3 ноября в 4 часа утра скончался бывший премьер-министр России Виктор Степанович Черномырдин. Умер не просто премьер-министр России периода смутного времени перемен, умерла целая эпоха. Можно сказать, что смерть Черномырдина знаменует собой окончательный отрыв от прошлого, символизирует завершение перехода России из состояния советскости в новое бытие (как бы это ни оценивать). Черномырдин был на самом острие этого движения.
Вот только один маленький факт, обычно совершенно не замечаемый, но весьма говорящий: Виктор Черномырдин был назначен министром газовой промышленности СССР 12 февраля 1985 года. То есть - за месяц до того, как 10 марта 1985 года скончался Константин Устинович Черненко. Следующим генеральным секретарем ЦК КПСС стал Горбачев, который начал перестройку, приведшую в конце концов ко всему тому, что мы сегодня имеем. И в первую очередь - к сырьевой экономике, основанной в огромной степени на продаже газа на Запад. Как расценивать это совпадение? Как случайность? Как значимое совпадение по Юнгу (синхронию)? Как знак того, что перестройка была вовсе не тем, за что ее выдавали, а была тщательно спланированной операцией, по превращению России в сырьевой придаток Запада? Операцией, спланированной так ловко, что даже человека, который превратит газовую промышленность Советского Союза в Газпром, назначили как раз накануне прихода к власти Горбачева. Когда умирал Черненко. Заранее, но поразительно вовремя.
Пройдет четырехлетний период раскачки, и вот уже в августе 1989 года (постановлением Совета Министров еще СССР) Министерство газовой промышленности будет преобразовано в государственный газодобывающий концерн "Газпром" (впоследствии РАО "Газпром"). Председателем Правления государственного газового концерна "Газпром" станет, естественно, Виктор Черномырдин. И останется на этом посту вплоть до 30 мая 1992 года, когда будет назначен заместителем председателя Правительства России по топливно-энергетическому комплексу. 14 декабря 1992 года, после того, как Гайдар покажет свою полную недееспособность, Черномырдин станет председателем Совета Министров правительства Российской Федерации и останется на этой должности до 1998 года.
Все это, так сказать, конспирологический (а может и чисто случайный) контекст деятельности Виктора Черномырдина. Но именно в этом контексте весьма интересно посмотреть, что это был за человек и какая вместе с ним уходит эпоха. Сейчас редко кто вникает в детали и мыслит глубоко. Но в январе 1998 года в "Независимой газете" (в приложении к ней "Фигуры и лица") была опубликована блестящая статься Сергея Королева "Человек традиции на гребне перемен. Алгоритм политического выживания в смутную эпоху". После выхода этой статьи главный редактор "НГ" Виталий Третьяков на летучке рассказал (у него всегда была информация из высших кругов), что Виктор Степанович, запершись в своем кабинете, часа два изучал этот текст и остался им очень доволен (что, в общем, говорит о его большом уме, поскольку текст нелицеприятный). Впоследствии эта статья вошла в книгу "Российская элита. Психологические портреты" (Ладомир. 2000). "НГ" тогда не присутствовала в Интернете, а книга давно стала библиографической редкостью. Поэтому статья Сергея Королева будет интересна и полезна сегодня многим. Даем книжный вариант статьи с минимальными сокращениями.
ЧЕЛОВЕК ТРАДИЦИИ НА ГРЕБНЕ ПЕРЕМЕН
Как говорит Черномырдин
Все знают, что Черномырдин косноязычен. Но что значит - косноязычен? Откроем словарь Даля. Слово "косноязычный" происходит от глагола коснить - медлить, мешкать, не решаться, долго не исполнять и затягивать, тянуть время. Коснитель - тот, кто коснит, медлитель. Наконец, косноязычный - это тот, у кого язык коснит, спотыкаясь, заикаясь, либо произносит слова с трудом, неясно, невольно переиначивая некоторые звуки, "заика, спотыка, а иногда и гугнивый".
Между тем Черномырдин говорит энергично, с нажимом, нанизывая глаголы друг на друга, порой почти без существительных и прилагательных. Примерно так: "Правительство действует... Собрались... доложил, обсудили, приняли меры, будем доводить дело до конца...>>
Стремясь придать своим словам вес, Черномырдин любит после паузы повторить, продублировать конец фразы. Например, в Лионе на встрече "семерки": "Я - это Россия, за мной Россия". "Мы должны говорить только то, что выверено, то, что принято, то, что уже принято" (реакция на заявление министра Куликова по Чечне). При этом он отдает предпочтение глаголам, спрягая их в прошедшем, настоящем и будущем времени: "...принимаем и будем принимать решения. В обиду не давали и не дадим".
Это напоминает весьма традиционную партийную риторику (сравните, у Сталина: "Наша партия и наша страна всегда нуждалась и будет нуждаться в поддержке братских народов"). Впрочем, премьер предпочитает утроение, российский архетип изложения, так ярко воплощенный в русских народных сказках и затем советизированный (вспомним формулы типа: "Учиться, учиться и учиться", "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". "Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить"). Например, на вечере своей землячки Людмилы Зыкиной весной 1997 г.: "Ваш звучный, чарующий голос звучал, звучит и будет звучать...>> Или: "...Кто может, кто хочет, кто умеет принимать решения, а главное, претворять эти решения в жизнь...>> и т. д.
Так что в буквальном смысле слова Черномырдин, конечно, не косноязычен. Он говорит не столько медленно, сколько плохо.
Премьер связывает периоды в предложения, повторяя и повторяя ключевые слова - при этом мысль, в сущности, буксует, топчется на месте. Например, в онкоцентре: "Центр будет работать без всяких... Центр будет работать...>> Или во время посещения Исторического музея: "Я знаю, что музей будет... Музей будет".
