В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Амауака - человек из народа хуни куи (1) Назад
Амауака - человек из народа хуни куи (1)
"Покажите мне Человека, и я поверю в него"

Кажется, его звали Арсений. А впрочем, это не важно, у таких людей нет имени. Не скажу, что его никогда не было, наверное, в каких-то бумагах оно записано рядом с благозвучной фамилией, красивым отчеством и адресом места жительства. Но все эти бумаги похожи на сказку. Фантастический мир, в котором нет голода и нищеты, где все сыты и счастливы. В реальности же все иначе. И у таких людей как Арсений, нет ни имени, ни фамилии, ни родственников. Боюсь, что у него нет даже дома.

По виду ему было уже за пятьдесят лет. Он был седовласым, высокого роста, худощавым и практически беззубым. Несмотря на этот недостаток, Сеня любил улыбаться. Широко и приветливо. Он расставлял в стороны руки для объятий и восклицал: - Здравствуйте! Но подходить к людям боялся, потому что как вы уже, наверное, догадались, его часто встречали пинками и подзатыльниками. Зачем-то, Сеня всегда ходил с палкой. Сухой, серый от старости посох, был воплощением целого дерева: когда высыхает сосна, она превращается в большую охапку сухостоя, который того и гляди, займется от поднесенной спички или грозно сверкающей молнии. Ствол погибшего дерева трескается и медленно покидающие его жизненные соки превращаются в труху. Все становится прахом...

Арсений не страдал хромотой, по крайней мере, по его быстрым шагам, это было не заметно, он редко когда опирался при ходьбе на свой посох и зачем он ему был нужен, непонятно. То ли для какой-то там, выдуманной Сеней, солидности, то ли для того, чтобы отгонять от себя не понравившихся ему людей, или шумную ребятню, которая бегала за ним крича: - Амауака, догони нас?! И как только Арсений поворачивался в их сторону, дети бросались прочь с хохотом и свистом по улице. А Сеня улыбался им в след и радостно качал головой: я - амауака, да!

Откуда Сеня взял это слово неизвестно, но каждый раз решая с кем-то познакомиться, он с гордостью говорил:

- Я - амауака! Хуни куи, - настоящий человек! А ты? - и, не дождавшись ответа, кивал головой: - еще Сеня, да.

За то, что он любил повторять это странное и никому не понятное слово, его так и прозвали - Амауака, а вскоре, это прозвище, заменило и стерло из памяти людской настоящее имя Арсения.

У него были голубые глаза. Голубые с множеством различных оттенков; от светло-лазоревого, до ярко-небесного цвета.

Глаза могут сказать очень многое о человеке. Передать его настроение, видение мира, показать ту гамму и глубину чувств, которой наделен человек. Показать, - значит открыться миру.

И чтобы не стать уязвимыми, чтобы наши соседи и враги не смогли различить в глазах боль от радости, а вдохновение от мечтательности, мы научились лгать. Улыбаемся, когда больно, смеемся, когда страшно и плачем, когда хорошо. За ложью прячем переживания, скрываем эмоции, себя самих и называем это силой. Ведь если человек проявляет свои эмоции и чувства, окружающие твердят: - не будь слабаком, возьми себя в руки.

А Сеня был слабаком. Потому что он не умел врать. Быть может, оттого, что не видел выгоды, а может.... Может его душа, как и ум, была скроена совсем на другой лад. Когда Сеня злился, или приходил в ярость, в его глазах смешивались два совершенно разных, казалось бы, на первый взгляд, не совместимых цвета - лиловый с голубизною. Яркий, рвущийся изнутри огонь во взгляде, был обращен к тем людям, на кого Амауака злился. А злился Сеня, также как и печалился, довольно часто. Он злился, когда видел, как какая-нибудь сгорбленная старушка, несла тяжелые сумки или, когда кому-то, по его мнению, немощному, не уступали место в транспорте. Он злился на пьяных. Тех, кто шел по улице с бутылкой пива, кто распивал водку за торговыми ларьками, вокзалами, остановками. На тех, кто бежал к поездам не по переходным мостам, а по путям. На курящих девушек. И еще на большое множество всяких обстоятельств и людских привычек. Сеня был своего рода - "детектором правильности" для общественности. Никому не причиняя зла, он просто, возмущался, а то и кричал, высказывая неправильность чьего-то поведения. Увидев курившую девушку, Сеня мог долго идти рядом с ней, бубня, что курение наносит колоссальный вред организму. И что это стыдно, в конце концов, тем более для женщины, которой природой предназначено быть матерью.

- Ты знаешь, что такое мама? - сотрясая в воздухе своим посохом, Сеня кричал на всю улицу, - это святое! Это великий дар - подарить жизнь новому человеку. И ближе мамы ни у кого, человеков нет. А ты? Организм свой затравишь, загадишь и как там, потом будет жить ребенок? Как в печке, глотать золу и вдыхать дым.

