А я люблю эту жизнь: сегодня ты никто и никто о тебе ничего не знает, завтра ты играешь в самом Риме, обыгрываешь чемпионов мира, аргентинцев, и сам становишься чемпионом мира, а потом возвращаешься домой и, как ни в чем не бывало, играешь за свой клуб где-нибудь в скромном, застенчивом Бохуме.
Юрген Клинсманн
Ему приснилось, что он и впрямь казак, скачет по широкой долине, размахивая шашкой, но и этого мало, он слегка поднатуживается - и вместе с конем отрывается от земли, летит сперва низко, потом все выше и выше, и лихие казаки снизу восторженно ему свистят.
В тревоге проснувшись, он вспомнил, как мама ему в детстве запрещала свистеть в доме: "Я кому сказала, не свисти! Денег не будет. Их и так-то нет, а тут еще ты свистишь!" Выкрутасов всполошенно тыкнулся в чемоданишко, отыскал в нем кожаное портмоне и заглянул в его долларовое чрево. От позорных двух тысяч долларов Гориллыча оставалось пятнадцать стодолларовых, две девятидолларовые бумажки и рублей семьсот нашими. Неслабо он погулял в эти неполные две недели! Куда могла ухнуть такая прорва денег, предназначенных на обзаведение какой-то новой жизнью, трудно было подсчитать. Дмитрий Емельянович горестно несколько раз подряд вздохнул и принялся успокаивать себя тем, что при столь разгульном образе жизни он и вовсе мог лишиться всех денег, имущества, да и собственной шкуры. Можно было даже признать, что эти истраченные четыреста с чем-то баксов - ничтожная плата за его целостность и независимость.
Едва он кое-как успокоил себя, новая тревога внезапно ворвалась в его душу вместе с глупой песнёнкой, доносящейся из радиоприемника, который водитель микроавтобуса зачем-то врубил на сильную громкость. Какая-то Хая, ногами махая, ехиднейше распевала: "Но у тебя СПИД, а значит, ты умрешь. Да, у тебя СПИД, а значит, ты умрешь..." Оторопь пронеслась по всему организму Дмитрия Емельяновича, ослабленному длительным воздействием алкоголя. Не просто оторопь, а холодная острая сосулька копьем пронзала несчастного от темени до кишок. Ему стало невыносимо страшно, словно слова песенки относились именно к нему.
А ведь и впрямь, он, который никогда не изменял своей любимой жене Раисе, в течение неполных двух недель успел наизменять ей сторицею, будто дорвавшись до запретного плода, сблизился со столькими женщинами, каждая из которых могла запросто заразить его. И хорошо, если еще чем-нибудь простеньким. А если, не дай Бог, сифилисом? А если, еще сокрушительнее, СПИДом?!
Тамара? Запросто! Богема, чорт бы ее побрал! Сегодня с одним, завтра с другим, сплошное кругово иззебренное. Один этот ее хахаль чего стоил. Это раз.
Дальше. Другая дура. Зоя Лотарь на теплоходе "Добрый молодец". Тоже запросто могла наградить его чумою двадцатого века. "Литература как явление онкологическое", - всплыло в памяти Выкрутасова название одной из статей Вздугина. "Венерическое, а не - онкологическое!" - мурашками по коже пробежала убийственная мысль. Стало быть, Зоя - это два.
Потом был Волгоград, генерал, прыжок с парашютом, плен, чудесное спасение... Ага, ну и, конечно, моздокское любовное похождение. Как, бишь, тамошнюю Галю звали? Таней, кажется. Да. Таней. Ее тоже нельзя исключать из числа потенциальных спидоносок. Вот тебе и три. Мало?
Три любовных приключения за двенадцать дней! И каждое может обратиться неисправимыми последствиями.
И так ему захотелось трезвости, так захотелось чистоты, а главное - тишины. Но из водительского радиоприемника назойливо и нагло пела нетихая, нечистая и, может, даже нетрезвая Хая: "У тебя СПИД, а значит, ты умрешь!" Ну хоть бы кто-нибудь подошел и выключил. И запел что-нибудь хорошее, типа: "Скакал казак через долину, через кубанские поля, скакал он, всадник одинокий, кольцо блестело на руке..."
