только на один лес и ушел бы. Я стал придумывать какую-то концепцию. При этом я с детства очень люблю старые советские павильонные сказки, например, "Старую-старую сказку" Кошеверовой. И я понял, что надо идти таким путем, как Ролан Быков в "Айболите-66", как в "Буратино" у Нечаева, или как у Шванкмайера, у которого есть потрясающий фильм "Фауст" с таким решением. Это такой ход, когда идет сюрреалистическое совмещение павильонов с реальной натурой. И надо делать павильон, который не скрывает, что он павильон, но при этом он должен быть очень изобретательно сделан. И мы придумали с художником-постановщиком и художниками по костюмам этот абсурдный мир горохового царства. А что бы подчеркнуть, что мы не скрываем, что это павильон, я придумал идею с этими картинами, взять заведомо "шоколадную фабрику" - картины передвижников или что-то подобное, картины, которые продолжают мою мысль о ностальгии. Какую Россию покинул Саша Черный? Он покинул Россию передвижников. Большое удовольствие стебануться над Поленовым, Шишкиным, Айвазовским, поставив их картины в качестве павильонных задников. При этом цветовое и световое решение мы с оператором сделали в стиле русской живописи, которая мне более близка, но тоже очень ностальгична: Венецианов, Федотов, Сорока. И получилось в точности, как задумывали: цветовое решение натуры - Венецианов, а интерьеров - Федотов. Мне самому очень понравилось работать над этой картиной. Я обычно очень самокритичен. Все картины, которые я снимал по заказу, меня всегда чем-то не удовлетворяли, видимо, часто материал был мне не совсем близок. Но при этом если уж берешься снимать, то всегда стараешься полюбить материал и сделать его искренне и четно, иначе зачем вообще этим заниматься. Такая всегда сложная работа происходит - достичь внутреннего компромисса между своими творческими желаниями, идеями и поставленными заказом задачами. Потом постепенно, на съемке, в монтаже, в озвучании начинаешь все больше верить, что делаешь что-то свое, настоящее. А вот сказки эти - это был тот материал, которому я радовался сразу. Уже в процессе съемки все это сразу было чем-то похоже на настоящее искусство. Там же еще и актерский ансамбль подобрался чудесный, и получились очень точные и смешные попадания в образы. Когда мы работали, я еще одну наводку всем давал: Саша Черный - предтеча Хармса, один шаг до абсурдизма. Манера существования и способ игры - на гране такого хармсовского бреда. Может как-то еще и это мне и всем помогало.

Но все-таки у вас страна Черного или Хармса?

Ну они звенья одной цепи. От Гоголя идет прямая преемственность, через Достоевского, к Андрееву и Булгакову и далее к абсурдистам. Все эти писатели с одной стороны мистики, все тяготели к фантасмагории, а с другой их объединяет чувство сильной грусти по поводу свой многострадальной родины. И при этом им хватало юмора видеть Россию как некое удивительное сюрреалистическое пространство. Не случайно иностранные панки и леваки так любят приезжать в Россию. Более сюрреалистическое место трудно себе представить. Это страна абсурда - гороховое царство.

Жан Просянов

http://www.kino-teatr.ru/kino/person/222/

Док. 650967
Перв. публик.: 03.12.11
Последн. ред.: 30.05.12
Число обращений: 0

  • Медведев Армен Николаевич
  • Кончаловский Андрей Сергеевич (Михалков-Кончаловский Андрон)
  • Тодоровский Петр Ефимович
  • Быков Ролан Анатольевич
  • Антипов Феликс Николаевич
  • Нечаев Леонид Алексеевич
  • Федоров Дмитрий

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``