В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Алексей Беляков: Что мне дорого Назад
Алексей Беляков: Что мне дорого

Алексей Беляков: Что мне дорогоОднажды я уже говорил о своих первых впечатлениях от встреч с лесом и рекой. Наверное, именно с тех пор и по нынешний день у меня сохранилась любовь к лесу, реке, вообще к тем уголкам природы, которые еще сохранились кое-где в своем первозданном виде. Сегодня, к сожалению, везде остаются следы неблаговидной потребительской деятельности человека в виде различного бытового мусора и отходов, которые можно встретить в самом отдаленном и глухом месте.

Для меня река стала самым привлекательным местом. В маленьком районном центре, где летом не было никаких развлечений, кроме кинотеатра и детских каруселей, река была тем местом, которое собирало все поколения. Надо сказать, что наша река Белая не относилась к числу тех речек с тихими заводями, прозрачной спокойной водой, кувшинками и прочими приметами безмятежности. Наша река была совсем другой. Она всегда шумела. Истоки реки были в верховьях Кавказского хребта, и русло себе она прокладывала каждую весну новое, являя строптивый и непредсказуемый нрав. Питали реку горные ручьи и снеговая вода с ледников Кавказа. Ранней весной, в марте - апреле, река наполнялась мутной рыжей, до предела насыщенной глиняной взвесью водой, которая бурным потоком стремилась по узким ущельям, размывая берега, выворачивая вместе с корнем деревья, кусты боярышника и терна, в изобилии росшие по берегам. В особо узких местах вода неслась с таким напором, которого не выдерживали и валуны, не говоря уже о мелкой гальке.

Вся эта масса воды, камней, корней и травы, песка и глины стремилась вниз, на равнину. Там, где русло реки было более пологим и широким, течение реки замедлялось, вода растекалась, образуя перекаты, по которым мы переходили реку, не замочив коленок. Все содержимое воды оседало вниз, затягивалось глиной, и там, где раньше проходил бурный поток в несколько метров глубиной, теперь неторопливо журчала тихая водичка. Река как бы отдыхала от тех чрезмерных усилий, которые ей пришлось перенести, чтобы вырваться из горных теснин на свободу.

К концу мая уровень воды спадал, река полностью успокаивалась, входила в свое русло, и тогда начинался купальный сезон. Вообще-то, самые смелые начинали купаться еще в начале мая, в ледяной воде. Мы же, ребятня, начинали купаться в середине июня. Обычно ходили на свое любимое место, как мы называли, "в тиховодье". Место это было вдали от жилья, и дорога туда занимала не менее часа. Ходили пешком, через железнодорожные пути, постоянно занятые грузовыми составами, мимо водокачки на старом русле реки, по луговой тропе мимо родника, а там еще с километр до места оставалось. На водокачке или роднике напивались впрок холодной, ломящей зубы воды, а если находили бутылку, то и с собой брали.

Чтобы попасть на пляж, надо было предварительно перебраться через старое русло реки. Когда - то, река, выходя в долину, по ходу течения забирала вправо и текла по руслу под крутым глинистым берегом, а затем опять уходила влево, к железнодорожному мосту и склону горы Лысой. В середине этого изгиба и была построена водокачка, для водозабора и очистки воды, которая потом подавалась в город. В какой-то, неизвестный мне год, река завалила старое русло и пробила себе новое, прямо под отвесным склоном горы. В старом русле остался водоем, постепенно заросший камышами, по берегу выросли огромные ивы, на ветви которых подвязывали "тарзанки", чтобы с раскачки прыгать в воду. Вода на водокачке была теплая, непроточная, там, в основном, больше всегда купалась малышня. Купался там и я, и там же я первый раз тонул, потому что плавать я тогда еще не умел. Меня вовремя вытащили на берег, но воды я нахлебался.

Так вот, старое русло тянулось вдоль нового на восток, постепенно меняя свою глубину, выравниваясь с общим рельефом берега, постепенно превращаясь в широкую лужу, по щиколотки наполненную нанесенным илом и многочисленными перламутровыми створками речного моллюска - жерлицы. Жерлицы вообще много во всех пресных водоемах. Вот через эту лужу и надо было дважды за день перебираться по камням, выступающим из воды. Высыхала лужа только к середине лета. За лужей начинался пляж. Конечно, пляжем назвать его можно было с большой натяжкой. Это была огромная отмель между старым и новым руслом, из нанесенных когда-то сюда мелкой гальки и песка. Вся отмель поросла островками острой осоки, камыша, травы, колючки с твердыми резными листьями, похожими на ветвистые рога оленя. В эту траву врезались живописные скульптуры природы - остатки деревьев, корни, сучья, очищенные водой, отполированные ветром и солнцем за многие годы до белизны. Камни, в основном гранит и известняки, все округлой формы, но различных оттенков, с прожилками, довершали эту композицию. Особо красиво выглядели такие места, если там еще рос ковыль, высокий, с мягкими золотистыми метелками, дугой сгибающимися на ветру.
Возле кромки воды, в нескольких метрах от берега, была полоска песка три-четыре десятка метров длиной. Вот это и был наш пляж.

