Тогда я был лучшим футболистом страны, женился на самой красивой гимнастке, и хорошо, что не знал, как спорт разрушает порою счастливые браки.
Олег Блохин
Сначала он ощутил дивный запах свежего утра, сонно прислушался к звукам - тихо шумела речка, какая-то птица неподалеку приговаривала: "Ой-кой-кой-кой-кой!", другие птахи свиристели, не то радостно, не то всполошенно - Выкрутасов не мог понять, да и не собирался, ему было хорошо. Ничего не болело - ни голова, ни руки, ни ноги, ни живот, ни душа. О вчерашнем вспоминалось только хорошее - костер, уха, песни, вступление в казачество, счастье единения с природой и людьми Кубани.
- Глянь-ка, Володь, никак скопа? - раздался голос Бушевалова.
- Естественно, скопа, - подтвердил голос Зайцева. - О-на! Полетела бить кого-то.
Дмитрий Емельянович весело вздохнул и открыл глаза. Первое, что он увидел перед собой, была нога, обутая в расхряпанную сандалию. Тотчас мелькнула мысль о том, что если бы Виктор Пеле описывал эту ногу, то она бы наверняка у него издавала какое-нибудь зловоние. Но назло Виктору Пеле и ему подобным нога в сандалии, принадлежавшая казаку Бесповоротному, ровным счетом ничем не пахла. Полюбовавшись ею, Дмитрий Емельянович перевел себя в сидячее положение, потер лицо ладонями и увидел дивный утренний мир на берегу кубанской речки Хабинки. Только что рассвело, но солнце еще не встало, кое-где по кустам мерещились молочные пенки тумана, сновали птицы, перебегая со своими заботами по всем ступенькам этой многоярусной жизни. У потухшего костра спали мирно казаки Бесповоротный и Подопригора, а Зайцев с Бушеваловым бодрствовали, уже явно успев "отремонтироваться".
- Эх, до чего же хорошо тут у вас! - выразил свой восторг Дмитрий Емельянович. - Еще бы казачку сюда мне...
- Казачку!.. - хмыкнул Бушевалов. - Смотря для чего. Если жениться - мы найдем для тебя, а если поджениться, то у нас тут строго. Не то что у вас там, в Москве, сидить Хая, ногами махая, кто мимо идёть, тот ее и.....
Он мог бы подобрать для рифмы множество иных русских глаголов - "найдет", "берет", "дерет", "возьмет", "поймет" и так далее, но казак станицы Хабинской Сергей Бушевалов произнес такой глагол, который можно встретить разве что в книгах Аксенова, Лимонова и Виктора Пеле.
- Да, я уж нагляделся, как у вас тут строго на Кубани! - покачал головой Выкрутасов. - Особенно в краснодарских гостиницах. А еще говорят - батька Кондрат, батька Кондрат!..
- За всем не уследишь, - сказал Зайцев. - Батька дает направляющий вектор поведения. Со временем законы казачьей строгости восторжествуют. По станицам-то подобных безобразий не наблюдается.
- Ты давай, починись хоть, - протянул Выкрутасову полстакана водки и помидорину.
- Не рано ли? - спросил бывший политинформатор, а ныне кубанский казак. - Сколько там натикало?
- Пять часов утра. Вон уж солнышко встает, - сказал Зайцев.
- Мать честная! - вскочил тут Бесповоротный. - Моя-то и знать не знает, где я.
Поднялся чиниться и Подопригора. Рассвет окрашивал мир в розово-оранжевые сквозняки. Собственно, можно было и не починяться, так только - за компанию.
- Мы вот что, - сказал, выпив и закусив, Бесповоротный. - Сейчас, через полчасика, пойдем ко мне. Поглядишь, Дмитрий, какая у меня жинка. Вот уж казачка красоты неописуемой!
- Нет, - сказал мудрый Зайцев, - она у тебя хоть и красавица, а ты сам говорил, что раньше восьми утра никогда не встает. А мы пойдем к Подопригоре. У него Наталка - ранняя пичуга, чуть свет уж на ногах. А готовит! Что, Петро, зовешь нас к себе в гости?
- Да хоть зараз! - хмыкнул Петро с неким вызовом, налил себе еще полстакана и махнул. Заел холодной ухою.
- Полно вам, сыночки, на сырой земле лежать, полно вам, казаченки, горе горевать, - запел было Бушевалов, но умолк.
- Казачки-казаченьки, не бойтеся ничего... - стал было подпевать Бесповоротный, но тоже умолк.