Дмитрий Емельянович, вздрогнув, посмотрел на свою правую руку. Обручальное кольцо по-прежнему блестело у него на пальце. Ни одна из всех его соблазнительниц не обратила на это никакого внимания, не крикнула: "Да ты же женатый!" Вот тебе и темпора, вот тебе и море. И потому Хая продолжает и продолжает петь про СПИД. Ну пусть выключат и споют не казачью, пусть хотя бы "Шумел камыш" споют, только бы не слышать Хаю!
Какое счастье, что в гостинице "Красной" он не соблазнился "ночными бабочками", не то бы терзания теперь были вдвое сильней.
Да что они там, на радио, рехнулись совсем?! Только кончила петь Хая, как мужским голосом заскулили про то же самое:
Я недоволен,
я СПИДом болен,
жена мой СПИД
мне не простит...
Стараясь не слушать. Дмитрий Емельянович мысленно запел:
"Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была..." И тут его мечта о чистоте, трезвости и тишине, смешавшись с образом шумящего камыша, обрела совершенно четкие очертания в виде тихого, застенчивого города Камышина, в котором лет десять тому назад он влюбился в нежную и тонкую девушку Дину, строгую и неприступную. Она поразила его своей неприступностью настолько, что он тогда всерьез принялся добиваться ее любви. "О лучше бы, о лучше бы был бы простатит, чем этот нехороший, буржуазный СПИД..." - с ироничным надрывом пело радио в микроавтобусе, и Выкрутасову приходилось мысленно заглушать глупую песню своею: "Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра..." Точнее, не гуляла, а каталась на лодочке. Политинформатор и его футбольная команда приезжали в Камышин на игру с местным "Текстильщиком". После игры была дружеская встреча. Дина присутствовала там - то ли дочь местного массажиста, то ли еще чья-то дочь. Молоденькая, лет двадцати трех. И неприступная. Он все порывался поцеловать ее в лодочке, а она ни в какую. Сказала, что она девушка, и ею будет обладать лишь тот, кто для начала женится на ней. И Выкрутасов тогда, помнится, прозвал ее "Динка-льдинка".
Радио наконец взяло себя в руки и объявило:
- Мы передавали концерт "Рок против СПИДа".
Сидящий неподалеку от Выкрутасова мужчина громко фыркнул:
- Артисты долбаные! "Рок против СПИДа"! Это все равно, что гомосеки против гомиков!
Но Дмитрий Емельянович не поддержал разговора с этим здравомыслящим пассажиром микроавтобуса, потому что, прислонясь к окну, смотрел на бегущие мимо пейзажи Кубани и мечтал о Динке-льдинке. Он думал: "Ах ты, милая моя недотрогушка! Динка моя, льдинка. Динка-камышинка! Может, так и не нашелся тот, кто согласился сперва жениться, а потом нарушить твой девственный покой? Ждешь ли ты меня, Динка-льдинка, Динка-камышинка?"
Мечта о тихом, чистом и трезвом Камышине так воодушевила Выкрутасова, что по приезде в Краснодар он решился на предательский по отношению к своей великой миссии шаг - не потащился по жаре разыскивать футбольную общественность города. Микроавтобус доставил его до автовокзала, расположенного в двух шагах от железнодорожного, и, расплатившись с водителем, Дмитрий Емельянович сразу ринулся туда, к кассам, где, достоявшись до окошечка, несколько раз переспросил кассиршу: "А он точно останавливается в Камышине?", прежде чем получил билет на поезд, отправляющийся через час.
Все складывалось удачно. Выйдя из здания вокзала, Выкрутасов наотмашь перекрестился и сказал:
- Слава тебе, Господи!
Ни с того, ни с сего его охватило волнующее чувство благодарности к Богу за то, что Бог вытащил его из множества ураганных ситуаций живым и здоровым. Только бы не сбылись гнусные накаркивания микроавтобусной певички про СПИД!
Куда-то надобно было упихнуть время до отправления поезда.
- Едем? - подвернулся под руку какой-то частник.
