Вряд ли кто сейчас в мире помнит о том, что Болгария некогда была монархией. Гораздо важнее, что на американском чемпионате мира мы обыграли Аргентину, Мексику, Германию и заняли почетное четвертое место.
Христо Стоичков
В каких только городах не доводилось бывать Дмитрию Выкрутасову! Видывал он и Париж, столицу Европы, и Рим, и Мадрид, и причудливую Барселону, и Рио-де-Жанейро с вознесенным на гору белоснежным Христом, и толстопятый Мюнхен, и разную всякую Гаагу-Маагу, где он только не побывал, а вот в Тихозеро приехал впервые, и это при том, что расстояние от его родного Светлоярска досюда составляло каких-нибудь сто-сто двадцать километров. Нe больше, чем от Москвы до Коломны.
Он ехал с Катюшей на автобусе и видел старинный город с обтрескавшимися монастырями и храмами, неизменными памятниками вождям революции, с убогими трехэтажками и обветшалыми хрущобами, но в основном состоящий из домов сельского типа, утопающих в садах за зелеными, синими и серыми заборами.
- Надо же! - восторгался Дмитрий Емельянович. - Весь мир объехал, а сюда попал впервые! Какой славный городок!
- А вот и наше Тихое, - сказала Катюша, когда слева по ходу автобуса распахнулось сверкающее на солнце озерное пространство.
- В тихом озере черти водятся? - пошутил гость.
- Это в тихом омуте, а в Тихом озере деньги водятся, - возразила Катюша.
- Большие?
- Увидим.
- Опять тайна?
- А как же!
- А местные жители как называются? Тихозерцы?
- Тихозерчане, вообще-то, - с гордостью отвечала тихозерчанка Катя. - Если хотите, я могу многое рассказать про наши места. Я - местная патриотка.
- Случайно, не в краеведческом музее работаете?
- Случайно - да.
- Вы не думайте, - поспешил предупредить Дмитрий Емельянович, вмиг сообразив, что зарплатка у нее, конечно же, заплатка, - я по натуре не иждивенец, я найду, чем заняться и как зарабатывать прилично.
- А я и не думаю, - усмехнулась она. - Тут и думать не о чем. Я просто возьму вас в свое дело, и мы с вами вскоре будем очень неплохо зарабатывать. Сейчас, конечно, я временно нищенствую, как видите, шестипопый мерседес за мной не приехал... Это мой сыночек так придумал - "шестипопый мерседес", правда, славно?
- Очень точно. В самую тютельку.
- Я гляжу, это ваше любимое словечко - "тютелька"?
- Нет, это моего генерала словцо, с которым мы вместе в чеченском плену кукарекали, - не преминул лишний раз обозначить свое героическое прошлое Выкрутасов. - Где-то он теперь, жив ли? Эк нас потом разметало... А расскажите мне, что за дело, на котором мы станем богатыми?
- Не все сразу. Выходим.
Они сошли с автобуса и двинулись по узкой улочке, почему-то носящей имя Шаумяна. Выкрутасов нес тяжелые чемоданы.
- Сейчас увидите, какой у нас дом, - говорила Катюша. - Хороший, недалеко от Тихого, только требует ремонта. Так вот, в древности наши места населяло финно-угорское племя лепсов, поклоняющееся духу озера Урслантою, что значит - "озерный лев". Где-то на берегу стояло знаменитое в те времена капище этого Урслантоя. В лепшанских легендах говорится о том, что ежегодно богатые золотые и серебряные дары сбрасывались в озеро в качестве дани Урслантою. Лишь в самом начале тринадцатого столетия, при Всеволоде Великом, капище было уничтожено. Лепсы оказывали русским сильное сопротивление, из-за чего подвергались истреблениям, а после монголо-татарского нашествия и вовсе исчезли из мировой истории. Они-то исчезли, а вот жертвенные дары, золотые и серебряные, до сих пор покоятся на дне нашего озера, и никто не может их найти.
