В идеале звание чемпиона должны были оспаривать две сборные - Испания и СССР. И нас, и русских подло подкосили "красные дьяволы". Любой испанец готов был лично мстить бельгийцам.
Мичел
Стояла тихая и теплая камышинская ночь. Дмитрий Емельянович бодро шагал со своим чемоданчиком по чудесному волжскому городку. Улица Ленина уводила его вдаль - прочь от непорочных половых связей, подальше от Церкви Свами Христа Абсолюта. Он ликовал, наслаждаясь очередным освободительным бегством. В душе его снова вихрился и гудел русский ураган.
Надо сказать, что Дмитрий Емельянович, человек по натуре, в общем-то, прижимистый, теперь нисколько не сожалел о тех ста долларах, которые он оставил в подарок динамистке. Во-первых, тем самым он как бы откупался за то, что не вытащил ее из сетей ЦСХА. Во-вторых, гораздо досаднее было вспоминать, как его раскрутил на вдвое большую сумму барабашка отец Георгий. А в-третьих, что самое примечательное, Выкрутасов вдруг впервые осознал где-то на уровне подсознания, что именно эти, гориллычевы, доллары приносят ему одни несчастья, и от них надобно как можно быстрее избавиться.
Никаких опасений, что на него нападут камышинские разбойники, Дмитрий Емельянович не испытывал. Почему-то ему казалось, что сейчас все в мире и природе благоволит ему - за все его страдания и за то, что он не обозлился на жизнь, как бы она его ни била.
В легких, в горле и даже в голове до сих пор навязчиво сидел и саднил тошнотный запах сандалового благовония. Выкрутасов глубоко вдыхал в себя и заглатывал литрами ночной камышинский воздух, хотя не сказать, чтобы он был упоительно свежим. Сейчас бы очутиться на севере, подышать морозцем, тогда можно было бы быстрее вышибить из головы и легких гнусную курилку.
Он вышел на Волгу, увидел ночь над великой рекой, огоньки, тихо теплящуюся жизнь прибрежного городка, и ему стало еще лучше на душе. Он сел над обрывом и долго-долго сидел, глядя и наслаждаясь. В уме его курились подвижными завитками какие-то ласковые стихи, взлетали и растворялись, так и не найдя своего твердого воплощения. Так прошло много времени. Дмитрий Емельянович даже немного задремал и был разбужен чьим-то нежным и добрым постаныванием. Встрепенувшись, московский бродяга увидел, что уже светает, по реке к пристани приближается теплоходик, и это именно он так постанывает призывно своим гудком. Выкрутасов встал и безотчетно двинулся на сей призыв, спустился к пристани, вышел навстречу теплоходу. И когда он увидел название, его мгновенно пронзило радостью предчувствия, что наконец-то его ураганная одиссея окончится в одном из самых знаменитых городов Волги, до которого донесет его эта речная посудина.
Пароход назывался "Инесса", а в Ульяновске у Дмитрия Емельяновича была хорошая знакомая с таким именем. А ведь с ней и только с ней он тогда чуть не изменил своей Раисе. В каком же году это было? Очень давно, не то в восемьдесят третьем, не то в восемьдесят четвертом... Да, именно накануне прихода к власти Горбача, пропади он пропадом! А ведь какие надежды все тогда возлагали на пятнистого. Выкрутасов, помнится, любил говорить своей супруге: "Эх, не зря он тоже Раисин муж".
- А скажи, братишка, куда ваша "Инесса" путь держит? - обратился Выкрутасов к одному из матросов.
- В Ульяновск, куда ж еще, - отвечал матрос.
"Ну и ну! Просто мистика какая-то!" - подумалось Дмитрию Емельяновичу, аж мурашки по спине пробежали.
- А как бы мне взойти на борт вашего плавсредства? Мне как раз до Ульяновска бы надо.
- Это проще простого. У нас половина кают пустует. Только дороговато, вряд ли у тебя башлей хватит.