Река текла по руслу быстро, но на поверхности не было видно ни маленькой волны, ни бурунчика. Это была сплошная, единая масса воды, двигавшаяся одновременно по всей ширине реки размером в пол - сотню метров. В этом месте реку не было слышно, вода двигалась бесшумно, и это бесшумное движение завораживало. Глаз искал хоть какую-нибудь зацепку на поверхности воды, но ее не было. Изредка наверх выходили глубинные потоки воды и расходились по поверхности, образуя совсем небольшие складки - волночки, которые тут же исчезали. К середине лета вода в реке становилось чистой, у берега была совсем прозрачная, а с глубиной приобретала характерный голубовато-зеленый оттенок. На вкус была вполне хорошая, но речную воду мы никогда не пили. Когда очень хотелось пить, то ребята постарше переплывали реку и карабкались по обрыву горы к небольшому родничку, который поил нас такой чистой и холодной водой, что от нее ломило зубы. Склон горы напротив пляжа был очень крутой, с обрывистой стеной, уходящей прямо в воду. Только в некоторых местах оползни создавали уступы, за которые можно было зацепиться и выбраться из воды. Тем не менее, даже этот крутой обрыв во многих местах имел растительность. В основном это была мать - и - мачеха, мелкая трава, а на больших оползнях повыше в одном месте рос даже куст барбариса. Но на все на это можно было только любоваться, потому что тот, кто рискнул бы до него добраться, неминуемо свалился бы прямо в воду.

Русло было глубокое, парни - смельчаки много раз пытались измерить глубину, но ни разу не смогли достать дна. Все купание заключалось в том, что нужно было идти вверх по течению, зайти в воду и только держаться на поверхности: - река сама несла тебя столько, сколько мог выдержать, потому что вода была всегда настолько холодная, что нас хватало на пять минут. За это время нас потоком проносило пару сотен метров, а потом надо было подгребать к берегу. Иначе поток воды мог унести к перекатам, где были крупные подводные камни, и можно было покалечиться.

Выбравшись из воды, бегом возвращались назад, закапывались в горячий песок и еще с десяток минут приходили в себя, дрожа всем телом от холода, пока полностью не согревались. Так купались до синих губ и "гусиной кожи". Там, в "тиховодье" я тонул третий и последний раз. А дело было так. Было мне уже лет 14, и я уже потихоньку начинал учиться плавать. Заходил в воду, река несла, а я поддерживал себя на плаву, отталкиваясь от дна ногами. И так раз за разом, но каждый раз заходил все подальше. Но однажды поток воды отнес меня сразу на глубокое место, ноги потеряли опору, а сил у меня уже не оставалось. Я начал молотить по воде руками, скрываясь с головой и пуская пузыри. У меня хватило сил истошно заорать: - Помогите. Тону! Кто-то из взрослых парней плюхнулся рядом со мной в воду и выволок меня за руку на берег. Нахлебаться воды я не успел, просто испугался, поэтому довольно быстро пришел в себя, отдышался, и остаток дня просидел уже на берегу. Но после того случая я как-то незаметно для себя научился свободно держаться на воде и плавать. Видно не дано мне было утонуть после трех раз.

Река под горой напротив водокачки делала изгиб. В этом месте у подножия горы образовался целый полуостров, поросший большими деревьями, кустарником. Вода здесь разливалась широко, но было мелко, подросткам было до колена не больше, но напор воды все равно оставался сильный, сбивал с ног. Это было единственное место на реке перед мостами, где реку можно было перейти вброд. Иногда мы это и делали, забредая на полуостров в поисках приключений.

Но было на реке еще одно, не менее интересное для отдыха место. После поворота от водокачки влево река опять вплотную подступала к обрыву горы и потом только выходила окончательно на равнину, разливаясь на несколько не глубоких проток, которые собирались в единое русло уже на западной окраине города. Там был позже устроен культурный городской пляж. А здесь, на изгибе, вода постоянно подмывала правый берег, подбираясь к береговым опорам железнодорожного моста. Это была наша достопримечательность, так как к нему нельзя было приближаться. Территория возле него являлась запретной зоной и охранялась военизированной охраной.

