|
|
Профессор МГИМО Алексей Подберезкин: Нерешенных вопросов ускоренного развития к 2011 году оказалось больше, чем в начале этого процесса...
Назад
|
Профессор МГИМО Алексей Подберезкин: Нерешенных вопросов ускоренного развития к 2011 году оказалось больше, чем в начале этого процесса...
|
Нерешенные вопросы ускоренного национального и общественного развития
...Скромный масштаб задач
("Стратегия-2020") свидетельствует о
зияющих пустотах в стратегическом
планировании, проектировании
и прогнозировании[1].
В. Расторгуев
...Для значительной части
экономической и управленческой элиты
модернизация - это просто совокупность
программ, позволяющих получить
дешевое финансирование из
государственного бюджета[2].
С. Миронов
Нерешенных вопросов ускоренного развития к 2011 году оказалось больше, чем в начале этого процесса, декларированного В. Путиным и поддержанным Д. Медведевым еще в 2005 году. И первопричина этому не только интеллектуальное бессилие правящей элиты, которая полагается на вульгарный либерализм, но и не способность этой элиты привлечь национальный творческий потенциал к решению этих задач. Сама по себе элита выдумать или проанализировать ничего не может. Она вынуждена опираться на экспертный потенциал, чье качество определяется не только профессионализмом, но и нравственностью и патриотизмом. Таковых экспертов у правящей элиты практически нет. Все места давно оккупированы сторонниками вульгарной либеральной традиции. Как заметил О.Т. Богомолов, "Многие ученые-обществоведы не ощущали в прошлом и не ощущают до сих пор востребованность своей работы, своих исследований. Не было, да и сейчас порой нет "социального заказа" со стороны властей или средств массовой информации на их знания и опыт. Более того, критический анализ проводимой политики обычно вызывает отторжение со стороны властей и контролируемых ими СМИ. Повышенным спросом пользуется сервильная наука.
Тем не менее, связь между объективной научной истиной, формулируемой добросовестными учеными, и эволюцией общества к лучшему существует, хотя она и не столь непосредственна и очевидна, и проявляется порой по прошествии лишь многих лет. К такому заключению привел меня мой жизненный опыт. Ошибочные взгляды и теории могут долгое время торжествовать и владеть умами, направлять политику и формировать экономику, определять общественное устройство. Оппонентам затыкают рот, и им не удается отстоять свою правоту"[3].
Их условно можно разделить по приоритетности на две большие группы - общественно-политические проблемы, непосредственно связанные с перспективами развития нации, общества и политической системы, и экономические, проблемы, решение которых предполагает ускоренное научно-техническое, технологическое и экономическое развитие страны. Если первая группа проблем предполагает поиск эффективных решений для национального и общественно-политического развития, то вторая группа - правильное целеполагание и создание механизмов ускорения экономического развития. Именно в такой приоритетности.