- А сколько?
Названная матросом сумма и впрямь была сильно завышена, но у Дмитрия Емельяновича после прохождения через ад ЦСХА сместились понятия, все, что не превышало сумму, изъятую у него барабашкой отцом Георгием, казалось теперь пустяком. Не прошло и получаса, а счастливый Выкрутасов стоял на корме теплохода "Инесса" и смотрел, как медленно удаляется от него пристань чудесного города Камышина, в котором, увы, он не нашел себе пристанища.
- Бедная ты, глупенькая динозавриха! - шептал Выкрутасов, навек прощаясь с Динамиссой. - Ты меня продинамила, а жизнь тебя динамит беспрестанно. Так и продинамит до старости лет.
Простившись, он решил, что пора теперь смотреть не в прошлое, а в будущее. Перешел на нос корабля и стал глядеть в открывающуюся впереди него даль. Близился рассвет, в лицо летел стремительный и свежий ветер, окончательно выбивающий из горла и легких остатки тошнотного благовония.
Да, давненько это было. Пятнадцать лет минуло с тех пор, как он был при команде в Ульяновске, где в гостинице "Советский спорт" познакомился с красивой и очень смелой девушкой Инессой.
Весь вечер они сидели большой и тесной компанией, малость выпивали, пели песни, и ее рука уж была в его руке, потом она очутилась у него на коленях, и потом они пошли в его номер, но комсомольский секретарь, сволочь, отбил ее и увел, потому что знал, что Выкрутасов женат, и наблюдал, собака, за нравственностью. А она была так хороша и так готова ко всему, цветущая, сочная, формы тела такие, что сейчас, стоя на носу теплохода, носящего то же имя, что и прекрасная ульяновка, Выкрутасов застонал и покачнулся.
А наутро, когда уезжали в Москву, она прибежала на вокзал прощаться и сунула ему в руку свой адрес. Дмитрий Емельянович достал из кармана свою записную книжку, исписанную сплошь множеством различных адресов и телефонов, и на страничке под буквой "У" нашел этот засекреченный адрес: "Ульяновск, проспект Александра Бланка, дом 10, квартира 10, инструктор Чучкало И.Ф." Все-таки он молодец, что при изготовлении новых записных книжек не выбрасывал, а старательно вписывал адреса и телефоны, которые, казалось, уже никогда не пригодятся. Ведь не мог же он знать, как его вытурит Раиса, а однако, вот вам адресочки, пригодились.
Дмитрий Емельянович упрятал книжку, счастливо вздохнул и отправился в свою каюту, где быстро разделся, лег, мгновенно уснул и проспал до полудня. Он, может, спал бы и еще больше, но в дверь каюты постучались. Какой-то хмырь из соседней каюты спрашивал огоньку.
- Не курю, брат, - ответил соседу Выкрутасов.
- А по виду компанейский, - сказал сосед.
- Да я, вообще-то, и есть компанейский, - пожал плечами Выкрутасов.
- Так пошли обедать! - хлопнул его по голому плечу сосед. - Времени, шишка, полпервого, а мы с тобой не жрамши.
Несмотря на полную всего этого наглость, он почему-то Выкрутасову приглянулся. Примерно тех же лет, глаза веселые, светлые, лицо такое русское-прерусское и очень знакомое... О! понятно - на любимого народного артиста похож, вылитый Рыбников,
- Ну садись, я пока оденусь.
- Не, я лучше на палубе подожду, покурю, если у кого огоньку раздобуду. Меня Лешкой зовут.
- Дмитрий, - пожал протянутую руку Выкрутасов. Вскоре, умытый, побритый и веселый, он вышел на палубу и увидел солнечный мир, Волгу, родные просторы, докуривающего Лешку, который благодаря своему сходству с актером Рыбниковым казался старым и добрым знакомым,
- Где это мы? - спросил он Лешку.