- Так, может, их там давно и нету, - усмехнулся Выкрутасов. - Может, Всеволод их извлек. Или татары.
- А вот и нет, - весело возразила Катюша. - У меня есть точные сведения, где их искать! Вот это и будет наше дело.
- Чудачка! - засмеялся Дмитрий Емельянович. - А если я жулик? Первому встречному открываете свои тихозерские тайны!
- Во-первых, у вас на лице написано, что вы не жулик, - ответила Катюша. - А во-вторых, жуликов в поездах не обворовывают.
- А как же говорится - вор у вора шапку украл.
- Шапку же, а не чемодан с долларами.
- Доллары у меня в портмоне лежали. До сих пор удивляюсь, почему Витя не взял целиком пиджак вместе с бумажником.
- Очень просто - там же паспорт ваш был. Если бы его с паспортом да с пиджаком сцапали - это одно, а так - только деньги и чемодан... Вообще, я не знаю... Может, он вас пожалел без документов оставлять.
- Интересный мальчик. Что из него вырастет - одному дьяволу известно. Лет десяти - и такие воровские акции!
- Моему Дмитрию тоже десять, но уж из него-то точно не вырастет слуга дьявола.
- Тезка, значит? - обрадовался Выкрутасов. - А по-отчеству?
- Михайлович. Но не потому, что его отца Михаилом звали, а совсем по другой причине.
- Вот как? И по какой же?
- Постепенно вы все узнаете. Мы пришли. Это наш дом. Я хочу только заранее попросить вас. Когда будете здороваться с моим сыном, поклонитесь и поцелуйте ему руку. Ладно? Это ведь совсем не трудно. Так надо. Вы поймете.
- Да, конечно, не трудно, - пожал он плечами, а сам подумал: "Первый звоночек! Уж слишком все до сих пор шло гладко!"
Они остановились перед высоким и мощным, но покосившимся забором, либо давно, либо никогда не крашенным, темно-серым, почти черным. Тяжелая калитка открывалась ключом. Выкрутасов очутился в патриархальных владениях, где сад и огород цвели и произрастали пышно и властно, а дом чем-то походил на забор - такой же некрашеный, из почерневших толстых бревен, мощный, но все же слегка покосившийся, будто устал стоять и слегка присел. Навстречу выскочил довольно большой пес породы колли, одетый в пышную огненно-красную шубу.
- Джекки! Джекки! Соскучился! - стала мотать его за шкуру туда-сюда Катюша.
В глубине сада Дмитрий Емельянович увидел стол, за которым сидели и обедали трое - лет сорока пяти бородатый мужчина, точно такая же, как он, только без бороды, женщина и мальчик в инвалидной коляске. Судя по возрасту, это и был сын Катюши.
При виде хозяйки дома и ее гостя, мужчина и женщина встали и вышли встречать.
- Павел, - представился мужчина.
- Ирина, - представилась женщина.
Далее они пошли к мальчику, который продолжал сидеть и без тени улыбки смотреть на свою маму. Это отсутствие видимой радости несколько покоробило Дмитрия Емельяновича.
- Здравствуй, сынок, - поклонилась мальчику Катюша и приложилась губами к его руке.
- Здравствуй, мама, - ответил он и в момент рукоцелования важно возложил левую руку матери на затылок.
Настала очередь Дмитрия Емельяновича. Он вздохнул и - делать нечего - тоже подошел с поклоном:
- Ну, здравствуй, тезка, - сказал он и сухо приложился губами к руке инвалида, который опять возложил левую руку на затылок, теперь - Выкрутасову.
- Это Дмитрий, он хочет попробовать жить у нас, - сказала Катюша, обращаясь к сыну каким-то виновато-просительным тоном. - Он очень хороший человек. Объездил полмира, воевал в Чечне, был в плену у чеченцев, необыкновенно эрудированный человек. Его в поезде дочиста обокрали.