Трудность, однако, заключается в том, что правящая элита фактически не признавала в 2005-2011 годы самого наличия общественно-политических и национальных проблем. Вся ее стратегия, как и в начале первого десятилетия XXI века, сводилась к внутриполитической стабилизации, и, как следствие, стремлению избежать постановки проблем. Любой ценой, любыми средствами, независимо от последствий. Между тем в 2011 году стало окончательно ясно, что эти проблемы существуют и их предстоит решать. Причем в приоритетном, даже по отношению к экономике, порядке. На мой взгляд, их краткий перечень можно свести к следующему:
- отсутствию консолидированного представления правящей элиты о национальных интересах и ценностях и, как следствие, о целях национального развития. По сути в элите и обществе сложились самые разные, порой полярные, представления о всем спектре национальных интересов и ценностей - от отношения к русскому и советскому периоду истории до современного отношения к Западу и Востоку, положению России в мире и т.д. Подобный разлад не позволяет внятно сформулировать долгосрочные национальные цели и, соответственно, распределить ресурсы;
- отсутствию консолидированного представления о будущем месте России в мире, ее будущем, политическом и общественном устройстве, социальной политике. В 2011 году стал формироваться либеральный "образ будущего"[4], сохранился социально-консервативный "образ будущего" - размытый и противоречивый - "Единой России", В. Путина и Д. Медведева, левый "образ будущего" - "Справедливой России", ориентированный на социал-демократические ценности, "образ будущего", представляемый КПРФ и ЛДПР, а также националистический, православный, исламский, технократические и пр. "образы будущего" России. Каждый из них не просто противоречил остальным, но являлся их прямой противоположностью;
- существовали и существуют прямо противоположные представления о модели государства, его политической системе, социальном устройстве. Правящая элита по сути законсервировала политическую систему, которая сложилась в форс-мажорных и конкретных критических условиях Конституции 1993 года, ужесточив ее и без того авторитарные, построенные под Б. Ельцина, элементы. Нерешенные общественно-политические проблемы 90-х годов, были законсервированы в первом десятилетии в целях внутриполитической стабильности. Но опережающее экономическое и научно-техническое развитие невозможно в принципе в таком государстве, которое окончилось в условиях кризиса 90-х и начала 2000-х годов именно для сохранения стабильности. В этом суть противоречия между понятиями "стабильность" и "развитие". Для того чтобы двигаться, нужно на время потерять стабильность. Чем быстрее движение, тем меньше стабильности. Максимальная стабильность - кладбище, ведь даже во сне человек (как система) может двигаться - переворачиваться, например.
Все внимание правящей элиты было сосредоточено на попытках решения частных - экономических, правовых, иногда социальных - проблем и создании неких частных механизмов развития. Это была сознательная политика 2005-2011 годов, когда некоторые частные решения, как, например, приоритетные национальные проекты (ПНП), давали частные результаты, не меняя в принципе положения в экономике и в обществе. Чаще - не давали никаких результатов, либо даже негативный эффект. Таким образом, не решив общих политических и стратегических вопросов, правящая элита пыталась разработать и внедрить частные механизмы, которые, как правило, не срабатывали. Проблемы оставались не решенными и даже не сформулированными, а стратегии развития носили частный, прикладной и противоречивый характер.
Собственно с таким багажом правящая элита России вступила в 2011, первый послекризисный, год. Политические приоритеты, обозначенные в декларациях В. Путина и Д. Медведева в отношении перехода к инновационной экономике, так и остались политическими декларациями, которые окончательно девальвировал кризис 2008-2010 годов: ни по условиям кредитования наукоемкой промышленности, ни по поддержке со стороны властей Россия в 2008-2010 годах не походила на страну, которая собирается перейти от ресурсной экономики к инновационной. Не изменилась ситуация и в кризисный период: были сделаны сотни заявлений, озвучены десятки программ, но ситуация не менялась.
Особенно видно это на примере, казалось бы, самой приоритетной, технологической области: в 2005 году были приняты "Основные направления политики России в области развития инновационной системы на период до 2010 года". В 2006 году - "Стратегия развития науки и инноваций до 2015 года". В продолжение темы Минэкономразвития представило проект "Стратегии инновационного развития до 2020 года". В министерстве подсчитали, что при переходе на инновационную социально ориентированную модель развития к 2020 году Россия займет 5-10% рынка высокотехнологичных и интеллектуальных услуг по пяти-семи позициям и в два раза повысит долю высокотехнологичного сектора в ВВП (с 10,9 до 17-20%). Ничего не произошло. Как справедливо заметили исследователи МГИМО(У), период "тучных" лет, связанный с необычайно выгодной внешнеторговой конъюнктурой, не ознаменовал собой повышение инновационной активности в российской экономике.
Пожалуй, наиболее точным определение состояния "инновационной деятельности" на протяжении 2000-х гг. будет термин "стагфляция" - сочетание инфляции в финансах и стагнации в экономике. Кризис 2008-2010 годов усугубил эту ситуацию, а начало послекризисного периода не внесло корректив.