- Час назад от Саратова отплыли, - отвечал тот голосом завзятого экскурсовода. - Справа по борту городок Маркс, слева по борту возвышаются Змеевы горы. Следующая остановка в городе Вольске. Куда идем, в кафе или в ресторан?
- Для начала в кафе, - улыбнулся Выкрутасов.
- Давай так - ты в кафе, а я в ресторан.
- Это почему?
- Да потому, что тут это одно и то же. Кафе-ресторан называется. Ловко, шишка, а? Скажи!
- Ловко, - согласился Дмитрий Емельянович. - Ну пошли.
Завтракая в теплоходном кафе-ресторане, он сразу, как отрезал, что не пьет никакого спиртного.
- Молодец! - воскликнул Лешка. - Я тоже не буду. Хватит! Сколько можно! Хочется какой-то трезвости и чистоты. Скажи!
- Хочется, - согласился Выкрутасов, поражаясь словам своего нового знакомого - тому, как они совпадали с его собственными мыслями. И хотя вареные телячьи языки были столь нежны, что так и подмывало пропустить под них граммов двести, оба попутчика выдержали и обошлись только чаем.
Они быстро и легко сошлись и уже болтали без умолку, доверчиво рассказывая друг другу о своих жизнях. В чем-то их судьбы оказались схожими. Алексей в молодости окончил институт культуры, потом в Ульяновске шестнадцать лет проработал экскурсоводом в картинной галерее "В. И. Ленин в изобразительном искусстве". В последние годы зарплату не получал, жена из дома выгнала, завела себе любовника из новых русских... Короче, до самого вечера они изливали друг другу души. Будучи трезвым, Дмитрий Емельянович старался свои повести не приукрашивать, не привирать особо, хотя, конечно, его образ в глазах Алексея вставал более героический, чем был на самом деле.
За разговорами они не заметили, как окончился день, как проплыли через все Саратовское водохранилище, миновав и Вольск, и Балаково, и Хвалынск, и Сызрань. А когда на закате, постояв около часа в Самаре, двинулись вдоль жигулевских красот, тут уж при виде живописнейших утесов и скал они не сдержались и стали пить сначала пиво, а потом водку.
- Друг ты мой, - говорил Лешка, - как мы хорошо жили, шишка, до этих перегребанных демократов, скажи!
- Хорошо жили, Леша, - кивал Дмитрий Емельянович. - И можно было жить дальше, чуть-чуть только улучшить снабжение населения. Сделали бы так, чтоб везде было хорошее и дешевое пиво - уже полдела, уже не надо все кверху тормашками ворочать. Так им же не счастье народное нужно было, всем этим меченым и беспалым, им нужна была только власть, только личное обогащение.
- Конечно, - поддакивал Лешка. - А потому что они все были еще с конца семидесятых годов Америкой куплены.
- Думаешь с конца семидесятых? Не с начала восьмидесятых?
- Да я думаю, что даже уже с конца шестидесятых!
Тема сильно увлекала. Ведь в поломанной судьбе Дмитрия Емельяновича, как и в поломанной судьбе Лешки, полностью высвечивалась вина современной русской демократии. И вот, сидя в теплоходном кафе-ресторане за второй бутылкой водки, они уже спорили о жидо-масонском мировом заговоре, о мерзкой роли диссидентов, о Сахарове и Солженицыне, о Лихачеве и Яковлеве, о Березовском и Гусинском, ну и, конечно же, о Горбачеве и Ельцине. Причем спорили они не в том смысле, что кто-то кого-то обвинял, а другой их защищал, а спор их состоял в том, кто больше приписывал вины тому или иному мерзавцу.
Вдруг лицо Алексея обрело какой-то совершенно новый, загадочный вид. Он откинулся в своем кресле и, слегка покачиваясь, произнес:
- Скажи, а если бы тебе лично доверили привести приговор в исполнение?