Когда слов не хватает, премьер использует наиболее распространенные, лежащие в самом верхнем языковом слое "слепые", расхожие слова - и часто попадает впросак, ибо они как раз и имеют наиболее широкий спектр значений: "Все те вопросы, которые были здесь поставлены, мы все соберем в одно место...>> (из выступления в Думе в августе 1996 г.) Или, после множества критических стрел, выпущенных в прессе в связи с охотничьими подвигами в Ярославской области, приведшими к умерщвлению медведицы и двух ее медвежат: "Я бы хотел, чтобы тот, кто пишет... чтобы они встретились (с медведицей. - С.К.)... даже не в кабинете, а в другом месте...>>
Или - Черномырдин выступает в Думе с отчетом, а наиболее отчаянные оппозиционеры требуют вынесения вотума недоверия правительству. "Кому это нужно? - вопрошает премьер с трибуны. - У кого руки чешутся? У кого чешется, чешите в другом месте".
Увы, выражения "одно место", "в одном месте", "в другом месте" имеют в русском языке специфический смысловой оттенок, хотя, конечно, не столь определенный, как понятие "причинное место". Премьер, похоже, ощущает этот оттенок, лишь когда выговаривает фразу, по реакции аудитории. Но тогда - каждый раз - уже бывает поздно.
В известном смысле премьер - жертва многозначности языка, порождающей, при неумелом его (языка) использовании одну двусмысленность за другой. Конечно, когда Черномырдин говорит: "давайте выгребать вместе", он, наверное, вдохновляется образом бурного потока перемен, на гребне которого он находится, но у слушателей встают перед глазами трудовые будни мусорщиков или ассенизаторов...
Выглядит все это так, будто Черномырдин принимает участие в конкурсе на лучшую двусмысленность года и составляет их по лучшим образцам екатерининской эпохи ("Ваше Величество! У Ваших ног столько поклонников, как бы я хотел оказаться между ними!") Хотя, конечно, Черномырдин не рассказывает журналистам, подобно одному губернатору, о том, как он "мочился под дождем".
Черномырдин обладает способностью, высказывая очевидную и в общем понятную даже в его изложении мысль, расставить слова совершенно невероятным образом. Скажем, во время подготовки визита премьера в США обнаружился интересный факт: сходство конструкции куполов Капитолия и Исаакиевского собора в Петербурге; более того, выходило, что купол Капитолия был сконструирован по образу и подобию купола знаменитого творения Монферрана. Черномырдин "озвучивает" эту мысль: "Я вот сижу и думаю: если у нас купола похожие, чего же нам не двигать дальше?"
В Давосе по животрепещущей проблеме расширения НАТО однажды было сказано следующее: "НАТО сегодня мало чем изменилось от того НАТО, для чего оно было создано" (цитирую дословно).
Впрочем, будучи подвергнуты переводу, приведенные пассажи, вероятно, выглядели вполне пристойно.
Премьер, как и большинство политиков его поколения и его биографии, делает самые элементарные из самых распространенных речевых ляпов. Вот он обращается к министрам, распекая их за внесение в правительство сырых документов; если неподготовленные документы несут в правительство, значит, и в министерствах циркулируют невнятные, непроработанные бумаги: "Значит, и вам ложат на стол сырье...>> Конечно, премьер видел известный кинофильм, где молоденькая учительница, раздражая до крайности воплотившегося в учителя истории Вячеслава Тихонова, говорит: "Я им говорю - не ложьте зеркальца в парты, а они ложат и ложат...>> Но одно дело - смотреть, а другое - извлечь нечто из этого процесса смотрения. Я уже не говорю о том, каким красками в этом контексте, в сочетании с пресловутым "ложат", играет словечко "сырье"...
Афоризмы и тропы
Неосознанно Черномырдин использует в своей речи некоторые известные риторические фигуры, в частности, тропы - слову придается значение, отличное от его прямого значения ("сгорать от любви" и т. д.). Или, в более сложных случаях, напротив, реанимируется изначальный, стершийся, отошедший в контексте коммуникации на второй план смысл слова. Например, у Мольера: "Каким языком вы хотели бы пользоваться в разговоре со мной? - Тем, который у меня во рту". Сравните это с пассажем Черномырдина, объявляющего, что ему все равно, что там себе думает "Яблоко", груша и все другие прочие - для него это не имеет ровно никакого значения... Здесь "Яблоку" как бы возвращается его изначальный, "фруктовый" смысл ("язык, пребывающий во рту") - и затем продолжается уже этот, не политический, а плодово-ягодный ряд.
Но всерьез анализировать черномырдинские тропы - значило бы уподобляться другому мольеровскому персонажу, тому, который объяснял господину Журдену, что тот говорит прозой... Это, конечно, занятие презабавное, но все-таки несколько отдающее ёрничеством, балаганом и капустником.
Несколько слов о присущем премьеру юморе. Черномырдин, несомненно, ощущает ситуацию, в которой можно и должно пошутить. Особенно ситуацию, в коей может быть использован традиционный алгоритм номенклатурно-партийного юмора (основные темы: женщины и выпивка). Но пошутить - не очень получается. Вот на совместной, "тройственной" пресс-конференции Черномырдина, Чубайса и Немцова премьер сообщает: "Мы перед вами сегодня втроем - это не значит - "на троих". Это значит другое".
Ремарка: "это - другое" равносильна грустному признанию: здесь хочется пошутить, я это чувствую, но, извините, не умею. ("Другое" - такое же ничего не означающее слово, как "место".)
Или на вопрос, кто бы мог его заменить в качестве председателя правительства он отвечает: "Кто меня может заменить? - Убью сразу. Извините конечно...>> Несколько натужный и непритязательный юмор - извините, конечно...
Премьер, мне кажется, гораздо убедительнее не тогда, когда он старается пошутить, а тогда, когда он свободен, раскован - и у него само собой вырывается вдруг нечто такое, что потом долго цитируют и вспоминают. Некий афоризм.
Вот премьер комментирует высылку корреспондентов ОРТ из Белоруссии и припоминает встречу Ельцина с Лукашенко: "Еще поцелуи не просохли...>> Вот он выступает с думской трибуны, из зала ему кричат - мол, раньше все имели! Премьер реагирует мгновенно: "Встаньте, кто все имел!"
Последний пассаж тем более примечателен, что это - безусловный экспромт: кто мог знать, что из гущи депутатской премьеру подадут именно такую реплику?
Или вот еще: "То им (помнится, Думе. - С.К.) один не понравился, то им другой... То им черный, то им кудрявый, то им рыжий... Перекрасить всех?"