- Мне... это... - слегка перепугался Выкрутасов. - К ближайшей церкви. Свечку надо поставить. И мигом - обратно сюда.
- Нет проблем, садись, - сказал частник. - До Катьки и обратно за пятьдесят рублей поедем?
- До какой Катьки? - не понял московский гость.
- Катерининский кафедральный собор, он у нас главный в городе, - пояснил частник. - Если только свечку, за полчаса туда и обратно как раз обернемся.
- Поехали! - с радостью согласился Дмитрий Емельянович, охваченный не вполне свойственным ему, можно сказать, первичным религиозным чувством, подобным легкому дуновению прохладного ветерка при жаркой погоде. Уже через минут восемь он шел мимо длинной вереницы нищих, направляясь к дверям огромного краснокирпичного и чернокупольного храма. К призывам нищих он остался глух. Зато, войдя в храм, где проходила служба, купил там три самых больших свечи. Обратился к первой попавшейся старушке:
- Где мне тут поставить? Мне надо Богу, святому Дмитрию и святой Дине.
- Господь с тобой, - удивилась старушка. - Нету такой святой Дины.
- Ну да, нет! - усмехнулся Дмитрий Емельянович.
- Господу Богу вон туда, к празднику, поставь, - стала указывать старушка. - Димитрию - вон туда, Димитрию Солунскому. А Дине... А тоже поставь к празднику, да и все.
- Ладно, - вздохнул Выкрутасов и, пользуясь тем, что народу в храме было не ахти как много, протиснулся сперва к Димитрию Солунскому, а потом - в середину собора, к аналою, где на огромном подсвечнике горело множество больших и малых свечей. Установив там свои, он даже перекрестился и поклонился в сторону иконостаса и спросил другую старушку:
- А какой сегодня праздник-то?
- Сегодня нет праздника, - сказала та. - Поминают святителя Иова и апостола Иуду.
- Иуду? - удивился и не поверил Дмитрий Емельянович. Но еще больше он удивился и не поверил ушам своим, когда запели:
- Святый апостоле Иу-у-у-до, моли Бога о нас.
Полностью сбитый с толку, он поспешил к выходу. Однако удивленьям, казалось, не будет конца. Невзначай оглядывая лица верующих, Выкрутасов опешил - к одной из икон ставила свечку... Кто бы мог подумать!.. Жанка! Вчерашняя проститутка из гостиницы "Красной"! Только одежонка на ней теперь была не нахальная, а более пристойная - длинная, ниже колена, юбка, белая сорочка с длинным рукавом, а на голове платок. Ничего себе!
- Вот так встреча! - подошел к ней Выкрутасов. - Грехи отмаливаем?
- Простите, я вас не знаю, - потупилась "ночная бабочка", поспешно перекрестилась на образ Марии Египетской и быстро пошла к выходу. Выкрутасову не удалось догнать ее, ему преградили дорогу входящие в храм. Выйдя на крыльцо, он огляделся по сторонам, но Жанки и след простыл...
- Ишь ты! - рассмеялся Дмитрий Емельянович. - И чорту кочерга, и Богу свечка!
На сей раз идя мимо нищих, он каждому клал в протянутую руку то пятьдесят копеек, то рублик, то даже два - мелочи у него оказалась полная пригоршня. Сидящая в самом конце нищего парада бабёшка волновалась в ожидании его подачки и издали воззывала:
- Какой хороший человек! Дай Бог тебе спасения Христова, ангела-хранителя небесного и крепкого здоровьичка!
Но именно на ней и окончилась его пригоршня мелочи. Не давать же крупную купюру. Виновато улыбнувшись, Выкрутасов развел руками и зашагал к машине, в которой ждал-дожидался частник.
- Ни того, ни другого, ни третьего! - обиженно выкрикнула вслед московскому гостю нищенка, вмиг отбирая у него и будущее здоровье, и ангела, и спасение.
Возвращаясь на вокзал, Дмитрий Емельянович не выдержал и поделился с частником своими удивлениями:
- Чудно, ей-Богу! Апостолу Иуде песни поют. Или как там они у них? Акафисты?
