Баранов Н.А. Потенциал государства и политико-административные отношения в контексте инновационного развитияНазад
Баранов Н.А. Потенциал государства и политико-административные отношения в контексте инновационного развития
Баранов Н.А. Потенциал государства и политико-административные отношения в контексте инновационного развития // Политико-административные отношения: концепты, практика и качество управления. Сборник статей / Под ред. Л.В.Сморгунова. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2010. С.21-35.
Потенциал государства и политико-административные отношения в контексте инновационного развития
Политическая и административная среда является одним из основных элементов государственного управления и определяет характер управленческих действий, включающих разработку стратегии развития и их институционализацию. Актуальность анализа политико-административных отношений в России повышается вследствие высокой активности политической элиты, определяющей направленность современного политического процесса, на форму протекания которого влияет усиливающийся потенциал государства, возрастающие материальные и финансовые возможности и поддержка со стороны населения. Отношения, складывающиеся между субъектами политико-административного управления как между собой, так и с обществом, составляют суть политического режима, который в свою очередь влияет на эффективность и качество управления.
Способность государства проводить политические решения в жизнь - важнейшая характеристика любого политического режима. Она определяется потенциалом государства, который Чарльз Тилли характеризует как степень вмешательства государственных структур в негосударственные ресурсы, деятельность и межличностные связи, а также в перераспределение материальных ценностей. Американский ученый отмечает: для государств, обладающих большой силой, "принятие решений государственными агентами столь весомо, что оно обходится без взаимных консультаций и процедур обсуждения правительства с гражданами... При режимах малого потенциала государственные агенты оказывают гораздо меньше влияние, как бы ни старались изменить ход событий".[1]
Аналитики "Фридом Хауса" делают вывод: как слишком большая, так и слишком ограниченная власть государства препятствует демократии, так как и в том, и в другом случае попираются политические права и гражданские свободы, в то же время признавая, что демократия "при всем своем несовершенстве имеет несомненные преимущества по сравнению с другими формами правления".[2]
Россию можно отнести к числу стран с высоким потенциалом государства, который, тем не менее, не означает автоматически эффективного государственного управления, препятствием для которого служат признаваемые политическим руководством несоблюдение чиновниками законности, приводящее к коррупции, низкое качество услуг населению, нигилистское правовое сознание. Проведению реформ препятствует бюрократический аппарат, представляющий собой "замкнутую и подчас просто надменную касту, понимающую государственную службу как разновидность бизнеса".[3] Очевидно, что только эффективная власть способна обеспечить государственный суверенитет и достойную жизнь граждан.
Однако возрастание эффективности власти в России стало результатом введения административных рычагов воздействия, а не повышения подконтрольности власти обществу. Механизмы управления остались забюрократизированными, зачастую не прозрачными, а потому не доступными для влияния на принятие решений со стороны оппозиции и других общественно-политических сил. Сформирован иной механизм ответственности руководителей исполнительной власти разных уровней, который теперь ориентирует их на отчет о своей работе перед федеральным центром, а не перед избирателями.
Потенциал современной России, резко снизившийся в 1990-е гг., неуклонно повышался в начале 2000-х гг. и продолжает повышаться в настоящее время. Однако заслугу в его росте исследователи видят не в действиях государственного аппарата, а в благоприятной мировой экономической конъюнктуре, сложившейся в последние годы.
Потенциал государства в существенной мере влияющий на определение различных критериев, тем не менее, не учитывается в большинстве рейтингов стран, таких как: индекс политического развития Катрайта, исходящий из анализа национальных политических институтов и выстраивании стран на едином континиууме развития в зависимости от сложности институтов в соответствии с критерием: чем сложнее институты, тем более развитая нация; индекс трансформации Бертельсмана, отражающий степень продвижения стран к демократии и рыночной экономике и рассчитывающийся как среднее арифметическое двух числовых показателей, характеризующих политическую и экономическую трансформацию; индекс человеческого развития ООН, который подсчитывается на основании индекса ожидаемой продолжительности жизни, индекса образования и индекса ВВП на душу населения; индекс политической демократии Боллена, суть которого заключается в различиях между обладанием политической властью элитами и неэлитами, реализуемый автором индекса через две основные характеристики политической демократии - политические свободы и народный суверенитет; индекс политии Экстайна и Гурра, основанный на выявлении тенденций трансформации политических режимов и исходящий из постулата: правительство эффективно в той мере, в какой модели политической власти конгруэнтны (соответствуют) модели власти социальной; индекс демократизации Ванханена, основанный на зависимости уровня демократии в обществе от распределения ресурсов: при сосредоточении ресурсов в руках одной группы возникает автократия, при рассредоточении ресурсов - демократия, и другие.
