64
В казни отца Владимира в селе Знаменском действительно участвовал Луготинцев.
Поп выдал немцам трёх партизан, их арестовали и повесили на окраине села лицом к лесу. На груди висели щиты, надписи на которых составлялись в угрожающую фразу:
ПАРТИЗАНЫ! ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ИЗ ВАС!
Отец Владимир старался один не ходить, и его пришлось долго выслеживать. Наконец, Луготинцев, Табак, Муркин и Клещёв поймали его. Оттащили в лес. Алексею было любопытно, все ли попы такие смелые, как их закатовский батёк Александр? Оказалось, закатовцам было чем гордиться. Знаменский поп со своим страхом справиться не сумел: его трясло, весь покрылся потом. Но пытался поначалу проявить свой поповский гонор:
- Вас покарает Бог! Вас всех перевешают!
А как зачитали приговор, сила духа оставила его. Лицо перекосилось, он запричитал:
- Братцы! Так нельзя! Убийство!.. Не убивайте! Ибо сказано: "Не убий!"
- Молись, иуда! - брезгливо произнёс Сашка Табак.
- Почему иуда? Братцы! Не убивайте! Ну, прошу же вас! Я за Сталина! Я отслужу вам! Я вас буду прятать!..
- Молись, сказано! - крикнул на него Луготинцев.
- Господи... Господи... Госссподи... - только и мог пробормотать отец Владимир, пытаясь осенить себя крестным знамением, но рука тряслась и не слушалась.
Патронов на него не тратили. Обошлись штыками. Клещёв орудовал широким немецким тесаком, резал крест-накрест, а когда уходили, снял с убитого наперсный крест и всунул тому в раскрытый окровавленный рот.
- Это зачем ты сделал? - спросил его Алексей, когда они уже шли по лесу.
- А тебе что, Луготинец? Не нравится? - злобно засопел Клещёв. - Может, ты у нас в боженьку веришь? А то смотрите! Увижу на ком, что крест носит, лично кокну и тоже в рот засуну.
- Да ладно тебе! Тоже мне, основатель атеистского партизанского движения! - засмеялся Игорь Муркин.
- А у меня в семье все верующие были, - угрюмо сказал Табак.
- Мои тоже отец и мать стали в церковь ходить, - добавил Лёшка. - К попу Александру.
65
Фёдор и Надежда Луготинцевы порадовали отца Александра - они стали ходить в храм. Правда, пока ещё не исповедовались и не причащались, а лишь ставили свечи и подавали записки о здравии и упокоении. Началось это вскоре после памятной встречи закатовского батюшки с их сыном. А вскоре и сам он, их сын, явился к отцу Александру и встал в общую очередь на исповедь...
Произошло это осенью. Хорошего в те дни было мало. Немецкое радио на русском языке вещало о том, что войска вермахта, овладев Сталинградом, Кубанью и Ставропольем, продолжают наступать по берегам Волги и предгорьям Кавказа. Комендант лагеря в Сырой низине Шмутц поставил условие: отныне узники будут получать обед только раз в неделю, а второй обед станет поступать в пользу немецких и кавказских солдат. Отец Александр горевал, но в то же время понимал: это знак того, что дела у немцев снова ухудшились...
Некоторые из кавказцев, правда, выглядели совсем не похожими на горцев. И разговаривали между собой вполне по-русски. И выяснилось: русские. Из толстовских поселений на Кавказе.
- А как же непротивление злу насилием? - со смехом спрашивал их отец Александр.
На это они застенчиво отводили глаза.
Кавказцы под руководством немцев прочесали все окрестные леса, и теперь на полуострове между Псковским озером и Чудским партизан не стало. За такой подвиг абреков с почестями тоже отправили на фронт...
66
В разгар осени, воскресным днём, во время богослужения отец Александр вздрогнул, увидев своего личного убийцу среди пришедших к исповеди. С чем он явился на сей раз? Батюшка старался не думать о нём, исповедуя других. Наконец Алексей подошёл к разножке, на которой лежали крест и Евангелие.
- Неслучайно сегодня мы празднуем икону "Всех скорбящих радость". Вот и Алексей явился. Молодец! Твои-то родители ходят, а до сих пор ни разу не исповедались. А ты раньше них. Ну, с чем пришёл?
- Хочу, чтоб ты снова так меня перекрестил, как в прошлый раз, - угрюмо промолвил Луготинцев.
- Но для этого надо исповедаться. Крест на тебе есть?
- Нету.
- Ну вот. А ведь есть даже выражение: "Креста на тебе нет!" Это когда человек на всякое плохое дело способен. После исповеди возьмёшь у матушки Алевтины крестик и наденешь себе на шею. А теперь говори, какие твои были грехи с тех пор, как мы с тобой не виделись?
- Грехи.
- Так. Ну, грехи. Так какие же? Что молчишь?
- Не знаю, как сказать.
- Я помогу. Начнём с десяти заповедей. Иисус Христос прямо говорит: "Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди". Итак, первая заповедь: "Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе боги иные, кроме Меня". За ней вторая: "Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею; да не поклонишася им и не послужишь им". А ведь ты, раб Божий Алексей, забыл о Боге, поклонялся земным кумирам, Кирову, Ленину... Больше надеялся на людей, а не на Бога. Правда, с оружием в руках воевал с поработителями земли Русской - за это тебе сии грехи спишутся. Третья заповедь: "Не приемли имене Господа Бога твоего всуе". Это ты вряд ли нарушал. Четвёртая заповедь: "Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота, Господу Богу твоему". Это значит, что надо было в храм ходить, а ты только сейчас понял, что такое храм. Но и то слава Богу! Пятая заповедь гласит: "Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будешь на земли". Я говорил с твоими родителями, они хорошо о тебе отзываются. Только сокрушаются, что не хочешь забыть свою невесту и не ищешь другую. Но да ладно, это твоё дело. Шестая же заповедь гласит кратко: "Не убий".
При этом Алексей вздрогнул и слегка отшатнулся. Священник понял, что наступил страшный миг.
- Убивал, - тихо произнёс Алексей.
- Захватчиков, - приблизившись к нему, зашептал батюшка, - врагов России, так туда им и дорога. Благословляю тебя и впредь сражаться с ними.
- Не только, - сказал Алексей. - Участвовал в казни священника Владимира в селе Знаменском.Отец Александр оледенел. Хотел что-либо сказать и не мог... Они так и стояли молча некоторое время оба. Первым заговорил священник:
Мороз стоял трескучий, злой. Возвращаясь из храма, священник увидел озябшего мальчика лет восьми, просившего подаяния под забором. На нём было ветхое пальтишко, которое невозможно застегнуть на пуговицы, настолько он из него уже вырос.
Людочка и Витя довольно хищно его отгоняли:
- Иди отсюда! Понял?
- Это что же такое? - спросил отец Александр.
- От него за версту воняет! - сказала Людочка.
- Вот те раз! Откуда он такой?
- Из какого-то Ржавого, - сказала Людочка.
- Сама ты из Ржавого! - возмутился мальчик. - Не из Ржавого, а из города Ржева. А этот меня бьёт! - Он обиженно указал на Витю.
- Бьёт?!
- Да, бил, - признался Витя. - А чо он тут?..
- Бил? Да как же у тебя рука поднялась? - возмутился отец Александр. - Ну-ка, подойди поближе! - позвал он мальчика. - А тебе сколько лет?
- Одиннадцать, - сказал Коля.
- Врёт! Ему и восьми ещё нет! - сказал Витя.
- Это я просто не довырос ещё, - сердито сказал Коля. - А так мне одиннадцать.
- А родители?
- Все погибли.
- А звать тебя как?
- Коля Романов.
- Ишь ты, как последний царь... Ну, пошли, Коля, со мной.