Галантен и в то же время осмотрителен пассаж о женщинах. "Виктор Степанович, а красивых женщин успеваете замечать? - спрашивает журналистка. - Успеваю. Но только замечать. О чем горько сожалею...>>
Порой такие экспромты премьеру удаются. Иногда дело заканчивется конфузом. Увы, нельзя предсказать, что сорвется с отверстых уст премьера, - нетленный афоризм типа "Хотели как лучше, а получилось, как всегда" (если вдуматься, несколько компрометирующий действующего политика, но при том выдающий в премьере проницательного человека, тонко чувствующего некие универсалии российской общественной жизни), или нелепый оборот, вызывающий хихиканье в зале...
Ортега-и-Гассет когда-то заметил: "Принимаясь говорить, человек делает это потому, что полагает возможным сказать то, что думает. Однако это иллюзия. Язык этой возможности не предоставляет. Он позволяет сказать чуть больше или чуть меньше, чем мы думаем, и ставит непреодолимую преграду на пути остального". Этот пассаж, трактующий, естественно, ситуацию свободного владения языком, похоже, весьма и весьма относится к нашему премьеру, с той только поправкой, что ему язык не позволяет сказать того, что он, язык, дает возможность сказать другим...
При этом я, однако, не рискну обратиться к расхожим формулам типа "кто ясно мыслит, тот ясно излагает"; следовательно, плохо говорящий - плохо мыслит. Определенная корреляция, вероятно, существует, но доказательств универсальности этого тезиса нет.
Вообще не надо ждать от анализа речевого слоя того, что он, этот анализ, дать не может: анатомии личности или политической анатомии. Мемуары, с милыми детскими воспоминаниями и любовным описанием, пусть даже не на сто процентов откровенным, мельчайших жизненных подробностей, представляют в этом отношении куда более благодатный материал, особенно для психоаналитика. Но премьер писательского зуда не испытывает, как не испытывает он и потребности в политическом эксгибиционизме, реализуемой в последнее время через посредство нашей новой мемуаристики.
Косноязычие как фактор политического выживания
Вернемся однако к нашим лексикологическим штудиям. Помимо глагола коснить - медлить, мешкать и т. д. - существует глагол коснеть (некогда писавшийся через "ять") - упорно оставаться в одном и том же положении, состоянии. "По смыслу этого глагола, - замечает Даль, - коснение, от коснеть, и косненiе, от коснить, - одно и то же".
Русский язык как бы намекает нам, что устойчивость и неподвижность исходит с косноязычием из одного корня, что политический долгожитель должен быть косноязычен.
Все "коснеющие" лидеры говорили плохо: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, хотя каждый говорил плохо по-своему.
Сталин говорил скованно и бедно по языку. Хрущев - раскованно, безграмотно, с экспромтами, непредсказуемыми эскападами и лихими словечками ("пидарасы" и "кузькина мать"). Брежнев говорил - никак.
Горбачев отличался, несомненно, словоохотливостью и при этом пытался обозначить выход в языковой ряд адекватный "новому мышлению", но использовал слишком ограниченный терминологический набор и злоупотреблял некоторыми излюбленными оборотами, что и делало его столь уязвимым для пародистов.
Ельцин написал в одной из своих книг, что Горбачев "говорить любит и умеет", правда, пояснив: "округло говорить". Мне кажется, что, даже если мы абстрагируемся от тех черточек речи Горбачева, которые так бросаются в глаза и отличают его речь от речи подлинного российского интеллигента, вряд ли можно считать хорошим оратором человека, чьи речи вызывают не вполне объяснимое, но явное раздражение у аудитории. Хотя, конечно, все познается в сравнении - вспомним тот удручающий фон, на котором в середине 80-х возник для нас Горбачев-политик и Горбачев-оратор... Но ведь и "эра Горбачева" была непродолжительной...
Все, что сказано было о трудностях обращения с языком у премьера, в той же мере относится и к другой "коснеющей" фигуре, президенту, которому нелегко дается не только управление страной, но и управление грамматическое. Все, что возможно присоединить через союз "чтобы", присоединяется через "чтобы" - или "чтоб". Как в популярном фильме: "Чего просишь-то?" - "Чтоб диспетчером".
Говорящий Ельцин не менее косноязычен, чем Черномырдин - но косноязычен по-иному. Президент отчаянно стремиться освоить новый языковой ряд: в овладении новым, не-советским, не-номенклатурным словом видится ему залог выхода на новый уровень мышления, качественно иного мышления, нежели у прораба, секретаря обкома или лидера столичных коммунистов. И здесь ощущается та же натужность, что и в случае с Горбачевым. Материал сопротивляется. И дело не в том, что там и сям случаются выплески новояза: "снять с работы" вместо "отправить в отставку", например. Оказывается, что иные слова требуют какого-то иного мышления, что они создавались для выражения этого мышления, обслуживают его, но никак не наоборот...
Вообще в СССР/России десятилетиями существовала проблема сосуществования, сопряжения официозного партийно-идеологического языка, несущего в себе знаковые обороты, создающие возможность взаимного узнавания людей, принадлежащих к правящему страной слою, т. е. советского новояза (используем термин Дж.Оруэлла), - и языка повседневной жизни, "живого великорусского", по определению В.Даля.
Проблема эта могла решаться различными путями. Возможна, например, конвертация идеологического языка в язык обыденной жизни, замена лексических единиц одного языка лексемами другого, наконец, параллельное существование двух языков.
Черномырдин решает проблему типичным для советского партхозактва способом: в разговорной речи (я не имею здесь в виду чтение написанного заранее текста) он сохраняет канцелярско-ритуальную составляющую и освобождается от составляющей идеологической.
Несомненно, старый советский идеологизированный "новояз" уходит, но уходит, сопротивляясь, и, парадоксальным образом, по мере этого ухода, по мере того, как тени старого расплываются и истончаются, открываются контуры новояза "второго поколения". И этот новояз уже взыскует новой идеологии...
Справедливости ради надо сказать, что премьер избегает и знаковых, идеологически маркированных лексем демократического новояза: от него, например, нечасто услышишь обращение "россияне". И он, кстати, не говорит: консенсус, рейтинг, тайм-аут...
