- Владыка, Вы учились в консерватории по классу композиции, но покинули это учебное заведение. Тяжелый ли был выбор между служением музыке и монашеством? Сыграла ли музыка какую-то роль в Вашем обращении в христианство или она наоборот мешала?
- Я оставил музыку потому, что, если можно так выразиться, увлекся религией. Вообще меня готовили к музыкальной карьере с самого раннего детства. С трех лет я играл на фортепиано, с шести - на скрипке. Потом я закончил Гнесинскую музыкальную школу по классу композиции и, когда мне было семнадцать лет, поступил в Московскую консерваторию им. Чайковского. Но уже тогда я знал, что мое призвание не музыка, а именно служение Церкви, служение Богу. Я думаю, что процесс этого осознания происходил постепенно. Лет с тринадцати я стал регулярно ходить в церковь. Когда мне было пятнадцать лет, я стал прислуживать чтецом в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке, где служил митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев). И как-то постепенно любовь к Церкви, к богослужению, к Православию, к богословию вытесняла во мне любовь к музыке. Когда я уже учился в Московской консерватории, то больше времени посвящал изучению древних певческих рукописей в археологическом кабинете, чем своей работе по специальности. Кроме того, это было время, когда у студентов консерватории не было отсрочек от армии, поэтому вскоре я попал на военную службу. Вернувшись из армии, я не стал продолжать занятия музыкой потому, что хотел стать монахом и поступать в семинарию для того, чтобы служить Церкви. Я помню, когда решение об уходе из консерватории было окончательно принято, я пришел к заведующему кафедрой "Музыкальной композиции" профессору Леману и сказал о том, что собираюсь уйти. Он меня спросил о причине моего решения. Я ему ответил, что хочу служить Церкви, на что он ответил: "Боже мой, какой ужас! Это же мракобесы и обманщики! Они обманывают народ! Давайте мы будем с вами встречаться каждый день по два часа. Я вам объясню, что такое религия". Но я ему ответил, что уже для себя уяснил, что такое религия и сделал свой выбор. Профессор начал говорить, что у меня были замечательные композиции, и разорвал мое заявление. Тогда я пошел к профессору Задирацкому, который заведовал теоретико-композиторским факультетом. Он встретил меня вполне дружелюбно и прагматично. Он мне сказал, что Московская консерватория - это не то учебное заведение, где держат насильно. Таким образом, я покинул консерваторию, хотя до сих пор вспоминаю о ней и о школе, в которой я учился одиннадцать лет, с большой благодарностью. Все-таки в моей жизни музыка была чем-то исключительно важным, и я думаю, что во многом классическая музыка сформировала мою личность, мое мировоззрение, мое понимание искусства и красоты.
Все-таки музыка оставила след в Вашей жизни?
- Она оставила очень глубокий след в моей жизни. Музыка настолько глубоко вошла в мое сознание, что если происходит какой-то разговор с человеком, и в это время начинает звучать классическая музыка, мое сознание совершенно инстинктивно сразу же обращается к музыке, и я теряю нить разговора. Это, кстати говоря, очень мешает мне, когда я оказываюсь в каком-то храме, где плохо поют. Я не могу отрешиться от пения хора и, как бы не слыша его, погрузится в молитву. Мой слух устроен так, что я автоматически реагирую на любую мелочь, на любую досадную ошибку хора.
- Вы сделали два компакт-диска со специалистом по древним записям, ученым Анатолием Конотопом. Вы знаете древнерусское пение изнутри. Что для вас знаменный распев? Что звучит, когда Вы служите - знаменный распев или современное гармоничное пение?
- Я считаю знаменный распев одной из вершин церковного певческого искусства. Дело в том, что произведения знаменного распева не сочинялись композиторами в том смысле, в каком мы сейчас говорим о музыкальных произведениях. Раньше произведения подобно мозаике составлялись из готовых попевок. А каждая из этих попевок рождалась в молитвенном опыте многих поколений христиан. Каждая попевка знаменного распева представляет некоторое молитвенное воздыхание, которое нашло свое воплощение в музыкальном звуке. И вот, из этих попевок создаются, как бы лепятся, произведения знаменного распева. Знаменный распев не усложняет слух, потому что в нем нет разнообразия. Это распев напоминает богослужение, где десятки или сотни раз повторяются одни и те же молитвенные формулы: "Господи, помилуй", "Подай, Господи" и так далее. Точно также в знаменном распеве повторяются знакомые и родные попевки для каждого человека, который воспитан в православной культуре. Знаменное пение не только не отвлекает от молитвы, а, наоборот, способствует молитве и учит молитве. Потому что знаменный распев вырос из опыта молитвы. Когда речь идет о партесном пении, то здесь, конечно, мы имеем дело с совершенно другой музыкальной культурой, потому что партесные произведения сочинялись композиторами, они не составлялись из готовых попевок. Весь музыкальный язык этих произведений является совершенно светским, даже когда произведения назначены для духовного употребления. За долгие годы церковной службы я привык к партесному пению и многие произведения четырехголосные или для смешанного хора я люблю, потому что они ассоциируются с какими-то важными моментами в богослужебной жизни. Но в тоже время совершенно невозможно сравнивать знаменное пение, которое является молитвой в звуках, умозрением в звуках, и партесное пение, которое представляет собой по сути дела светскую музыку, хотя и предназначенную для богослужебного употребления. Это все равно как сравнить древнерусскую или византийскую икону и академическую живопись 19-го века.