В начале 2011 года цены на сырье вновь пошли резко вверх, превысив отметку в 100 долл. за баррель. В этих условиях объективно ослабла опасность роста дефицита бюджета, хотя удивительно, что страна, получающие такие огромные расходы, планирует бюджетный дефицит на годы вперед. Элита успокоилась, ведь когда цены на нефть превышают 100 долл. за баррель, элите, как сказал один финансист, стоит беспокоиться только "о количестве полей для гольфа" или покупке зарубежных клубов. Что и происходило, и происходит. Поле для гольфа строятся, а клубы - покупаются.
Между тем, Россия отнюдь не самая богатая страна с точки зрения разведанных запасов углеводородов, а тем более, с точки зрения эффективности их добычи. Как видно из нижеприводимых данных, существующее богатство не гарантирует России бесконечно беспечного будущего. Более того, различные оценки говорят о том, что углеводороды будут исчерпаны через 40-60 лет. А, может быть, и ранее. Поэтому у России есть максимум 20 лет для переустройства общества, государства и экономики на условиях максимальной эффективности. Этот же срок совпадает и с периодом долгосрочной стратегии национального развития, которая должна заменить частный и среднесрочный вариант - стратегию социально-экономического развития до 2020 года ("Стратегию-2020"), заменить, а не скорректировать. За эти 20 лет ставка на природные ресурсы, которая сформулировалась в политике предыдущих десятилетий, должна быть заменена на политическую установку - на развитие другой части национального богатства - НЧП[5].
Кроме того, быстро развиваются энергосберегающие технологи, происходит замещение одних источников другими. В целом общая тенденция становится все яснее: Россия, как государство-рантье, сможет просуществовать недолго, если не сможет изменить существующий алгоритм своего развития. Похоже, что те в российской элите, кто еще связывает свои планы с нашей страной, также пришли к этому выводу в начале второго десятилетия XXI века. Наверное, это и явилось стимулом к поиску вариантов модернизации экономики страны, которые в разных формах сводились к простой формуле - "инновация + модернизация".
Между тем заклинания о модернизации 2008-2011 годов, как уже говорилось, не привели к позитивному результату. Сложилась парадоксальная ситуация: при декларациях власти об инновациях ... продолжалась реализовываться стратегия стагфляции. Так, вклад инновационных товаров, работ и услуг в ВВП за 2002-2008 гг. увеличился с 1,9 до 2,6%. Однако этот рост выглядит более чем скромно, так как учитывает всего три компонента - производство принципиально новых товаров, работ, услуг; новых для предприятия и новых для рынка, на котором работает компания. Очевидно, что подлинно инновационный потенциал заложен лишь в первой позиции, и по ней как раз рост был наименьшим. В 2008 г. доля такой продукции едва превышала 0,1% ВВП (или около 0,4% от объема промышленного производства)[6].
Если проводить международные сопоставления удельного веса производства принципиально новых товаров, работ и услуг в общем объеме промышленного производства, то позиции России по этому показателю на фоне развитых стран выглядят удручающими. Для сравнения: в Германии он равен 12,9%, в Испании - 8,5%, в Румынии - 4,8%"[7]. Другими словами, вся инновационная активность в России в реальности была близкой к нулю. Причем на протяжении длительного времени. Даже в условиях значительных финансовых излишков, которые копили в "мешки безопасности", и инвестиций в 2007-2010 годов. Таким образом возникает первая проблема - соотношение вертальной, декларативной "инновационной" стратегии и реальной стратегии "стагфляции".