В чем преимущество косноязычия? Любое рыхлое, невнятное высказывание содержит набор смыслов, несводимых к буквальному (и не всегда могущему быть понятым однозначно) "смыслу" фразы. Чем туманнее, амбивалентнее, размытее фраза - тем шире спектр потенциальных смыслов, могущих быть из нее извлеченными, тем меньше определенность и ответственность. Идеальная фраза - та, что вообще не договаривается до конца, а прерывается на запятой с тем, чтобы дать дорогу началу новой фразы... Как выражается философ Валерий Подорога, "текст власти должен быть безответствен".
"Что тот генерал, что этот...>> - такого типа пассажи замечательны именно этой своей размытостью и возможностью отыскания в них беспредельного, бесконечного числа смыслов... А ведь еще существует интонация - она также небезразлична смыслу - последний варьируются также в зависимости и от мимики, и от жестики (смыслы фраз президента, сопровождаемых сжиманием кулака и перемещением его в пространстве, не тождественны смыслам фраз, не сопровождаемых такими манипуляциями).
Минус неопределенных, неорганизованных, недоговариваемых, обрываемых на запятой полуфраз и полумыслей в том, что эманация смыслов становится не вполне контролируемой. Но плюсы подобной речи перекрывают ее эвентуальные минусы. В нашей стране и в сложившейся ситуации.
Например, Черномырдин говорит, что он вроде бы не собирается выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах 2000 года. Это может означать, что он действительно не собирается. Это может означать, что собирается, но - вот хитрец! - темнит, скрывает. Это может означать, что он пока не знает, будет или нет. Это может означать, что премьер хочет, чтобы президент узнал, что он не собирается. Или чтобы президент понял, что премьер готов выдвинуться, но ни в коем не случае не будет этого делать без благословения президента. Или что он, премьер, готов дать себя уговорить. Повторяю, за этим может стоять любой смысл и любая совокупность смыслов. Невнятность формы заявления и вполне сознательная уклончивость премьера позволяют удерживать все эти смыслы одновременно. Если бы Черномырдин был блестящим оратором, ему стоило бы немалых трудов добиться такого эффекта, найти адекватную этой необходимой неопределенности словесную форму. При наличии природного косноязычия эта архисложная задача решается сама собой. Причем, никто не будет ловить премьера на слове: "Вот, вы говорили...>> Все знают, что ловить на слове невыговоренном, не красном, а скорее сером, соединенном непонятным с точки зрения риторики и грамматики образом с другими словами, - бессмысленно, может, даже неприлично...
Неопределенность и невнятность смыслов вполне адекватна неопределенности и невнятности ситуации, в которой осуществляется процесс говорения. Как может быть ясна и отточена речь, когда размыт и невнятен политический курс?
И, с другой стороны, если вдруг курс станет внятным и отчетливым, то сможет ли сохраниться невнятный премьер?
Но, с третьей стороны, с чего он, курс, вдруг станет внятным?
Пока же неизменность косноязычия на самых верхних этажах политической иерархии - такая же закономерность российской политической жизни, как многократно отмеченное чередование лысых и кудрявых в роли генсека/президента.
Строгий, серьезный, солидный
У нас принято описывать политическую физиономию того или иного фигуранта; попытки описать его внешний облик считаются едва ли не дурным тоном; предполагается, что это переход на личности. Это в корне неправильно: мы воспринимаем человека, политика в том числе, прежде всего визуально, и непонятно, почему из текстуального портрета последнего должны быть исключены глаза, нос, брови, прическа, манера говорить, жестикулировать, ходить... Почему журналистам оставлен только политический портрет, а просто портрет считается компетенцией художников и фотографов? Помню, пару лет назад, когда я писал в одной газете о кампании по выборам в парламент, то обратил внимание на диссонанс между образцово-советским обликом Бориса Федорова ("Вперед, Россия!") и его сверхагрессивной риторикой. Мне показалась, что экс-министр ставит себя в комичное положение; я попытался зафиксировать комику ситуации и вспомнил едкую эпиграмму Евтушенко начала 60-х: "вождь румяный комсомольский...>>, посвященную Сергею Павлову; опус появился в газете целиком - за исключением этого злосчастного "перехода на лицо"...
Сегодня ситуация не очень изменилась; разве что стало можно писать, что Чубайс - рыжий...
Лицу Черномырдина свойственно выражение серьезности, суровости, внушительной насупленности, нахмуренности, порой переходящее в то, что Ельцин в своих "Записках" описывает словами "мрачнее тучи". Есть, есть в облике премьера нечто карабас-барабасовое, тем более, что он тоже если не хозяин, то директор-распорядитель, а порой даже конферансье своего собственного театрика. Возможно, внешняя суровость - это характер, но в определенной степени это следствие принятой на себя премьером социальной роли - роли домовладыки, хозяина, управителя, распорядителя, столь тщательно прописанной в "Домострое", строгой и по-своему мудрой книге XVI века.
Но суровое выражение лица - это и порождение ситуации, когда все непрерывно, год за годом, пишут о том, что премьер - чуть ли не декоративная фигура, а все решает Чубайс (или Гайдар, или Немцов, или еще кто, ну, и, конечно, президент). Улыбчивость и приветливость в этой ситуации может быть расценена как проявление слабости. А суровость - уместна. Вот Черномырдина спрашивают в Думе, выбирал ли он молодых вице-премьеров сам или их ему навязали для того, чтобы они его стоптали? "Насчет стоптания - не получится!" - заверяет премьер с суровейшим из самых суровых своих выражений на лице.
Иногда Черномырдин появляется на публике в очках, например, когда надо прочитать какой-то текст, и никоим образом не проигрывает от этого, - напротив, обретает дополнительную внушительность (впрочем, имиджмейкеры давно установили, что политика очки скорее украшают - он как бы сразу становится "умнее").
Черномырдин относится к тому типу мужчин, который женщины старшего и среднего возраста обычно описывают словами "видный", "солидный", "представительный". Это, собственно, констатация некоей телесной конфигурации. Движется он с некоторой плавностью. Избегает толчков при ходьбе. Но если у Ельцина подобная осторожность - следствие травмы позвоночника, то у Черномырдина, похоже, - антураж принятой на себя социальной роли: хозяин, домовладыка неспешен, вальяжен, внушителен.