- Ученый и известный современный композитор Владимир Мартынов также жестко отделяет богослужебные пения знаменного распева от любой другой музыки. Он отказывает любой другой музыке в сакральности, считая, что только знаменный распев может быть обращен к Богу. Остальную музыку он называет профанной. Как Вы относитесь к его высказываниям?
- Владимир Иванович был одним из моих учителей. Я его посещал, когда учился в школе. Он открывал мне таинства древней церковной музыки. Он был тем человеком, который мне рассказал о знаменном распеве. Вместе с ним мы разбирали фуги Баха, музыку Жоскена Депре и других полифонистов. Владимир Иванович рассказал мне все свои теории, которые он потом опубликовал в книгах, когда я был еще учеником музыкальной школы. Я ему за это чрезвычайно и глубоко благодарен. Мне кажется, что в некоторых своих высказываниях он действительно радикален. Я думаю, что ни в коем случае нельзя отказывать светскому искусству в праве служить Богу. Мы знаем удивительные образцы музыки, которые не была построены по канону, то есть они не были составлены из готовых музыкальных попевок, а сочинены композиторами. Но в силу того, что сами эти композиторы были глубоко религиозными людьми, они сумели через эту музыку передать глубокое духовное чувство и свой духовный опыт. Эта музыка приближает человека к Богу. В первую очередь я говорю о музыке Иоганна Себастьяна Баха. Это был человек, который сумел в своем творчестве сочетать величайшее и непревзойденное композиторское мастерство, необыкновенное разнообразие, мелодическую красоту и очень глубокую духовность. Его музыка вся, даже светская, пронизана чувством любви к Богу, предстоянием перед Богом, трепета перед Ним.
- Я знаю, что Вы написали очерк о Бахе. Расскажите, пожалуйста, подробней о Вашей книге. Что Вас интересует в творчестве Баха? Оказалась ли музыка Баха близка к идеалу православной музыки?
- Я написал о Бахе потому, что мне хотелось представить его как композитора, музыка которого православна в каком-то абсолютном смысле. Ведь православные призваны правильно славить Бога, и Бах был тем человеком, вся жизнь которого была непрестанным прославлением Бога. Он жил по церковному, а не по светскому календарю. Он жил от одного воскресения к другому. Его творчество было подчинено ритму церковных праздников. К Пасхе он писал "Пасхальную ораторию", к Страстной седмице он писал "Страсти". К каким-то другим церковным памятным датам он писал кантаты. Мне хотелось его представить как человека, который жил на стыке эпох. Он как будто бы принадлежал к эпохе барокко, и музыка в его время развивалась в сторону все большего удаления от церковного идеала. Она все больше удалялась от духовной и религиозной культуры. Это было движение от барокко к классицизму. Уже сыновья Баха писали примерно в той же манере, в которой писали Гайдн и Моцарт. Бах наоборот развивался в сторону от барокко к готике. Поздние произведения Баха по сути дела возвращают нас в мир Дитриха Букстехуда. Каждая тема в музыкальных произведениях Баха, каждое сочетание тем, как будто бы просчитано с какой-то математической точностью. И вместе с тем эта музыка затрагивает самые глубокие струны человеческой души. Это музыка, которая вся до конца обращена к Богу. Я думаю, что в этом смысле Бах - настолько уникальный феномен, что с ним никого невозможно сравнить во всей истории мировой музыки.
- Произведения Баха чрезвычайно символичны. Его музыка символизировала либо евангельское событие, либо какое-то переживание в связи с Иисусом. Можно сравнить символизм музыки Баха с символизмом знаменного распева?
- Я думаю, что речь скорее может идти о некой генетической связи между музыкой Баха и григорианским хоралом, через раннюю полифонию добарочной эпохи. Музыка Баха действительно глубоко символична и насыщена богословским содержанием. У него нет простых или пустых тем. Каждая его тема, каждое его музыкальное произведение несет глубокий смысл. Очень часто произведение увязывается с какими-то событиями из жизни Иисуса Христа или из жизни Церкви. Музыка Баха глубоко христоцентрична. Мне кажется, что в этой наполненности духовным символизмом и содержанием, которая присуща музыке Баха, кроется секрет ее актуальности для человека практически любой эпохи. Это музыка, которая не устаревает потому, что она обращена к самым сердцевинным темам человеческого бытия. Она обращена к главному, ради чего живет человек - поиску пути к Богу.
