Сегодня я пришел в Отдел внешних церковных сношений в связи с очень, как мне кажется, важным событием. Мы представляем сегодня две книги отца Илариона, секретаря Отдела, несущего ответственность за межхристианские связи. Эти книги касаются жизни и трудов двух величайших отцов Церкви, подвижников благочестия, титанов, гигантов богословской мысли - святителя Григория Богослова и преподобного Исаака Сирина1[1].
Прежде всего я хотел бы сегодня сказать о том, что, когда Русская Церковь обрела возможность свободно развиваться, строить свои отношения с окружающим миром, осуществлять столь необходимые программы восстановительных работ, организовывать социальную и издательскую деятельность, на первое место вышло материальное обустройство церковной жизни: таковы были естественные исторические предпосылки. Не хватало храмов, монастырей, духовных школ, и все это стало строиться, восстанавливаться, реставрироваться: вся Русская Православная Церковь превратилась в большую стройплощадку. Это действительно важное и необходимое дело. Когда же появились возможности издавать литературу, - то, чего мы долгие годы были лишены, - тоже началось восстановление разрушенного: стали перепечатывать то, что создавали наши богословы в прошлом веке и в начале нынешнего столетия. Опять-таки, как и восстановление храмов и монастырей, восстановление утраченной, забытой русской богословской мысли было исторически обусловлено, было исторически необходимо, явилось делом особой важности.
Но всякий раз, когда открываешь переизданную книгу, не можешь не задать себе невольный вопрос: ну, а где же сегодняшние труды русских богословов? И вот, если говорить о нынешнем положении дел в русской богословской науке, то следует констатировать тот факт, что, может быть, труднее всего восстановить то утраченное преемство, которое должно быть непременно восстановлено, между сегодняшней богословской мыслью, духовными школами и выдающимися предшественниками наших существующих богословских учреждений - духовных академий дореволюционной России.
Русская Православная Церковь в конце XIX - начале ХХ века занимала ведущее положение в мире в области богословия. Если еще середина XIX века отмечена значительной зависимостью русского богословия от западного - главным образом, немецкого, протестантского, - и если исследовательская работа, изучение библейских и святоотеческих текстов в середине XIX века еще носит на себе печать этой зависимости, то к концу XIX и особенно в начале ХХ века русская богословская мысль заявила о себе как о мысли совершенно самобытной, и наши духовные школы выдвинулись в число самых выдающихся богословских учреждений мира. Но затем последовал страшный революционный катаклизм, результатом которого было разрушение Церкви и богословской мысли в России.
О том, насколько велик был потенциал русской богословской науки, свидетельствует тот факт, что даже на развалинах духовных академий в 20-х годах наши выдающиеся богословы, которые работали как в академиях, так и в университетах, создавали очаги богословского просвещения. Знаменитый богословский институт в Петрограде, возглавлявшийся протоиереем Николаем Чуковым (позже митрополит Ленинградский Григорий), представлял из себя не что иное, как место сотрудничества профессоров Санкт-Петербургского университета и Санкт-Петербургской духовной академии. После пяти с небольшим лет существования это учебное заведение было разогнано, большинство профессоров арестовано.
Вспоминаю об этом для того, чтобы подчеркнуть, какой же все-таки огромный потенциал - не только творческий, но и волевой - присутствовал у наших отечественных богословов. В сложное время они пытались воссоздать очаг русской богословской мысли. А затем - долгие годы небытия, период возрождения после Великой Отечественной войны, очень сложный период существования духовных академий и семинарий в советское время. И, наконец, новый период, который открывает много возможностей, и дай Бог, чтобы эти возможности были в полной мере использованы.
Я недаром коснулся истории, потому что в период послевоенный главной задачей духовных школ была подготовка священнослужителей. Конечно, велись самостоятельные богословские исследования; мы знаем, что послевоенное время отмечено именами замечательных богословов, но, если проанализировать их творчество, то во всем, что они делали и писали, видна ориентация на сугубо практическую, педагогическую цель - подготовить как можно быстрее, как можно лучше кадры богословов и священнослужителей. Сегодня же у нас открывается возможность проведения широких и разносторонних богословских исследований, создаются предпосылки собственно для развития богословской мысли, которая должна развиваться как в границах духовных школ, так и вне этих границ.
В связи со сказанным, я думаю, заслуживают особого внимания и поддержки эти, может быть, первые книги, которые издаются нашими молодыми современными богословами. Я думаю, следует всячески поддерживать творчество молодых богословов, - и тех, кто трудится в духовных академиях, и тех, кто работает в светских учебных заведениях, и тех, кто служит на приходах, - потому что без возрождения богословской мысли мы не достигнем целей, которые обозначаются ныне всем ходом церковной жизни.