- Сейчас ничему удивляться не приходится, - сказал частник. - Все продается и покупается. Заплати, так они и дьяволу будут петь акафисты.
- Мало того, - рассмеялся Выкрутасов. - Проститутку из гостиницы "Красной" встретил там. Свечку ставила.
- И это понятно, - кивнул частник. - Ночью грешат, днем каются. Иной придет, свечку поставит, а вечером своего же бывшего компаньона замочит. А потом опять свечкой от Бога откупается.
Вскоре Дмитрий Емельянович уже ехал в поезде, покидая Краснодар. Не желая делиться впечатлениями с попутчиками, он отправился в вагон-ресторан и сидел там часа два, помаленьку попивая пивко и кое-что пожевывая. Потом все же вернулся в купе, прилег и проспал до самого Волгограда.
Он бы и Волгоград проспал, но его будто шилом под бок кольнуло, когда попутчики промолвили громко название этого города. Выкрутасов вскочил, выглянул в окно, и ему померещилось, будто там, по перрону, бегает генерал, и не просто бегает, а рыщет в поисках его, чтобы снова затащить в какую-нибудь страшную, опасную для жизни авантюру.
И все эти пятнадцать или двадцать минут, покуда поезд стоял в Волгограде, Дмитрий Емельянович сидел безвылазно в своем купе и дрожал, хотя разумом прекрасно осознавал, что вероятность его нового попадания в лапы генерала ничтожно мала. Но в том-то и дело, что никакой разумной логике поведение генерала не подчинялось, и он в любую минуту мог шагнуть в купе и гаркнуть: "Димоноид! Где ж ты пропадаешь, поросенок! Ну, пошли, пошли, там нас уже хлопцы давно заждались".
Даже как-то не поверилось, что поезд вздрогнул и медленно покатился по рельсам дальше, а этот солдафонище так и не объявился. "Слава тебе, Господи!" - мысленно воскликнул Выкрутасов и в третий раз за сегодня перекрестился.
Ему настолько полегчало на душе, что он все же разговорился с попутчиками, мужем и женой, евреями. Они жаловались на тяжелую жизнь, уверяя его, что, мол, таки-да, Березовский и Гусинский сильно нагрели руки на перестройке, однако рядовому еврею стало жить в тысячу раз хуже, чем рядовому русскому.
- Вот и мы теперь вынуждены эмигрировать с Кубани к дочери в Саратов, - говорил попутчик-муж.
- А почему не в Израиль? - спросил с верхней полки грубый четвертый попутчик.
- Много вы понимаете! - фыркнул еврей. - В Израиль! Там же одни евреи!
- А вам-то кто нужен? - удивился тот, с верхней полки.
- Вы уж лучше как лежите, так и лежите, - сказал еврей. - Мы, может быть, больше русские, чем вы все вместе взятые. Израиль ему! Вы попробуйте выучить этот кошмарный иврит.
В купе завязался долгий русско-еврейский диалог, в котором Дмитрию Емельяновичу не хотелось участвовать. Он смотрел в окно и мысленно твердил: "Динка моя льдинка! Улица Егорова, дом семь..." Еще он подумал, что правильно сделал тогда, записав в книжке адрес Динки, но без имени девушки, а, как всегда в таких случаях, с безликим обозначением: "политинформатор команды". Еще хорошо, что в каждом городе есть улицы Егорова, Сергеева, Иванова-Петрова, Антонова. Жена, прочитав адрес - "улица Егорова", не заподозрит ничего дурного. А прочти она: "улица Тихих Радостей" или "переулок Мерцающего Счастья" - сами понимаете, что будет.
- А вот вы все время молчите, - выуживал его из мечтаний еврей-попутчик. - Какое у вас мнение об Израиле? А ну-ка, не таитесь!
- А что, - пожал плечами Дмитрий Емельянович, - нормальное у меня мнение. Я только одного не признаю.
- Так-так, любопытно...
- Почему Израиль. Турция и Кипр входят в европейскую футбольную ассоциацию? Считается ведь, что это азиатские страны. Вот пусть бы и играли в розыгрышах стран азиатского региона.