- Владыка, не могу не спросить про григорианский хорал. Можно ли его сравнить со знаменным распевом или с византийским осмогласием? Ведь в основе этих распевов одна и та же ладовая система.
- Во-первых, я не думаю, что в основе знаменного распева лежит ладовая система. Мне кажется, что это было одно из заблуждений, которое поддерживал даже такой знаток знаменного распева, как Н.Д. Успенский. В основе знаменного распева лежит другой звукоряд, который не соотносится с европейскими ладами, которые были унаследованы от античной музыки. Несмотря на это различие, я думаю, что между знаменным распевом, византийской музыкой и григорианским хоралом очень много общего. По сути дела это музыкальное искусство одного типа. Все эти песнопения конструируются из определенного набора попевок. Другое дело, что в каждой культуре этот набор попевок различен. Он отражает не только молитвенные чувства людей, но и их этническую принадлежность, их традицию. Несомненно, есть какая-то связь между церковной музыкой и народной в каждой из этих традиций.
Кроме того, мы не должны забывать о том, что во всех трех случаях, когда речь идет о григорианском хорале или византийской музыке или о знаменно распеве - речь идет о реконструкции. Ведь мы не знаем, как звучало византийское пение 12 века. Мы знаем, как оно звучит сейчас, но также мы знаем, что на него сильное влияние оказала турецкая музыка. И конечно, знаменный распев - это тоже реконструкция. Те произведения, которые сейчас исполняются знаменным распевом - это лишь некоторое приближение к тому, как они могли звучать тогда, когда они создавались.
- Владыка, Вы сказали, что музыка Баха по духу - православная. Может быть, Вы соприкасались с какой-либо подобной музыкой на западе сейчас. Я знаю, что Вы знакомы с Арво Пяртом. Этот человек написал много произведений для католической церкви. Расскажите о Вашем отношении к его музыке.
- Я очень хорошо знаю Арво Пярта. Меня с ним познакомил архимандрит Софроний (Сахаров), ученик старца Силуана. Архимандрит Софроний был основателем монастыря в Англии. Именно в этом монастыре у отца Софрония мы и познакомились с Арво Пяртом. Отец Софроний с большим уважением относился к его музыке, поэтому Арво Пярт каждое свое новое произведение, приносил на суд к отцу Софронию, который его внимательно прослушивал. Арво Пярт является удивительно духовно глубоким человеком. Он православный человек, член Русской Православной Церкви. В своей музыке он вдохновляется писаниями старца Силауна Афонского, у него есть музыка на слова канона преподобного Андрея Критского, но у него также много музыки для католической церкви. Эти произведения сейчас пользуются огромной популярностью на Западе. Мне кажется, это происходит потому, что Арво Пярт пишет свои произведения в очень простой, доступной для человека манере. Его музыкальный стиль характеризуется минимумом. Я думаю, что его музыка многим дает своеобразное духовной отдохновение. Люди слушают эту, казалось бы, однообразную, а подчас холодную музыку, и погружаются в какой-то мир, который доступен сейчас для очень немногих. Они погружаются в мир духовной жизни. Эта музыка выводит их из обычного круга суеты, каких-то житейских проблем и забот. Эта музыка по-своему очень глубоко духовна. Она тоже посвящена Богу, глубоко церковна, как и музыка Баха. Это музыка написана человеком, который живет полноценной церковной жизнью.
- Наверное, еще стоит сказать, что музыка Арво Пярта - это воплощение устремлений христианина. С одной стороны она проста и доступна, а с другой стороны, его музыка очень глубока и духовна. В истории церковной музыки были разные колебания: то в сторону сильного и изощренного искусства, то в сторону какой-то, в нехорошем смысле слова, "бедной" музыки. Какой музыки больше в истории христианства или каждая эпоха, каждая Церковь могла дать и давала такие образцы?
- Вы знаете, вообще в истории Церкви было очень много написано посредственной и совершенно никчемной музыки. Были написаны мессы, которые сейчас никто не знает и светские произведения, которые никого сейчас не трогают. Немногим даже из великих композиторов удалось вообще не написать неудачных произведений. Я думаю, что Бах это опять же один из образцов композиторов, который вообще не писал плохой музыки. Он всегда писал музыку высшего качества. Другим подобным примером является Брамс, у которого практически нет неудачных или незрелых произведений. Что касается церковной музыки, то опять же в западной музыкальной культуре существует множество произведений, которые сейчас совершенно не актуальны. Они устарели. Я не так давно по приглашению венского кардинала Кристоф Шенбурна присутствовал на мессе, которую он совершал по случаю, сейчас уже не помню какого, государственного праздника или памятного события. На мессе присутствовало все правительство Австрии. Исполнялась месса Гайдна. И у меня возникло ощущение, что литургическое действие, которое сейчас совершается, совершенно не имеет никакой связи с музыкой Гайдна. У меня было ощущение, что эта музыка абсолютно не подходит для богослужений. Может быть, она в начале 19-го века подходила, но сейчас исполнять такую музыку, я думаю, практически невозможно, а музыка Баха остается и не устаревает.
