20 лет служения. Интервью епископа Венского и Астрийского Илариона (Алфеева). Газета `Соотечественник`, N 22 (Сентябрь, 2007)Назад
20 лет служения. Интервью епископа Венского и Астрийского Илариона (Алфеева). Газета `Соотечественник`, N 22 (Сентябрь, 2007)
Как правило, священнослужители празднуют не столько дни рождения, сколько годовщины священнослужения. Празднование 20-летия священнослужения епископа Венского и Австрийского Илариона состоялось 19-20 августа в Вене и Будапеште. Поздравить епископа прибыли митрополит Волгоградский и Камышинский Герман, архиепископ Корсунский Иннокентий, епископы Мукачевский и Ужгородский Агапит, Будайский Лукиан (Сербская Православная Церковь), Дюльский Силуан (Румынская Православная Церковь). Юбиляра лично поздравили главы Католической Церкви в Австрии и Венгрии - кардиналы Кристоф Шёнборн и Петер Эрдё. А Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий вручил юбиляру памятную панагию.
Епископ Иларион любезно согласился встретиться и побеседовать с главным редактором газеты "Соотечественник" накануне своего юбилея. Владыка считает, что именно в течение этих 20 лет произошло все самое важное и самое интересное в его жизни.
- С чего же все начиналось, как случилось, что Вы выбрали именно этот путь, путь священнослужения?
- Служение Церкви влекло меня с юности. Я учился в музыкальной школе, и предполагалось, что, когда вырасту, стану музыкантом. Но в возрасте 14-15 лет я начал серьезно задумываться о своем жизненном пути и понял, что буду служить не музыке, а Церкви. Некоторое время я думал, что эти два служения можно совмещать, то есть, например, быть церковным регентом. Окончательный выбор был сделан, когда я 15-летним мальчиком переступил порог алтаря и начал прислуживать в храме.
Это был храм Воскресения Словущего в Москве, на улице Неждановой, своего рода, храм для интеллигенции - рядом находились Дом композиторов и Дом художников, а также Консерватория. Там служил выдающийся деятель Православной Церкви митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим. Вот с этого момента у меня уже не было сомнения, что я хочу посвятить свою жизнь Церкви. А дальше оставалось только дождаться, когда это станет возможным.
В советское время поступить в семинарию можно было только после окончания воинской службы. Поэтому сначала я окончил школу, поступил в консерваторию и проучился там до тех пор, пока не забрали в армию. А отслужив в армии, уже не стал возвращаться в консерваторию; сразу поступил в монастырь. Мне тогда было 20 лет. Духовное образование я получил, уже будучи священником, на заочном секторе Московской духовной семинарии и академии. (В советское время это была обычная практика: поскольку мест в семинариях и академиях было значительно меньше, чем священнических вакансий, поэтому часто архиереи рукополагали молодого человека, а потом посылали его учиться заочно).
- На вашем пути служения было много поворотов, много событий и свершений. Вам приходилось заниматься и приходской работой, и преподавательской, и в определенном смысле дипломатической. И почти всегда приходилось эти занятия совмещать...
- Начинал я свое служение в Литве. Это было связано с еще одной особенностью советских времен, когда власти очень жестко контролировали жизнь Церкви. Практически каждое назначение на священническое служение согласовывалось с представителями властей. Существовали специальные государственные чиновники, которым архиерей должен был представлять список кандидатов на священнослужение. Власти, как правило, не разрешали священнику служить там, где он родился и вырос, где все его знают. Поэтому, например, москвичи уезжали служить в другие города, а в Москву приезжали люди из иных мест. Очень часты были перемещения священников и архиереев, им не давали пускать корни.
Поэтому служить я начал в Литве, а не в Москве. Начинал там служить еще при советской власти, а заканчивал одновременно с ее падением: уезжал из Литвы 19-го августа 1991-го года (в день путча), и въезжал в Москву, как раз когда из города выходили танки.
В Литве я провел в общей сложности пять лет. Это было очень интересное время - время постепенного появления свобод, в том числе для религиозной и религиозно-просветительской деятельности.