Приятно констатировать, что Черномырдин одевается если не безукоризненно, то вполне пристойно, хотя и несколько консервативно. Ведь, что бы там ни говорили о том, что галстук подбирается к рубашке, а не к пиджаку, никто не убедит меня, что коричневый галстук с синим костюмом (чем грешил в свое время Горбачев) - это проявление вкуса...
В чем-то Черномырдин напоминает Брежнева в его лучшие годы. Тот же типаж уверенного в себе обкомовского лидера, добравшегося до секретаря ЦК, советского генерала, хозяина. То же сознание собственной полноценности. Та же любовь к охоте и хорошим автомобилям. Есть, кстати, даже сходство внешней фактуры. Но если Брежнева играла его свита (как свита зачастую играет нашего президента), то Черномырдин предпочитает играть себя сам. Хотя получается у него - по-разному.
Слово и жесn
Небезынтересна жестика Черномырдина. Вспомним президента: он обычно сопровождает свои выступления жестами (а порой и телодвижениями), воспроизводящими некоторые смыслы. "Стабилизация" - это жест ладонью вниз, легкие успокаивающие вертикальные перемещения ладони. "Экономический подъем" - движение рукой справа-снизу налево-вверх, как бы рисующее кривую подъема. "Прочитал пачку бумаг толщиной в полметра" - и тут же демонстрируется при помощи рук расстояние, эквивалентное полуметру. Иными словами, жестика президента представляет собой нечто среднее между знаками сурдопереводчиков и движениями молодого Ярмольника, изображающего тающее мороженное.
У Черномырдина жест не несет понятийной нагрузки, он чисто эмоционален, выражает, в зависимости от ситуации, возмущение, угрозу, предостережение - эмоции разные, но, как правило, однотипные, сурово-строгие. Как писал, правда, по другому поводу, Ю.М.Лотман, "он не был посвящен в тайны искусства свободно выражать движением и позой оттенки душевного состояния". Черномырдин грозит, он обращает в аудиторию перст указующий, он демонстрирует публике и телекамере зажатый в руке листок бумаги с возмутившим его текстом, вовсе не пытаясь при помощи жестов создать некие эквиваленты существующих в языке понятий.
Как это ни покажется парадоксальным, в этом аспекте Черномырдин выглядит более эмоциональным, нежели Ельцин: жест у премьера - это эмоция и только эмоция. И в то же время он выглядит сдержаннее и, если хотите, стандартнее. Он как будто постоянно помнит, что, по опросам общественного мнения, население отдает предпочтение политикам, сдержанным в жестах и отличающимся серьезным выражением лица.
Правда, если президент, что случается, стучит карандашом по столу в такт своим словам и в конце тирады, если есть повод для раздражения, карандашик отбрасывает в сторону, то за этим жестом, как и за указующим перстом президента и тем более за пальцами, сжатыми в кулак, угадывается формула "снимем с работы"... А премьерский жест не подкреплен возможностями кадровых изменений на высшем бюрократическом уровне. А без этого зловещего подтекста жест несколько теряет в убедительности.
Но жест Черномырдина, хотя и акцентирует контакт со слушателями или оппонентами, все же ограничен некоторым невидимым пределом: премьер не дирижирует оркестриками или казаками, скандирующими "Любо! Лю-бо!..", не пританцовывает на молодежных концертах...
Жест у Черномырдина служит также для выражения интереса; это уже жест другого рода, жест-прикосновение: объект, вызвавший интерес, следует потрогать, этого требуют приличия, этим выказывается уважение к тем, кто показывает... Поэтому в Историческом музее премьер тянется рукой к деревянному челну, которому пять тысяч лет, похлопывает по нему рукой, почти так же, как по новой модели ГАЗа на одноименном заводе...
Дистанция общения
Обращаться к собеседнику на "ты" или на "вы" - вопрос не этикета или культуры. Это вопрос дистанции.
Горбачев, как известно, обращался к Ельцину на "ты", Ельцин говорил Горбачеву "вы" - почти Андрей Болконский и Пьер Безухов. На "ты" Горбачев обращался и ко многим другим своим коллегам по политбюро, включая тех, кто много старше его по возрасту.
Правда, когда мы говорим об этом "ты", мы должны учитывать, что это специфическое партийное "ты", предполагающее, как правило, обращение по имени-отчеству; это "ты", сближающее и объединяющее членов партии-ордена.
Ельцин к сподвижникам обращается, насколько известно, на "вы"; быть на "вы" со всеми, с кем пересекается президент, - это, похоже, принцип. Это "вы" также не стоит рассматривать в терминах хорошего/плохого воспитания. Скорее это способ зафиксировать и акцентировать дистанцию.
С Клинтоном и Шираком Ельцин на "ты": "Я благодарен тебе, Жак, за то, что...>> Или: "Мы с Жаком и Гельмутом Колем договорились...>> С некоторых пор наш президент на "ты" и с канадским премьером Кретьеном.
Очевидно, только главы государств могут рассматриваться как фигуры, равные президенту России, что и фиксируется в процессе общения.
Черномырдин говорит "ты" легко и свободно и людям самым разным, у него нет здесь проблем. Как человек, не склонный к рефлексии, он, вероятно, не задумывается над тем, как формула его общения кем-то где-то будет воспринята. Вот, скажем, премьер и московский мэр выходят со стадиона в Лужниках. Молоденькая корреспондентка интересуется: дескать, собирается ли федеральное правительство помочь закончить реконструкцию стадиона? "Ты злее вопроса не могла придумать?" - реагирует премьер (это, собственно, лишь вариация известного: "Ты меня здесь не провоцируй, Евгений").
Стиль общения остается прежним, номенклатурным; однако это уже не то партийное "ты" о котором было сказано выше, это другое "ты", и это "ты" не предполагает аналогичного обращения со стороны собеседника.