Что-то такое пронзительное было в лице этого Коли, что даже и матушка на сей раз не ворчала, покорно приняв от мужа весть о новом члене семьи. Сразу стала нового жильца намывать.
Пообедав вместе со всеми, Коля с улыбкой сообщил:
- Немцы теперь стали худые. Бывало, попросишь у них, так и хлебца даст и даже денег. А теперь только ругаются. Да норовят отпихнуть.
- Потому что от тебя воняет! - сказала Людочка.
- Как нехорошо! - укорил её отец Александр. - Вовсе от него не воняет ничем. Почти.
- Ох-хо-хо! - вздохнула матушка, подошла к Коле, прижала его голову к себе. - Нечего его обижать!
Так в семье священника Ионина к пятерым приёмышам - Еве, Мише, Саше, Вите и Людочке - прибавился ещё один сынок.
Коля, хоть и являлся тёзкой и однофамильцем последнего русского царя, оказался некрещеным. Первым делом его покрестили.
Витя и Людочка и тут считали себя выше новобранца, ибо были уже крещёнными отцом Александром. Витя был важный, а Людочка, показывая, что ей всё нипочём, очень смешно пищала. Витя одёрнул её:
- Людка! Не пищи ты!
- Вот ещё! - ответила Людочка.
- А я говорю не пищи! Потому что это грешно!
- Батюшка! А пищать грешно? - обратилась Людочка к батюшке.
- Чего? - переспросил отец Александр. - Пищать? Не то, чтобы грешно, но лучше бы не надо, Людочка.
Людочка перестала пищать и сказала новокрещённому:
- Крестик-то не верти в руках! Это тебе не свистулька!
В честь крещения Коле в подарок выдали новое пальто. Матушка его сама за пару дней сшила. Не Бог весть какое ладное, но тёплое и Коле по росту. Мальчик так весь и сиял:
- Надо же! Спасибо вам за все хорошее! И крестили, и пальто!
То, что обретение семьи совпало с крещением и обновкой, сильно впечатлило его. Отныне он хотел всегда находиться в храме при батюшке. А когда пришло время в январе идти в школу, сильно огорчился. И если бы отец Александр не вёл в школе Закон Божий, совсем трудно было бы убедить Колю в необходимости школьного воспитания.
70
Луготинцев эту зиму проводил уже не в домашнем тепле. Выследили его немецкие прихвостни - Владыкин и его сподручные, Алексей был известным партизаном. За его домом в Закатах велось наблюдение.
Скрывался Луготинцев на большой партизанской территории к востоку от Гдова. Там у народных мстителей даже имелся свой аэродром. Однажды из Москвы прилетел сюда самолёт с группой героев Гражданской войны. Двадцать с лишним лет назад они партизанили в Сибири и на Дальнем Востоке и теперь прибыли делиться опытом. Пробыли неделю и улетели обратно на большую землю.
Жители партизанской республики под Гдовом обитали в удобных землянках, которые хорошо отапливались. Немцы зимой не беспокоили, да и все их силы и помыслы были теперь устремлены на Волгу. Партизанская вольница имела радиосвязь с Москвой и могла получать сведения о том, что творится там, на главном сражении великой войны. И сведения эти день ото дня становились всё радостнее. Красная Армия начала мощное контрнаступление под Сталинградом и к концу декабря разгромила немцев.
- Весной, братцы, и мы начнём, - говорил Луготинцев. - Это будет год нашей полной победы.
- Наши придут - а мы уж тут сами Псков освободили! - мечтал Муркин.
- Преподнесём как на подносе, - расплывался в блаженной улыбке Табак.
71
Матушка выглянула в окно и увидела там группу русских шуцманов во главе с Владыкиным. Гогоча, эти выродки приставали к девушкам.
- Вот нехристи! - сказала матушка. - Ой, ой, а форсу-то, форсу! Не так поганы господа, как их холуи!
- Прохожане, - добавил батюшка. - Мимо храма идут, перекрестят лбы и дальше проходят. Я для них и придумал такое слово: "прохожане".
- К нам прётся, - сообщила Алевтина Андреевна. - Дети, идём в комнату!
В дом вошёл Владыкин. Кривляясь, произнёс:
- Здравия желаем, ваше священство.
Сел нагло за стол, поставил на стол бутылку водки. Приказал матушке:
- Мяса, сала дай на закуску.
Матушка сердито поставила перед ним солёные огурцы:
- Какое тебе мясо! Рождественский сочельник!
- Сочельник! - усмехнулся бывший советский милиционер и обратился к отцу Александру: - Ваше священство! Посиди хоть со мной, окажи честь недостойному.
Батюшка тихо присел за стол. Владыкин продолжал беседу:
- Вопросик есть. Не пора ли нам перестать дурить?
- В каком смысле?
- Германская армия на Волге, скоро до Урала дойдёт. В этом году война окончится. И напрасно ты от Европы отбрыкиваешься. Весь мир давно уже перешёл на правильный календарь. Давай, батёк, выпьем с тобой на мировую, а?
- Извиняюсь, водку не употребляю, - сказал отец Александр.
- Русским напитком брезгуешь? - покачал головой полицай.
- Владыкин! А вы же, насколько мне известно, при советской власти милиционером были, - усмехнулся отец Александр. - "Друзьям иным душой предался нежной...>>
- Советская власть ушла в прошлое, - сказал Владыкин. - Вот гляжу я на тебя, поп, и удивляюсь. Вроде бы ты и за немцев, а вроде бы и не за немцев... Ты бы определился, за кого ты.
- Я за Иисуса Христа, Богородицу, за Серафима Саровского... - стал перечислять отец Александр.
- Как я понимаю, список длинный!
Батюшка кивнул и продолжил:
- Ещё раз разъясняю. Мы подчиняемся митрополиту всех прибалтийских земель и псковских Сергию Воскресенскому. Тот - Сергию Страгородскому, митрополиту Московскому, местоблюстителю патриаршего престола.
- Московскому... А Москва чья? Ага. Служишь немцам, а с оглядкой на Москву. Не выйдет, батёк! Красные вернутся, нас с тобой на одном суку повесят. Что ты на это скажешь?
- Так... Что скажу... Ведь и Христа распяли вместе с душегубами.
- Опять ты про Христа своего. Душегубом меня назвал. А я вот тебе расскажу, расскажу... А ты мне грешки эти мои отпустишь. Работа у тебя такая - грехи отпускать. Мы тут проводили карательные акции. К югу от Пскова. Я лично поджигал дома. Бывало, войдёшь в дом и всех там... А в другой раз живые сгорали. А в одном доме я подошёл к детской колыбели. Она к потолку была привязана на верёвках. Не знаю, мальчик там или девочка. Год или меньше. Хлоп! И детишечка ушла в прошлое. Думаешь, мне не жалко? Жалко. Но работа такая. Мне некогда слюни размазывать. Такие вот у меня... грешки. Ну что, отпускаешь мне их?
- Так ведь ты же не каешься, Владыкин. А так только, куражишься... Какое уж тут прощение! И уходи немедленно, не оскверняй дом мой!
- Эх, не был бы ты под защитой своего полковничка... - Владыкин встал, сгрёб в карман недопитую бутылку, направился неверными шагами к выходу, приметил Еву. - Батёк, а батёк! А твоя приёмная дочка... Якобы сирота-племянница... Часом не жидовочка ли? Смотри у меня!.. Местоблюститель...
72
Поздно вечером шуцманы под руководством Владыкина пришли в дом к родителям Алексея Луготинцева.
- Ваш сын является врагом русского и немецкого народов, - объявил Владыкин. - Скрываясь в лесах, он и такие же, как он, бандиты, совершают террористические акты. Вместо того чтобы выдать нам его местонахождение, вы, по всему вероятию, являетесь его прямыми пособниками. Принято решение арестовать вас!