Надо сказать, что само правительство было вынуждено достаточно критично оценить результаты этой деятельности. В конце 2010 года МЭР следующим образом подвел итоги трехлетней работы:
- на первом этапе (2006-2007) достигнуто лишь менее трети от запланированных показателей. При этом большинство показателей оказались ниже предусмотренных инерционным сценарием (т.е. ниже нижнего - А.П.), а некоторые демонстрировали негативную (! - А.П.) динамику...
- на втором этапе (2008-2010 гг.)...средний уровень достижений ... составил около (интересно, насколько близко? - А.П.) 40%, а большинство (! - А.П.) показателей по-прежнему не достигают даже этого уровня, предусмотренного инерционным сценарием, по отдельным ключевым показателям сохраняется негативная динамика"[8].
К сожалению, анализируя недостатки, авторы новой "Стратегии инновационного развития" практически игнорировали значение национального человеческого потенциала и, в частности, социального потенциала, сведя всю проблему практически к качеству образования, где они были вынуждены признать его хроническое недофинансирование: "Эти негативные названные тенденции вызваны, в том числе, и хроническим недофинансированием сферы образования в 90-е годы и начале 2000-х. Сейчас ситуация улучшилась, но по относительным показателям государственного финансирования этой сферы Россия по-прежнему значительно уступает странам-лидерам и даже значительному числу "догоняющих" стран. (В 2007 году, например, Россия расходовала на образование 4,0% ВВП, тогда как Финляндия - 5.9%, США - 5,3%, Франция 5,6%, Бразилия - 5,2%, Южная Корея - 4,2%). Недостаток финансирования существенно усугубляется структурными проблемами, включая устаревшие модели управления учебным процессом, нехватку в, системе образования современных кадров, в том числе, управленческих. В целом, система образования недостаточно ориентирована на удовлетворение потребностей инновационного развития и экономики в целом. При этом оценка качества образования, которую дают российские работодатели, в целом невысокая. (Russian Innovation Survey 2009-2010, "Бауман Инновейшн", ОПОРА России)"[9].
Это говорит о том, что авторы инновационных стратегий пока даже не способны увидеть проблему. Они не понимают, в частности, что НЧП:
- является основной частью национального богатства и, следовательно, главным объектом модернизации и инноваций;
- что НЧП представляет собой сложный интегральный показатель;
- что результатом, конечным и абсолютным, является результат в демографии (об этом авторы инновационной стратегии даже не упоминают);
- что НЧП проявляется быстрее всего и полнее всего в образовании (о котором они признают очевидные недостатки);
- что основой модернизации является национальная наука (которую они выносят в самостоятельную область, предлагая в качестве позитива роста финансирования фундаментальной науки за 2006-2008 гг. в 1,6 раза), а не технологические заимствования;
- что базовые ценности - национальной культуры и духовности (которые даже не упоминаются, хотя и признается важность "формируемых у человека жизненных установок"[10], которые почему-то сводятся к количеству мобильных телефонов, лежат в основе национального развития;
- не понимают и не видят значения социального потенциала, сводя все исключительно к "институтам развития" и исследовательским университетам, что принципиально неверно: инновационная среда не может быть создана в резервациях типа "Сколково" в отрыве от социальной части НЧП;
- наконец, они вообще не понимают - и в этом их главная ошибка, - что инновации и модернизации невозможны в отрыве от всей системы существующих у общества и элиты взглядов на национальное развитие.
Стабилизация начала 2000-х годов при В. Путине стала возможной только потому, что "... в глазах общества именно Путин оказался главным националистом, а новая власть - обладателем монополии на национализм ...>>[11]. Этот потенциал сначала В. Путин, а затем и Д. Медведев почти потеряли. Между тем, "нестыковка" в позициях президента и премьера по вопросу о бомбардировке Ливии показала, что этот потенциал поддержки у В. Путина огромен.
Отказываясь от национализма и национальной стратегии развития в пользу абстрактной модернизации, В. Путин и особенно Д. Медведев, не только уступают политическое пространство националистам и другим политическим силам, ослабляя свои политические позиции в угоду либералам и Западу, но и лишают стратегию развития смысла: если развивать не нацию, а некие "технологии", то зачем они?
