Летом 1962 года я работал в нефтеразведочной экспедиции в Астраханском Поволжье. Начало бурения очередной скважины задерживалось и я решил провести двухнедельный отпуск в Волгограде. Способствовали такому решению не только прекрасная майская погода, но и квартира в центре города, которую оставил мне на это время товарищ, уехавший с семьей в Крым.
Излюбленное место летнего отдыха волгоградцев - пляж на так называемой "косе", песчаном острове в русле Волги, который делит реку на два рукава. Остров называется так потому, что в период мелководья соединяется перемычкой с левым берегом. Добраться до пляжа можно за десять минут на речном трамвайчике, который курсирует здесь в купальный сезон.
В воскресенье, с утра пораньше, отправился я на косу. Песок еще не был обжигающе горячим и по нему приятно было пройтись босиком. Скинув обувь и сунув ее в рюкзак, я зашагал в поисках свободного тента по чистому кварцевому песочку, в котором ноги утопали по щиколотку. Пляж был хорошо обустроен - множество солнцезащитных парусиновых грибков, урны для мусора, работал буфет, в киосках продавались мороженое и прохладительные напитки. Выбрав грибок на удобном расстоянии от берега и от буфета, я оставил под ним свои вещи и, не мешкая, побежал плавать. Коса быстро заполнялась народом. Уже минут через сорок, когда я вышел из воды, свободных мест под грибками не оставалось и опоздавшие натягивали простыни на шесты, спасаясь от палящего солнца.
Отдохнул я в тот день замечательно. Купался, загорал, наведывался в буфет за холодным бочковым пивом, с удовольствием перечитывал "Войну с саламандрами", открывая страницы наугад. Возвратился в город последним рейсом. К дому подходил в приподнятом настроении. Но как только поднялся на свой этаж, оно быстро улетучилось - ключа от квартиры в карманчике брюк не оказалось... Потоптавшись несколько минут перед закрытой дверью и вспомнив Остапа Бендера, который обходился в таких случаях без ключа, я медленно побрел вниз по лестнице. В голове вертелись два вопроса - где переночевать и где мог потеряться ключ? Первый вопрос был сравнительно быстро решен с помощью гостиницы "Интурист", администратор которой согласился сдать мне номер до утра. А что делать потом? Не выламывать же чужой замок из новой двери. Я стал вспоминать события минувшего дня, пытаясь понять, каким образом и где ключ мог выскочить из маленького карманчика у пояса. Прокрутив мысленно все возможные варианты, остановился на единственном наиболее вероятном - снимая брюки на пляже, я случайно перевернул их и плоский английский ключ выпал в песок.
На следующее утро я отправился на косу первым же шестичасовым рейсом, на котором оказался единственным пассажиром. Пляж был пуст. Я быстро нашел свой вчерашний грибок, опустился на колени и начал разгребать песок, стараясь делать это упорядоченно, обрабатывая один за другим небольшие участки.
- Что ищем, коллега? - услышал я хриплый прокуренный голос.
Я поднял голову и увидел невысокого коренастого человека, лет шестидесяти, с обветренным загорелым лицом и трубкой во рту. Одет он был в тельняшку, белые холщевые брюки, закатанные до колен, на голове - видавшая виды выгоревшая морская фуражка. "Настоящий морской волк," - подумал я. В правой руке у него был инструмент, внешне напоминавший плоскую лопату для расчистки снега, но вместо поддона на квадратную раму была натянута металлическая сетка. Держал он этот инструмент черенком вниз и напоминал Нептуна с трезубцем.
- Ключ вчера потерял,- ответил я.
- Ключ? Ну, это дело обыкновенное. Замок английский?
- Английский.
- Понятно. Грибок этот, не перепутал?
- Этот.
- Коли этот, найдем. Никуда не денется. А ты пока отойди в сторонку.