- Кому? - спросил Выкрутасов.
- Ельцину. Ты бы согласился?
- Согласился бы.
- И как бы ты его казнил?
- Я бы его на рельсы положил, - ни секунды не колеблясь, ответил снова подвыпивший Выкрутасов. - Да, на рельсы. Ибо он сам себе этот приговор некогда подписал.
- Правильно, - согласился Алексей.
- А скажи, шишка, если бы тебе Горбачева отдали на растерзание?
- Я бы его молотком по пятну бил, покуда не сдохнет.
- Слабо! - покачал головой Алексей. - Простонародно. Любой русский губошлеп такое сделает. Я бы его худшим мучениям отдал. Я бы ему приказал для начала собственную жену Райку своими руками зарезать. Иначе, скажу, смерть тебе, Сергеич. Он же подкаблучник, обожает ее. Но смерть ему страшнее. Никуда бы не делся, сам бы Раису на куски разрезал. А уж потом можно и молотком по пятну.
Тут лицо его стало еще загадочнее, и он спросил:
- А если бы тебе Бориса Абрамыча, ты бы как его?
- Березовского? - Выкрутасов задумался. - Медленно бы на углях поджаривал. Или скипидарные клизмы...
- А я бы нет, - улыбаясь, курил Лешка. - Я бы приковал его в гнилом подвале и раз в сутки бы приходил, аккуратно перед его носом раскладывал орудия пыток - скальпели, бритвочки разные, щипчики, ножнички, а при этом бы ласково разговаривал: "Как я вас уважаю, Борис Абрамович, какой вы великий человек, как же мне не хочется пытать и казнить вас. Но что делать, народ мне доверил, приходится исполнять..." Я бы смотрел на его полные страха глаза, а потом опять откладывал казнь: "Ох, ну ладно, давайте я вам сегодня только полпальчика отрежу, а завтра уж все остальное". И, отрезав пальчик, уходил бы, шишка.
- Да ты, я вижу, много об этом думал, - признал Выкрутасов изощренность своего собеседника в заплечных делах.
- Еще бы! - И лицо Алексея сделалось загадочнее, чем у сфинкса. - Ты думаешь, я кто?
- Ты? - Дмитрий Емельянович с ужасом подумал о том, что прекрасно осведомлен относительно предыдущей профессии Лешки и ровным счетом ничего не знает о нынешней жизнедеятельности бывшего экскурсовода. - А и вправду, кто ты?
Алексей оглянулся по сторонам и произнес:
- Я коммивояжер.
"Слава Богу!" - подумал Выкрутасов, наливая водки себе и экс-экскурсоводу. Они выпили, закусили, и Алексей промолвил в наступившем вдруг молчании:
- Я коммивояжер смерти.
Выкрутасову стало жутковато.
- Киллер? - прошептал он.
- О нет, шишка, я не киллер, - улыбнулся Алексей печально. - К тому же, да будет тебе известно, киллер есть вовсе не правильный перевод с английского. По-английски наемный убийца называется не киллер, а ассасин. Ну да Бог с ним! Так вот, я в данное время являюсь коммивояжером тайной организации грядущих мстителей. Она называется "Соколы возмездия". Сейчас мы допьем эту, одну еще прикупим с собой, пойдем в мою каюту, шишка, и там я тебе кое-что такое покажу - омертвенеешь!
Они так и сделали. Расплатившись по счету - причем бывший экскурсовод пытался заплатить за все сам, но в итоге распратились поровну, - отправились в каюту коммивояжера смерти. Там он усадил гостя в кресло, достал откуда-то из-под кровати кейс, открыл его ключом и шифром и извлек из него кипу бланков. Взяв из руки Алексея первый попавшийся бланк, Выкрутасов увидел на нем большую печать с изображением сокола, держащего в лапах чертика с рожками, и надписью: "Боевая дружина Соколы Возмездия". Вверху бланка располагался следующий текст: "Боевая дружина Соколы Возмездия, принадлежащая к Партии Великого Возрождения России, удостоверяет, что данная лицензия выдана /когда/______
/кому/__________________/полные данные паспорта/
__________на исполнение всего необходимого, связанного
с возмездием г-на /г-жи/_______________________
Подписи: /воевода дружины/_________/посредник/______
/обладатель лицензии/__________"
Повертев бланк лицензии, Дмитрий Емельянович вздохнул:
- И что же это значит?