Существует и более простой, проверенный веками способ одностороннего сокращения дистанции. Поскольку ненормативная лексика, с одной стороны, составляет неотъемлемую часть живого русского языка, а с другой, она полностью адаптированна партийно-хозяйственным стилем общения, Черномырдин (здесь мы можем опереться на его собственное признание) порой прибегал и к ненормативным выражениям (деликатности ради употребим глагол в прошедшем времени - последнее достоверное свидетельство использования премьером непечатной лексики относится к октябрю 1993 г.). Что естественно для советского начальника цеха, директора завода и для всей партийно-советской элиты в целом.
Премьер также использует один весьма распространенный способ удлинения дистанции между собой и слушателем - он часто говорит о себе в третьем лице, как Сталин или Горбачев. Например, о переговорах с чеченцами: "...И если понадобится Черномырдин - он тоже будет участвовать...>> Или: "Не первый случай, когда все ведут под Черномырдина. Не найдут и могут найти!" (Впрочем, сегодня говорят о себе в третьем лице многие далеко не первостепенные политические фигуранты, например, губернатор Петербурга Яковлев.)
Фигура говорящего как бы раздваивается: есть некто (фамилия которого как будто Черномырдин) - он здесь, рядом, он доступен, контактен, его можно потрогать рукой - и есть Некто, носящий ту же фамилию, которого говорящий полагает стоящим неизмеримо выше себя и внимающей ему публики. В процессе говорения о себе говорящий ощущает столь жгучее, неимоверное уважение окружающих, что уже не может сказать о себе "я" - он произносит свое имя голосом массы, от имени массы.
Но премьер, заметим, никогда не говорит о себе в третьем лице, называя свою должность, подобно Ельцину. ("президент эту проблему решил", "президент не позволит"). Эту прерогативу он оставляет президенту.
Устойчивость традиционалиста
Премьер играет на баяне. Я не большой знаток этого рода музицирования, но у меня сложилось впечатление, что Черномырдин на баяне играет примерно так, как Ельцин - в теннис и Лужков - в футбол. То есть, вероятно, любит, но... Хотя, хорошо он играет или так себе - не столько важно.
С огромным удовольствием садится премьер за руль автомобиля. И опять-таки не столь важно, что сегодня это классный зарубежный автомобиль - важнее помнить, что управление и, как следствие, распоряжение машиной (неважно, газик это, грузовик или даже трактор) всегда было на селе признаком значительности и самостоятельности мужчины, "мужика"; человек-за-рулем мог в любой момент и дров подвезти, и в город подскочить, и за водкой сгонять...
Однако баян и тяга к рулю - черты для традиционалиста хотя и знаковые, но, так сказать, не родовые. Здесь важна не столько приверженность к баяну или балалайке или игре в городки, сколько оценка этой своей приверженности: не ощущает ли сам баянист-балалаечник-городошник это как некое проявление несовременности и, если хотите, неевропейскости? Нет ли у него своего рода "комплекса балалаечника"? Один из многолетних сподвижников Ельцина Виктор Илюшин вообще закончил музыкальную школу по классу баяна, но видели его во внерабочее время в основном с теннисной ракеткой в руке, и он старался, чтобы его воспринимали в этой ипостаси. Или в крайнем случае декламирующим Пастернака...Черномырдин же хочет, чтобы его видели с баяном - у себя ли в Барвихе или при посещении простой рабочей, неизвестной ему ранее семьи, и это о многом говорит.
Есть и иная, куда более фундаментальная особенность традиционалистского склада жизни и соответствующего типа сознания, акцентируемая в качестве нормы еще с времен "Домостроя". Эта черта - закрытость, стремление скрыть от внешнего мира ту часть своей жизнь, которая может быть скрыта и закрыта.
Ельцин признался как-то, что помимо тенниса, который давал ему эмоциональную разрядку, раскованность, свободу, ему необходимо было еще и ощущение закрытой двери. Очевидно, сопоставляя, сколь избыточно много публика знает сегодня о частной жизни президента и сколь мало посвящена она в подробности внеслужебной жизни премьера, мы можем констатировать, что последний гораздо тщательнее закрывает за собой дверь, не оставляя даже небольшой щелочки. Мы не знаем, дают ли пришедшему с работы премьеру холодную котлету и рискует ли он порвать брюки, зацепившись на точащий из стула кончик гвоздя. Не знаем и, думаю, никогда не узнаем.
Другая знаковая черта человека традиционалистского склада - уважение к делу. К деланью дела как к таковому, к процессу. "Явлинский? А что он сделал?" Это говорит человек, который знает, что он - сделал, правда, возможно, не вполне сознает еще, что он сделал. Черномырдин - делатель дела. Не случайно его политический идеал - Петр I, который "ничего не боялся и ничем не гнушался" (не гнушался не в смысле подлости, а - не боялся никакой работы).
Премьер не возражает, если его будут воспринимать как человека, который, пока всякие другие прочие занимаются говорением и политиканством, продолжает работать, работать и работать.
Занятно, но Черномырдин почти никогда не говорит: мы обязуемся (должны) к такому-то сроку сделать: первое - то-то, второе - то-то, третье - то-то и то-то. Он говорит: надо не болтать, а работать, дело делать. Осторожно и осмотрительно. И только если президент говорит: вы, Виктор Степанович, должны, да еще, не дай Бог, к такому-то сроку, к первому, положим, января, расплатиться с бюджетниками, то Черномырдин кивает.
Бесспорные выгоды суждений типа "дело делать" оценены коллегами премьера. Вот уже даже Элла Памфилова говорит: "Сегодня нельзя отлынивать... Нам надо засучить рукава и пахать до седьмого пота" (ответ на вопрос, войдет ли она в правительство, если пригласят).
Наконец, Черномырдин как человек, сформировавшийся в традиционном мире и сохранивший верность устоям традиционализма, не испытывает притяжения богемы, звезд спорта и эстрады, не ввинчивается в среду людей культуры. Ну, если надо вручить орден Кобзону, - придет, вручит. Ну, футбол, важнейший, решающий матч из ложи посмотрит. Но, наверное, за девять отыгранных матчболов орден не даст, хотя спасибо скажет.
Вообще, психологическая устойчивость Черномырдина - это, видимо, не только характер, но и следствие приверженности к традиционной культуре и традиционным ценностям. Баян успокаивает, а битвы на теннисном корте только будоражат нервную систему.