Данные проекты основаны на квантификации - количественном выражении качественных признаков, и позволяют проанализировать условия демократии, основные механизмы и эффективность ее воздействия на общество. Среди слабых сторон вышеприведенных количественных методов А.Ю.Мельвиль выделяет прежде всего тот факт, что результатом исследований становятся рейтинги стран, построенные по какой-то одной оси: "демократия - диктатура", "свободное государство - несвободное государство", "свобода прессы - несвобода прессы" и т.д.[4] Поэтому в целях создания многомерной типологии современных политических систем и политических режимов на основе разработки и применения комплексных количественных методов сравнительного анализа коллективом российских ученых под руководством А.Ю.Мельвиля был разработан "Политический атлас современности".
Исходя из признания множественности измерений в сравнительном анализе современных государств, авторы стремились учитывать роль истории, культуры, традиций, уровень развития, нелинейные траектории политической эволюции в современном мире. Проект является междисциплинарным, поскольку предполагает сочетание политологического и математического типов анализа.
В рамках проекта была разработана взаимосвязанная система индексов, которые в совокупности характеризуют место того или иного государства в мире, его положение в структуре мировых взаимосвязей: индекс государственности; индекс внешних и внутренних угроз; индекс потенциала международного влияния; индекс качества жизни; индекс институциональных основ демократии.
Индекс государственности показывает, насколько то или иное государство действительно суверенно, способно к независимому существованию и самостоятельному развитию. Его полюса: успешные суверенные государства - несостоявшиеся несуверенные государства. Индекс внешних и внутренних угроз используется для оценки масштабов и интенсивности вызовов, на которые вынуждено отвечать конкретное государство. Индекс потенциала международного влияния характеризует совокупный потенциал государства по его воздействию на внешнюю среду (притом, что реальное международное влияние не всегда совпадает с его наличным потенциалом). Индекс качества жизни характеризует уровни потребления материальных и духовных благ населением тех или иных государств и отражает успешность (или неуспешность) реализации государством своих социальных функций по отношению к своим гражданам. Индекс институциональных основ демократии фиксирует степень развитости условий для демократического вовлечения граждан в общественно-политические процессы. Специфика данного индекса по отношению к другим индексам демократии и свободы (Боллена, Ванханена, Джекмана, Нейбауэра и др.) заключается "в минималистском подходе к демократии, т.е. в учете не реального влияния граждан на решение политических вопросов, а лишь условий, обеспечивающих эффективность такого влияния".[5]
Авторы данного проекта полагают, что демократические основания национального развития носят исторический характер, складываются из отдельных органичных "кирпичиков", а не конструируются в произвольном институцио-нальном дизайне. Демократия не приживается в ситуации высоких угроз, она практически не связана с международным влиянием, но укоренение демокра-тических практик может способствовать повышению качества жизни.
На основе этих пяти индексов были построены рейтинги всех стран мира, раскрывающие их расположения относительно друг друга по выделенным совокупностям параметров. Однако научная задача заключалась не просто в рейтинговании стран по заданным индексам, а в выявлении структуры внутренних взаимосвязей между переменными и на этой основе - структуры взаимосвязей между различными группами стран с целью последующей их классификации.
"Политический атлас современности" является одним из немногочисленных проектов, учитывающим потенциал государства в качестве важнейшего показателя определения места страны в том или ином рейтинге. Исторические, социокультурные основания являются определяющими факторами в стремлении государства занять привычное для него место как в международном, так и во внутриполитическом аспектах.