"Нептун" расчертил черенком площадь под грибком и вокруг него на квадраты размером примерно полтора на полтора метра и начал просеивать песок, ловко подбрасывая его на сетке. На первом квадрате ключа не оказалось, но на сетке остались несколько серебряных и медных монет. Он небрежно подобрал их и сунул в карман. Таков же был улов на трех следующих квадратах. Теперь я уже не просто наблюдал за его действиями, но делал это с нескрываемым интересом, прикидывая в уме примерную сумму находок. "Рубля три-четыре за каких-нибудь десять минут", - восхищенно подумал я и поймал себя на мысли, что подсчитываю улов с чувством какого-то странного азарта (средняя зарплата инженера была тогда 120 рублей, а суточные в командировке составляли два шестьдесят). Потом из песка были извлечены изделия бижутерии, золотые женские часики и снова монеты, монеты, монеты... Наконец, на пятом или шестом квадрате на сетке запрыгал мой желтый ключик с приметным металлическим колечком.
- Твой? - спросил "Нептун".
- Мой, - радостно ответил я и принялся многословно благодарить.
- Да ладно, чего уж там. Дело обыкновенное. Я в этот угол неделю как не заглядывал. Вона сколько добра скопилось, - сказал он, как бы отвечая на мой незаданный вопрос.
Мы присели на песок, закурили - он трубку, я сигарету. И начался тот неспешный, ленивый поначалу разговор, который нередко оборачивается проникновением в незнакомую, порой таинственную жизнь, идущую где-то близко, совсем рядом, но совершенно тебе неизвестную и неожиданную. Такие разговоры обычно случаются при встречах с бывалыми людьми, которые много повидали и которым есть, что рассказать. Подобных встреч было у меня немало, и спустя годы я очень сожалел, что не записывал эти рассказы, а надеялся на память, которая сохранила далеко не все. Но разговор на волжской косе запомнился во всех подробностях - потому, видимо, что последующие события оставили зарубку в душе на всю жизнь.
- Как зовут коллегу? - спросил старик с улыбкой, намекая на то, что свело нас общее "песочное" дело.
- Ефим.
- Вона как. Значит еще и тезки. А я Ефимыч. Если полностью, то Петр Ефимыч. Но зовут люди просто Ефимыч. А ты, Ефим, живешь здесь, работаешь, или как?
Я объяснил.
- Отдыхаешь значит. Дело хорошее. А я сторожем числюсь, но фактически исполняю функцию смотрителя косы.
- Что это значит?
- Дел много. Слежу за порядком, грибки проверяю, ремонтирую если надо. Инвентарь охраняю и содержу в исправности - спасательные круги, плавсредства. - Ефимыч сделал затяжку, помолчал, взглянул на меня как бы невзначай и добавил - Песочек просеиваю...
- Это тоже входит в функцию? - спросил я, обнаружив повышенный интерес к вопросу.
Ефимыч это заметил.
- Нет, песочек - дело особое. За купальный сезон я себя на год обеспечиваю.
- Это же золотое дно! - не удержался я.
- Насчет дна не знаю, но жаловаться грех. Одна беда - грибков вона сколько, а я один. Помощник мне нужен.- Он оценивающе посмотрел на меня и спросил неожиданно: - Ты, Ефим, как на это смотришь? Пойдешь в товарищи? Попробуешь, пока в отпуске. А там может интерес возникнет...
От такого предложения я даже поперхнулся, сделал затяжку и закашлялся. Не знал, как реагировать - то ли отшутиться, то ли вежливо отказаться. Пока кашлял - обдумывал. Даже нарочно затянул кашель, чтобы подольше думать. Потом вдруг сказал, удивив самого себя:
- Если вы, Ефимыч, серьезно, то я не против...
- Я что, на несерьезного мужика похож? - он сделал вид, что обиделся. - Значит, по рукам. Условия такие. Работаем с рассвета и до прибытия первого народа - посторонним это видеть незачем. По времени получается часа два с половиной. У каждого своя делянка. Вся наличность - твой чистый доход. Кольца, часы и другие находки сдаешь мне. Ты все равно их сбывать не будешь, а у меня это дело налажено. К тому же я сбываю только бесхозные вещи. Держу неделю. Если кто за это время объявится и опишет вещь - возвращаю, независимо от ценности. У меня с этим строго, грех на душу не беру. А где я ее нашел - под грибком или у буфета, никого не касается... Жить будешь вон в том особняке, - он показал рукой в сторону сарая, стоявшего в отдалении, за пределами грибковой зоны. - То есть можешь, конечно, в город ездить, но ночевать нужно здесь, чтобы с рассветом - за работу. Зарю проспать - рубля не достать. Ну что, принимаешь условия?