- Мы говорили о западной музыке, о российском церковном песнопении, а что Вы скажите о богослужениях Эфиопской Церкви, где исполняется музыка на ударных инструментах, и люди пляшут во время службы.
- У Эфиопской Церкви используются ударные музыкальные инструменты, а также некоторые элементы танца. Я думаю, что это связано с каким-то эмоциональным строем этого народа. Ведь мы знаем, что еще в Ветхом Завете религиозное чувство иногда выражалось при помощи ударных инструментов и танца. Мы знаем, что пророк Давид плясал перед Богом. В нашей северной культуре это возможно выглядит диким и чуждым, а для южных народов это естественно. Они проявляют свою любовь к Богу и свои религиозные чувства не только через молитву уст, не только через стройное церковное пение, но с помощью танца и ударных инструментов.
- Некоторые говорят, что для Бога не имеет значение на каком языке и в каком стиле совершаются богослужения. Основываясь на этом мнении, некоторые даже одобряют богослужения в форме рок-концерта.
- Знаете, я бы не дерзнул за Бога отвечать, все ли Ему равно или не все равно. Это превышает компетенцию даже клириков в Православной Церкви. Но я думаю, что для людей не все равно - как они славят Бога, как они выражают свою любовь к Нему. Каждый христианин и каждый верующий человек во многом детерминирован своей культурой, своим возрастом, своим происхождением, своими вкусами. Есть люди, для которых знаменный распев может оказаться неприемлем. Он будет их утомлять, угнетать, они будут видеть в этом какое-то заунывное пение. Они будут говорить, что вся служба превращается в панихиду. Я думаю, что этих людей можно понять. На Западе я часто вижу, когда люди приходят в Греческую Православную Церковь, стоят на службе и уходят оттуда как из экзотического мира, где для них нет места. Они себя не чувствуют там дома. Приходя же в русский храм, где исполняется стройное партесное пение, (по сути - это западное пение, используемое в православном богослужении), люди чувствуют себя вполне уютно, как дома. То есть у русского православного пения на Западе есть определенное миссионерское звучание. Оно несет миссию, которую не способно нести византийское пение или знаменный распев.
- За всю историю христианства накопилось огромное количество образцов музыки. Христианство породило мощную музыкальную культуру. Можно ли сказать, что в христианстве возможно музыкальное искусство или возможна только музыкальная молитва?
- Я думаю, что в христианстве возможно музыкальное искусство. Христианство достаточно широко, чтобы в искусстве не ограничиваться только знаменным распевом и только строгими канонически рамками. Христианство может дать вдохновение и светскому художнику, который при помощи светских средств, доступных и знакомых ему и окружающим людям, сможет передавать некое духовное содержание. Здесь можно привести пример такого замечательного произведения русского музыкального искусства как "Всенощная" С.В. Рахманинова. Я думаю, это произведение достаточно сложно было бы исполнять в церкви. В советское время в храме на Большой Ордынке раз в год исполнялась "Всенощная" Рахманинова, но, мне кажется, это произведение больше подходит для концертной сцены. Это настолько духовно глубокое, пронизанное каким-то чувством Церкви произведение, что оно очень многое открывает людям, в том числе тем, кто далек от Церкви. Поэтому мне кажется, что всякий композитор, если у него чуткая душа, если у него верующее сердце, может через свою музыку передать очень многое. Мы знаем, что в советское время, когда прямая религиозная пропаганда была запрещена, именно светское русское искусство являлось носителем христианского благовестия. Люди были лишены доступа к Новому Завету, писаниям Святых отцов, но они могли читать Ф.М. Достоевского, у которого очень многое сказано о христианстве. Например, в "Братьях Карамзовых" у него есть целые страницы, переписанные из трудов Святых отцов. Также и в музыкальном искусстве. Люди были лишены доступа к церковной музыке, но через светские произведения, такие, например, как "Пасхальная увертюра" Римского-Корсакова, в которых звучали церковные мотивы, они хотя бы опосредовано соприкасались с мощной культурой церковного пения. И мне кажется, что светская музыка дает каждому композитору возможность проявить свое религиозное чувство и передать его другим людям.
С епископом Иларионом (Алфеевым) беседовала Людмила Грибанова