В этой связи позвольте еще обратить ваше внимание на обстоятельства, связанные с особенностью нашего исторического пути. Одна из причин исторической трагедии нашей Церкви и общества, - трагедии, завершившейся революцией, - коренилась в разрыве между мыслью и реальностью, теорией и практикой, а применительно к Церкви - между богословием и жизнью. История богословия в России - очень сложная. Богословская наука была привита на нашу национальную почву в общем-то как нечто чужеземное, чужестранное и малопонятное. Она начала развиваться, как вы знаете, с Киевской духовной академии: это было так называемое "могилянское" [2] богословие, схоластическое, заимствованное с Запада, в первую очередь из Польши.
Это латинское, схоластическое богословие, которое к XVII веку перестало быть органичным даже для Католической Церкви, было тем более неорганичным для Церкви Православной. Между этим "школьным" богословием и реальной жизнью Церкви образовался колоссальный разрыв. Именно поэтому нельзя было загнать людей, желающих стать священниками, в духовные семинарии. Силой загоняли учиться - и не потому, что так ленивы или глупы были бурсаки - а потому что, видимо, рассуждая с самими собой, убеждались, что не так уж это богословие нужно для практического служения.
Этот разрыв между богословием и жизнью, к сожалению, окончательно в нашей Церкви не преодолен. Я никогда не забуду свою беседу с группой семинаристов в то время, когда я был ректором духовной академии. Я убеждал их, что знание древних и классических языков необходимо для того, чтобы по-настоящему заниматься богословием, потому что нужно читать книги Божественного Откровения в подлинниках, и Святых Отцов надо читать в подлиннике, чтобы понять нюансы их богословия. Убеждал, говорил, а в ответ получил удивительное заявление: "Зачем нам греческий, зачем нам латинский, зачем нам английский - мы что, на этих языках с нашими бабками разговаривать будем?" И я понял, что нет у этих людей, кандидатов в священники, яркой и ясной мотивации - почему и зачем нужно изучать богословие. Этот разговор еще раз убедил меня в том, что разрыв между богословием и практикой церковной жизни, который был обусловлен историческим развитием в России, не преодолен, не изжит.
Сегодня, когда у нас открываются десятки, сотни монастырей, тысячи храмов, когда нередко в эти монастыри и храмы приходят лица вообще без всякой богословской подготовки, когда священниками становятся люди благочестивые, но не прошедшие систематический курс богословия, вопрос о преодолении исторического разрыва между богословием и церковной жизнью становится вопросом огромной важности.
И не потому ли так легко сегодня прививаются на церковно-общественную почву многие искусственно созданные проблемы, порожденные различными политизированными домыслами потому, что люди не способны встретить все эти проблемы достаточно ясным и трезвым богословским анализом? Я думаю, тот факт, что вокруг проблемы экуменизма у нас говорится и пишется столько, что даже человеку, закончившему духовную академию, трудно во всем разобраться, и тот факт, что нередко самые невероятные домыслы, спекуляции и слухи находят какую-то поддержку в церковной среде, нельзя объяснить ничем, кроме отсутствия трезвого богословского анализа. А богословский анализ любой доктрины возможен в том случае, если люди могут в своей практической деятельности использовать результаты богословской науки, владеть методологией богословской работы. И происходит это именно тогда, когда преодолевается разрыв между богословием и жизнью. Быть канонистом - значит не только знать каноны, но и знать, как они могут и должны применяться в каждодневной практике церковной жизни. Быть богословом - значит понимать, чт? есть истина, а чт? есть ересь, но не применительно к старым схоластическим схемам трехсотлетней давности, которые плавно перетекают из учебника в учебник, а применительно к нуждам реально переживаемого нами времени.
Если восстановится связь между богословием и реальной жизнью, тогда, я думаю, прекратятся многие провокации, которые устраиваются в церковно-общественной среде, прекратится использование церковно-исторических и богословских тем для разжигания внутрицерковной полемики, выдержанной в совершенно нецерковном духе. Все это отпадет, потому что сама среда церковная будет отторгать такого рода методы обсуждения богословских проблем, такого рода недоброкачественные идеи, которые используются для нагнетания напряжения в церковной жизни.