- Ну что ж, - ответил мальчик, - пусть поживет.
Это еще больше не понравилось Дмитрию Емельяновичу. Где-то в глубине груди заныло уже ставшее привычным: "И отсюда придется линять!" Ему стало стыдно, как будто он был виноват перед мальчиком, как будто он соблазнил его маму и теперь набивается к нему в отчимы.
- Продолжайте обедать, - сказала Катюша бородатому Павлу и безбородой Ирине, которые, судя по сильному сходству, были братом и сестрой. - Мы с Дмитрием так в вагоне-ресторане позавтракали, что пока не голодны. Дмитрий меня просто обкормил! И после этого его обокрали. Приятного аппетита. Пойдемте, Дмитрий, в дом. Если хотите, отправимся гулять на озеро?
- Хочу, - сказал Выкрутасов, вновь беря чемоданы и следуя за Катюшей в дом.
- Дмитрий Михайлович, вам подавать жаркое? - услышал он, как Павел спрашивал у мальчика. "Ничего себе! - с обидой подумал бывший политинформатор. - Он, значит, Дмитрий Михайлович, а я - просто Дмитрий!"
Джекки остался у стола, с двумя сосульками слюней, свисающими из уголков рта на роскошный белоснежный воротник шубы. В дом Катюшу и Выкрутасова никто не сопровождал, и Катюша сказала:
- Все, что вы тут увидите - не просто причуды, далеко не блажь. Сейчас мы отправимся гулять вдоль озера, и я постараюсь вам все объяснить.
- А почему вы сказали, что я "попробую" жить у вас? - спросил Выкрутасов, затаив обиду.
- Я вам сначала все растолкую, а потом вы решите сами, стоит ли вам даже пробовать. Так, вот здесь будет ваша комната. Там - моя. Там - Дмитрия Михайловича. Павел и Ирина живут на втором этаже.
- Они что, брат и сестра?
- Сводные. Но... Впрочем, опять-таки все объясню на озере.
В доме Дмитрий Емельянович отметил большое количество икон, множество старинной мебели, сплошь находящейся в предсмертном состоянии, пахло пылью и ладаном, отдаленно напоминающим все ту же пресловутую сандаловую тошнилку у бесконтактной в Камышине. Ему снова показалось, что он уже прожил свою жизнь и попал в чью-то чужую. В некую параллельную жизнь параллельного Выкрутасова, с теми же нелепостями и разочарованиями. И зачем все это нужно?..
Комнатку ему отвели малюсенькую, три на три, с крохотным диванишкой, скрипучим стулом и еще каким-то дикообразным предметом мебели, похожим на тумбочку.
- Это еще что за бонбоньерка? - презрительно пнул ее ногой Дмитрий Емельянович и тут же с горечью подумал, что у него теперь нет никакого имущества, нуждающегося в мебели. Гол как сокол. Диванишко, стулишко, бонбоньерка - что еще требуется ему? Ничего!
В ожидании Катюши, он повалялся на диване, слушая мушиный гуд и переклички птиц за окном.
- Вы уснули? - постучав, спросила Катюша.
- Нет, я готов, - вскочил он.
- И я готова.
На ней был легкий сарафан светло-зеленого цвета с рисунком - гроздья рябины, как на старых этикетках рябиновой на коньяке. Дмитрий Емельянович оценил внешность Катюши в четыре с плюсом, повесил пиджак на спинку скрипучего стула и отправился гулять на озеро Тихое.
- Джекки Коллинз! Пошли гулять! - позвала пса Катюша, и тот с огромной неохотой ушел от обеденного стола, мотая слюнными сосульками.
Они покинули патриархальную вотчину и направились в сторону озера, которое и впрямь оказалось в двух шагах.