- Не догадываешься? Все, шишка, очень просто. Только смотри, не упади с кресла. Ты получаешь эту лицензию на любого из врагов России, и когда мы приходим к власти, ты являешься и берешь себе его в полное распоряжение. Но обязательно должен предать мучительной казни.
Дмитрию Емельяновичу стало смешно. Он понял, что его дурачат, и радостно рассмеялся, откупоривая третью бутылку:
- Ну, брат, это мне весьма по душе! Выпиши мне десяток!
- Десяток! - усмехнулся сокол возмездия. - Они ж не бесплатные. Денег стоят. И немалых. На эти деньги будет выковано грядущее возрождение России. Давай выпьем за грядущее возрождение нашей необъятной Родины!
Они выпили, и бывший политинформатор полюбопытствовал:
- А сколько стоит, к примеру, Березовский?
- Об этом, шишка, лучше и не спрашивай! - махнул рукой бывший экскурсовод. - Два миллиона долларов.
- Да кто же это купит! - хмыкнул Выкрутасов.
- Не волнуйся, уже купили, - сказал Алексей.
- И кто же, если не секрет?
- Не секрет. Гусинский.
- Как Гусинский! - удивился Выкрутасов. - Он что же, не будет казнен?
- Ну да, не будет! Еще как будет. На него лицензию уже другой богатый мерзавец выкупил. Тоже за два миллиона баксов. А этого, в свою очередь, другой богатый лицензиат выкупит. И так далее. Теперь понятно? Здорово, скажи!
- Гениально! - похвалил обладатель тайны Льва Яшина обладателя страшных бланков. - Ну а подешевле кто-нибудь имеется?
- Тебе за сколько? - спросил коммивояжер смерти.
- Ну, не знаю, - пожал плечами Дмитрий Емельянович. - Долларов за сто...
- Хвати-и-ил! - рассмеялся Алексей. - За сто долларов разве что какую-нибудь одноразовую подстилку генерала Димы купишь.
- Якубовского?
- Его, шишка.
- Ну а сколько, допустим, Миткова стоит?
- Танечка? Она уже за полмиллиона баксов продана.
- А эта, которая у Шамиля Басаева брала?.. Как ее?..
- Масюк?
- Во-во, Масюк.
- Сучку-Масючку чечены уже на корню закупили. Хотят ей снова полакомиться. И она до них охочая.
- А этот, с виолончелью?
- Рострожопыч? Куплен в комплексе с женой одним ценителем музыки за миллион швейцарских франков.
- А который бегемот с человеческим лицом? Прораб перестройки-то... Яковлев.
- Одним из первых был распродан по частям в масонскую ложу "Русское согласие"... Так, по частям, его и будут аннулировать.
- А Собчак?
- Продан. Жена осталась. Хочешь собачью жену?
- Небось, она тоже не дешевка.
- Да уж не девочка с Тверской.
- Не надо. А Светка Сорокина?
- Увы, она многим нравилась. По аукциону шла. Точно так же и Ирина Трихомонада.
- Да я смотрю, у вас уже все проданы!
- Все-не все, но многие. Мелочевка осталась. Всякие там взглядовцы. Дибров. Новоженов. Валдис-Малдис. Как ни странно, Киселева никто до сих пор не купил. Ястреб Женский остался, никому не нужен. Ахеджакову Лию почему-то сначала купили, а потом назад принесли и половину денег выпросили. Хочешь Ахеджакову?