Потенциал государства может быть использован как для усиления государственного влияния на все сферы жизнедеятельности общества, так и непосредственно для решения злободневных социально-экономических проблем, повышения уровня жизни населения. Он связан как с экономическим и оборонным могуществом, так и с эффективностью управления. Опасной тенденцией при этом является расширение функций власти, которое, исходя из исторического опыта России, "обычно усиливает бюрократизм, отчужденность власти от общества и ее склонность к самоуправству".[6]
Сравнивая современную российскую бюрократию с традиционной, Эмиль Паин утверждает, что в имперский период чиновник служил государю из веры, из страха, по необходимости, будучи экономически зависимым от правителя. Сегодня же, по его мнению, не существует ни одного из элементов, обеспечивающих верное служение чиновника государю, последствием чего стала, по сути, приватизация ими власти в стране. "Способность России хотя бы к простому выживанию, - делает вывод российский ученый - сегодня напрямую зависит от возможности создания в нашей стране действенной системы общественного контроля над чиновничеством - это и есть первоочередная цель национальной, т.е. общественной идеи".[7]
В России ситуация осложняется тем, что произошло переплетение бизнеса и власти: у успешного бизнеса появились административные ресурсы, а у власти - денежная мотивация. Такая тесная взаимосвязь вызвала всплеск коррупции, подрывающий доверие к современной российской власти.
Борьба с коррупцией непосредственно связана с развитием гражданского общества. При налаживании эффективного контроля за властью средствами массовой информации, оппозиционными силами, всеми заинтересованными гражданами благодаря гласности снижается вероятность подкупа чиновников, разворовывания бюджетных средств, что может стать мощным стимулом к сокращению коррупционных ожиданий бюрократического аппарата. Владимир Рыжков замечает, что "итальянцы справились с коррупцией только тогда, когда это-го потребовало общество, когда самоочистились парламентские фракции, когда войну против мафии повели свободные средства массовой информации".[8]
В данном контексте становится актуальным переход от сложившейся в стране политической практики управляемой демократии к открытой, плюралистичной, восприимчивой системе власти, основанной на демократических институтах, при которой политико-административные отношения станут не препятствующим, а способствующим фактором для развития личности, общества и государства.
Модель "управляемой демократии" является российским вариантом концепции делегативной (полномочной) демократии, описанной аргентинским политологом Гильермо О`Доннеллом[9], которую можно охарактеризовать так же, как демократию переходного периода и имевшую целью обосновать объективный характер авторитарных тенденций российской власти в начале 2000-х гг. Термин "управляемая демократия" был предложен первым президентом Индонезии Сукарно в 1959 г. для характеристики своего политического режима. В российский политический дискурс этот термин ввел бывший главный редактор "Независимой газеты" Виталий Третьяков. Управляемую демократию он характеризовал как "авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами квазидемократического и сильно коррумпированного государства". По его мнению, с момента назначения председателем правительства В.Путина сформировался новый тип власти - сильноуправляемая, или управляемая демократия, которая является переходным этапом от жесткой управляемости (диктатуры) к собственно демократии. "Итак, - заключает В.Третьяков, - управляемая демократия - это демократия (выборы, альтернативность, свобода слова и печати, сменяемость лидеров режима), но корректируемая правящим классом (точнее, обладающей властью частью этого класса)".[10]
Развернувшаяся дискуссия по поводу нового термина показала, что большинство исследователей признает авторитарный характер складывающегося политического режима. Озабоченность вызывает вектор дальнейшего развития политической практики, который имеет двойственный характер: он может быть как предпосылкой демократического строительства, так и основой отказа от него. "Если демократический порядок не может возникнуть из анархического, - констатирует Валентина Федотова, - то нужно нечто, из чего он может произрасти. Поскольку предпосылкой демократии не может быть также тоталитарный порядок, то остается иметь дело с тем, что мы получили".[11]