- Ну вот, Дмитрий, - заговорила Катюша, - родители мои умерли, старший брат живет в Самаре, это я к нему ездила. Там у него не ладится. Разведется - приедет сюда жить. Он славный. Вот, аквалангистское снаряжение для меня достал. Чемоданы-то, которые вы несли, оттого такие тяжелые. С некоторых пор мы живем здесь вчетвером - я, Дмитрий Михайлович, Павел и Ирина. Они без жилья остались, а тут судьба привела их в наше общество, они прониклись смыслом того священно-великого, что происходит в моей судьбе, поселились у меня. Даст Бог, вы тоже проникнетесь и поселитесь. А если нет - вы человек свободный.
"Опять какое-нибудь ЦСКА!" - уныло подумал Выкрутасов. Они уже шли вдоль берега озера, вдалеке виднелся пляж с немногочисленными загорающими, а здесь никого не было, но если кто-то случайно проходил мимо, Катюша понижала голос или вообще прерывала свой рассказ.
- Скажите, Дмитрий, вы когда-нибудь задумывались о тысяча шестьсот тринадцатом годе? - спросила она.
Выкрутасов напрягся, теребя свою историческую память.
- Честно говоря, давно не задумывался, - сказал он.
- Я имею в виду, думали ли вы когда-нибудь о том, что вся судьба России могла тогда повернуться по-другому?
- В какую сторону?
- А в такую! - в голосе Катюши вдруг прозвучала обида. - Скажите мне, дорогой мой, почему государев венец достался в тринадцатом году не князю Пожарскому, а ничтожнейшему Михаилу Романову?
- А и впрямь, почему? - впервые задумался об этом Дмитрий Емельянович.
- Князь Пожарский освободил Москву от поляков, являл собой образ чистейшего представителя всего лучшего, что есть в русском народе, - продолжала Катюша. - Он пребывал в наилучшем возрасте для государя - ему было тридцать пять лет. Герой, красавец, умница, спаситель Отечества! Но вместо него всенародно избирают шестнадцатилетнего хлюпика. Не странно ли?
- И впрямь, странно, - хмыкнул Дмитрий Емельянович. - Нечто подобное наблюдалось в пятьдесят четвертом году в Швейцарии на чемпионате мира по футболу. Тогда самой сильной командой была Венгрия. Венгры обыграли девять-ноль корейцев, потом восемь-три немцев, в четвертьфинале они разгромили бразильцев, а в полуфинале - чемпионов мира, уругвайцев! Какие были звезды - Пушкаш, Кочиш, Хидегкути, Грошич, Цибор! И вот, в финальном матче, выигрывая у немчуры со счетом два-ноль, венгры вдруг сломались и проиграли два-три, уступив чемпионское звание второстепенной команде ФРГ. Это была высшая несправедливость!
- Разумеется, - несколько сердито согласилась с итогом экскурса в футбольную историю Катюша. - Но признайте, что история России где-то слегка позначительнее, чем история футбола, не так ли?
- Еще бы! - воскликнул Дмитрий Емельянович. - В восемьдесят шестом, в Мексике, наш отечественный футбол был на высочайшем уровне. Я не утверждаю на сто процентов, что тогда мы стали бы чемпионами, но могли, могли! У нас были Беланов, Протасов, Родионов, Заваров, Дасаев, еще играл Блохин! Мы обыграли шесть-ноль венгров, два-ноль канадцев, заняли первое место в подгруппе, но из-за подсуживания проиграли в четвертьфинале проклятым бельгийцам... Это, согласитесь, тоже часть отечественной истории, не так ли? - Он заметил, как она наливается гневом и поспешил перейти к теме, начатой ею: - А князь Пожарский! Коне-е-е-чно! Кто спорит, что он, как никто иной, был достоин в тринадцатом году стать царем! Я до сих пор чешу голову, пытаясь разрешить эту загадку, почему не он, почему Михаил?