Их вывели за околицу и там расстреляли в овраге. Засыпали снегом.
- Ну вот, и эти ушли в прошлое, - сказал Владыкин и, кривляясь, гнусно пропел: - Со святыми упоко-ко-ко-ко-ко!Дом Луготинцевых занял шуцман по прозвищу Ластик - полячок Властислав Овшистко. При нём стал жить вспомогатель Журавлёв, из соседней деревни. И говорили о них нехорошее.
73
С Нового года радиоточка перестала весело сообщать о победах немцев на Волге. Вообще никаких известий не поступало. Весь февраль, в какой час ни включи, играла печальная музыка. Погода стояла мрачная, солнце как будто печалилось вместе с немцами, хотя должно было бы радоваться за нас, русских.
Однажды днём отец Александр прилёг отдохнуть, но только заснул, как сразу и проснулся, почувствовав в своей комнатке чьё-то присутствие. Он открыл глаза, стал оглядывать комнату и увидел на стене солнечного зайчика.
- Кто же это шалит? - с улыбкой спросил он, ожидая вскоре увидеть кого-то из своих приёмышей с зеркальцем. Но дверь была закрыта, окно занавешено, а за окном - хмурый день, как и был с утра. Тут отцу Александру стало страшновато. Он лежал и испуганно смотрел на солнечное пятно, стараясь постичь источник его возникновения. Некоторое время солнечный зайчик не шевелился. Затем стронулся со своего места, пополз по занавеске, переместился на потолок, остановился там, словно сверху глядя на лежащего в своей кровати священника. И тут отец Александр осмелился тихонько спросить:
- Одолели?
Сразу после этого солнечный зайчик на потолке задрожал, подпрыгнул, скакнул в сторону и исчез! Сколько батюшка ни оглядывал комнату - нигде нет зайчика... Он встал, оделся, приступил к утренней молитве, но то и дело посматривал: где ты, солнечный зайчик? Но тот больше так и не появился.
Вскоре пришёл Торопцев.
- Что случилось, Николай Николаевич? - спросил батюшка.
- Говорят, немцы под Сталинградом...
- Каюк?
- Ага, каюк, батюшка!
- Кто говорит?
- Шуцманы вчера перепились и проболтались.
- Слава Тебе, Господи!
74
В самом начале поста Владыкин завалился в дом к отцу Александру и спросил у Евы:
- А где остальные?
- Известно где, в храме, - ответила Ева.
- А ты почему одна?
- Ужин детям готовлю.
- Ну так и меня покорми.
Владыкин уселся за стол. Ева налила ему тарелку постных щей.
- Это чего за вода? - недовольно принюхался Владыкин.
- Щи постные.
- Гадость. Мяса дай!
- Какое же мясо? Страстная неделя. Великий пост ещё...
- Знаю я вас! У вас круглый год посты. А по ночам мясом да яйцами обжираетесь. Мяса, говорю, дай! Не слышишь? Мужику - мяса!
Ева убежала. Владыкин нашёл её в другой комнате. Вознамерился.
- А ну-ка, не бойсь, пойди ко мне.
- Подойдёшь, глаза выцарапаю! - ощерилась Ева.
Владыкин струхнул:
- Больно надо! Ишь, глазищи жидовские! Великий пост!.. Знаю я, почему ты свинину не жрёшь.
Вдалеке заслышались голоса отца Александра и матушки. Владыкин поспешил уйти, бросив напоследок:
- Доберусь я до тебя!
75
Наступила весна. Пасха в том году была поздняя, по старому стилю двенадцатого, а по новому - аж двадцать пятого апреля. Давно не заглядывал в Закаты полковник Фрайгаузен, а тут вновь Великим постом объявился.
- Что, Иван Фёдорович, опять на то же место поедем? - весело спросил его отец Александр.
- Пожалуй, нет, дороги раскисли, - возразил полковник.
- Ну, так проходите, пообедайте с нами.- Я гляжу, у вас ещё прибавилось.
- Это Коля. Он из Ржева ко мне пришёл. Надо бы документы на него выправить об усыновлении. Родители его полностью погибли. А мальчик хороший. Душою прилеплен к богослужениям. Началом поста у нас шуцманы все дрова забрали, храм нечем топить было. Бывало, читаю канон святого Андрея Критского, холодно, пар изо рта. Коля стоит рядом на коврике, замерзает. Я ему: "Иди домой!" "Не, постою маленько...>> А канон-то длинный-предлинный! С ноги на ногу перебрасывается и шепчет мне: "А ты долго ещё будешь читать?" Такой милый мальчик!
- Ржев пал, - вдруг мрачно произнёс Фрайгаузен.
- Ох ты! - притворно покачал головой из стороны в сторону отец Александр.
- Должен вам сообщить, - продолжал Фрайгаузен, болтая ложкой в постных щах, которые поставила перед ним на столе матушка Алевтина, - что зимняя кампания вермахта провалилась. Под Сталинградом целиком и полностью была разгромлена армия Паулюса. Сам Паулюс по горькой иронии судьбы сдался в плен в тот самый день, когда фюрер присвоил ему звание фельдмаршала.
- Вот как! Досадно! - не вполне искренне посочувствовал отец Александр, не желая обижать горестных чувств своего благодетеля.
- Но то, что происходило в дальнейшем, после разгрома под Сталинградом, и вовсе не укладывается в сознании! - всё более мрачнея, продолжал Фрайгаузен, проглотив несколько ложек щей. - Мы называли прошлый год годом великих чудес, но он миновал, и пришёл год великих скорбей. Наступая по всему фронту, Красная Армия вернула Советам всё Ставрополье, весь Кавказ, всю Кубань, все земли Войска Донского, Ростов-на-Дону, севернее захватила Курск, Вязьму, Ржев...
- Как много всего! - качал головой батюшка, едва сдерживая ликование.
Фрайгаузен доел щи, мрачно помолчал и мрачно вымолвил:
- Похоже, это конец.
- Почему же конец? - спросил батюшка.
- Фюрер объявил по всей Германии траур. Командование вслух говорит о том, что если Красная Армия нанесёт ещё несколько сокрушительных ударов, вермахт будет отброшен назад в Европу. Вы понимаете, чем это грозит? Здесь вновь воцарится самая гнусная и убогая азиатчина. И теперь уже ничто не спасёт Русскую Православную Церковь от истребления. Если в ближайшее время наступление красных продолжится, я предложу вам услуги по переезду в Европу.
- Может, ещё обойдётся, - робко промолвил отец Александр.
- Дай-то Бог, - вздохнул Фрайгаузен. - В наших руках ещё вся Украина и Белоруссия, Орёл, Брянск, Смоленск, северные земли до самого Новгорода. Но мы уже не крепко держим блокаду Ленинграда. А ведь казалось, град Петра вот-вот будет освобождён нами.
- Не отчаивайтесь, Иван Фёдорович, - продолжал утешать немецкого полковника русский священник. - У меня на сей счёт есть одно важное соображение. Вот глядите, в прошлом году мне разрешили совершить пасхальное богослужение для узников концлагеря в Сырой низине, так?
- Было такое.
- И вот что происходило далее. Господь Бог, видя подобное благодеяние со стороны немецкого руководства, позволил германской армии совершить успешное летнее наступление. Всё лето мне разрешалось дважды в неделю давать узникам обеды, которые организовывались силами жителей нашего села и окрестных мест. И германская армия продолжала успешно наступать. Затем почему-то было приказано кормить узников один раз в неделю, а второй обед отдавать в пользу немцев. И сразу на Волге у вас начались неприятности. Так?
- Ну-ну... - задумчиво подвинулся на своём стуле Фрайгаузен.