Для предотвращения размыва берега, вблизи моста, на правом берегу под углом к потоку воды, были сооружены так называемые "фашины". Сделаны они были в виде огромных емкостей, подобных плетеной корзине, только в грунт были забиты часто сваи и заплетены были длинными жердями. Внутрь этих "корзин" был навален ракушечник, валуны. Такая конструкция сдерживала прямой напор вешних вод, а после паводка возле фашин со стороны потока образовывались небольшие заводи, с теплой, непроточной водой, в которых в основном купались малыши. Там можно было, промежду прочим, ловить раков, коих водилось в великом множестве в миллионе дыр под водой. Вот в такой заводи я тонул второй раз. Просто ноги скользнули по илу на глубину, и я с головой ушел под воду. Но у меня хватило сил самому выбраться на мелкое место, после того как я всплыл на поверхность.

Место для купания на "фашинах" было еще привлекательно и потому, что туда необходимо было идти вдоль железной дороги и обязательно ее переходить. А ведь это так интересно, когда положенная на рельсы копейка, после того, как по ней прокатился состав из полусотни грузовых вагонов и цистерн, превращалась в тонкий кружок металла. С места купания можно было считать количество платформ и вагонов в составах, проходящих через мост, спорить о том, какой электровоз сильнее - почти все наши родители работали на железной дороге. Вообще, железная дорога - это необъятная тема для рассказов, потому что с ней связано все наше детство.

После купания дорога домой была не менее интересной. Намучившись жаждой у реки, мы по дороге домой предвкушали ее утоление у родника. Ключ бил из земли почти на уровне воды старого русла, площадь родника была довольно большой. Пили мы, припадая к земле, касаясь губами воды и с силой втягивая ее в себя. На дне родника были видны фонтанчики песка, танцующего на подводных струях.

Другой достопримечательностью окрестностей нашего городка являлась гора Лысая. До сих пор не знаю, географическое это название, или просто, кому-то пришло в голову так ее звать. Если оценивать гору Лысую с точки зрения географии, то она является плоскогорьем и с нее начинаются предгорья Кавказского хребта. Гора расположена к югу от города, северный край горы является левым берегом реки Белой, о которой шла речь. Если перейти по мосту реку на другой берег, то гора начиналась сразу за железнодорожным мостом округлым склоном, на котором располагались домики хутора Решетников.

Пройдя через хутор и понимаясь еще выше по склону, можно было попасть на обширную плоскую поверхность горы, пологое, с наклоном к реке, поле, почти пополам разрезанное огромным оврагом, спускающимся вниз до самой реки. На самом поле растительности, за исключением травы и мелких редких кустарников терна, почти не было. Наверное, потому и назвали гору Лысой. Склоны оврага давно поросли многолетними деревьями, кустарником терна, боярышника, кизила и прочей растительностью. В глубине овраг сужался до совсем узкой щели, по которой всегда текла вода, сочившаяся из стен оврага. И там всегда было холодно и грязно. Овраг когда-то образовался от размыва обрыва горы весенними талыми водами, и с каждым годом становился все больше и больше. Чтобы идти дальше по верху горы, надо было обходить этот овраг, но нам, пацанам, было проще преодолевать его поперек, спускаясь по склону и взбираясь на другую сторону.

Далее, за первым оврагом были овраги поменьше, и начало свое они брали в местах, поросших лесом. Лес дальше покрывал гору и, перемежаясь полянами, сливался с лесом предгорий хребта. Вдоль обрыва горы вилась тропинка, с которой открывались такие просторы, что у нас дух захватывало. Перед нами как на ладони лежал наш городок. По характерным зданиям мы отыскивали знакомые места. Внизу текла река. С горы открывался обзор на расстояние не менее десятка километров. По крайней мере, противоположная сторона котловины, в которой был город, просматривалась на горизонте.

На горе всегда дул ветер. В жаркие сухие дни ветер снизу от реки нес прохладу, но бил в лицо мелкими песчинками, которые срывал со склона горы. Первый раз я попал на гору вместе со своими родителями, это было на второй день Первомая. Вся, наша родня, а набралось нас взрослых и детей человек пятнадцать, решили сходить на гору, на маевку, тогда такие походы были в порядке вещей. Шли пешком, тогда автобусные маршруты были редкостью. Пришли на гору. Взрослые пили-ели, а мы до-упаду лазали по этим оврагам, склонам, спускались к самой воде. Отец был тогда молод, ему тогда еще не исполнилось и пятидесяти лет. Это был самый памятный для меня день.