- Вы еще спрашиваете! - фыркнула Катюша. - Да ведь тогда произошли первые в России демократические выборы. А на демократических выборах побеждает не тот, кто больше всего достоин, а тот, кто хитрее, богаче и, если хотите, подлее. Ведь Дмитрий Михайлович Пожарский наравне со всеми рассматривался в качестве кандидата. Его подло обвинили в том, что он подкупает своих избирателей, в то время как на самом деле приписками и подкупами занимались коварные Романовы. И этим пройдохам досталось более трехсот лет вершить судьбами нашей Родины!
- Это вы очень хорошо про демократические выборы, - сказал Выкрутасов, стряхивая с брючины слюнную сосульку Джекки Коллинза. - Зюганов тоже в позапрошлом году...
- Что Зюганов! Что Зюганов! - вновь покрылась пятнами гнева Катюша. - Сравнили тоже! Зюганова с князем Пожарским! Там - благородство, смелость, спасение народа. А здесь - что? Даже и говорить не хочется. Вареная картофелина.
- Что ж, по-вашему, Ельцин, что ли? - пожал плечами Выкрутасов.
- Ельцин тоже позор России, - сказала хранительница тихозерской тайны. - Но он совершил одно правильное дело - разрушил капище Романовых в Екатеринбурге - дом Ипатьева, в котором оборвалась наконец бесславная история Романовых.
- Понимаю, вы вообще против этой династии.
- А вы - не против?
- Я? Даже не знаю... Скажу честно, только теперь, после ваших слов, начинаю кое-что прозревать.
- Слава Богу! А я уж приготовилась разочароваться в вас.
- Вот этого не надо, - молвил бывший политинформатор, сам все больше разочаровываясь в своем тихозерском визите.
- А вы не давайте мне повода для разочарований. Если еще раз начнете про свой противный футбол, я вас придушу! - Она улыбнулась, взяла Выкрутасова под руку и продолжала: - Так вот, дорогой мой, совершенно очевидно, что благодаря страшнейшей исторической подтасовке произошла ни с чем не сопоставимая трагедия - вместо нового Дмитрия Донского на русском престоле оказался новый Святополк Окаянный... Хотя нет, скорее - новый Федор Иоаннович. Безвольный и глупый. А оскорбленный князь Пожарский отошел на задворки, оказался на второстепенных ролях. Удивительно еще, что его не отравили, как в свое время Скопина-Шуйского!
- Это и впрямь удивительно, - признал Выкрутасов, ходя его исторические познания на Скопина-Шуйского не распространялись. Слушая свою попутчицу, Дмитрий Емельянович пытался вслепую проторить тропинку от изначальных рассуждении Катюши к ее конечным откровениям. Пока что он успел отметить лишь то, что князя Пожарского звали так же, как инвалида-сыночка, - Дмитрием Михайловичем.
- А теперь я вам сразу поведаю о своем великом историческом открытии, - резко остановившись и встав прямо перед Дмитрием Емельяновичем, произнесла Катюша. Он даже подумал, что она вознамерилась целоваться с ним. Это было нежелательно - он еще до сих пор не оправился от Инессы Чучкало.
- Я слушаю.
- Я даже лекции читала на эту тему. И неоднократно. И имела колоссальный успех. Так вот, дорогой мой, тогда, в тринадцатом году, произошел временной исторический сбой, Россия как бы споткнулась и побрела по другой дороге. Во всяком случае, та Россия, которую знаем мы. С ее искалеченной сначала Романовыми, а потом большевиками судьбой. Теперь еще и демократы калечат. Но я совершила открытие. Есть и другая Россия, существующая в другом исторически-временном пространстве. Она-то не споткнулась, а пошла правильной дорогой, избрав себе в государи блистательного князя Пожарского. И там, в той России, до сих пор царствует великий династический род Пожарских. Там Россия - главное государство в мире, она владеет Константинополем, Иерусалимом, даже Египтом, она распространяет свои границы до срединного Китая, ей принадлежит все восточное побережье Америки, многие области Ирана и Турции, весь Афганистан, вся Польша, вся Финляндия, часть Румынии и Венгрии, Словакия, Болгария.