- Вот вам и ну-ну, драгоценный мой Иоганн Теодорович! А что было потом? Наступила зима, и нам вообще запретили снабжать узников лагеря продовольствием и вещами. В Сырой низине возобновилась смертность, которая к Новому году достигла устрашающих размеров! Суд Божий не замедлился. Видя несправедливость по отношению к несчастным узникам, Господь разгневался и дал победу Красной Армии. И так будет продолжаться до тех пор, пока к узникам вновь не станет проявляться милосердие. Вспомните Александра Васильевича Суворова. Он говорил: "Не сдающегося врага бей, а сдавшегося пожалей и обласкай!" За такое миропонимание Господь обожал Александра Васильевича и дарил ему победы. Заметьте, милосердный Суворов не проиграл ни единого сражения!
- Я понял вас, - краем губ улыбнулся Фрайгаузен. - Комендантом в Сырой низине по-прежнему Шмутц?
- Господин Шмутц уступил своё место господину Вертеру. Сей Вертер-то и проявляет жестокосердие. Вопреки тому, что является однофамильцем лирического героя Иоганна Вольфганга Гёте.
- Хорошо, я поговорю с ним.
- Строго?
- Строго. О, каша! Почему-то в Германии так и не приучились к гречневой каше, ведь она даёт много сил. Спасибо, матушка Алевтина, вы непревзойдённая кулинарша. Так готовите постные блюда, что забываешь про пост.
- Кстати и про пост, - воодушевлённая замечанием гостя, заговорила Алевтина Андреевна. - Продолжу себе мысль отца Александра. Вот по-русски называется Великий пост. А по-немецки? Langfast. То есть долгий. Есть разница? Мы благоговеем: Великий пост! А вы скучаете: до-о-олгий, ну-у-удный! Или Пасха. По-нашему: Пасха! А по-вашему: Ostern. Всего лишь - Восточная. Восточный праздник какой-то.
- В древности Пасха и по-немецки была Pasca, - заметил Фрайгаузен.
- Так и надо вернуть ту древность, - сердито сказала матушка, подбоченясь. - А то так и будете в битвах проигрывать!
- Вот ведь какой фрауляйтер! - восхитился матушкиными рассуждениями отец Александр.
- За что же тогда большевикам даётся победа? - удивился Фрайгаузен.
- За то, что даже они Великий пост и Пасху не дерзнули переименовать, - резонно ответила матушка. - И не требуют от нас менять священный юлианский календарь на неправедный григорианский. А ваши то и дело требуют.
- Есть о чём подумать... - грустно улыбнулся полковник. - А что, шyма не вполне деликатно ведёт себя в Закатах?
- Не то слово, Иван Фёдорович! - прошептал, озираясь, батюшка. - Ходят, грабят население, ведут себя нагло. Зимой расстреляли двоих моих прихожан - Фёдора и Надежду Луготинцевых, и не сказали никому, снегом засыпали. А как снег оттаял, их нашли, бедных... И всё лишь по подозрению в том, что их сын у партизан.
- Война есть война, - вздохнул Фрайгаузен. - Партизаны ведут себя нагло. Ведь они убивают священников и их прихожан. Разве не так?
- И что же? Зуб за зуб?
- Я проведу разъяснительную работу.
Когда Фрайгаузен ушёл, батюшка спросил:
- Ну что, Алюня, как ты думаешь, перехитрим мы немцев?
- Ты-то перехитришь! Только напрасно стараешься. Придут краснопузые и не посмотрят, что ты опекал узников. Поставят к стенке, да и весь сказ! К тому же пленных Сталин считает предателями.
- Но Господь-то их такими не считает!
76В тот же день Фрайгаузен отправился в Сырую низину и строго наказал коменданту Вертеру:
- Вы должны уважать русского священника Александра в его стремлении оказывать милосердие к узникам лагеря. Что бы ни было, мы, немцы, давшие миру Вагнера и Гёте, должны оставаться лучшими людьми на Земле.
- Но я разделяю мнение фюрера. Христианство - религия, придуманная жидами для порабощения народов. Попов надо перевешать. А пленные русские - не люди. Я достаточно на них насмотрелся. Они быстро превращаются в животных, - дерзко возражал Вертер.
- Молчать! - негодовал полковник. - Псковская религиозная миссия придумана фюрером и разработана имперским министром Розенбергом. Её деятельность получила высокую оценку! Благодаря проповедям священников, благодаря восстановлению храмов население Восточных областей лояльно относится к нам. Приказываю вам, комендант Вертер, в день русской Пасхи отправить заключённых вверенного вам лагеря в храм Александра Невского в селе Закаты, как это было сделано и в прошлом году, при коменданте Шмутце.
- Хорошо, я разрешу заключённым участвовать в богослужении, - с весьма недовольным видом смирился Вертер. - Но пусть поп сам приедет в лагерь и здесь проведет своё богослужение. Население Восточных областей, которое, по вашим словам, хорошо к нам относится, активно сколачивается в партизанские отряды, которые действуют всё наглее и наглее. Я опасаюсь нападения, которое может повлечь за собой освобождение заключённых.
- Сколько человек у вас осталось в лагере?
- За зиму добрая треть передохла. Но по весне к нам прислали ещё пятьдесят человек из-под Наугарда. В данное время в лагере сто семьдесят пять заключённых. Наблюдалась вспышка тифа, но мы вовремя оградили больных от здоровых и избежали эпидемии. Насколько мне известно, в других лагерях не смогли оградиться от тифа.
- Хорошо, хорошо, хвалю. Постарайтесь за пару дней до Пасхи освободить узников от работ.
- Этого я не могу обещать. У меня всё расписано. Есть план. Нужно обустраивать дороги. Разве что только в само пасхальное воскресенье. Обещаю - в этот день никто работать не будет.
77
Этой весной Еве исполнилось шестнадцать. Что-нибудь скажет такое - эх ты, совсем ещё девочка! А в другой раз глянет эдак - э, нет, уже девушка... Но богослужение знала назубок. Все песнопения, Закон Божий, Евангелие - безупречный знаток во всём. Матушка Алевтина так во всём не разбиралась, как эта подросшая евреечка. Однажды попадья не выдержала и зажгла ссору, когда Ева осмелилась ей надерзить:
- Матушка Алевтина, вы не сердитесь на меня, но лучше вы "Херувимскую" не пойте с нами в хоре.
- Это ещё почему?
- Не сердитесь, ещё раз умоляю! Вы всё хорошо поёте, но "Херувимская" никак у вас не складывается, а в итоге все сбиваются.
- Это у меня-то "Херувимская" не складывается? - вся так и вспыхнула матушка. - Да как ты смеешь такое говорить? Кто ты такая? Без году неделя в христианстве и поучаешь меня! Которая с младых ногтей жена священника. Я попадья или ты? Думаешь, я не знаю, зачем ты покреститься в сорок первом надумала? Ты ж со своей природной хитростью всё вычислила! Что пришли немцы, что будут вашу нацию морить, как тараканов, а тебе не хочется. Вот ты и придумала такую уловку. Что хлопаешь глазищами?
- Да ведь я ещё до того, как немцы пришли!
- Всё равно знала, что придут.
- Да как вам не сты... - выпалила Ева и кинулась в двери.
- Вот и беги, - проворчала матушка, сама ошарашенная тем, что наговорила. - Глядишь, какой патруль тебя подцепит.
А сама села и пригорюнилась. Пригорюнилась и завздыхала. Завздыхала и заплакала:
- Ой, грех-то какой, Господи-и-и-и!..
И вскочила:
- Что же это я, дура! Хуже полицая!
Побежала Алевтина Алексеевна из дому искать обиженную. До самого вечера ходила по всему селу, по околице и за околицей, в храм несколько раз заходила - вдруг бедная сирота решит искать утешения у Господа, но и там не было обиженной ею жидовочки. Сердце у матушки колотилось, и колотилось все тревожней.