- Та чого вы зажурылыся? - спросил Подопригора. - Пийдемо до менэ, отось жинка обрадуется, стол накрие. Вона завсегда гостям рада. Вы ж мою Натаху знаете, яка вона уветлива.
- Ну так и пошли прямо сейчас! - бодро вскочил на ноги Бесповоротный. - А то я что-то продрог, хочется в домашнем тепле посидеть.
Собрав весь скарб и прибравшись, снеся весь мусор в кострище, пятеро казаков, постепенно веселея, отправились в станицу. Выкрутасов взялся нести котел, поскольку его чемодан из уважения к гостю понес Зайцев. Они шли вдвоем рядом и Зайцев говорил:
- Правильное решение мы приняли, что к Петру идем. Моя-то зайчиха не любит таких визитов с похмелья. Так-то она очень хорошая, но уважает, чтобы гости приходили честь по чести. А у Петра жинка сейчас вся заиграет, как веселочка, защебечет касаточкой. Очень гостей любит, пампушечка этакая.
Подопригора, услыхав такие слова, запел:
- Пылы мы водку, пылы налывку и щче будем пыть, а хто з нас, братцы, будеть смеяться, того будем бить.
Но и эта песня не пошла. Казаки шли по улице, все вокруг спало, только-только начинало пробуждаться.
- А давайте, братцы, объявим конкурс, - предложил Бушевалов, - чья жинка нас уветливей встретит.
- Что ж, - сказал Бесповоротный, - я не прочь. Тем паче, что знаю, кто будет за первое место бороться - моя Верунька с Петровой Натальей. Самые гостеприимные во всей станице жены.
- А моя-то, что ж, не гостеприимная? - возмутился Бушевалов. - Готов биться об заклад, что моя победите. Ставлю на кон свой черкесский кинжал. Только не старый, дедов, а новый.
- Ставлю одного ягненка, - сказал Бесповоротный.
- Ставлю свий старый видак, - сказал Подопригора.
- Да он у тебя не пашет, - возразил Бушевалов.
- Пашеть, я його зробыв.
- А ты, Заяц, что молчишь? Не участвуешь? - спросил Бесповоротный.
- Я-то участвую, - почесал затылок Зайцев, - но у меня, сами знаете, Ирунчик любит, чтоб заранее предупредить.
- Зара-а-анее? - засмеялся Бесповоротный. - Да заранее они само собой расстараются. А вот мы их сейчас проверим, как они нас сейчас, таких вот, встренут. Вот что важно! Ну, бьешься с нами об заклад?
- Бьюсь, - нехотя согласился Зайцев. - Но только с условием, что ко мне пойдем в самую последнюю очередь, не в такую рань. А так, что ж, ставлю самовар.
- Только, чур, не электрический, а старый, медный, - встрял Бушевалов.
- Чорт с вами, ставлю медный, - вздохнул Зайцев.
- Казаки, я бы тоже поучаствовал, но у меня жинка в Москве, да и к тому же... - замялся Выкрутасов.
- Ты будешь у нас судьей, - сказал Бесповоротный. - Ты гость, тебе и решать, чья казачка приветливее. Разруби-ка!
И Дмитрий Емельянович разрубил ладонью четыре соединенные правые руки бьющихся об заклад.
- Кто победит, тому все заклады достаются, - добавил Бушевалов.
- Само собой, - сказал Бесповоротный. - Выпьем еще по полстаканчика за такое начинание!
Они выпили и с еще большим воодушевлением отправились дальше, подмигивая друг другу и подначивая. Чувствовалось, что они волнуются, чем обернется состязание. Подопригора старался выглядеть спокойным, незадолго до своего дома он запел:
- Ой, там, на тучку, на базари, жинки чоловикив продавалы, а як буде до ладу, то я й свого поведу, тай продам, тай про... - Он оборвал песню и обратился к товарищам: - Все ж таки, хлопцы, я загляну сперва...
- Нет-нет, никаких заглядываний! - возразил Зайцев. - Уговор железный - заходим как ни в чем не бывало.
Они вошли в обширный двор и направились к крыльцу довольно прибранного снаружи дома, но не успели они взойти на крыльцо, как дверь распахнулась, из дома выскочила им навстречу крепенькая Наталка, показавшаяся сначала Выкрутасову очень хорошенькой, если б только она не принялась сразу же верещать:
- Нет, вы тильки подывиться, як воны пруться! Мало мэни свого ёлопа, так ще и ци бовдуры повзуть! Мыкола, я думала, хоть ты хозяин, а ты так само, як и ци ироды, зранку нажерся! Чула я, чула, як вы там всю ничь на ричци репетувалы, артисты, на-на казачья! И нема чого на мэнэ так вылуплятыся!