- А ГДР? - вполне логично спросил Выкрутасов.
- И ГДР! - запальчиво ответила Катюша. - Точнее - все правобережье Эльбы, включая Гольштинию. И сама Эльба там называется, как ей и положено называться по-русски, - Лаба.
- А Аляска там тоже наша? - спросил Выкрутасов.
- Ну я же говорю - все восточное побережье Америки, - горячо отвечала Катюша, - включая Аляску, Русскую Колумбию и всю Калифорнию до мыса Кабо-Фальсо.
- Вот это да! - восхищенно воскликнул Дмитрий Емельянович, готовый хоть сейчас бежать от очередной своей сумасшедшей, да только пиджак с паспортом остался в комнатушке на скрипучем стульчике. - Как бы я хотел попасть в ту Россию! Как я устал жить в этой, униженной и облапошенной!
- Ага! - ликовала тихозерчанка. - Хочется попасть в ту Россию? Если очень хочется - попадешь!
- Скоро ли?
- Надо набраться терпения.
- Ну, это все наши политики талдычат: "Наберитесь терпения, еще пять-шесть лет и заживем!" Нельзя ли побыстрее?
- Все дело не в людях, а в исторической кривой, - сказала Катюша, вновь беря его под руку. Прогулка вдоль Тихого озера продолжалась. - А эта историческая кривая только один раз в сто лет пересекается с нашей историей. И тогда наступает возможность слияния нашей реальности с той, другой, в которой царствуют потомки князя Пожарского. Ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом, ни тем более в двадцатом столетии этого слияния не произошло. Только в наступающем двадцать первом веке складываются все предпосылки для свершения этого желанного слияния. Мальчик, которого ты сегодня имел высокую честь лицезреть, этот несчастный инвалид, есть не кто иной, как заново воплощенный князь Дмитрий Михайлович Пожарский.
- Я так и знал! - воскликнул бывший москвич.
- Знал?
- Точнее, я уже догадался. А ведь он похож, очень похож! - Дмитрий Емельянович, как всякий начитанный человек, понимал, что сумасшедшим нужно поддакивать.
- Конечно, похож, - радовалась безумная. - Ибо это он и есть. А знаешь, как все раскрылось?
- Как?
- Дмитрию Михайловичу еще было пять лет, когда он явился мне во сне. Он пришел в облике блистательного тридцатипятилетнего освободителя Москвы от поляков. И он сказал мне: "Мама, ты узнаёшь меня?" "Почему вы называете меня мамой?" - удивилась я. "Потому что я - твой сын, Дмитрий Михайлович Пожарский! Я снова явлюсь в России в тринадцатом году, только уже в двадцать первом веке. Я спасу Отечество, как и тогда, четыреста лет назад, но уже не будет никаких выборов, а меня сразу провозгласят царем на Москве". После этого сна я не сразу поверила. Он еще раз приснился мне. Я спросила: "Нельзя ли получить какое-нибудь подтверждение?" Он сказал: "Вскоре у меня отнимутся ноги, но я не всегда буду оставаться безногим и вновь стану ходить тогда, когда тысяча истинно русских людей поверит в то, что я - Дмитрий Пожарский, их настоящий царь". Я рассказала многим о таком сне, а через некоторое время у моего сына и впрямь отнялись ноги. Я покажу тебе подтверждения того, что врачи оказались бессильны поставить диагноз, в чем причина его заболевания. Единственное, что они в один голос признали, что это случай, не описанный в практике, но со временем способность ходить может восстановиться столь же внезапно.