А.И.Соловьев склонен полагать, что этот вектор приобрел ярко выраженный антидемократический характер, так как демократическая форма организации политичес-кой власти не может быть совмещена с предлагаемой системой управления дифференцированным российским обществом. Российский политолог обращает внимание на то, что "на наших глазах режим "управляемой демократии" трансформирует-ся в "административный режим", где демократия переходит в стадию полураспада и постепенного вытеснения из политической жизни рос-сийского общества".[12]
Суть механизма "управляемой демократии" Г.Х.Попов видит в господствующей роли исполни-тельной власти вообще и центральной, федеральной власти в част-ности. Известный российский экономист и политик полагает, что усиливается одна ветвь власти - исполнительная, которая подчиняет себе и законода-тельные органы, и судебные органы, и средства информации. Внут-ри самой исполнительной власти возрастает роль центра, создающего вертикаль власти - систему своих органов на местах. "Концентрация власти в од-них руках повышает ее возможности, позволяет лучше использовать ресурсы, - констатирует Г.Попов. - Но одновременно возрастает бесконтрольность этого центра и опасность серьезных ошибок, накапливающихся год за годом".[13]
Обоснование выбранного курса сводилась к следующим тезисам:
- в 1990-е гг. демократия была истолкована не привыкшим к ней российским населением как анархия, отрицание государственности, поэтому в интересах всего общества встала задача восстановления порядка, укрепления государства, контроля за деструктивными процессами, угрожающими национальному единству;
- в связи с разочарованием значительной части населения демократическими и рыночными реформами в предыдущем десятилетии, а также неукорененностью демократии в российской традиции, российский народ нуждается в реформировании "сверху";
- безопасность важнее демократии и свобод, поэтому угроза терроризма требует ограничения стесняющих исполнительную власть демократических процедур;
- необходимо в большей мере учитывать, с одной стороны, национальные традиции, с другой стороны - выдвигаемые современной российской и мировой ситуацией требования эффективности и оперативности в управлении государством".[14]
Однако, как показала практика 2000-х гг. управляемая демократия не только не способствует усвоению населением демократических ценностей и консолидации демократического устройства общества, но и ведет к дискредитации демократии в глазах населения, что стало причиной смены парадигмы общественного развития. Тем, кто утверждает, что на переходном этапе, в период глубоких преобразований экономики и общества, необходима "твердая рука", авторитарная власть, способная осуществить реформы, первый гражданский президент Португалии Мариу Соареш приводит в пример свою страну, заявляя, что опыт Португалии свидетельствует об обратном. "Я верю, - пишет португальский политик, - в универсальные ценности демократии как во внутренней, так и во внешней политике. Не думаю, что диктатуры, какие бы формы они ни принимали, могут оказаться лучше и эффективнее демократического строя".[15]
По убеждению И.К.Пантина, "в России сложилась та модель демократии, которая только и могла сложиться".[16] Немецкие исследователи В.Меркель и А.Круассан определяют такую демократию "как систему господства, в которой доступ к власти регулируется посредством значимого и действенного универсального "выборного режима" (свободных, тайных, равных и всеобщих выборов), но при этом отсутствуют прочные гарантии базовых политических и гражданских прав и свобод, а горизонтальный властный контроль и эффективность демократически легитимной власти серьезно ограничены".[17] Об узурпации, которая одновременно происходит "по горизонтали (от других ветвей национальной правительства) и по вертикали (от региональных и местных властей, а также частного бизнеса и других неправительственных групп)", пишет американский исследователь Фарид Закария.[18]
Актуальным для России и других демократизирующихся стран является исторический урок "насаждаемой демократии", свидетельствующий о том, что демократию нельзя установить недемократическим путем. В подтверждение данного постулата В.Иноземцев приводит три важных обстоятельства.
Первое. В большинстве современных недемократических стран, с одной стороны, нет явных предпосылок для формирования демократической системы правления, с другой - налицо решимость противостоять любым попыткам навязать какие-либо новые социальные формы извне.