Это, кстати, видно стало уже в марте 2011 года после региональных выборов в 12 регионах.
Результаты выборов депутатов законодательных
(представительных) органов государственной власти
субъектов Российской Федерации 13 марта 2011 года[12]
Результаты выборов марта 2011 года свидетельствуют о следующем:
1. Очевидное падение популярности "Единой России" и ее лидеров. Хотя формально процент голосов остался прежним, обращает внимание, что регионы, где ЕР получила высшие результаты (более 42-44%), очевидно хорошо управляемы и активны, даже беззастенчиво используют административный ресурс и прямую фальсификацию. Это - республики Адыгея, Дагестан, Коми, Чукотский автономный округ.
2. Существует явное снижение рейтинга правящей элиты, ее лидеров и партии, что может привести к тому, что на декабрьских (2011 г.) выборах ЕР сможет рассчитывать не более, чем на 30% даже с учетом жесткого административного давления и прямой фальсификации.
3. Протестный электорат может составить большинство на выборах в декабре 2011 года, причем левые партии - "Справедливая Россия" и КПРФ могут рассчитывать в сумме на результат, превышающий результат правящей партии. Речь идет фактически о повороте общественного мнения в сторону левой и государственной идеологии. Вопрос заключается в том, как политически воспользоваться этими идеологическими сдвигами. Левый поворот - как показывают результаты выборов марта 2011 года, - произошел.
4. Дискуссии и раскол правящей элиты по вопросам о стратегии развития страны, вероятно, приведет к активизации неолиберального крыла, которое на выборах в Дагестане ("Правое дело") неожиданно получило более 5%. Если произойдет консолидация праволибералов, то, вероятно, они смогут преодолеть 7%. Тем самым либеральная идея, не пользовавшая популярностью последние годы, получит политическую поддержку, а финансовые власти - политический ресурс.
5. Количество депутатов, получивших мандаты на выборах в марте 2011 года, от оппозиционных партий свидетельствует о том, что фактически, даже, несмотря на существующую практику, они стали альтернативным политическим центром в регионах. В Карелии 12 - против 14; Ханты-Мансийский округ - 9 против 10.
Результаты выборов депутатов законодательных (представительных) органов
административных центров
(столиц) субъектов Российской Федерации 13 марта 2011 года[13]
Можно признать, что очевидное падение доверия к "ЕР", В. Путину и Д. Медведеву, которое будет только усиливаться, это еще и падение доверия к их политическому курсу и разрекламированной "Стратегия-2020", которая так и не стала (да и не могла стать) стратегией национального развития. Ее абстрактность, непонятное для большинства нации содержание, фактически исключили нацию и общества из механизмов ее реализации, т.е. она стала концепцией лишь части правящей элиты.
Как совершенно справедливо полагает В.Н. Расторгуев (вынужден привести длинную цитату - А.П.), "Так называемая "Концепция - 2020" отстала от вызовов времени на годы еще до своего появления на свет, а глобальный кризис лишь сделал это отставание очевидным. Теперь поставлена новая цель - срочно переделать ее в антикризисную программу (ориентиры все те же: "2020"), Понятно, что скромный масштаб задач свидетельствует о зияющих пустотах в стратегическом планировании, проектировании и прогнозировании. Да и трудно требовать большей смелости от тех, кто прокладывает курс, постоянно находясь в "зоне политической турбулентности". Как не было, так и нет ответа на главные вопросы: какое общество строим, какие угрозы приближаем своим бездействием, на какие риски готовы идти и ради чего? То же самое можно сказать и обо всех других документах доктринального характера - в частности, о "Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года", которая сама представляет собой скрытую угрозу. Причины ее несостоятельности - не в интеллектуальной немощи составителей и не в отсутствии созидательного опыта (его-то явно недостает), а в ином. Впрочем, они лежат на поверхности. Назовем основные факторы риска.