- Как же мне жить-то теперь, если не сыщется, Господи! - возносила она к небесам заплаканные опухшие очи.
Она уже видела труп девушки - мокрый, покрытый водорослями, лежащий на берегу озера... Неподалёку от Закатов были два небольших озерца - Белое и Чёрное. На Белом Евы не сыскалось. А вот на берегу Чёрного она сидела, вся сжавшись, будто в утробе матери, и молча глядела на озёрную гладь.
- Ева! - крикнула ей матушка.
Та глянула коротко и вновь стала смотреть на озеро. Алевтина Андреевна подошла к ней, села, обняла сзади и заревела:
- Ты прости меня, дурную! Прости меня, Евочка, доченька! Ведь я ничего такого не думала, что говорила! Это будто и не я даже говорила, а кто-то другой! Прости меня, дочурочка моя!
- Ну что вы, матушка, - вздрогнув, обмякла девушка. - Я как раз сидела и думала о том же самом. Что это не вы говорили, а кто-то злой внутри вас. Он случайно залетел. А вы добрая, вы никогда нас не обижали, хотя мы не ваши дети.
- А чьи же вы! Мои! Мои и батюшкины. И я всех вас люблю, хоть и строжусь. И тебя я очень, очень люблю, Евочка! Ты моя самая золотая помощница, мне и попрекнуть тебя нечем. Никогда не сидишь без дела. Я без тебя как без рук. А случись что, я знаю, что ты всех детей сама поднимешь. Замуж выйдешь, мужа себе ищи такого, чтобы помогал, чтоб не сказал: "Давай всех в детдом!"
- Матушка! Матушка!..
78
И вот снова пришла Пасха - всем надежда и утешение! Ночную службу проводили в храме. Народу явилось много. Вновь нанесли много даров, чтобы было что отвезти узникам концлагеря. Всё, как и год назад, только новый комендант отказался приводить заключённых в Закаты - велел батюшке совершать воскресную литургию в самом лагере. Но и то хорошо!
Робинзон своим беспримерным козлиным хамством заслужил себе смертный приговор, и отец Александр в отношении его уже не помышлял об амнистии. Роман Исцелённое Ухо получил на сей счёт решительное распоряжение.
- Батюшка, возьми меня с собой, ну возьми-и-и! - канючил всё утро Коля.
- Ну куда я тебя, голубчик мой сизокрылый! - стонал в ответ отец Александр. - Это же страшное место.
Но убедить он его так и не смог, и когда уезжал, Коля плакал.
Отец Александр отправился в Сырую низину с дьяконом Олегом, Торопцевым, матушкой Алевтиной, Гуляевым, да Торопцев прихватил с собой старшую дочь Надежду и жену Вассу - для хора. Светило яркое солнце, всех овевала тихая пасхальная радость, хотя и ехали впрямь в страшное место. И когда открылись испещрённые колючей проволокой ворота концлагеря, взору предстала невесёлая картина. Три небольших унылых и гнилых барака, окружающих плац, с которого господин Вертер так и не удосужился убрать виселицу. И хотя на ней, слава Богу, никто не висел, жутко было взирать на зияющую петлю...
И вокруг этой виселицы уже был собран весь лагерный люд.Сердце надрывалось глядеть на этих несчастных, многие из которых являли собой обтянутые кожей скелеты... Вся толпа смотрела на прибывшего отца Александра одним взором - будто не сто семьдесят пять человек, а один. И он увидел этот единый лик бездонной скорби, эту новую икону - народ великомученик в терновом венце из колючей проволоки, тощий, избитый, искалеченный, окружённый сворой лютых охранников с лающими человекоедящими собаками! Пятидесятилетние мужи и восемнадцатилетние юноши стояли, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы было теплее, поддерживая друг друга, чтобы не падать, не шататься. Весенний ветерок колыхал их выцветшие волосы, а в небе, равнодушные к человеческим страданиям, проносились птицы, издавая радостные звуки... Отец Александр посмотрел на птиц в небе и попытался заставить себя почувствовать то же равнодушие, каким обладали они, потому что иначе он не смог бы ни слова вымолвить, настолько гнетущее впечатление производили собравшиеся на плацу узники.
- Здравствуйте, дорогие мои! - обратился он к пленникам радостным голосом. - Вот, наконец, мне разрешено вновь увидеться с вами и вместе произвести пасхальное богослужение. В прошлом году вы были у меня в гостях, на сей раз - я у вас. Смотрю на тебя, моё пленённое воинство, и вижу, что много потерь и немало пополнения. Забудем же на время наши скорби и печали. Всем сердцем проникнемся праздником воскрешения Христова! Ибо сегодня - как никогда! - с нами Тот, перед Кем можно излить все унижения, всю скорбь, всю боль о себе, о Родине, о близких, оставшихся дома. Да поможет нам Господь Бог Иисус Христос!
Подальше от виселицы установили стол и разножки. Протоиерей и дьякон облачились в свои праздничные одежды, а Торопцев надел красный стихарь.
Под открытым небом, под сияющим солнцем, под чириканье птиц свершалась литургия, великое таинство церковное. Стало немного легче. Отец Александр весь сосредоточился на богослужении.
- Паки, паки миром Господу помолимся! - летел его звонкий голос.
И тесно прижавшиеся друг к другу люди осеняли себя крестным знамением, стараясь совершать не слишком размашистые движения, чтобы сберечь силы.
И когда священник возглашал:
- Христос воскресе!
- Воистину воскресе! - неслось по толпе негромко, будто шелестела всполошенная внезапным ветром листва.
И всякий раз собаки охранников принимались лаять, недовольные тем, что это стадо, которое почему-то до сих пор не отдали им на доглодание, имеет дерзость что-то возглашать.
Когда подошло время исповеди и причастия, отец Александр вновь обратился к узникам с речью:
- Никогда в жизни мне не доводилось вот так совершать литургию - под открытым небом и пред лицом всех собравшихся. И мне припомнилось, как некогда совершилась пасхальная литургия в Париже, когда царь Александр Благословенный разгромил нечестивого Наполеона и захватил его столицу. Так же, посреди площади, совершалась литургия, а вокруг стояло непобедимое русское воинство! Его, конечно, было во сто крат больше, нежели здесь и сейчас. Но и вы, и вы, братья, остаётесь частью всеобщего русского воинства. Помните, я говорил вам, что вы - моя армия. Так оно и остаётся. Неважно, что вас продолжают держать в заточении. Своими страданиями вы окупаете грехи безбожной власти, а стало быть - продолжаете сражение! Хотелось бы, чтобы все вы это понимали и хранили в себе мужество. Придёт день, и посреди Берлина будет Пасха Красная! А сейчас я буду совершать общую исповедь, и вы, как в прошлом году, называйте свои имена.
И вновь батюшка услышал их всех поимённо. Неизъяснимо в его душу вошли все они. Он и сам не мог бы растолковать, как, но когда они произносили свои имена, он всех их осязал, понимая, кого уже нет, а кто появился здесь недавно. Мало того, он знал всё о каждом. И подойди любой из них к нему в эти мгновения, отец Александр мог бы разговаривать с ним как со своим старым знакомым, о котором ему известно всё. Даже больше, чем тот сам о себе знает.
Возможно, они тоже это почувствовали, потому что по их заскорузлым лицам потекли горячие слёзы, и они размазывали их по немытым щекам одеревеневшими ладонями. Батюшка старался не видеть этого - иначе бы и сам не сдержал слёз.
Каждого накрывать епитрахилью и отпускать грехи не представлялось возможным, и тогда отец Александр вознёс свою епитрахиль над всеми и произнёс:
- Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит тебе, русское воинство, вся согрешения твоя, и аз недостойный протоиерей властью мне данной прощаю и разрешаю от всех грехов во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Поздравляю вас с полным очищением духовным! Христос воскресе!