- Принимаю.
- Тогда пойдем, каюту посмотрим...
Сарай оказался довольно обустроенным жилищем. В нем было все необходимое - топчаны, стол, табуретки, газовая плита с баллоном. Под навесом стоял небольшой движок, питавший электроэнергией буфет, медпункт и другие мелкие хозяйства. Снаружи, между дверью и окном на гвоздях висели ключи, найденные в песке, настоящая музейная коллекция. Люди это знали и искали их прежде всего в этом "музее".
Ефимыч угостил меня холодным пивом и вяленым лещем собственного приготовления. Оказался мой работодатель потомственным волгарем, бывшим матросом речного флота. Всю жизнь он плавал по Волге от Ярославля до Астрахани. Выйдя на пенсию, стал "смотрителем косы".
К работе я приступил в то же утро. Ефимыч снабдил меня совковой сеткой, лупой и отвел на делянку, которая, как он сказал, ждала своей очереди недели полторы. Там получил я первые навыки "старательского дела". Суть заключалась в том, что погружать сетку нужно было на глубину не меньше двадцати сантиметров. "Чистый кварцевый песочек, - наставлял Ефимыч, - материал подвижный, зыбкий и всякая мелкая вещь в нем уходит все глубже при постороннем воздействии. А воздействие происходит от ветра, людского топтания и даже от птиц, когда они клюют хлебные крошки и прыгают по песку". Все это он излагал с почти научной строгостью и логикой. А закончил курс обучения мудрыми словами: "Всякое дело понимания требует". До этого я считал, что, как геолог, знаю достаточно о кварцевом песке, в том числе и о явлении "засасывания" песком, как болотом, не только мелких предметов, но даже людей и животных. Теперь же Ефимыч открыл мне новую грань этой науки, в которой он был возможно единственным в мире специалистом.
За полтора часа я обработал пять грибков. Улов составил около десяти рублей, два золотых колечка, серьга с жемчужиной и несколько ключей. Все это я отнес Ефимычу. Деньги он вернул мне, обменяв их на бумажные, ключи повесил на гвозди, а остальное взял себе, как договаривались. После этого я уехал в город по своим делам и вернулся на косу последним рейсом.
На следующее утро, едва забрезжил рассвет, мы уже были на ногах. Венера, утренняя звезда, еще не ушла с небосклона. Волга была укутана молочным туманом. Стояла непривычная тишина, которая изредка нарушалась то короткими, то протяжными гудками - буксиры, баржи и теплоходы вели деловитую перекличку. Если бы не она, то могло показаться, что на многие километры вокруг никого, кроме нас, здесь нет. Нет людей, нет птиц, нет реки, нет города на другом берегу. Мы одни на этом безжизненном песчаном острове... Голос Ефимыча вернул меня к действительности: "Ну давай, попьем чайку и за работу. Голь мудра - берет с утра". Мы быстро позавтракали и отправились на свои делянки.
На этот раз работа шла по полной программе. По окончании ее ломила спина и болели плечи. Зато чистая прибыль составила около тридцати рублей, не считая находок, переданных Ефимычу. Не буду утомлять читателя описанием ежедневной рутины. Скажу только, что мы оба были довольны и результатами своего труда и сложившимися между нами дружескими отношениями.
Мой отпуск незаметно подходил к концу, оставались три дня до возвращения в Астрахань. В то утро я, как обычно, обрабатывал очередной грибок. Вдруг на сетке запрыгало широкое золотое обручальное кольцо. Это было кольцо типа "бочонок", с выпуклой внешней поверхностью. Осмотрев его, я обнаружил надпись, выгравированную на гладкой внутренней стороне. Она состояла из трех слов, мужского имени и года. Прочитав ее, я уже не мог продолжать работу, хотя до окончания оставалось еще около часа. Пошел к Ефимычу и показал находку. Он взял лупу, произнес вслух выгравированные слова и задумался.