Второе. Появление новых институтов, навязываемых народу, входит в противоречие с реальными потребностями населения и со сложившимися практиками, а также формирование насаждаемой демократии воспринимается, прежде всего, как перераспределение власти и не имеет никаких институциональных, характерных для демократического общества, последствий.
Третье. Внедрение чуждых институтов, представляющих собой результат развития определенных традиций и практик в качестве предпосылки формирования таковых, оказывается неэффективным, в результате чего они становятся просто ширмой без соответствующего содержания.[19]
Следует отметить, что попытки принудительного внедрения демократии дискредитируют сами демократические идеалы, что негативным образом сказывается на дальнейшей демократизации. Для обществ, не имеющих демократических традиций, с традиционалистским отношением к власти характерно пренебрежение инструментальным аспектом демократии. Как пишет М.Краснов, "мы получили новые кубики, о которых давно мечтали, - ярких цветов, разнообразных форм, но принялись строить из них тот же барак, то есть начали обустраивать политическое пространство формально на основе понятий - демократия, правовое государство, разделение властей, плюрализм, свобода личности и прочее, но сохранив совершенно архаическое - персоналистское, моносубъектное понимание сущности власти".[20]
Разновидностью управляемой демократии является ее российский гибрид - "суверенная демократия". Рассуждая о причинах активного продвижения концепции "суверенной демократии", Андраник Мигранян полагает, что власти не удовлетворены определениями сложившегося в 2000-е гг. режима - "управляемая демократия" - как неадекватно отражающим его характер. Не отказываясь от классических ценностей, характерных для либеральных демократий, с точки зрения российского политолога, при "суверенной демократии" сами страны, народы, политические классы без искусственного подталкивания определяют время, темпы и последовательность развития политических институтов и ценностей. "В отличие от "цветных революций", - резюмирует А.Мигранян - концепцию "суверенной демократии" могут применить лишь те страны, которые сами хотят развить демократические институты".[21]
Однако, значительная часть исследователей, как в стране, так и за рубежом, отнеслась критически к новой идеологической конструкции, полагая, что таким образом, власть легитимизирует усиление силовой составляющей в своей политике, и обосновывает отход от принципов демократии национальными особенностями.
Исследование мировоззренческих и идеологических воззрений представителей различных групп современной российской элиты, проведенное Институтом общественного проектирования, свидетельствует о том, что элита не консолидировалась в вопросе о суверенной демократии. Немногим более 40% опрошенных положительно относятся к этой концепции, из которых лишь три четверти воспринимают ее адекватно, то есть как независимую в политическом смысле демократию, связанную с противодействием навязыванию стране западного типа демократии без учета национальной специфики.[22]
Совершенно справедливо Л.В.Сморгунов полагает, что "суверенная демократия" в российском политическом дискурсе воспринимается часто как попытка легитимации сужения пространства публичности в российском обществе. "Значение термина "суверенная демократия" выражает политическую потребность, которая включает в себя самостоятельность в сочетании с взаимозависимостью"[23], - считает российский политолог.
С ним солидарен В.С.Комаровский, считающий, что суверенная демократия определена скорее со стороны суверенитета, чем содержания самой демократии. И несмотря на то, что "общий пафос доктрины состоит в модернизации России, повышении ее конкурентоспособности в мире, переходе на инновационную траекторию развития, инновационные технологии... главным актором этого перехода фактически выступает государство, чем общество".[24]
Очевидно, концепция "суверенной демократии" является переходной на данном этапе осмысления властью российской политической действительности, и в силу своей противоречивости не может претендовать на длительное функционирование. Основной целью активного распространения этой модели, вероятно, является придание режиму "управляемой демократии" цивилизованной формы без изменения реального содержания, а также, возможно, поиск новых форм политической конфигурации для эффективного решения заявленных целей преобразования России.