- Наташ... - сказал было Бесповоротный.
- Натуль... - молвил было Бушевалов.
- На... - открыл было рот Зайцев, но тут пред глазами у всех случилось непонятное происшествие - дверь дома громко хлопнула, будто стрельнуло пушкой, и вот уж ни Петра Подопригоры, ни его хорошенькой жинки Наталки - словно и не бывало.
- Так, - сказал Выкрутасов, не успевший и полписка выдавить из себя при разговоре с разгневанной казачкой, - в первом отборочном матче исход поединка был ясен с первых же минут.
- Вот это да-а-а! - покачал головою Бушевалов. - Пошли теперь к тебе, Николай.
- А почему ко мне, а не к тебе? - спросил Бесповоротный.
- А ты что, струсил? - спросил Николая Зайцев.
- Ничего я не струсил, - нахмурился Бесповоротный. - Просто я опасаюсь, что моя Верунька нас до самого вечера уже не выпустит, так будет принимать.
- Ладно, чорт с вами, идем ко мне, - засмеялся Бушевалов. - Не знаю, до вечера или не до вечера, но мой Лидусик, во всяком случае, нас не прогонит.
И они отправились на соседнюю улицу к Бушевалову, несколько потрясенные отпором, оказанным им Натальей Подопригорой, а главное - чудовищным исчезновением обоих супругов.
- До сих пор у меня ее ор в ушах стоит, - сказал Зайцев.
На полпути решили еще по полстаканчика выпить, благо вчера множество бутылок было закуплено на выкрутасовские деньги. Дождавшись, когда наступит хотя бы шесть часов, набрались смелости и пошли далее по женам. В отличие от кирпичного дома Петра Подопригоры, дом Бушевалова был бревенчатый, но тоже добротный, с красивыми резными наличниками, выкрашенными в ярко-голубой цвет. Цветники и огороды вокруг дома произрастали столь же пышно, в общем, судя по всему, хозяйство Бушевалова ни в чем не уступало господарству Подопригоры. Войдя в дом, Бушевалов громко объявил:
- Добро пожаловать, гости дорогие. Лидуша! Встречай, радость моя, гостей дорогих! Господи, Иисусе Христе, благослови жилище сие християнское! - Он важно перекрестился на многое множество икон, висящих над входом из передней в жилище.
Они прошли в гостиную, хозяин усадил их за стол и снова позвал жену:
- Лидия Валентиновна! Где ты, солнце мое?
Наконец жена вышла к гостям, спешно оправляя на себе платье. Глаза ее сверкали гневом и ненавистью.
- Утро добренькое, гости дорогие. Извините, что не вышла вас встретить на крыльцо, спала еще. Извиняйте, что на столе ничего нет, не успела подать. Я мигом.
Она вежливо удалилась в кухню, загремела там посудой, и Дмитрий Емельянович, наконец, позволил себе признать, что и у Бушевалова жена тоже не дурна собой, а главное - несравнимо приветливее, чем у Подопригоры.
- Ну, - выдохнул с облегчением Бушевалов, - а у нас же с собой кое-что имеется, ставьте-ка на стол, покуда жена завтрак сготовит.
От этого облегчения он как-то вмиг заметно окосел, чуть не свалился с табуретки, когда доставал из пакета водку и помидоры. Тотчас из кухни прозвучал весьма не приветливый клич:
- Серьгей! А ну-ка подь сюда!
- Я счас, - подмигнул товарищам Бушевалов и отправился к жене. Дверь он за собой прикрыл, но она предательски приоткрылась, и можно было расслышать следующий диалог:
- Бачишь топорюку? Шарахнуть тебя ею по башке? Я ж всю-ю ночку не спала! И ладно бы один принасекомился, а то еще всех пластунов с собою прикомандировал! Бесстыжая морда!
- Да ты послушай, Лидунчик...
- И слушать не хочу!
- Да ты пойми, к нам гость из Москвы приехал...
- Этот сморглявый, что ли?
- Ничего он не сморглявый, он знаешь, кто такой? Он потомок самого атамана Прибамбаса, который при Пла...
- Оттого вы, стало дело, и наприбамбасились. Лишь бы повод был напиться!