У нас на Кубани весна ранняя, а уж на 1 Мая такое разнотравье, что глаза разбегаются. День был очень теплый, даже жаркий, все были легко одеты. Отец вместе со мной лазал в овраг, вытаскивал меня в самых крутых местах, показывал забавные сучки и ветки. Это был один из немногих дней, который я провел вместе с отцом на природе.

С тех пор я обязательно каждый год ходил на гору. Мне нравилось стоять одному над кручей, слушать, как шумит внизу река, смотреть на безмерную воздушную глубину перед собой. Как тогда мечталось, как радостно жилось! Особенно я любил раннюю весну, когда на горе, на открытых местах сне уже таял, а в ложбинках и затененных местах лежал серой ноздреватой массой. И сквозь этот снег к солнцу пробивались яркие фиолетовые цветочки с круглыми лепестками, на длинных кривых, тоже фиолетовых ножках. Мать их называла подснежниками. Я приносил такой букетик домой, и он долго стоял в стакане с водой на столе, распространяя запах леса. А чуть позже начинали цвести пролески, цветочки с длинными узкими листьями, острыми лепестками синего цвета.

Когда они все зацветали, полянки становились голубыми. Это мой любимый весенний цветок, память моего детства. Такие голубые поляны я еще видел на окраине Воронежа в апреле 1995 года, через неделю после похорон отца.

Когда я стал постарше, то приносил из своих походов на гору и ландыши, которые находил на лесных полянках. Однажды мать попросила принести с горы цветы вместе с корнями, что я и сделал. С тех пор все эти цветы цвели поочередно у нас в палисаднике под окнами дома. Такие вылазки я совершал до последнего моего дня пребывания в родном городе, пока не уехал учиться в Харьков.

Вообще, в те детские годы мы видели больше, чем сейчас, обремененные грузом забот. Да и город был другой. Тогда совсем мало было высоких домов, которые сейчас загородили небо. А тогда, в ясную погоду, забравшись на крышу своего дома, мы могли увидеть двуглавую вершину Эльбруса, которая возвышалась и над Лысой горой и над всеми другими горами. Она как бы плыла над всем миром, матово-стеклянная, такая далекая и такая, казалось, близкая.



Много лет позже, я решил посетить те места на реке, куда ходил в детстве. Достал с чердака сарая старый отцовский велосипед, собранный еще из трофейных немецких деталей, наладил и покатил в свое детство. Велосипед катился легко, думалось еще легче. Каково же было мое удивление и разочарование, когда я приехал на реку!

Там, где раньше было зеркало воды того былого мощного потока, теперь через булыжники и гальку, широким плесом журчала слабая струя. Не стало "тиховодья", не стало пляжа. Река опять поменяла свой вид. Таща в руках велосипед, я отправился вдоль берега реки вниз по течению. И здесь меня ожидал сюрприз. От водокачки до основного русла реки протянули трубопровод, по которому делали водозабор. И сразу за трубопроводом начиналась высокая, метра в четыре высотой дамба, которая тянулась до самого железнодорожного моста вдоль берега. И не было уже никаких "фашин", на их месте уже повырастали двадцатилетние ивы, березы, тополь. Образовалась целая симпатичная роща. И в эту рощу можно было ходить прямо под мостом, охрана была только у самого моста, на въезде.

Прежней осталась только высоковольтная линия электропередачи, которая провисала над рекой и поднималась к опоре на горе. Вообще это было красиво, потому что четыре провода линии, если стоять прямо в створе, образовывали две крутые параболы, одна в другой, с совмещенными вершинами на опоре, находящейся на горе. Я несколько раз пытался сфотографировать эту картинку, но объектив всегда смотрел прямо на солнце, и ничего не получалось, снимки получались очень темными. А в пасмурный день провода терялись в дымке и параболы растворялись. А потом просека с ЛЭП густо заполнилась молодой порослью, и картинка исчезла в ветках.

Но на этом река не успокоилась. Через несколько лет я опять побывал у моста. От дамбы длиной с километр остался небольшой отрезок, который зарос деревьями. Остальное река опять отвоевала, подмывая берег все дальше и дальше. Тропинки вдоль берега уже не было и надо было продираться сквозь заросли молодой ивы, которая плотной стеной стояла у самого берега.

Viperson

Док. 645487
Опублик.: 23.12.11
Число обращений: 0

  • Беляков Алексей Андреевич

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``