В сложившихся условиях Евгений Ясин делает оптимистический вывод о том, что в России, у которой за всю историю ее развития никогда не было в достаточном объеме предпосылок для демократии, только сейчас, впервые они сложились, поэтому "объективно общество подготовлено к демократии".[25] Такой же точки зрения придерживается Георгий Сатаров. "Спрос на демократическую альтернативу, - утверждает отечественный ученый и политик, - по-прежнему существует", при этом "уменьшился спрос на тех, кто пытается ее имитировать", что привело к кризису предложения.[26]
Новые политические реалии требуют формирования условий и предпосылок для дальнейшего развития рынка и реального участия в политической жизни страны широких слоев населения, становления и развития современного общества, основанного на непрерывно происходящих нововведениях. В данном контексте становится актуальным переход от сложившейся в стране политической практики управляемой демократии к открытой, плюралистичной, восприимчивой системе власти, основанной на демократических институтах. В случае последовательной реализации нового политического курса управляемая демократия, как полагает Александр Аузан, придет "к своему логическому концу не потому, что она отвратительна, а потому, что она неэффективна" и представляет собой дорогостоящий проект с возрастающими издержками.[27]
Россия нуждается в демократии, прежде всего по причине необходимости совершенствования эффективности и качества управления. Издержки авторитарного режима снижают эффективность управления, что негативно влияет на потенциал государства. Для страны, в течение длительного исторического периода влияющей решающим образом на международные процессы и претендующей на восстановление статуса "великой державы" в современном мире, одновременно заявляющей о создании комфортной жизни для своих граждан, является принципиально важным поддерживать высокий государственный потенциал, направленный на реализацию планов инновационного развития.
Демократический режим институционализирует политико-административные отношения, что способствует проведению эффективной политики по разрешению противоречий в обществе и удовлетворению материальных, социальных, культурных потребностей разных групп населения. А высокий потенциал государства при демократическом режиме является средством решения социальных проблем и стабилизирующим фактором поступательного развития общества.
Пока же отечественные исследователи, например В.С.Комаровский, обращают внимание на дискуссионность роли государства "и в особенности административной его ветви в регулировании общественных процессов..." Причем, "по мнению Запада, Россия уже перешла ту грань, где это регулирование не создает помех и угрозы демократии".[28]
И.Пантин, например, убежден, что демократизация в России имеет шанс на успех только в том случае, если охватит все уровни общественной жизни, обернется массовым "низовым" творчеством, изобретением новых политических институтов одновременно и новых, и в то же время связанных с традициями, нравами российского населения.[29]
Для власти поддержка со стороны населения является фактом первостепенного значения, так как, по выражению Евгения Ясина, она "делает режим легитимным, даже при свертывании демократических институтов, которые еще не успели доказать гражданам свою полезность и которые общество еще не готово отстаивать".[30] По мнению английского исследователя Р.Пайпса, В.Путин приобрел высокую популярность потому, что восстановил в России традиционную модель управления: автократическое государство, где граждане освобождены от ответственности за политические решения, а для укрепления искусственного единства используются образы воображаемых иностранных врагов.[31]
Институты российской политической системы адаптированы под политику, проводимую политическим руководством страны, и отражают приоритеты, имеющиеся на данный момент у власти. Существующая вертикаль власти отдаляет демократию, но в результате повышения уровня жизни у российских граждан, формирующих гражданское общество, все в большей степени будет возникать потребность во влиянии на политические процессы, что, в конечном итоге, может стать гарантией формирования демократических политических институтов.
"Демократия распространится в мире настолько, насколько те, кто пользуется властью во всем мире и в отдельных странах, захотят ее распространить"[32] - утверждает С.Хантингтон, несмотря на подробно исследуемые им другие условия демократизации. Дж.Мюллер полностью поддерживает своего американского коллегу, называя убеждение политических лидеров в продвижении демократии единственным условием для демократизации.[33] К такому мнению привели ученых примеры успешной демократизации в экономически бедных, социально отсталых, исламских и других государствах. Продолжая данную точку зрения, учитывая персоналистские тенденции в российской политике, с высокой долей вероятности можно предположить, что судьба демократии находится в руках российских политических лидеров, в их желании и способности демократизировать страну.