- Воистину воскресе!
Вновь залаяли собаки. Батюшка дождался, когда они затихнут, и вновь заговорил:
- Благодарю всех, вы стойко выдержали долгую литургию. Должен вам сообщить, что вчера мною был приговорён к закланию тучный козёл. Из него всё утро варили суп, который вот-вот должен прибыть сюда...
- Уже прибыл, батюшка! - сообщил Николай Торопцев.
- Тем радостнее! - весело сказал батюшка. - Недолго нам ждать разговения. А теперь стойте на своих местах, и я подойду к каждому из вас с причастной чашею. Наступает самый торжественный миг нашей праздничной пасхальной службы!
И, нарушая канон, батюшка понёс потир, подходя к каждому и протягивая лжицу со Святыми Дарами:
- Причащается раб Божий Николай... Иван... Пётр... Степан... во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Всех он узнавал, а если встречал новенького, спрашивал:
- Крещёный?
И если тот оказывался некрещеным, то батюшка делал примечание:
- Причастись, но потом я обязательно должен буду тебя покрестить.
Он брал на себя этот грех, потому что неведомо было, успеет ли он покрестить их. Господь разберётся.
С крестом он также всех обошёл, дал приложиться и поздравил с праздником. Настало время даров. Пленных выстроили, и каждый подходил получить свёрток с пасхальными яйцами, куличом, кусочком сала и хлеба. Потом их кормили супом. Удивительно, но эти голодные люди не толкались, не суетились - сохраняя человеческое достоинство, они дожидались своей очереди. И отец Александр гордился своей униженной, но не покорённой армией.
79
А когда вечером, уже в своём селе, они с матушкой стояли на крыльце дома и любовались закатом, Алевтина Андреевна вдруг так и ахнула:
- Батюшки! Саша! Да ты сплошь поседел!
- Ты только сейчас заметила?
- Да нет же! Ещё утром и тут, и тут, и тут седины не было. А сейчас - всецелая седина!
- Бог с ней... Какой закат, а? Ты только посмотри, Аля, какой закат! Неслучайно село наше так называется. А помнишь, ты говорила, что едем в земли незнаемые?..
Часть вторая
Точильный камень
80
Вскоре после той Пасхи сорок третьего в Закатах появился баптист. Пользуясь тёплой погодой, он стал устраивать беседы на свежем воздухе, да не где-нибудь, а прямо неподалёку от храма, отлавливая людей, возвращающихся с очередного богослужения. Торопцев рассказывал отцу Александру:
- Несомненно, он обладает даром внушения. Потому что многие останавливаются и заслушиваются его. Только что подходили у нас ко крестоцелованию, и поди ж ты, становятся этого слушать! Вон они, гляньте, какая толпа собралась!- Подойдём тихонечко, - предложил отец Александр.
Собрание расположилось неподалёку от угловой часовенки кладбища. Там были скамейки, и вообще, место такое удобное, чтобы собраться небольшой толпе. Залётный проповедник находился в центре внимания, расхаживал - три шага туда, три шага сюда - и, как-то особенно жестикулируя, вещал:
- Вы видите перед собой человека, прошедшего через ад греховной жизни. Я был материалистом и не думал о духовности. И вдруг ко мне воззвали таинственные голоса. Они воззвали к моему спасению. И я увидел лик Иисуса. И тогда я весь будто раскрылся. И уверовал! Дорогой Иисус спас меня. Он сказал: "Отныне ты безгрешен, потому что Своею кровью Я омыл твои грехи!" Теперь у меня нет грехов. Я свят!.. Христос любит вас! Он всем нам брат.
Говоривший это человек лет сорока был неказист, одет бедно и просто. Но в глазах и голосе его чувствовалась некая сила, заставлявшая людей стоять и слушать. Он вошёл в раж и не заметил, как к толпе тихо подкрался священник.
- Вот вы поклоняетесь иконе, - обратил проповедник свой взор к угловой часовенке, в которой находилась икона Симеона Столпника, а перед ней горела лампада. - Кто там у вас?
- Симеон Столпник, - ответил Роман Исцелённое Ухо, стоявший ближе всех к часовенке.
- Ну и что? - воскликнул проповедник. - А я вам скажу иное: не надо никаких икон! Это сущее идолопоклонство! Слово Божие запрещает поклонение кому бы то ни было, кроме самого Господа. Молитесь одному только дорогому нашему Иисусу, и будете спасены. Кланяйтесь Симеону Столпнику, кому угодно другому, и погибнете. Я был тяжело ранен, долго не мог миновать грань между жизнью и смертью. Молился своему святому. Ничего не помогало. Молился Богородице. Тоже результат нулевой. Стал молиться только дорогому Иисусу, как сразу всё прошло. Я стал здоровым безо всяких икон.
Тут Роман Гуляев возмутился:
- Что это вы, милейший, народ смущаете? Богородица вам не помогла! Я тоже болел, да как! В ухе гной скапливался, опухало так, что недовмоготу было терпеть. А прочитал акафист Божьей Матери - и всё как рукой сняло. Меня даже в народе с тех пор так и зовут: "Роман Исцелённое Ухо". А вы говорите, только Иисусу! Вот и батюшка подтвердит.
Сектант успел уже заметить православного священника, мгновенно напрягся, сник, будто часть силы слетела с него.
- Я уже некоторое время слушаю, - произнёс отец Александр. - Минут пять внимаю, и наслушался достаточно ереси. Вы, милостивый государь, куда явились? К магометанам? К язычникам? К иудеям? Зачем вы проповедуете веру в Христа тем, кто и без вас в Него верит! Ходите вокруг себя любимого и чаруетесь красотой собственного голоса. Себя объявили безгрешным. Мало того - святым! Какое кощунство! Мне очевидно, что вы пришли сражаться против Православия. Волк, жаждущий похитить овец моего стада. Вероятно, вы сектантский проповедник, посланный вашей сектой на подвиги. Скажу сразу: вы вне Церкви Христовой. Какого толка ваше сектантство - мне безразлично.
- Я не сектант! - воскликнул проповедник. - Я принадлежу к баптистской церкви.
- Это что? Баб тискаете? - спросил простодушно Роман Исцелённое Ухо.
- Это я сейчас растолкую, - сказал отец Александр, упредив баптиста, собравшегося было что-то пояснять. - Баптисты являют собой ответвление от еретического протестантского учения. Они выступают против церковной соборности. Мол, не надо ходить в церковь, а можно дома в одиночестве беседовать с Богом, читать Священное писание, и тем спасёшься. Они гнушаются не только икон и христианских праздников, но и самих церковных таинств. Называются баптистами от греческого слова, означающего "крещение", но даже и само крещение не рассматривают как таинство, а лишь как присягу Иисусу Христу. Я правильно говорю, милостивый государь?
- Только мы не еретики, а так - правильно. Только я бы просил в ином тоне, - ответил баптист, впрочем, не столь решительно, как он вещал до того, как заметил появление отца Александра.
- Постараюсь быть вежливым, - сказал батюшка. - Позвольте спросить, надолго ли вы к нам со своей раскольнической миссией?
- Собираюсь построить здесь свой дом молитвы.
- Вот как! Стало быть, германские оккупационные власти вам благоволят?
- Намерен обратить людей в правильную веру и с их помощью отстроиться.
- Нет. Не будет по-вашему.
- Отчего же не будет, когда будет!
- Оттого, что сейчас я вас буду бодать по всем статьям. И раз и навсегда отобью охоту пропагандировать баптистскую ересь в наших краях.
- Попробуйте.
- Начнём с того, когда появилась ваша ересь.