Я позволил себе такое пространное введение к презентации книг отца Илариона по той причине, что эти две книги - о святом Григории Богослове и о святом Исааке Сирине - написаны богословом, который осуществил в своей жизни то, к чему я призывал семинаристов: он владеет языком подлинников, он читает и переводит тексты, он знает тему и может понимать нюансы богословского учения тех авторов, о которых пишет. Важно, что это написано современным языком и для современников. Очень важно, что эти книги помогают нам, людям современным, в том числе и тем, кто не имеет богословского образования, на общекультурном уровне принять и понять святоотеческие писания, узнать особенности богословской мысли святого Григория Богослова и святого Исаака Сирина.
Представляя сегодня церковной и светской общественности книги отца Илариона, я бы хотел выразить удовлетворение фактом их появления, выразить надежду на то, что в нашей Церкви в ближайшее время появится достаточное количество современных молодых богословов, деятельность которых будет способствовать постепенному, но необратимому преодолению всякого рода разрывов между богословской мыслью и церковной жизнью, церковной практикой. С этими словами я хотел бы приветствовать отца Илариона и факт выхода в свет двух его книг "Жизнь и учение св. Григория Богослова" и "Мир Исаака Сирина".
Вопрос: Что Вы думаете о перспективах богословского образования в Русской Православной Церкви, в частности, в созданных в последние годы богословских учебных заведениях? Смогут ли они давать образование на должном уровне, воспитывать настоящих православных ученых? Я знаю, что отец Иларион получил образование в Оксфорде, учился у известного православного богослова епископа Каллиста. Эта оксфордская школа дала ему толчок, дала те знания, благодаря которым он может переводить, писать и печатать свои книги. У нас же в духовных школах основное внимание обращается на дисциплину, которая нередко означает давление преподавателей и инспекции на учащихся - то, что называется "завинчиванием гаек". Как вы думаете, Владыко, возможно ли, что у нас в школах возрастет уровень богословского образования?
Ответ: Я попытаюсь вот как ответить на этот вопрос. Школа - это то место, где люди получают образование и где осуществляется интеллектуальная работа. Речь идет, конечно, о высшей школе - не о средних учебных заведениях. В высшей школе главное - обучить человека методу, обучить навыкам самостоятельной работы. Человеческая память так устроена, что невозможно запомнить все исторические даты, имена, которые встречаются в книгах, которые даются на лекциях. И не нужно этого запоминать.
Думаю, главная ошибка советской системы образования заключалась в том, что высшая школа от низшей отличалась только размером учебника. Когда мне показали учебник, который используется в педагогическом институте, я его посмотрел и спросил себя: "Что же это за учебник?". Это просто совокупность сведений. То же самое было в нашей духовной академии. Чем отличалась семинария от академии? Тем, что в семинарии по I Вселенскому Собору вы должны были выучить десять страниц машинописного текста, а в академии - пятьдесят.
Повторю: высшая школа должна обучать людей методу научной работы, духовная академия - методу богословской работы. Я думаю, что трудно было требовать от наших послевоенных школ решения этой задачи. В свое время, когда я сам был ректором духовной академии, я специально занимался историей богословского образования в России и много времени посвятил изучению того, как была организована наша духовная академия после войны. Я много размышлял о том, по какому пути должно пойти развитие богословской мысли в России, и буду счастлив, если что-то из моих мыслей осуществится в нашей реформе духовного образования.
Возвращаясь к истории, скажу следующее: когда восстанавливали Ленинградскую и Московскую духовные академии после войны, взяли учебный план и учебные пособия дореволюционных академий, план сократили, а учебные пособия, то есть конспекты лекций, использовавшиеся профессорами дореволюционных академий, отредактировали, точнее - адаптировали к уровню тех студентов, которые обучались в наших послевоенных академиях. К примеру, профессор Заболотский берет курс Болотова и адаптирует его для своих студентов: получается и не Болотов, и не Заболотский. По такому курсу вы не могли научиться методу богословской работы, вы просто усваивали информацию.
Что нужно сделать, чтобы наши духовные академии и богословские институты достигли славы своих дореволюционных предшественников, снова стали центрами серьезной богословской работы? Нужно, в первую очередь, так построить учебно-педагогический процесс, чтобы он содействовал развитию у студентов навыков самостоятельной научной работы. Чтобы каждый, кто оканчивает высшую духовную школу, был потенциальным исследователем.
Но для этого нужно соблюсти несколько условий. Первое. Исследователь в области богословия не имеет права не знать древних языков. Все богословские тексты написаны на соответствующих языках. Нельзя серьезно изучать Григория Богослова по русскому тексту. Тем людям, которые работают не в области патристики, а в другой области, где, может быть, не требуется в нюансах изучать мысль богослова святоотеческого периода, достаточно русского перевода творений святителя: этим людям, может быть, надо знать не греческий язык, а какой-нибудь современный, на котором имеется обширная библиография по данному вопросу. Но исследователи Ветхого Завета должны знать древнееврейский, исследователи Нового Завета и патристических текстов должны владеть греческим, латинским и сирийским языками. Это - sine qua non! [3] Без этого невозможно развитие настоящей богословской науки.