- Понятно, - печально покивал головой еврей. - Есть такая передача "Футбольный клуб". Я очень уважаю ее ведущего Василия Уткина. Он на подобный вопрос, заданный телезрителями, ответил: "Советую вам спросить об этом редакторов какого-нибудь антисемитского издания, типа газеты "Завтра", они лучше знают".
- Не надо, не надо все сваливать на антисемитизм! - кипятилась верхняя полка. - Вопрос, кстати, вполне правомочный! Антисемитизм тут ни при чем. Турция и Кипр не еврейские страны. Знаем мы вашего Уткина. Балаболка!
- Ну да, вы еще скажете, что он жид порхатый, - уже начинал подергиваться несчастный беженец, эмигрирующий из Краснодара в Саратов.
Выкрутасову ничего не оставалось делать, как снова пойти в вагон-ресторан и заказать там себе бутылку пива и сосиски. Это было последнее спиртное - начиная с Камышина должна была наступить эра трезвости и чистоты.
В Камышин поезд приехал уже с наступлением темноты. Вновь, как в Краснодаре, воспользовавшись услугами частного автотранспорта, Дмитрий Емельянович прибыл на улицу Егорова. Позвонив в дверь квартиры, он долго ждал, покуда за дверью откликнулся усталый женский голос, сообщивший ему, что Дины дома нет:
- Она скоро должна прийти, а без нее я никому не открываю.
- А вы ее мама? - спросил Выкрутасов.
- Мама.
- А Динин муж где?
- Она не замужем.
- Спасибо! Огромное спасибо! - возликовал Дмитрий Емельянович и весело выскочил во двор, где сел на скамейку и стал дожидаться ту, которую, оказывается, так любил все эти годы. Наплевать, если она даже сейчас где-то на свидании! Отобьем!
Ждать пришлось довольно долго, не меньше часа. Наконец он увидел ее. Она мало изменилась, такая же худенькая и стройная и, должно быть, такая же неприступная. Ничего, мы растопим тебя, Динка-льдинка! Выкрутасов встал со скамейки и решительно шагнул навстречу, оставив чемоданчик на земле. При виде него она вздрогнула и обмерла.
- Ну здравствуй, моя Диночка-камышиночка! - с большим чувством выдохнул Выкрутасов. - Ты узнала меня?
- Ах... - она узнала его, глаза ее заблестели.
- Да, это я, Дмитрий. - И он сделал еще два шага навстречу, упал пред ней на колени и обхватил ее колени руками, прижал к своему лицу. Сцена получилась очень сильная.
- Вы что! Встаньте! Не надо! - смутилась она.
- Я люблю тебя! - восклицал Выкрутасов, готовый к рыданью. -Я любил тебя все эти годы, стараясь заглушить свое чувство, потому что был женат и мне жаль было жену, но я в конце концов не выдержал, и теперь я свободен, я разведен, я бросился сюда к тебе, но если бы ты знала, сколько испытаний довелось пережить мне, покуда я добрался до тебя! Меня обманывали и шантажировали, меня хотели убить, я даже побывал в чеченском плену! Но наконец-то я добрался до тебя! Припасть к твоим коленям - вот предел моих мечтаний, и мои мечты сбылись!
- Встаньте, прошу вас! Пойдемте ко мне! Соседи смотрят в окно! - пыталась она поднять его. Впрочем, он недолго сопротивлялся, встал с колен и сказал:
- Будь моей женой, Дина!
Она испуганно заморгала глазами:
- Так сразу?.. Пойдемте в дом...
- Нет, скажи мне здесь, согласна ли ты?
- Я умоляю вас, Дмитрий, давайте пройдем в дом и там поговорим.
- У тебя eсть другой?
- У меня нет другого... Пойдем...
Он прихватил свой чемодан и пошел за Диной.
- У нас ведь даже имена - Дима и Дина, - продолжал он тем же женихательским голосом. - Ты помнишь, как мы катались по Волге на лодочке, помнишь?
- Помню. Только не по Волге, а по Камышинке. - Она открыла дверь и впустила его в свой дом.
- Ты веришь мне? Веришь, что я все эти годы тосковал по тебе? - спросил Выкрутасов.