- Испокон веков. И требую не называть ересью...
- Ничего подобного. Не испокон веков. Должен вас огорчить, вам попался достаточно начитанный поп. Первая баптистская община возникла в Голландии в начале семнадцатого века в среде эмигрантов англичан, так называемых индепендентов.
- Пендентов! - глухо засмеялся кто-то.
- Потом баптизм распространился в самой Англии, оттуда перешёл в Северную Америку и там сильно обрёл популярность. Потому что там вообще любители всяких свобод. А точнее - разврата. Кто сейчас главный баптист? Рокфеллер. Но Америка далеко, а Россия ближе. В Россию нам эту заразу занесли не более ста лет назад из Германии. Видать, и сейчас оттуда же ноги растут.
- Ты гневаешься, Юпитер, а стало быть, ты не прав, - сказал сектант. - То ересь, то зараза. Слова подбираете обидные. Свидетельствующие о вашем гневе.
- И сей гнев праведный, - отвечал отец Александр, уверенный, что сейчас будет его победный Сталинград.
- Ага, сами себя праведником считаете! - злорадно воскликнул баптист.
- Позвольте, милостивый государь, задать вам несколько отнюдь не туманных вопросов, - не обращая внимания на последнюю реплику, сказал отец Александр. - Ответьте мне, сохранилось ли у вас то колоссальное духовное богатство, которое передали Церкви Христовой святые апостолы? Может, вы даже и не понимаете, о каком богатстве я веду речь?
- Догадываюсь.
- Есть у вас священство? Молчание. Его у вас нет. А оно в Церкви с апостольских времен. О нём ясно сказано в том самом Священном Писании, которое вы мусолите в своих руках.
- Опять лексика! Не мусолю, господин священник, а трепетно сжимаю.
- А я говорю, мусолите! Потому что там чётко сказано о всех таинствах, которые ваша ересь злобно отвергает. Покаяние, причащение, миропомазание, брак, елеосвящение. Ничего этого у вас нет. О крещении я уже сказал, вы и его не считаете таинством.
- Зато у вас всё прекрасно с крещением! - ухватился баптист. - Крестите ничего не соображающих младенцев! Человек должен сознательно вступать в веру, в зрелом возрасте.
- Вера тебе не партия, чтобы вступать, - возразил батюшка. - И, по-вашему, получается, что до сознательного возраста человек должен быть брошен на произвол судьбы, не имея благодати Христовой. А если он в юные годы умрёт некрещёным?
- А если он не хочет быть крещёным?
- В младенчестве, как вы изволили заметить, он так и так не знает, чего хочет. В зрелом возрасте, если не захочет быть крещёным, может отречься. Эта свобода выбора за ним сохраняется. Захочет погибнуть - погибнет. Родители хотя бы обеспечат ему спасение в юности. А отвергнет это спасение, когда вырастет, это его личное дело. Стало быть, плевел.- Легко же вы рассуждаете!
- Последнее замечание позвольте оставить без внимания. Пойдём далее. Согласно Евангелию, надобно почитать Божью Матерь. Баптисты этого не хотят. Вы не поклоняетесь апостолам и отцам Церкви, а, стало быть, повторяю, лишь мусолите в руках Священное Писание, которое ими сочинено. Вы отвергаете молитвенное общение с ангелами, святителями, мучениками, исповедниками. С умершими отцами, матерями, дедами и всеми, скончавшимися в вере. Вы даже и не молитесь за умерших. Получается, что сама смерть стала сильнее вашей Христовой любви. Так?
- Не так.
- А я говорю, так. Вы не только иконы отвергаете, но и креста не носите.
- Первые христиане креста не носили, - возразил сектант.
- А апостол Павел сказал: "Да исходим к Нему, поношение Его носяще", - ответил отец Александр. - Что значит, идём к Нему, нося на себе орудие Его казни. Найдите, милостивый государь, это в "Послании к евреям". Стало быть, крест надо почитать и носить на себе. А вы не почитаете и не носите. Что же у вас остаётся? Вера, как вы говорите? Но она есть у всех, к кому вы взываете. Стало быть, вы не о вере печётесь, а о том, чтобы отсечь от стада верующих, привлечь к себе, и чтоб они вам дом построили.
- Как примитивно! - возмутился баптист. - По себе о других судите!
- Да я не сужу по себе, а вижу вас насквозь, - не смутился отец Александр. - Вера! Сказано в послании Иакова, что "И бесы веруют и трепещут". Вспомните Евангелие. Ещё почти никто не видел в Иисусе Сына Божия, а бесноватые видели и кричали: "Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий!" Вера бесов не спасает. Не спасёт и вас, сколько бы вы ни твердили: "дорогой Иисус", "дорогой Иисус"! Больше всего меня ваша безгрешность возмутила. "Все мы согрешаем", - говорит не кто-нибудь, а сам апостол Павел. А вы опередили в своей святости апостола Павла. Даже у католиков из смертных только один папа безгрешен. Что тоже пагубное заблуждение. А у вас все, кто с вами, баптистами, те уже и безгрешны. И даже святы! Неужто вы не видите, сколько безумия в вашей похвальбе, и на каком опасном краю пропасти вы стоите?
Баптист вдруг не нашёлся, что ответить. Он давно уже видел, насколько слабее отца Александра, и теперь потупил взор свой.
- Это хорошо, брат, что вы теперь молчите, - улыбнулся отец Александр. - Значит, не всё потеряно и для вас. Но всё же, вернёмся ещё к вашим сектам. Как известно, в России насчитывалось несколько тысяч баптистов. Из них большинство были немцы, поляки, латыши и эстонцы. Вам надо побольше русских. И я не поверю, что вы по собственному позыву ходите и смущаете людей своей ересью. Это заказ. И, скорее всего, немецкий. Придут ещё и другие сектанты. Адвентисты какие-нибудь, субботники, иеговисты, меннониты, хлысты, молокане, дыромоляи, сколько их там вас? Имя вам легион. И вот что любопытно, все вы говорите о Библии. Мол, в ней и только в ней источник веры. Так почему же учите не одинаково? И почему Библия, сей чистый и святой источник, в ваших мусолистых руках становится не чистой? А вот почему. Предположим, сюда принесли сосуд с кристально чистой водой. Православные черпают, дают пить - вкусно. Вы приходите, черпаете, даёте пить - не вкусно. Вода в ваших стаканах становится мутная. Потому что вы чистую воду черпаете нечистыми стаканами! Я всё сказал. Стыжусь, что вам не дал много слова. Спешу исправиться и предоставляю вам право ответить.
Сектант вздохнул и оглянулся по сторонам. Толпа вокруг происходящего спора значительно выросла. Немцы уже похаживали, с неодобрением поглядывая на происходящее - что, мол, за митинг? Уходили, вновь приходили, но не разгоняли собравшихся. Возможно, и впрямь деятельность сектанта-проповедника велась с ведома и одобрения оккупационной власти.
Уже не таким самоуверенным и пафосным тоном баптист принялся отвечать отцу Александру:
- Начнём с того, кому посвящён ваш храм?
- Господу Христу.
- Нет, он называется "храм святого благоверного князя Александра Невского". А ведь это тоже идол.
- Сам ты идол! - возмутился Роман Исцелённое Ухо.