- Меня прямо в дрожь бросает от ваших слов, - сказал Выкрутасов. Его вдруг посетила шальная мысль о том, что всякое может быть, чем чорт не шутит. Разве кто-то мог представить лет двадцать назад, что у нас опять будет двуглавый орел, а Ленинград возвратно переименуют в Санкт-Петербург? Никто!
- Вы мне верите? - спросила сумасшедшая.
- Это удивительно, но я верю, - кивнул Выкрутасов, тоже чувствуя себя начинающим сумасшедшим. - Я верю в чудеса. Мне до сих пор во сне снится, что я летаю. А разве не чудо все, что происходило со мной после великого московского урагана, ставшего Великим Русским Ураганом? Разве не чудо, что этим ураганом меня занесло сюда, на таинственный берег Тихого озера?
- Вы очень славный! - поддержала Выкрутасова в его начальном безумии Катюша. - Не хотите искупаться?
- Отчего же... Не прочь.
Она тотчас скинула босоножки и сарафан, оказавшись в красивом белом купальнике. Дмитрий Емельянович тоже разоблачился до трусов, благо они у него походили на плавки. Они вместе вошли в воду и поплыли. Вода была удивительная - не очень теплая, но и не холодная, а такая, как надо.
- Вы думаете, я случайно вас именно сюда привела купаться? - спросила Катюша весело.
- Думаю, у вас в жизни ничего случайного не случается. - каламбуром ответил Дмитрий Емельянович.
- Конечно! Ведь и вы - не случайность. А купаемся мы тут потому, что именно здесь, на берегу, стояло капище Урслантой. Именно сюда лепсы бросали свои драгоценные приношения. Там, на дне, прямо под нами - несметные сокровища. Вы чувствуете особый запах и привкус у воды? Это привкус золота и серебра. Попробуйте нырнуть! Мне кажется, именно вам повезет, вы извлечете что-нибудь драгоценное.
Выкрутасов набрал полные легкие воды и нырнул. Вообще-то, как ныряльщик он никогда не славился, у него на самой незначительной глубине сразу закладывало уши. Но тут он расстарался, донырнул до дна, довольно глубокого, похлопал ладонями там-сям, ничего не обрел и поспешил на поверхность.
- Увы, - сказал он, отдышавшись, - я тоже не тот человек!
- Да нет, не расстраивайтесь, вы тот, тот! - заутешала его Катюша. - Мы будем нырять здесь с аквалангом. Мы добудем сокровища лепсов, которые помогут нам проторить дорогу Дмитрию Михайловичу. Ах, до чего же хорошо купаться в нашем Тихом! Хорошо, правда?
- Зело хорошо, - ответил Выкрутасов, наслаждаясь купанием. Сейчас он уже сомневался, бежать ему из Тихозера или, как выразилась Катюша, "попробовать пожить" тут. А вдруг там и вправду сокровища? В Светлоярск он всегда успеет.
Наплававшись вволю, они выбрались на берег.
- И многие уже поверили? - спросил Дмитрий Емельянович.
- Многие, - сразу поняла, о чем он, Катюша. - Но до тысячи еще далеко. Какое в этом году лето хорошее! Но самое удивительное началось потом, вскоре после того, как у Дмитрия Михайловича отнялись ноги. Мне стоило больших трудов раздобыть для него инвалидную коляску, я билась как рыба об лед, и вот однажды он вдруг говорит мне: "Ничего, мамочка, когда я встану на ноги, я буду царем, и ты у меня будешь богаче всех!" Я так и ахнула. Потом я стала подготавливать его, он быстро усваивал историю, особенно период Смутного временно. Постепенно он осознал себя тем, кто он есть на самом деле.
- Князем Пожарским?
- Да, дорогой мой, князем Пожарским.
- Царем?
- Да, дорогой мой, царем.
http://sp.voskres.ru/prose/segen1.htm
viperson.ru
Док. 648638
Перв. публик.: 27.03.00
Последн. ред.: 27.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень. Русский ураган
|