- Вона какое дело... Как найти хозяйку-то? (Мы оба не сомневались, что кольцо принадлежит женщине). Вещь надо обязательно вернуть. Это ведь не просто кольцо, это наказ. Какие мысли имеешь, коллега?
- Мысли те же, что и у вас. Может, повесить объявление на сарае? Указать, что надпись из трех слов, имени и года. Кто назовет их, тому и отдадим.
- Правильно мыслишь. Но надо знать, сколько оно в песке пролежало. Пойдем, посмотрим грибок.
Грибок был на отшибе, далеко от берега. Ефимыч авторитетно заключил: "Люди здесь сидят только по воскресеньям, когда все другие места заняты. А сегодня четверг. Если за эти дни никто не поинтересовался, то уж вряд ли придут. Вон ты за ключом на другое утро прискакал. Так оно всегда и бывает - или сразу спрашивают, или никогда. Потому и ценные находки больше недели не держу. Бесполезно".
- Тогда путь один - дать объявление в газету, - предложил я.
- Одобряю. Но только знаешь что, укажи в нем свой городской телефон. Не надо, чтобы это от моего имени было, - Ефимыч свой бизнес старался не афишировать.
В тот же день я отправился в редакцию "Волгоградской правды" и поместил объявление: "Кольцо обручальное золотое типа "бочонок" найдено на косе. На внутренней стороне надпись - три слова, мужское имя, год. Владелец может позвонить по такому-то телефону в ближайшие пятницу, субботу, воскресение с 14 до 17 часов". Срочная публикация на следующий день стоила недешево, но люди мы тогда были не бедные. В последующие дни я дежурил в указанное время у телефона, а вечером возвращался на косу.
Звонок раздался на третий день, в воскресенье.
- Я по поводу объявления, - произнес тихий женский голос. - Мне только что сказали о нем, поэтому я не могла позвонить раньше. Как можно с вами увидеться?
Я назвал адрес. Моя собеседница попросила встретить ее возле дома. Видимо, хотела сначала посмотреть на меня. Я не возражал. Через полчаса подъехало такси. Вышла женщина лет сорока пяти на вид, выше среднего роста, с худым болезненным лицом. Крупный нос с горбинкой, печальные черные глаза.
- Здравствуйте,- сказала она. - Извините, что заставила вас ждать на улице. Вы понимаете - мы же незнакомы, а идти прямо в квартиру немного страшновато.
Она пристально посмотрела на меня и добавила: "Ну что ж, идемте".
Мы поднялись в квартиру. Она подошла к окну, немного постояла спиной ко мне, затем, справившись с волнением, резко повернулась.
- Я почти уверена, что это мое кольцо. Даже не почти, а наверняка. Потеряла его около месяца назад, не знаю где. В объявлении сказано, что вы нашли его на косе. Возможно. Однажды я была там.
Я обратил внимание на ее пальцы.
- Мне кажется, оно вам великовато, - сказал я. - У вас тонкие пальцы.
- Да, это кольцо мамы. Она его никогда не снимала. Ей оно было впору.
Странно, она не говорила о надписи. А я считал неудобным спрашивать первым. И вдруг она будто прочитала мои мысли.
- Я должна сказать, что там написано. Понимаю, вы ждете, - она нервно сцепила пальцы.
Я услышал хруст и почувствовал, как она внутренне напряглась. Видно было, что произнести слова ей нелегко.
- Вам трудно это сделать? Может, напишете на бумажке?
- Ничего, я скажу. Дело в том, что их никто никогда не говорил вслух. Это как сказать при посторонних о чем-то очень личном, что должно всегда оставаться в семье. Извините...