- Фу, - поморщился Выкрутасов, представив себе эту бездарную козявку перед казнью. Вдруг его осенило, кого бы он и впрямь не прочь был бы собственноручно ликвидировать.
- А Сванидзе? - оживленно спросил он.
- Сванидзе?.. Карлыча?.. Представь себе, Сванидзе до сих пор никто не купил. Вот ты, шишка! Даже удивительно. Скажи!
- И впрямь удивительно. А сколько он стоит?
- Сванидзе кусается! - почесал в затылке сокол возмездия. - Я бы тебе по дружбе его подешевле отдал. Тысяч за десять.
- Рублей или долларов?
- Долларов, конечно. Зачем нашей дружине деревянные демокративные рублишки!
- Откуда я тебе десять тысяч долларов возьму! Смеешься ты, что ли, Леш?
- Мне казалось, ты мужик состоятельный. На таком недешевом теплоходе катаешься... Ну да ладно. Давай еще хлопнем. А хочешь, я тебе одного мелкого бесенка продам совсем за дешево, за полторы тысячи зеленых. А? Славика Огрызкова хочешь?
- На кой он мне чорт сдался? Я его знать не знаю, а для такого дела нужна укорененная ненависть. Онопко знаю, Ананко знаю, а Огрызко... Эх, мне бы Сванидзе! Или этот еще есть, противный такой... Караулов. Тоже дорого?
- Тоже кусается, шишка! Ладно, давай еще по маленькой, и я тебе Сванидзе, так и быть, за восемь тысяч баксов спихну. Они выпили, но Дмитрий Емельянович сразу замотал головой:
- Да и за восемь, и за пять, и за три не смогу купить твоего Сванидзе! Хотя хотелось бы его поганую рожу наизнанку вывернуть.
- За три тысячи у нас рядовые сотрудники "Моськи" идут.
- Какой еще "Моськи"?
- Ну ты темнота! Не знаешь, что такое "Моська"?
- Впервые слышу.
- "Московский комсомолец" сокращенно.
- Ах вот оно что... Смешно... - Дмитрий Емельянович вдруг резко опьянел и ему до смерти захотелось если и не купить, то как-нибудь выиграть лицензию на казнь Сванидзе. Зачем ему, к примеру, рядовые сотрудники "Моськи", всякие там поегли! Нет, если уж иметь лицензию, так именно на крупного гада.
- А хочешь, я открою тебе тайну Льва Яшина, а ты мне взамен отдашь лицензию на Сванидзе. Идет?
- Смотря какая тайна, - ответил сокол возмездия. - Хотя... После этого Выкрутасов вслух читал Алексею принесенный из своей каюты манифест тычизма и долго втолковывал, как важно для грядущего великого возрождения России начать с великого возрождения русского футбола, а точнее - русского тыча. Тот в чем-то возражал, но в общем - соглашался, а под конец даже кричал:
- Митька! Ты великий человек! Иди к нам в соколы возмездия! Будем вместе лицензиями торговать.
- Нет! - тоже кричал Выкрутасов. - У тебя своя стезя, у меня своя стезя. У тебя свой окоп, у меня свой. Давай обнимемся, брат!
Еще он успел сходить за четвертой бутылкой водки, но эту они только успели откупорить и слегка надпить.
- Чорт с тобой, уговорил! - крикнул Выкрутасов отчаянно. - Беру Сванидзе за сто долларов!
- Триста, шишка! Последняя моя цена - триста! И то от переизбытка любви к тебе!
- Чорт с тобой, даю триста!
И он побежал в свою каюту относить и прятать манифест тычизма, а вместо него брать деньги для совершения неожиданной, но столь необходимой русскому человеку покупки.
http://sp.voskres.ru/prose/segen1.htm
viperson.ru
Док. 648630
Перв. публик.: 27.03.00
Последн. ред.: 27.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень. Русский ураган
|