- А я смею настаивать на том, что Православная церковь, поклоняясь иконам, впадает в тяжкий грех идолопоклонства. Вот послушайте, что сказано в книге пророка Исайи. - Он пошерстил закладки и открыл нужную страницу. - Вот: "Идола выливает художник, и золотильщик покрывает его золотом, и приделывает серебряные цепочки. А кто беден для такого приношения, выбирает негниющее дерево, приискивает себе искусного художника, чтобы сделать идола, который стоял бы твёрдо". Это разве не про иконы? А вот дальше: "Кто сделал бога и вылил идола, не приносящего никакой пользы? Все участвующие в этом будут постыжены: ибо и художники сами из людей же; пусть все они соберутся и станут; они устрашатся, и все будут постыжены". Это разве не про иконописцев? Не про тех, кто поклоняется иконописным идолам? А вот ещё: "Он рубит себе кедры, берёт сосну и дуб, которые выберет между деревьями в лесу, садит ясень, а дождь возращает его. И это служит человеку топливом, и часть из этого употребляет он на то, чтобы ему было тепло, и разводит огонь, и печёт хлеб. И из того же делает бога, и поклоняется ему, делает идола, и повергается перед ним. Часть дерева сожигает в огне, другою частию варит мясо в пищу, жарит жаркое, и ест досыта, а также греется, и говорит: "Хорошо, я согрелся; почувствовал огонь". А из остатков от того делает бога, идола своего, поклоняется ему, повергается перед ним, и молится ему, и говорит: "Спаси меня; ибо ты бог мой". А? Каково! Ага! Идолы! Как и иконы ваши! Захотел - очаг разжёг, а захотел - на стенку повесил и молишься. Стыдно? То-то же!
- Никак нет, - отозвался отец Александр. - То говорится про идолов, а нам надо слышать именно про иконы.
- Именно про иконы в Библии ничего не сказано, ибо идолы и иконы тождественны, - сказал сектант, расправляя крылья.
- А ну-ка найдите двадцать пятую главу Исхода и прочтите! - потребовал батюшка.
- Что именно? - спросил баптист, нехотя листая Библию в поисках требуемой главы Исхода.
- Там в серединке. Господь велит Моисею сделать скинию Завета. Про крышку. Нашли? Читайте!
- "Сделай также крышку из чистого золота; длина же её два локтя с половиною, а ширина в полтора локтя. И сделай из золота двух херувимов; чеканной работы сделай их на обоих концах крышки". Ну и что?
- А то, что эти херувимы, по вашему рассуждению, суть такие же идолы.
- Оставьте! Это было в Ветхом Завете. Мы живём в Новом Завете, и Ветхий Завет нам не указ! - выкрикнул баптист, явно досадуя, что силы покидают его.
- А что ж вы тогда про идолов из Исайи читали? - засмеялся отец Александр. - Значит, когда вам было удобно, вы пользовались Ветхим Заветом, а теперь он вам не указ. Это я и называю "мусолить". А если суровее сказать, то так обращаться со Священным Писанием - тяжкий грех. К тому же и апостол Павел упоминает скинию с изображением херувимов. Но у вас совсем иной Новый Завет. Ваш Новый Завет не от апостолов, а от Лютера. От немца Мартина Лютера, который дерзнул уворовать из Христианства там, где только можно было. Он упразднил таинства, оставив только два. Главное таинство - причастие. Мы верим, что во время литургии хлеб и вино, по слову Спасителя, пресуществляются в Его плоть и кровь. Лютер уполовинил: не пресуществляются, а лишь таинственно присутствуют. Чувствуете разницу? Второе таинство, которое пощадил Лютер, крещение. Но лютеране не погружают крещающегося в воду, не верят, что вода в сей миг становится та же, которой крестился Христос. Они лишь окатывают водой. В знак того, что признают Христа своим вождём. Так же моряки пьют солёную воду, при посвящении в морскую профессию. Нефтяники мажут лицо нефтью. Так и лютеране - будто при символическом вступлении в Христианство, как в профессию, а не как в религию. Лютер был сын рудокопа, в детстве ему запало в душу, как при посвящении в рудокопы люди мазали себе лицо чёрной угольной пылью. Вот и заимствовал оттуда своё обмывательное крещение. Вместо водопогружения - водопомазание.
- Уши вянут! - воскликнул баптист.
- У кого вянут, а у кого у нас в Закатах уши исцеляются, - улыбнулся батюшка, кивая на Романа Гуляева. - Продолжим. Лютер, отвергая католичество, отверг посещение храмов. Лозу Господню рассыпал на мелкие ягоды.
- Потому что Церковь это что? Это ваши камни, составленные один на другой и увенчанные куполами? - вопросил сектант. - Нет! Церковь это вот! - И он ткнул себя Библией в грудь. - Если я верую, то Церковь уже во мне. Евангелие от Матфея глаголет: "Где двое или трое собраны во имя Иисуса Христа, там и Церковь". Забыли?
- Нет, не забыл. "Идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их", - процитировал отец Александр из Евангелия от Матфея. - Почему же тем самым отвергается необходимость построения и храма, как здания, в котором соберутся эти двое, трое и более во имя Его?
- Потому что для вас Церковь это только здание из камня, кирпича или дерева, с колоколами, с иконами, с луковичками, с крестами наверху, - гордо сказал сектант. - А для нас Церковь это нечто большее.
- Послушайте, благочестивые христиане, - обратился отец Александр к своим прихожанам. - Разве когда мы говорим о Церкви Христовой, мы говорим лишь об этом храме из камня и дерева?
- Да всё мы понимаем, батюшка, - сказал Торопцев. - Это он нарочно так говорит, хочет нас запутать.
- Вот именно, - сказал отец Александр. - Воображаю, как он запутывает простодушных людей, когда рядом нет сведущего, как я. На какой путь погибели их толкает! Зачем же вы останавливались и слушали его?
- Да сами не знаем, - сказала одна из прихожанок, Валерия Петрова.
- Какой-то бес толкал: "Иди да послушай!" - добавила другая женщина, Елизавета Проклова.
- То-то и оно, - сказал батюшка. - Все эти проповедники новых вер делают одно общее зло. Хотят разрушить Церковь Православную, раскромсать её на щепочки, дабы уготовить путь антихристу. Помните слова апостола Иоанна: "Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они: потому что много лжепророков появилось в мире". А на том предлагаю диспут окончить и всем разойтись. А кто будет и в дальнейшем слушать этого, тот мне принесёт сильное огорчение. А вы, милый человек, побойтесь, ибо как же вы себя губите, обольщая малых сих!
- Я готов и дальше спорить с вами! - возмущённо воскликнул сектант.
- Кончите свой спор тем, что чернильницей будете швырять в стену, - спокойно ответил отец Александр и пошёл прочь.
Вскоре его догнал Торопцев.- Сразу после вас все разбрелись, никого не осталось с этим еретиком, - оповестил он.
- Ну как, Коля, хорошо я с ним спорил?
- Очень хорошо, батюшка!
- Но и устал же при этом. До чего ж иной раз хотелось по морде ему дать. Как святитель Николай дал Арию заушину. Даже святителя Николая еретик довёл до белого каления. А я выдержал.
- Посрамлён еретик.
- Вот погоди, Коля, глядишь, он завтра каяться придёт.
- Кто? - спросила матушка.
- Жалко, ты, Аля, не присутствовала! Какой я диспут выиграл у заезжего баптиста! Любо-дорого было послушать. Это была моя Невская битва, моя Полтава, мой Сталинград! А ты где-то ходила.
- Я домой сразу пошла, обед готовить. Ещё и не доволен мной!
Но баптист, вопреки мечтательным ожиданиям отца Александра, каяться не пришёл. Несколько дней он ещё пытался увлечь беседой людей на улицах, но, едва увидев в отдалении фигуру священника, предлагал перенести разговор в другое место и много на том проигрывал. В конце концов, от него стали шарахаться. Он помыкался ещё какое-то время в Закатах и в начале Петрова поста исчез. Пошёл добывать себе слушателей в других местах рейхскомиссариата "Остланд".
viperson.ru
Док. 648459
Перв. публик.: 19.03.10
Последн. ред.: 23.03.12
Число обращений: 0
Александр Сегень: Поп
|