Принятые в последние годы законы не расширяют, а ограничивают политические права российских граждан. Законодательно введены множественные ограничения на проведение общероссийского референдума, ужесточены требования к созданию политических партий, отменены прямые выборы глав субъектов федерации, а также - избирательные блоки и независимое общественное наблюдение на выборах, повышен заградительный барьер на выборах в Государственную думу. Наряду с этими ограничениями активно используется административный ресурс, с помощью которого осуществляется информационное доминирование кандидатов и политических партий, поддерживаемых исполнительной властью.
Однако намеченный курс на инновационное развитие не может быть реализован без демократической институционализации. Основные направления, по которым будут развиваться институты демократии, предполагают создание равных возможностей для людей, формирование мотивации к инновационному поведению, радикальное повышение эффективности экономики на основе роста производительности труда.
Для реализации поставленных целей необходимы институты с совершенно иным содержанием. Прежде всего, это относится к государственному управлению, судебной власти, федеративным отношениям, организации эффективного гражданского контроля за государственной властью.
Для России, как страны с высоким государственным потенциалом, является актуальным исследование Чарльза Тилли относительно будущего демократии в таких странах. Анализируя зависимость демократии от высокого государственного потенциала, американский ученый пришел к выводу, что мощь страны растет до того, как происходит "глубокая демократизация". Демократические процессы в таком государстве происходят уже при сложившейся системе принятия решений с постепенным расширением влияния народа при обсуждении политического курса. То есть нейтрализация независимых внутренних соперников, контроль над ресурсами и хозяйственной деятельностью, а также над силовыми структурами происходит до начала демократических преобразований.
Демократизация сопровождается переориентацией государственного потенциала с политической борьбы на подчинение публичной политике, в которой все активнее участвуют граждане. В публичной политике для развития демократии необходим отказ от категориальных неравенств, связанных с принадлежностью к социальным группам, ущемленным в материальном, статусном и другом отношении. Неравенство в повседневной жизни не должно быть связано с неравенством политическим. Решающее значение в демократическом процессе Ч.Тилли также отводит интеграции в публичную политику социальных сетей доверия, основанных на миграционных потоках, этнической принадлежности, религии, родстве, дружбе и совместной работе. При этом государство отказывается от принуждения и ослабляет правительственный контроль сетей доверия, что создает условия для политического доверия.
В начале демократических преобразований возникает опасность массовых волнений, связанных с сопротивлением различных слоев общества экспансии государства. "Но в конечном итоге - отмечает американский политолог - следует ожидать неизбежного снижения накала политических страстей с установлением относительно мирных форм общественной политики, где сильное государство держит под контролем те формы притязаний, которые могут вызвать вспышку насилия".[34]
В современной России идет поиск точек приложения государственного потенциала. Одним из таких приоритетов стала концепция инновационного развития, которая охватывает как политическую, так и социально-экономическую составляющую.
В условиях инновационного развития общества существует объективная потребность в расширении политического поля, допуске к участию в принятии политических решений различных политических и социальных субъектов, отказе от политического монополизма, какими бы благими намерениями он ни оправдывался. Принципиально важным является для России смена персоналистской парадигмы управления на институциональную, а личностный фактор может быть использован для повышения эффективности деятельности политических институтов. Вектор развития России, как открытой страны, направлен в сторону свободного волеизъявления и не может определяться лишь одной политической силой, стимулируя появление альтернативных идей, моделей, концепций. Политико-административные отношения, выстраиваемые в условиях демократизации и опирающиеся на потенциал государства, имеют тенденцию к большей открытости и прозрачности, но лишь при условии ее поддержки со стороны общества и повышения политической, экономической, социальной активности населения, что является для России пока скорее гипотетическим, чем реальным фактором.
[1] Тилли Ч. Демократия. М., 2007. С.32-33.
[2] Мюллер Дж. Капитализм, демократия и удобная бакалейная лавка Ральфа М., 2006. С.128.
[3] Послание Президента России Федеральному Собранию Российской Федерации, 25 апреля 2005 г. // URL: http://www.kremlin.ru/text/appears/2005/04/87049.shtml
[4] Мельвиль А.Ю. "Политический атлас современности": замысел и общие теоретико-методологические контуры проекта // Полис. 2006. N 5. С.7.