Черномырдин не играет в теннис, не купается в проруби, не дефилирует мимо почетного караула в белых штанах, не ходит, насколько известно, в баню в компании политических сподвижников и единомышленников, не падает с моста, не попадает в авиа- или автокатастрофы, не бросает, подобно Стеньке Разину, своих помощников за борт....
Не склонен он и к мелким аферам (мелким по размаху, а не по суммам), связанным с предоплатой экономических трактатов.
Как могло случиться, что в годы чудовищной ломки на самом верху сумел сохраниться человек столь традиционного менталитета? Думаю, что возможность сохранить традицонную систему ценностей и поведения и очень-очень медленно эволюционировать, причем, не в главных, жизнеустроительных, определяющих, а во второстепенных, политико-идеологических компонентах, была обусловлена не в последнюю очередь медленностью и плавностью восхождения Черномырдина по ступенькам бюрократической лестницы. Он, кажется, не пропустил ни одной ступеньки, а некоторые осваивал дважды - в ипостаси партийной и (на том же примерно уровне) хозяйственной. Так что президентская характеристика Черномырдина как опытного человека, который "жизнь большую прожил, побывал везде, и сверху и снизу, и снизу и сверху", вполне адекватна. В этом "побывал везде" глубокое отличие премьера от людей, врывавшихся в политику, прыгая через ступеньки, как это было с Хасбулатовым, Руцким, Гайдаром, Бурбулисом, Скоковым, Станкевичем и многими другими видными фигурами рубежа 80-90-х. Ментальная структура и этические принципы не успевали адаптироваться к новому статусу и возможностям, и люди, не выдержав испытания известностью и властью, менялись, как говорится, на глазах, причем часто не в лучшую сторону. Именно отсюда, а не из неприязни к политикам новой формации, "демократам" проистекает, видимо, предубеждение премьера против "завлабов-выскочек".
Конечно, у Черномырдина есть свои политические взгляды. Но все же структуры его сознания традиционны и существуют в значительной степени независимо от политических и идеологических воззрений. Очевидно, традиционализм Черномырдина порождает и определенное равнодушие к современным политическим технологиям, к микротехнологиям во всяком случае.
Создается впечатление, что в глубине души Виктор Степанович не верит в необходимость всех этих новомодных имиджмейкерских штучек. Неужели от того, как он причесан и одет, как и какими словами он выразил некую мысль, что-то по большому счету зависит в реальной политике? Толку от имиджмейкеров (как показали, в частности, декабрьские выборы 1995 г.) мало, а хлопот и беспокойства много. Весь его опыт - от начальника цеха до министра и премьер-министра - подсказывает ему, что в тексте, так сказать, важна не форма, а содержание. Наконец, опыт (свой и чужой) подсказывает премьеру, что техника аппаратной/коридорной/ кабинетной борьбы гораздо важнее, чем техника ораторская.
Черномырдин - публичный политик, но он публичный политик волею обстоятельств и ТВ, а не по призванию или по убеждению. К тому же у него нет необходимости ежеминутно, ежесекундно думать о том, чтобы понравится, о впечатлении, производимом на избирателя, о политических очках и тому подобной чуши - вечный крест публичного политика. Как политическая фигура он от "публики" - публики, голосующей на выборах - почти никогда не зависел, исключая короткий период накануне парламентских выборов 1995 г.
Единственный реальный выборщик для него, выборщик, который, в сущности (наряду с президентом) и гарантирует его долгожительство, - Дума, утверждающая премьера. А здесь, и он это прекрасно понимает, действия и мотивы людей, нажимающих на кнопки, очень мало зависят от его красноречия или косноязычия; сознание этого придает ему уверенность, и пожалуй, Черномырдин на думской трибуне выглядит так убедительно, как ни на какой другой.
А как же иначе, если едва ли не каждый "левый" депутат, вышедший из советской обкомовской или околообкомовской среды, хотел бы быть Черномырдиным; премьер являет им своего рода воплощение номенклатурной мечты, предел вожделений прежних людей в новые времена.
Очевидно, и проскальзывающая порой неприязнь премьера к прессе связана не с политическими предрассудками (СМИ - обслуга демократов и Запада), а с осмотрительностью и недоверчивостью традиционалиста, не приемлющего торопливости, голословности, суетливости и хамоватости, имеющих быть в наших СМИ в избытке. "Это в газетах написали? - с крайне подозрительной интонацией вопрошает премьер, когда в США на пресс-конференции его спрашивают, как следует понимать некое высказывание министра обороны Родионова. - Значит он этого не говорил...>>
Черномырдин не вкрапляет в свои речи панегирики СМИ, что считает необходимым время от времени проделывать президент, и не смотрит на каждого журналиста как на потенциального врага, подкупленного американскими, сионистскими или чеченскими империалистами/бандитами, подобно Жириновскому или Лукашенко. Вероятно, Черномырдин мог бы делать и побольше, чтобы заслужить журналистские симпатии, - но не считает нужным. Быть может, пока не считает.
Но некоторые движения в сторону того, что принято делать, - налицо. Внимание к политическим микротехнологиям проявилось, в частности, в изменении роли и значения пресс-секретаря премьер-министра - эту роль ныне выполняет г-на Шабдурасулов.
Пресс-секретарь - это специальный человек, призванный сообщать нам, что премьер (президент) здоров, работает с документами, живет на одну зарплату, не имеет акций и сегодня (вчера, завтра, всегда) в шесть утра уже обзванивал губернаторов...
Иными словами, при помощи фигуры пресс-секретаря осуществляется отчуждение непопулярных и потенциально подозрительных электорату утверждений от личности политика.
Кроме того пресс-секретарь упрощает задачу политика, замещая необходимое ранее непосредственное про-явление эмоций (возмущение, удивление, сочувствие, скорбь и т. д.) информацией об этих проявлениях: "Премьер возмущен...>> Ведь эмоция выказанная может восприниматься фальшиво, тем более в эпоху ТВ - экран в этом смысле беспощаден, сыграть перед камерой некие чувства или состояния, не допустив фальшивой ноты, порой не удается даже таким ярким актерам, как Никита Михалков. А информация - неуязвима. Эмоция отличается от текста пресс-секретаря так же, как соболезнование отличается от телеграммы соболезнования.