На Сеню редко злились. Его слушали. Немного спутано, не всегда понятно он высказывал свои мысли, но та горячность, та искренность с которой он говорил, не оставляла равнодушным никого.

Когда Амауака печалился, он взрослел. Даже его глаза приобретали голубо-седой цвет и все в нем, выдавало теперь старика. И его темно-серая с масляными пятнами роба, и поникшие плечи, и низко опущенная голова, и уставшие руки, крепко сжимавшие как единственную опору на земле, посох. Он подолгу сидел на скамейке у центрального магазина и посохом чертил на земле какие-то иероглифы и знаки.

- Амауака, что невесел? Что голову повесил? - обычно спрашивал у него кто-то из односельчан.

- Амауака сегодня к реке пошел. Собирал там банки железные, бутылки, окурки и нашел мертвого голубя. Его так просто убили. Люди. А зачем? - он поднимал свои глаза к небу, - Он там все видит. Ему больно. Он всех любит и людей и животных и птиц, а люди не любят. Ни Его, ни себя. Они вообще никого любить не умеют, только свои забавы. В каждом человеке сидит черный монах и все подтачивает душу, все подначивает человека на всякие плохие поступки. А человек слаб, - долго тянул слово "слаб" Амауака, раскачиваясь из стороны в сторону, словно впадал в какой-то транс, - человек на поводу идет и даже не борется. Больно вот тут, - он прижимал кулак к груди и тер сердце, закрытое в грудной клетке, - слаб, - протяжно, будто падая в бездну, тянул Амауака, - а черные монахи не спят. Их уже много. Целая армия собралась. Вот как найдут они своего генерала, так и начнется, - его будто от боли передергивало, - никто не знает, что тогда будет. Ведь они к нашим монахам взывать станут, всякое обещать, посулы сулить, чтобы в армию призвать, чтобы завладеть. А человек слаб, - покачиваясь из стороны в сторону, Арсений походил на сумасшедшего в те моменты. Отрешенный от мира седой взгляд, протяжные звуки падающего "а" и словно застывшая на губах молитва порокам людским.
Он часто говорил о Генерале. Говорил о нем, не то, как о человеке, не то о пророке, не то, как о ком-то главенствующим над злом.

Было похоже на то, что у него есть своя, какая-то особенная религия. Амауака призывал бороться с черными монахами, не бояться смерти и быть хуни куи, что означало по логическому смыслу его речей, - стать настоящими людьми.

- Привет Амауака! Когда твой генерал придет нас спасать? - подшучивали сельчане.

- Сами! Сами спасайтесь, - вскрикивал, поднимая над головой посох, - генерал пьет. Он еще сам ничего не знает, а солдаты ищут его. Вы не бойтесь, судить вас никто не будет, вы сами должны своих монахов держать в кулаке. И никто, никто вас не спасет. Не надейтесь, что кто-то за вас все решит. Что кто-то снова умрет за вас. Нет, на этот раз все будет иначе. Он решил дать возможность всем нам самим спастись. Генерал станет отражением нашего мира. Какой мир, такой и Генерал. А мертвяки уже по земле ходят. Их много. И вы станете живыми мертвяками, если не послушаетесь, - Арсений грозил людям указательным пальцем, на что все смеялись.

- Конечно-конечно, как скажешь Амауака, никто нас не спасет уже, - и, пожимая
плечами, крутили пальцем у виска, - чудак.

Сеня любил гулять на кладбище. Сидеть у могил, разговаривая с усопшими; рассказывал им различные истории или напевал песни. Больше всего, он заботился о заброшенных могилах. Поправлял покосившиеся кресты, выдергивал сорную траву, убирал пожухлую листву и мусор.

Односельчане знали, что Арсений собирал с могил оставленные родственниками конфеты, печенья и поэтому, старались приносить побольше, чтобы ему было чем как следует помянуть покойных. Только вот никто не знал, что, собрав все в бумажный кулек, Амауака направлялся в детский сад, где, став у ограды, тихонечко звал:
- Цыпа-цыпа-цыпа-цыпа.

На этот, очень похожий на песню зов, прибегали малыши с младших отделений и хватали сладости, протянутые Сеней.

- Детки, детки, кушайте конфетки! - он смеялся и подпрыгивал вместе с ребятишками.

Каждый, вполне нормальный, цивилизованный человек, мог сказать, что Арсений был сумасшедшим. О нем именно так и говорили. Но сколько радости и неприкрытого счастья было в те моменты в его голубо-синих, ясных как жаркий летний день, глазах. Сколько искренности в этом повизгивающем смехе, открытой беззубой улыбке, в этих морщинках под глазами, нелепых прыжках на одном месте, в раскинутых для объятий руках и посохе, валяющемся неподалеку, на земле.