- ...при Платове знаменитый был. Он и фамилию его носит - Прибамбасов. Человек...
- Хватит мне мозги накручивать!
- Да человек только что из чеченского плена...
- А вонь от тебя!
- Человеку ласка нужна. Мы его вчера в казаки принимали.
- Да ты уже на ногах не стоишь, язык заплетается! Только что говорил, что он атаман, а сейчас иное брешешь, что и не казак вовсе.
- Да казак он. Раньше, которых в выкруты не брали, тех брали в прибамбасы...
- Всё! Пошел-ка в чулан спать! Пошел! Да по-ш-ш-шел же! Я с ними сама справлюсь, с магометами твоми. Да иди, иди!
Наступила зловещая тишина. Оставшиеся за столом делали вид, будто ничего не слышали. Дмитрий Емельянович не утерпел, встал и подошел к зеркалу. С отражения на него глянуло родное лицо, слегка помятое, да, но никак не сморглявое. Обидно!
Тут и сама обидчица появилась.
- Извиняйте, дорогие гости, что у нас закуска нехитрая, - сказала она, ставя на стол тарелку с вареными яйцами и кувшин с молоком. - А что же вы не выпиваете? Да, а Сергей просил прощения, его сморило, он, как в чулан вошел, там брякнулся на канапо и отрубился. Да вы ничего, будьте как дома. Коль, Вов, вас, простите, не знаю, муж, сказал, вы атаманского звания. Правда ли, что в плену побывали?
- Мы, Лид, пойдем, пожалуй что, - стал подниматься Бесповоротный.
- Почему? - вскинула брови хозяйка.
- Да мы, собственно, хотели только Сергея домой привести, - сообразительно добавил Зайцев, тоже поднимаясь.
От дома Бушевалова оставшиеся трое казаков шли медленно и понуро. Песни умерли. Всюду вставал и разгорался новый день, обещавший быть солнечным и жарким, на улицах казачьей станицы появились первые прохожие, а у Бесповоротного, Зайцева и Выкрутасова уже как будто полдня прошло.
- Чего носы повесили? - сказал Бесповоротный. - Петров видак и бушеваловский кинжал уже наши. А теперь посмотрите, как мой Верунчик нас встретит.
- Спит еще твой Верунчик, - сказал Зайцев, - а проснется - не очень-то ей до гостей будет.
- Нет, Заяц, ты моего Верунчика не знаешь. К тому же, не забывайте, что я казак, - бодрился Бесповоротный.
- А Петро с Серегой - разве не казаки? - спросил Выкрутасов удивленно.
- Да какие же это казаки, если так бабам поддаются! - хохотнул Бесповоротный. - Ну, господа станичники, вот и мой дворец. Ты, Заяц, когда у меня в последний раз был?
- Дак зимой еще, на твой день рождения.
- Зимой! А сегодня уже второе июля, разгар лета. Живем неподалеку, а раз в полгода друг к другу в гости ходим, совсем как городские стали, раздери нас пополам!
Они вошли в подъезд большого пятиэтажного дома городского типа, окруженного огородами и гаражами. В руке у Выкрутасова по-прежнему был котелок с оплёсками вчерашней ухи, Зайцев нес его чемодан, а Бесповоротный сумку с водкой и закусью. Поднимаясь по лестнице на самый верхний этаж, Бесповоротный пытался воскресить умершие песни, нарочито громко топая и как-то неприятно коверкая пение:
По горам Карпатским метелица вьется,
Сильные морозы зимою трещат.
Проклятый германец на нас наступает,
На нашу державу, на крест золотой.
Заиграли трубы, бьют барабаны,
Отворились двери, вышел басурман.
Закипела битва, битва беспощадна.
Полилась рекою горячая кровь...
Никто ему не подпевал, оставшиеся двое в молчании ожидали кровопролития.
- Эх, ключ забыл! - покряхтел Бесповоротный и стал долго звонить в звонок. - Спит, спит Верунька, - ласково бормотал он.
И вот - не играли трубы, не били барабаны - но двери отворились и вышла Верунька. Из всех предыдущих жен она была, пожалуй, самая красивая, настоящая чернобровая, статная казачка. Но и самая злая. Не говоря ни слова, она влепила мужу столь звонкую пощечину, что хлесткий плюск ее стаей ласточек долетел до нижнего этажа, вылетел из дома и устремился к реке.
- Ты, Вера, видать, забыла, что я казак! - воскликнул Бесповоротный.