Второе. Богословское образование должно обязательно включать историко-критический подход к текстам. Богословие - это наука (хотя, конечно, не только наука). Значит, изучение богословских текстов - будь то святоотеческие или тексты Священного Писания - должно включать в себя очень серьезный историко-критический элемент. Богослов должен нести ответственность за научную обоснованность своих выводов, иметь ясное представление о том предмете, о котором он рассуждает. Поэтому без включения в программу наших высших духовных учебных заведений научной библеистики, истории перевода, практических занятий по переводу текстов и прочих вспомогательных дисциплин невозможно радикально повысить уровень богословского образования. На необходимости изучения этих дисциплин очень настаивали такие корифеи богословской мысли, как В. В. Болотов или Н. Н. Глубоковский, которые преподавали эти дисциплины в духовной академии, проводили практические занятия и семинары со студентами.
Глубоко убежден, что знание древних языков, научный критический метод исследования материала - необходимые условия для развития богословской мысли. Это то, что касается научной стороны вопроса.
Но духовные школы - не только научные заведения. Говоря о духовной школе, мы должны обязательно иметь в виду духовный фактор, фактор воспитательный. В вашем вопросе прозвучала негативная нотка, Вы упомянули о "давлении", о "завинчивании гаек". Все это относится к духовной сфере жизни высшего богословского учебного заведения. И здесь, я думаю, тоже нужно много работать. Но, мне кажется, что не так уж плохо у нас сейчас. А реформа высшей богословской школы, которая готовится и которая уже сейчас практически начинает осуществляться, если она действительно будет осуществлена, думаю, приведет к определенным сдвигам в самое ближайшее время.
А еще духовная школа очень зависит от того, кто учит, и от тех, кто учится. Ведь лекционный процесс, вообще учебный процесс - это движение в две стороны. И каждый, кто имел опыт преподавания, знает, что преподавателю или профессору приходится учитывать уровень аудитории, приспосабливаться к аудитории. Я вспоминаю, как выдающийся литургист, профессор Успенский, ведя в 60-е годы уроки церковного устава в Ленинградской духовной семинарии, приспосабливался к уровню аудитории. Ему, может быть, было очень трудно это делать, но он делал. Я думаю, что многие, кто окончил в те годы семинарию, благодарны этому замечательному русскому богослову, литургисту за его лекции. Но если бы он имел дело с другими студентами, он, наверное, и лекции читал бы по-другому.
Уровень преподавателей - это очень важно. И со временем, я думаю, он будет повышаться: раз есть преемственность в школе, будет и развитие. Трагедия заключалась в том, что разорвали преемственность между дореволюционной школой и послевоенной, послевоенная была помещена в ненормальные условия существования, отсюда и все перекосы. Если же будет возможность свободного развития, то очень скоро появятся - да уже и сейчас появляются! - достаточно подготовленные профессора и исследователи. Но очень важно, чтобы уровень студентов соответствовал нуждам школы. И здесь, конечно, вопрос отбора в духовные школы, особенного в духовную академию выдвигается на передний план. Необходимы серьезные вступительные экзамены, чтобы люди, поступающие в духовные академии, находились на достаточном интеллектуальном уровне, чтобы профессорам и преподавателям не приходилось адаптироваться к уровню аудитории.
Высшие духовные учебные заведения должны превратиться в подлинные очаги духовной культуры, в центры по подготовке ученых богословов: без этого не будет развития богословской научной мысли. Для того, чтобы это произошло, необходимо, конечно, чтобы созрели кадры профессоров и преподавателей, и нужно вдумчивое отношение к формированию учебных заведений на уровне студенчества. Думаю, что при соблюдении этих условий наша школа будет развиваться - сегодня к этому есть все необходимые предпосылки.
[1] Иеромонах Иларион (Алфеев). Жизнь и учение св. Григория Богослова. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1998. Его же. Мир Исаака Сирина. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 1998.
[2] По имени Петра Могилы, митрополита Киевского, основателя Киевской духовной академии.
[3] Обязательное условие (лат.)
http://hilarion.ru/2010/02/25/965
viperson.ru
Док. 650043
Перв. публик.: 03.05.08
Последн. ред.: 03.05.12
Число обращений: 0
Иларион (Алфеев Григорий Валерьевич)
|