- Не знаю... - Она пожала плечами. - Мама! У нас гость. Это Дмитрий, он из Москвы. Мой хороший знакомый. Будет ночевать в моей комнате, а я в твоей. Ты рада?
Мама оказалась не старая, но очень болезненная с виду. Она с трудом передвигалась и очень сердито смотрела на Выкрутасова.
- А год назад она не вставала с постели, не могла передвигаться, - со значением сообщила Дина.
Кроме болезненной мамы Выкрутасова вышел встречать огромный белый кот с разноцветными глазами - один зеленый, другой голубой. Редкой ванской породы, как пояснила Дина. Взяв кота на руки, она стала тереться об него щекой:
- Соскучился, Фантомушка, соску-у-учился! Проходите, Дима, в мою комнату.
Он вошел и обомлел. Такого количества икон ему нигде еще не доводилось видеть - ими были увешаны все стены Дининой комнаты, они стояли на книжных полках за стеклом перед корешками книг, на тумбочке около кровати, на журнальном столике около телевизора и на самом телевизоре. Хорошо, что хоть есть телевизор, завтра можно будет посмотреть два первых четвертьфинала.
Выкрутасов три раза подряд перекрестился, чтобы сделать приятное Дине, хотя на душе у него сильно заскребли кошки - только яростной богомолки ему и не хватало!
- Представляешь, - сказал он ей, - а я перед отъездом из Краснодара в церковь зашел, поставил три толстенные свечи за нас с тобой, за наше будущее счастье.
- Это в любом случае хорошо, - таинственно промолвила Дина.
- Хорошо-то хорошо, - усмехнулся он, - да вот там какая-то странная шла служба - пели акафисты апостолу Иуде. Это как понимать?
- Все правильно, - оказала она. - Сегодня день поминовения Иуды, но только не Искариота, а брата Господня.
- Ах вот оно что! - облегченно вздохнул Выкрутасов. - А я-то, грешным делом, подумал, что Искариота из предателей в праведники перевели. Боже мой, какое счастье видеть тебя!
Он шагнул к ней и сделал попытку обнять, но она холодным движением отстранилась и спросила, голоден ли он. Он сказал, что хорошо поел в поезде.
- А то смотрите, - строго сказала она, - завтра пятница, и я совсем не буду притрагиваться к еде, даже не смогу вас покормить.
- Ты по пятницам ничего не ешь? - удивился он.
- Ничего, - ответила она. - И даже не прикасаюсь. А теперь хорошенько подумайте, сможете ли вы жить с такой женою. Сейчас я вам постелю новую постель.
Дмитрий Емельянович вздохнул и промолчал. Ему стало еще тоскливее, будто он снова попал в чеченский плен. Глядя на то, как она порывистыми движениями стелит новую постель, он подумал: "М-да, это уже не Динка-льдинка, а целая Дина-льдина!" И все-таки, точеная худенькая фигурка Дины-льдины волновала его: "Но ведь не монашка же! Ничего, мы пустим в ход свой ледокол!"
- Ванна у нас там, - продолжала она знакомить его со своим жильем. - Но горячей воды нет, так что можете только умыться. И давайте спать, я валюсь с ног от усталости. Спокойной ночи.
Так они и расстались. Умывшись холодной водою - конечно, откуда при таких льдах горячая! - Дмитрий Емельянович вернулся в комнату Дины и, включив телевизор, стал раздеваться. Потом задумчиво забрался под одеяло. На душе у него было зябко, а телевизор все не загорался и не загорался. Пощелкав несколько раз его выключателем, Выкрутасов понял, что он не работает, затосковал еще больше и выключил свет. В окне, дразня всю эту Динину иконотеку, вставал бодрый мусульманский лунный серп. Дмитрий Емельянович стал мечтать о том, как Дина, помучив его сколько-то, все же явится среди ночи и тихонько втечет к нему под одеяло своим телом, стройным и худеньким, как камышинка. С тем он и уснул.
http://sp.voskres.ru/prose/segen1.htm
viperson.ru
Док. 648626
Перв. публик.: 27.03.00
Последн. ред.: 27.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень. Русский ураган
|