Вот один из примеров того, как это происходило. В начале 90-го года я был назначен настоятелем в Каунас, в Благовещенский собор. Одним из первых моих шагов было посещение русской школы поблизости, где я предложил директору проводить уроки с детьми. Поначалу это предложение было встречено с большим испугом. Мне сказали, что в светской школе никогда такого не было, что это невозможно. Но я дождался, когда директор школы привела в церковь крестить свою внучку. Тут уж я предложил ей "сделку": я крещу вашу внучку, а вы мне позволяете провести хотя бы один урок в одном из классов школы. На этом сторговались. Я провел один урок, потом другой, потом стали обращаться из других классов. В итоге я стал проводить занятия во всех 10 классах школы. То есть, помимо своей священнической рабочей недели у меня была еще рабочая неделя преподавателя школы. Потом стали поступать предложения и из других школ. Очень быстро я понял, что один с этим не справлюсь. Тогда я стал готовить наших прихожан, чтобы они пошли в школы преподавать христианство. Очень интересное было время. Вспоминаю о нем с благодарностью Богу.
- Вы были первым российским богословом, кто прошел курс обучения в Оксфорде и получил докторскую степень.
- Получилось так, что в 1991-ом году по окончании Московской Академии я был приглашен преподавать в ней. В Московских духовных школах, расположенных в Сергиевом Посаде (в советское время этот город назывался Загорском) преподавал сначала гомилетику (искусство проповеди), потом догматическое богословие и Новый Завет. И после двух лет преподавания меня направили учиться в Оксфорд.
У меня было желание получить хорошее богословское образование, которое наши духовные школы не давали. Они только начинали выходить из положения стагнации, в котором находились в советское время, когда богословская наука только теплилась, но практически не развивалась. На Западе же наука ушла далеко вперед. Все сложилось наилучшим образом, потому что в Оксфорде тогда преподавал замечательный православный богослов, епископ Каллистос Уэр (Kallistos Ware). У него я и учился, писал диссертацию на тему "Преподобный Симеон Новый Богослов и православное Предание".
- А по возвращении в Москву Вам пришлось работать одновременно и приходским священником и дипломатом международного уровня.
- После Оксфорда меня определили на служение в храм Святой Великомученицы Екатерины на Большой Ордынке в Москве. Этот храм является подворьем Православной Церкви в Америке, поэтому богослужение совершается там по-славянски и по-английски. Тогда же меня пригласил митрополит Кирилл, и под его руководством я стал работать в Отделе внешних церковных связей Московского Патриархата. Это была своего рода церковно-дипломатическая работа - участие в конференциях, выступление с докладами, переговоры на различные церковно-общественные, церковно-политические темы. В моем ведении находились контакты с инославными христианами - католиками, протестантами, представителями других христианских церквей.
- Каково основное содержание этих контактов? Богословие? Дипломатические контакты? Или есть взаимные интересы у разных церквей?
Если говорить о межхристианских контактах, то здесь существует многоплановая сфера взаимных интересов и часто взаимных несогласий, которые могут иметь многовековую историю. Есть богословские вопросы, по которым мы расходимся, и которые мы время от времени обсуждаем. Есть вопросы церковно-политического характера. Например, в конкретной местности происходит конфликт между православными и католиками, как это было в конце 80-х начале 90-х годов на Западной Украине, где возникла очень сложная межконфессиональная ситуация из-за возрождения Греко-католической (униатской) церкви. Были случаи, что греко-католики захватывали храмы, это сопровождалось насилием. Множество вопросов подобного рода являются предметом переговоров на разных уровнях.
Работы было много. В год мне приходилось совершать до 30-ти зарубежных поездок. Иногда я приезжал в Москву только, чтобы пересесть в другой самолет. А бывало и так, что я переезжал из одной страны в другую, даже не заезжая в Москву. Однажды случилось, что мне предстояло посетить несколько стран подряд. Мне взяли какой-то очень сложный сквозной билет из Москвы в Варшаву, из Варшавы в Берлин, из Берлина в Брюссель и т.д. В программе поездки было 7 различных мероприятий. И вот, садясь в самолет, вылетавший в Брюссель, я вдруг обнаружил, что совершенно не помню, зачем я туда лечу, что там будет происходить, куда мне ехать из аэропорта. Мне пришлось из аэропорта звонить своим секретарям в Москву, чтобы они нашли в архиве ОВЦС документы по этому вопросу. И только после этого я понял, зачем я лечу в Брюссель. Такие вещи иной раз происходили, поскольку были сильные перегрузки, ведь огромное количество командировок необходимо было совмещать со служением на приходе.
- В самом конце 2001 года Священный Синод избрал Вас епископом. Сначала Вас направили в Англию, а затем в Брюссель, где Вы служили представителем Русской Православной Церкви при европейских международных организациях. И эта должность сохранилась за Вами, когда в мая 2003-го Вы стали управляющим Венской и Австрийской епархией, а также Венгерской епархией. Из чего складывается Ваша работа, и как Вы совмещаете три церковных должности?