Во-первых, система безопасности напрямую зависит от долгосрочных целей, которые не артикулированы и по сей день. Одна система пригодна для модели "энергетического лидера" (если называть вещи своими именами - основного ресурсного донора развитых и быстро развивающихся стран). Иная - для "догоняющей модернизации", вполне приемлемой для потенциальных конкурентов, ибо она сохраняет дистанцию между "золотым миллиардом" и его окружением. И совершенно другая, на порядок более сложная и дорогая, система безопасности потребуется для того, чтобы действительно "оседлать" новый технологический уклад и самим оторваться от догоняющих стран, обделенных резервами. В этом случае кардинально изменяется все - от геополитического климата, который вряд ли будет благоприятным, до круга потенциальных союзников и противников, от оценки угроз до определения приоритетов. А в списке важнейших приоритетов появляется давно забытое:
- выявление и устранение так называемых технологических тупиков (технологической зависимости от реальных и возможных конкурентов);
- новый режим инвестиций в фундаментальную науку по всему спектру основных направлений;
- ставка на долгосрочные инновационные проекты в высокотехнологических областях производства и ВПК"[14].
Действительно, "стратегия инноваций" потому и остается (и останется!), "стратегией стагфляции", что она не вписана в широкую стратегию развития государства, в основе которой исходит ускоренное развитие НЧП. Как это сделали, например, в США в "Стратегии национальной безопасности", где развитие нации и ее национального человеческого потенциала построено в качестве самой приоритетной цели. В ней, в частности, говорится американским президентом: "Мы должны развивать науку и исследования, которые обеспечат открытия ... Попросту говоря, мы должны видеть, что инновация Америки (а не технологий - А.П.) - основа американского могущества"[15]. Подчеркну - Америка, - имея в виду, что под этим термином понимается нация, ее НЧК, и, в частности, социальный капитал, а не просто абстрактные инновации.
_______________
[1] Расторгуев В.Н. Политическое планирование в условиях "водного голода" // Вестник МГИМО(У). 2011. N 1(16). С. 7.
[2] Миронов С.М. За нами Россия. М.: Ключ-С, 2010. С. 109.
[3] Богомолов О.Т. Наши исследования не были напрасными // Мир перемен. 2010. N 3. С. 14.
[4] См., например: Обретение будущего: "Стратегия-2020". Конспект. М.: ИНСОР, Экон-информ, 2011.
[5] Цит. по: Баррель и бюджет // Российская газета. 2011. 25 февраля.
[6] Роль банковской системы в решении проблем модернизации российской экономики информировании внутреннего инвестиционного спроса. Отчет о НИР. МГИМО(У), 2010.
[7] Там же.
[8] Инновационная Россия-2020 ("Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 202 года"). М.: МЭР, 2010.
[9] Инновационная Россия-2020 (Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 202 года). М.: МЭР, 2010.
[10] Инновационная Россия-2020 (Стратегия инновационного развития Российской Федерации на период до 202 года). М.: МЭР, 2010.
[11] Соловей Т., Соловей В. Русский национализм при Путине - Медведеве. Кн.: Русский национализм между властью и оппозицией / под. ред. В. Прибыловского. М.: "Панорама", 2010. С. 53.
[12] По данным аппарата партии "Справедливая Россия".
[13] По данным аппарата партии "Справедливая Россия".
[14] The National Security Strategy // The White House, 2010. May. 20. P. 1.
[15] The National Security Strategy // The White House, 2010. May. 20. P. 1.
Алексей Подберезкин - профессор МГИМО
29.10.2011
www.allrus.info
Док. 644186
Перв. публик.: 29.10.11
Последн. ред.: 30.10.11
Число обращений: 0
Расторгуев Валерий НиколаевичМиронов Сергей МихайловичПодберезкин Алексей Иванович
|
|
|