Все выгоды использования человека-функции (пресс-секретарь) Виктор Степанович в полной мере осознал, видимо, не столь давно - и с тех пор мы видим на телеэкране черномырдинского "споуксмена" г-на Шабдурасулова столь же часто, как любого из российских политиков высшего эшелона, порой и чаще.
Человек без комплексов
Не следует думать, что премьер воспринимает свою, скажем так, некрасноречивость как некий комплекс и поэтому не рвется к микрофону, а иногда и замыкается, когда кто-то с микрофоном к руке подступает к нему очень уж не вовремя. ("Каким будет правительство?" - "Хорошим". - "А поподробнее?" - "Еще лучше...>> Как говорится, все гениальное просто...)
Если Черномырдин и старается быть кратким, то не потому, что ощущает некоторую свою несостоятельность в деле общения с народом и телекамерами, и не потому, что опасается сказать лишнее, - премьеру, напротив, свойственно ощущение собственной полноценности; кто знает, может быть, свои возможности как оратора он оценивает совсем не так, как мы, видящие его со стороны... Просто у него нет особых причин быть словоохотливым.
Словоохотливость политика связана обычно с весьма прозаическими причинами, а порой и с некими комплексами.
Либо политик преподносит себя, агитирует, обламывает косный, равнодушный электорат. И боится, что не сумеет, не успеет, не уговорит. С этой ситуацией, как уже было сказано выше, Черномырдину сталкиваться почти не приходилось.
Либо политик озвучивает некие планы-прожекты - то, что премьер делать не любит и чего он старается всячески избегать (в отличие от своих более молодых и более старшего - по возрасту и по должности - коллег).
Либо политик страдает идеологической зацикленностью, и жаждет поделиться идеей, Большой Идеей: перестройка, новое мышление, европейский дом, рынок, демократия, новая идеология.
Либо политик рефлексирует и старается публично оправдаться (амплуа Гайдара образца второй половины 90-х), что Черномырдину никогда не было свойственно, поскольку ему не свойственно "интеллигентское" ощущение чувства вины - в конце концов, потребность оправдаться является лишь заключительным этапом некоего скрытого от глаз процесса рефлексии.
Либо, наконец, политик страдает патологической словоохотливостью.
Совсем тяжелый случай - сочетание всех этих "либо" - вспомним хотя бы Жириновского.
Черномырдин не планирует (регламентационные утопии типа расписанного по часам и минутам графика строительных работ, 500 дней и 38 снайперов, проскакивающие в сознании нашего президента, - не в его духе). Он не оправдывается. Он даже удивляется, когда ему высказывают недовольство (я уже вспоминал однажды на страницах "НГ" некий эпизод в Елабуге, когда премьера спросили, будут ли кадровые изменения в правительстве, а он возмутился - откуда, мол, такая кровожадность?)
Он человек без комплексов и без склонности к рефлексии. Конечно, едва ли не о любом из наших политиков первого ряда можно сказать, что он - не Гамлет, но о Черномырдине - особенно. Черномырдин политик скорее "толстокожий", чем рефлексирующий; причиной тому как традиционные корни и "школа жизни", так и многолетнее пребывание в жесткой партийно-советской иерархии, где для рефлексии места нет.
Незакомплексованность дает Черномырдину некоторую свободу. Он уже не покорный клиент СМИ, как некоторые его коллеги и оппоненты. Там, где иные увидели бы случай высказаться, создать "информационный повод" для ТВ, - премьер воздержится.
Черномырдин не позволяет себе публичных проявлений политического торжества; столь же последовательно Черномырдин избегает любого рода публичной самокритики; напускное раскаяние или притворное самоуничижение - это не его жанр. ("Да, гонорар высокий... Это правда...>> - подобного от премьера не услышишь). Так что политические оппоненты, печатающие книги о достижениях правительства с девственно чистыми страницами, достающие Черномырдина стишками типа "Наш дом - "Газпром"" и призывающие его добровольно уйти, признав собственную профессиональную и политическую несостоятельность, могут повторять свои заклинания до бесконечности. Премьер наш не впечатлителен. Не тонок. Не раним. Тут все, как в старом анекдоте: "Как ваше здоровье?" - "Не дождетесь!"
Черномырдин - знаковая фигура, олицетворение эпохи номенклатурного капитализма, плоть от плоти того слоя партийной элиты, которая позволила демонтировать прежнюю политическую структуру, конвертировав власть в собственность, но отнюдь не уйдя от/из этой власти, ибо нельзя защитить и удержать собственность, отринув рычаги власти.
Очевидно, взгляды Черномырдина-премьера сильно отличаются от взглядов Черномырдина - советского министра и члена ЦК КПСС. ("Два немца придумали призрак коммунизма и сбагрили его на Восток", - сказал премьер в одной американской аудитории, имея в виду Маркса и Энгельса). Но социокультурный тип, архетипические матрицы сознания, наконец, привычки не изменились столь радикально, да измениться и не могли. Разве что Черномырдин садится сегодня за руль не трехтонного самосвала, а "Вольво" или "Мерседеса".
Черномырдин - неизменная фигура в мутирующем, переходном мире, воплощение традиции в ситуации всеобщей ломки и раздрая, политических и моральных взлетов и падений, устойчивый и надежный, как стальная нитка газопровода, хотя и не столь прямолинейный, принадлежавший всю жизнь к одной партии - партии-у-власти... Он развлекает нас немыслимыми комбинациями слов и выступает со(автором) столь же неразборчивых исторических пассажей, над смыслом которых еще долго будут ломать голову историки, аналитики и, возможно, потомки.
Все написанное выше - не оценка деятельности Черномырдина в качестве премьера, это лишь словесный портрет, описание, нарратив. Оценки появятся тогда, когда придет время отвечать на вопрос: "Черномырдин? А что он сделал?.."
31/01/98
08 Ноября 2010г.
http://www.politjournal.ru/index.php?action=News&tek=6639
Сергей Королев, Перемены
Док. 641844
Перв. публик.: 08.11.10
Последн. ред.: 22.08.11
Число обращений: 0
Черномырдин Виктор Степанович
|