- Мы говорим: три церковных послушания. За мной остается Представительство Московского Патриархата в Брюсселе, поэтому я периодически езжу в Брюссель.
В Австрии сейчас действуют четыре прихода: Свято-Николаевский собор в Вене, Лазаревский храм на венском Центральном кладбище, Свято-Покровский приход в Граце и приход во имя Новомучеников и Исповедников Российских в Линце. В Венгрии у нас девять приходов: три в Будапеште и шесть в других городах.
Как епископ я должен следить за церковной жизнью в своей епархии, посещать приходы, служить в них, общаться с духовенством. Епископ рукополагает священников. Если священник постарел и выходит на пенсию, архиерей должен найти ему замену. Кроме того, приходится заниматься хозяйственными вопросами. Здесь, в Вене, у нас уже пятый год продолжается ремонт собора. Фактически он начался с момента моего приезда: я приехал в Вену в июле 2003 года, а в сентябре начались работы. До сих пор они продолжаются и будут продолжаться до конца следующего года. Ремонт очень серьезный, и нужно входить во все его детали. Во-первых, нужно искать средства, что не так просто. Во-вторых, нужно контролировать все работы. Конечно, не будучи специалистом в области архитектуры и строительных работ, я не могу это делать единолично, для этого у нас есть целая команда. Но все равно, пока стояли леса до верхнего креста, я каждый день бывал на лесах, смотрел, как ведутся наружные работы. И сейчас почти ежедневно общаюсь и с архитектором, который ведет работы, и с иконописцами, которые начали роспись, - все это требует постоянного внимания.
В каждом приходе есть свои проблемы. Многие из них решаются на уровне священника, но некоторые приходится решать архиерею. Также архиерей решает все конфликтные ситуации, которые могут возникать между священниками и между приходами.
- Работа в зарубежной епархии, вероятно, имеет свою специфику по сравнению с епархией внутрироссийской?
- В России Православная Церковь является церковью большинства. Это определяет и саму церковную жизнь, и отношение многих людей к Церкви. Многие там считают себя верующими, но не ходят регулярно в церковь. Они как бы говорят себе: церковь всегда рядом, я успею. В результате, они года-ми не бывают в храме.
Здесь, в Австрии, все немного по-другому. Люди разобщены, и для многих церковь становится местом, где можно встретить своих соотечественников, услышать родную речь. В конечном итоге, многие люди, приехавшие сюда из России, из Украины или Грузии (приходы у нас многонациональные) именно здесь становятся настоящими прихожанами, а не только номинальными православными, и именно здесь они обретают церковь как свою духовную родину.
- Самым значительным событием в жизни Русской Православной Церкви последних лет стало объединение Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви. Я знаю, что Вы тоже сыграли определенную роль в подготовке этого знаменательного события.
- Переговорный процесс был очень сложным. Были созданы две официальные комиссии: одна - от Московского патриархата, ее возглавлял архиепископ Корсунский Иннокентий, и вторая - со стороны Русской Зарубежной Церкви, под руководством архиепископа Берлинского и Германского Марка. Обсуждалось очень много вопросов и исторического характера, и касающихся современного положения церкви. И с Божьей помощью основная часть этих вопросов была решена.
Моя личная роль в процессе объединения церквей была весьма скромной. Она заключалась в том, что я по просьбе Зарубежной Церкви озвучил точку зрения Московского Патриархата по вопросу экуменизма. Ко мне обратились с просьбой дать комментарий о смысле межхристианской деятельности Русской Православной Церкви, поскольку в последние двенадцать лет я был в нее вовлечен по поручению нашего священноначалия. Я дал развернутый комментарий, который размещен на официальном сайте Зарубежной Церкви. Экуменизм - это достаточно болезненный вопрос, вызывающий острые дискуссии не только в зарубежье, но и в России.
- Известно, что внутри Зарубежной Церкви объединительные тенденции воспринимаются неоднозначно, иногда весьма негативно. Какими вы видите перспективы дальнейшего существования обеих церквей?
- Какие-то потери всегда неизбежны. Всегда есть люди непримиримые. Их ничем не возможно убедить, они живут идеологемами и мифологемами, унаследованными от прошлого - такие не захотят воссоединяться. Но абсолютное большинство членов Зарубежной Церкви сознает важность объединения и восприняли это событие с благодарностью Богу. Думаю, что руководство Зарубежной Церкви будет и дальше работать над тем, чтобы помочь людям понять, что разделение, которое произошло 90 лет назад, было вызвано политическими обстоятельствами, и сегодня оно не имеет никакого смысла, поскольку политических причин для разделения давно уже не существует.