[5] Мельвиль А.Ю., Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Миронюк М.Г., Полунин Ю.А., Тимофеев И.Н. Опыт классификации стран // Полис. 2006. N5. С.22.
[6] Заславская Т.И. Современное российское общество: проблемы и перспективы // Общественные науки и современность. 2004. N6. С.15.
[8] Рыжков В. Парламент, партии и демократия // Современная российская политика: Курс лекций / Под ред. В.Никонова. М., 2003. С.59.
[9] О`Доннелл Г. Делегативная демократия // URL: http://polit.msk.su/library/dem/odonnell.html#_ftn1
[10] Третьяков В. Диагноз: управляемая демократия // Независимая газета. 2000. N4. 13 января.
[11] Федотова В. Свобода и порядок // Независимая газета. 2000. 28 января.
[12] Соловьев А.И. Механизмы и технологии развития политической системы современного российского общества // Политические системы современной России и послевоенной Германии: сб. материалов российско-германского "круглого стола" / Финансовая академия при Правительстве РФ, Представительство Фонда им. Ф.Эберта в РФ; отв. ред.: Я.А.Пляйс, В.М.Долгов, А.В.Кулинченко. Волгоград, 2005. С.54.
[13] Попов Г.Х. Управляемая демократия в современной России // Актовые лекции, читанные в Международном университете в Москве: 2004/2005. М., 2006. С.9-10.
[14] Глобализация и Россия: Проблемы демократического развития. 2-е изд. М., 2005. С.395-396.
[15] Соариш М. Переходный возраст демократии // Россия в глобальной политике. 2004. N3. Том 2. С. 156.
[16] Пантин И.К. Судьбы демократии в России. М., 2004. С.186.
[17] Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (I) // Полис. 2002. N1. С.7.
[18] Закария Ф. Возникновение нелиберальных демократий // Логос. 2004. N 2 (42). С.61.
[19] Иноземцев В.Л. Демократия: насаждаемая и желанная. Удачи и провалы демократизации на рубеже тысячелетий // Вопросы философии. 2006. N9. С.38-41.
[20] Краснов М.А. Онтология разнообразия (К осмыслению статьи 13 Конституции РФ) // Общественные науки и современность. 2006. N3. С.49-50.
[21] Мигранян А. Зачем России концепция "суверенной демократии"? // Pro суверенную демократию. Сборник / сост. Л.В. Поляков. М., 2007. С.222-223.
[22] Сумма идеологии. Мировоззрение и идеология современной российской элиты. М., 2008. С.47.
[23] Сморгунов Л.В. Философия и политика. Очерки современной политической философии и российская ситуация. М., 2007. С.23.
[24] Комаровский В.С. Политическая идентификация России в свете идеологем "суверенной демократии" // Модель "суверенной демократии" в России: что за кадром? Материалы научного семинара / Под ред. В.И.Якунина. Выпуск N9 (14). М., 2008. С.34.
[25] Ясин Е.Г. Приживется ли демократия в России? М., 2006. С.336-337.
[27] Аузан А.А. Три публичные лекции о гражданском обществе. М., 2006. С.210-211.
[28] Комаровский В.С. Политическая идентификация России в свете идеологем "суверенной демократии" // Модель "суверенной демократии" в России: что за кадром? Материалы научного семинара / Под ред. В.И.Якунина. Выпуск N9 (14). М., 2008. С.33.
[29] Пантин И.К. Судьбы демократии в России. М., 2004. С.178.
[30] Ясин Е.Г. Приживется ли демократия в России? М., 2006. С.297.
[31] Пайпс Р. Бегство от свободы: что думают и чего хотят россияне // URL: http://inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/210029.html
[32] Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце ХХ века./ Пер. с англ. М., 2003. С.339.
[33] Мюллер Дж. Капитализм, демократия и удобная бакалейная лавка Ральфа / Пер. с англ. М., 2006. С.179.
[34] Тилли Ч. Демократия. М., 2007. С.195.
http://nicbar.narod.ru/statia74.htm