Только чистыми слезами можно было понять его душу. Понять, чтобы полюбить навсегда.

- Сеня, скажи, а ты любишь какую ни будь телку? Ну, бабу? - похлопывая по плечу, спрашивали деревенские парни.

- Марию, - глубоко вздыхая, опускал голову вниз.

- Так-так, это уже интересно, - парни перемигивались друг с другом, - ну-ка, расскажи, кто такая?

- Святая матиика (2). Она прекрасная как сама любовь. И настоящая. Верная такая, она все ходит за генералом, а тот ее не замечает. Совсем. Она его хочет спасти, а он никого не слушает кроме себя.

- Так, все с тобой понятно Сеня, - качали головой, понимая, что посмеяться на этот раз не удастся, - у тебя секс-то хоть был?

- А что такое секс? - Арсений смотрел на них светлыми, неярко-голубого цвета глазами.

- У, все с тобой дядя понятно, - гоготали парни и отправлялись далее по своим делам, потеряв, как и прежде, всякий интерес к Арсению.

- Секс, секс, - бормотал он, направляясь к железнодорожной станции, куда скоро должна придти электричка из города.

Голуби кружили высоко в небе. Красивые, разноцветные; от пепельно-серых, до белых с черными пятнышками, эти птицы казалось, несут над землей весть о мире.

Изящество и совершенство было во взмахе их крыльев, их горловом пении, и черных, сверкающих бусинках-глазах.

Интересно, существует ли другой мир, о котором говорит Амауака и подобные ему люди? Люди, сохранившие в себе редкое сочетание: уметь радоваться, словно дети и печалится как старики. Болеть и любить весь мир. И даже, любить тех, кто обидел, не помня этой самой обиды.

Амауака говорил, что голуби тоже видят другой мир, подобно иным животным. Кошки, например, по словам Арсения, видят только зло. И черных монахов они чувствуют в людях. Кошки вообще, очень похожи на людей. А вот собаки, те только добро чувствуют. И очень любят смех, хотя кто его не любит? Смех, он ведь только на первый взгляд - беззаботный бездельник, а ну-ка сделай шаг к мечте?!

Тетя Валя, чей дом стоит ближе всех остальных деревенских домов к железнодорожной станции, вышла из сарая на рассвете, с ведром пшеницы во двор. В деревнях утро начинается с восходом солнца и взывающим многоголосьем голодной скотины. Шумно выдохнув воздух из груди, высыпала в кормушку зерна, громко и протяжно закричала: ути-ути-ути! - зовя переваливающихся уток к завтраку. Валентина была очень полной пятидесятилетней женщиной, именно поэтому, все ее движения были медленными и спокойными.

Голуби кружили высоко в небе.

- Озорники, ох, озорники! - ласково улыбалась, глядя на птиц, теть Валя.

По дороге, со стороны станции кто-то бежал. Валентина, приложив козырьком руку ко лбу, присмотрелась. Вроде, женщина. А чего бежит? Да еще в такую рань? - вопросы завертелись в голове.

- Здравствуй, Дарья! - закричала, узнав издалека свою соседку, - ты чего это спозаранку? Да еще и от станции?

- Ой, теть Валя! - Дарья остановилась у забора и приложила свои ладони к лицу, - чего скажу, не поверите! Вчера ночью, убили Сеню. Ну, Амауаку нашего, - пояснила.

- Как? - ахнула Валентина и всплеснула руками.

- Он как всегда пошел встречать ночную электричку, ну, вы же знаете его привычку помогать старикам, которые возвращаются с поклажею. Да видать на пьяных и напоролся. А может и на злых каких. Его видать в поезд-то затащили, потому как выкинули тело в поле - между нашей деревней и Ананьевкой. Ой, теть Валя, они голову ему всю размозжили, смотреть страшно. А мы с Колькой у кумовей в Ананьевке ночевали, утром стали вертаться через поле, вот и нашли его. Колька побег в милицию, а я вот сюда. Что делается? - и, приложив к глазам платок, всплакнула, - он же блаженный был. Одно, что святой, за что его-то ироды проклятущие? Я побегу свою скотину покормлю, а потом народ созывать буду. Денег надо на похороны собрать, да с почестями его схоронить. Побегла я.

Тетя Валя так и осталась стоять у забора, глядя куда-то вдаль, на горизонт, где уже скинуло свою красноту восходящее солнце. А голуби все кружились, кружились в небе, выписывая круги.

_____________________________________________________________________________
1. Амауака - "настоящие люди" - индейский народ группы панно на Ю.-В. Перу. Численность 4 тыс.чел
2. Матиика - в ласкательном виде слово "мать" в Тверской, Псковской местностях.

viperson.ru

Док. 641141
Перв. публик.: 22.07.11
Последн. ред.: 04.08.11
Число обращений: 0

  • Генерал. (повесть)

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``