Она отвернулась к окну, и я услышал ее тихий срывающийся голос: "Там сказано - Прощай. Береги детей. Давид. 1937". Я достал из кармана свой старый потрепанный бумажник, извлек из него кольцо и передал ей. Она бережно взяла его двумя пальцами, поцеловала и положила в приготовленную заранее маленькую коробочку.
- Спасибо, огромное спасибо. Вы даже не представляете, какое доброе дело сделали, - ее глаза увлажнились, она еще раз пристально посмотрела на меня и добавила, - а данк.*
- В общих чертах представляю. Иначе не стал бы разыскивать вас. Но, если не возражаете, хотел бы узнать подробнее. Я ведь теперь тоже некоторым образом вовлечен в эту историю.
* Спасибо (идиш)
- Да, конечно. История в чём-то обычная, а в чём-то нет. Думаю, год вам говорит о многом. Давид - мой отец. Он был главным инженером военного завода на Украине. А мы с мамой жили в Ленинграде. Я и старший брат. Мне было пятнадцать, ему - семнадцать. В тридцать седьмом отца арестовали и с тех пор о нем ничего не известно. Из квартиры нас выселили и мы жили у бабушки. Однажды, месяца через три после ареста отца, мама возвращалась вечером домой. Около подьезда к ней подошел человек и назвал по имени. Она остановилась. Незнакомец протянул ей маленькую коробочку и прошептал: "Давид Григорьевич просил передать". И тут же исчез в темноте. В коробочке было кольцо. В молодости отец занимался граверными работами. Видимо, в предчувствии ареста он сам сделал надпись и попросил надежного человека передать кольцо. Мама умерла два года назад. Вот и вся история.
- А брат? - спросил я.
- Погиб под Будапештом в феврале сорок пятого.
Наступило молчание. Я не знал, что говорить.
- Хочу вас спросить, просто из любопытства, - вдруг сказала она, - почему сегодняшний день указан в объявлении как последний для телефонного звонка?
- Потому что завтра я уезжаю, вернее, отплываю в Астрахань.
- На "Чернышевском"?
- Да.
- Ну что ж, счастливого плавания, - она улыбнулась.
- А данк, - сказал я.
Она протянула руку. Я ощутил крепкое пожатие ее сухих тонких пальцев, пожатие, которое говорило больше, чем слова. Я ответил тем же.
После ее ухода я собрал свои нехитрые пожитки и поспешил на пристань. Успел на последний рейс. Ефимыч ждал меня с нетерпением. Мой рассказ обрадовал его.
- Хорошее дело мы с тобой сделали, Ефим, - сказал он. - И человеку радость, и самим приятно. За это не грех и выпить.
Отвальную он мне устроил незабываемую. Была двойная уха, жареная картошка, ну и, конечно, водка со льда. Сидели почти до утра, рассказывали разные истории, он - из своей жизни, я из своей. Но мне до него было далеко. Матросские рассказы - искусство особое. А если учесть, что плавал Ефимыч во время войны на кораблях Волжской флотилии и не раз ходил на своем буксире под бомбами между Сталинградом и левым берегом, то рассказать ему было о чем...
Настало время прощаться. Ефимыч просил приезжать, я обещал. Но увидеться больше не пришлось. Через год смотрителя косы убили. Люди, знавшие его, рассказали, что слухи о "песочном богатстве", как водится - преувеличенные, поползли по городу и привлекли стервятников. До рэкета в России тогда еще не доросли, бандиты действовали одноразово. Могилу Ефимыча на кладбище я не нашел. Семьи у него не было, и где он похоронен никто не знал...
...В речном порту, во время посадки на "Чернышевский", кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Это была вчерашняя гостья.
- Мы вчера даже не познакомились, - сказала она и представилась, - Юля, Юлия Давидовна.
Я назвал свое имя.
- Это вам, - она протянула мне маленький сверток, еще раз пожелала счастливого пути и ушла.
Я развернул его и обнаружил новенький кожаный бумажник, в углу которого на желтой металлической пластинке было выгравировано: "А данк. Ю. 1937 - 1962".
viperson.ru
Док. 644914
Опублик.: 05.12.11
Число обращений: 0
Соколин Хаим Герцович
|