Организационная самостоятельность сохраняется. Русская Церковь была единой. Потом произошел раскол, вызванный политическими мотивами. Теперь этот раскол с Божьей помощью преодолен. У Русской Зарубежной Церкви сложилась своя структура, своя иерархия, свои приходы. Зачем разрушать эту структуру? Конечно, с точки зрения традиционной экклезиологии (учения о церкви) невозможно, чтобы у одной и той же Поместной Церкви на одной территории были две параллельных епархии. Но эту ситуацию мы унаследовали от истории, и я верю, что в дальнейшем она будет как-то урегулирована. Самое важное было преодолеть раскол, преодолеть антагонизм, противостояние, воссоединиться у одной евхаристической чаши. Теперь мы можем вместе служить, вместе, причащаться. А то, что могут существовать две параллельных администрации, в этом нет трагедии. Как сказал Святейший Патриарх, объединяемся по принципу "одна чаша, две администрации".
- Перед Пасхальными праздниками этого года сначала в Москве, в Большом Зале Консерватории в присутствии Патриарха Алексия II, а потом и в Риме исполнялось Ваше сочинение "Страсти по Матфею". Несколько раньше вы написали еще несколько духовных музыкальных произведений. Похоже, что ваше прежнее увлечение музыкой возвращается. В "Страстях по Матфею" вы соединили западную музыкальную традицию времен И.-С.Баха с православной хоровой традицией. Вольно или не вольно, вместе с исполнением произведения в Москве и Риме, это символизирует нынешнюю тенденцию к межхристианскому взаимопониманию. Вы считаете, что ваше музыкальное творчество служит церковно-политическим целям или является результатом чистого вдохновения?
- Когда 20 лет назад я поступил в монастырь, то одной из составных частей отречения от мира для меня было отречение от музыки. Я для себя решил, что должен разорвать с музыкой, ибо это было главное, что связывало меня с миром. Много лет я музыку не сочинял, не исполнял и не слушал. Но постепенно изменил свое отношение, стал снова слушать классическую музыку в записях. Впрочем, времени, чтобы слушать музыку специально, нет. За все 4 года пребывания в Вене я только один раз был в опере - и то только потому, что один из наших певчих исполнял в партию Командора в опере Моцарта "Дон Жуан" и хотел, чтобы я это услышал. Один раз за 4 года был на концерте.
Но в прошлом году что-то произошло, что стало толчком для моего возвращения к музыке, какой-то прежде всего внутренний сдвиг. Сначала я написал два чисто церковных произведения, для исполнения в храме - "Божественную Литургию" и "Всенощное бдение". А потом написал "Страсти по Матфею" - для концертного исполнения. Уже само название показывает, что я ориентировался на Баха, но попытался наполнить баховский образец православным содержанием. В основе либретто - богослужебные тексты Православной Церкви. Идея состояла в том, чтобы попытаться перенести на сцену атмосферу, возникающую в православном храме в Страстную Седмицу, в Великую Пятницу, когда совершается богослужение, посвященное Страстям Христовым.
Никакого политического смысла в этом не было. Когда писалась музыка, я вообще не знал, будет она исполняться или нет. Когда человек пишет - это творческий порыв. Ты сначала пишешь книгу, а потом только начинаешь думать, как ее издавать, и уже потом, когда она издана, она начинает жить своей жизнью. Так происходит и с музыкой. Писал я быстро, хотя и урывками, потому что специального времени для написания музыки у меня нет. Некоторые музыкальные номера были написаны в самолетах, в залах ожидания аэропортах, на клочках бумаги, которые я разлиновывал от руки. Потом, когда сочинение было закончено, и я показал его Алексею Пузакову, руководителю хора Третьяковской Галереи, у него явилась идея исполнить это в Москве и в Риме почти одновременно, поскольку в этот год совпадало время Пасхи и Страстной Седмицы у православных и католиков. За это дело взялся наш замечательный дирижер Владимир Федосеев, которому музыка понравилась, и который ее исполнил со своим оркестром Большим Симфоническим Оркестром имени Чайковского.
- Спасибо Вам, Владыка, за интересный рассказ. И позвольте Вас от имени редакции "Сооотечественника" поздравить с 20-летним юбилеем священнослужения и пожелать дальнейших творческих успехов.