- А ты, видать, забыл, что я казачка! - не дрогнув в беспощадной битве, крикнула Вера, схватила мужа за воротник рубашки и втащила его в квартиру. Впрочем, остатки вежливости у нее еще теплились, она коротко поклонилась Зайцеву и Выкрутасову:
- Уж простите!
Дверь захлопнулась. Зайцев и Выкрутасов остались вдвоем, понуро развернулись и зашагали вниз. Сумка с водкой и закуской осталась в руках у Бесповоротного, а стало быть, была утрачена.
- Ко мне уж не пойдем, - вздохнул Зайцев. - Там картина будет идентифитичная.
- Отсюда до Краснодара как можно добраться? - спросил Дмитрий Емельянович, когда они вышли из подъезда в светлый солнечный день.
- Я провожу до автобусной остановки, - сказал Зайцев. - Тут автобусы ходят, а счас еще и маршрутные микроавтобусы стали.
Автобусная остановка оказалась в двух шагах. Стоя на ней в ожидании транспорта, Зайцев говорил так:
- Ты не думай, что все так плохо. Жены на то и даны, чтоб казаки не спивались. А вообще казачки наши - ха-ха! Во как казаков в кулаке держут.
- Ну раньше-то не так было, - усмехнулся Выкрутасов.
- Ничего подобного, - возразил Зайцев. - Всегда так было. Думаешь, из-за чего казаки так охотно на войну уходили, а? То-то же! А чубы еще раньше носили - зачем? Для жен, вестимо. Чем длинней чуб, тем сподручней за него хватать, оттого у невест чубатые женихи больше ценились, чем хлипковолосые. Я много о том размышляю. Хочу книгу написать о традициях кубанского казачества. Как думаешь, получится?
- Думаю, да. Вот ты мне скажи, по-твоему, я внешне произвожу отталкивающее впечатление? Сморглявый?
- Да ты чо! Нормальное впечатление. Казак что надо, крепкий такой. Из плена бежал - шутка ли? Кстати говоря, мы же все должны тебе наши заклады отдать - Петров видак, Серегин кинжал, мой самовар, Колькину ярочку.
- А, кстати, где же он ее возьмет?
- Так у него под домом овечьи ясли имеются. Так что можем пойти и востребовать.
- Да уж конечно! - усмехнулся Выкрутасов сонно. Вдруг одолели его сонливость и усталость. - К тому же, мою жену мы не проверяли. Да и проверять нечего. Во-первых, она бы тоже плясать перед нами в шесть утра не стала, а во-вторых, бросила она меня, нашла себе побогаче.
- Эх ты! Такого казака! - покачал головой Зайцев. - Слушай, а может возьмешь хотя бы мой самовар. Он отличный самовар, настоящий, из чистой меди.
- Спасибо, Володя, не надо мне самовара.
Они помолчали, отвернулись друг от друга и втихаря смахнули с глаза слезу. Транспорта все не было.
- Вот видишь, как мы под женой ходим, - снова вздохнул Зайцев. - Но зато никакому внешнему врагу не поддаемся! А из Краснодара куда, в Москву подашься?
- Не знаю еще.
Лишь в начале восьмого появился микроавтобус, подкатил к остановке, полупустой.
- Ну, прощай, казак, - сказал Зайцев.
- Прощай, станичник, - улыбнулся Выкрутасов, залез на одно из сидений в середине салона, машина тронулась. Дмитрий Емельянович сладко зевнул и стал моститься, чтобы поспать до самого Краснодара, как вдруг увидел, что на коленях у него закопченый котелок с остатками вчерашней ухи, в которой плещутся алюминивые ложки. Ужас охватил его - вот так от всего имущества вмиг остается грязная посудина с остатками недоеденной пищи!
- Стойте! Остановитесь! - закричал он, вскакивая.
Зайцев уже бежал вдогонку, смеясь. Подскочил к остановившейся маршрутке, распахнул дверцу, поменял Выкрутасову котелок на чемодан.
- Ну просто-таки маски-шоу! - смеялся он, запыхавшись.
На том и расстались. Вскоре станица Хабинская осталась за спиной, а Дмитрий Емельянович дремал, крепко сжимая свой чемоданчик, как единственное, что оставалось у него в этой жизни.
http://sp.voskres.ru/prose/segen1.htm
viperson.ru
Док. 648625
Перв. публик.: 27.03.00
Последн. ред.: 27.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень. Русский ураган
|
