Весной, в начале сева, в Быстрянке появился новый парень - шофер Пашка Холманский. Сухой, жилистый, лег-кий на ногу. С круглыми изжелта-серыми смелыми глазами, с прямым тонким носом, рябоватый, с крутой ломаной бровью, не то очень злой, не то красивый. Смахивал на какую-то птицу.
Пашка был родом из кержаков, откуда-то с верхних сел по Катуни, но решительно ничего не усвоил из старомодного неповоротливого кержацкого уклада. В Быстрянку он попал так. Местный председатель колхоза Прохоров Ермолай возвращался из города на колхозном "газике". Посреди дороги у них лопнула рессора. Прохоров, всласть наругавшись с шофером, стал голосовать попутным машинам. Две не остановились, а третья, полуторка, притормозила. Шофер откинул дверцу
- Куда?
- До Быстрянки.
- А Салтон - это дальше или ближе?
- Малость ближе. А что?
- Садись до Салтона. Дорогу покажешь.
- Поехали.
Шофер сидел, откинувшись на спинку сиденья; правая рука - на штурвале, левая - локтем - на дверце кабины. Смотрел вперед, на дорогу, задумчиво щурился.
Полуторка летела на предельной скорости, чудом минуя выбоины. С одной встречной машиной разминулись так близко, что у председателя дух захватило. Он посмотрел на шофера: тот сидел как ни в чем не бывало, щурился.
- Ты еще головы никогда не ломал? - спросил Прохоров.
- А?.. Ничего. Не трусь, дядя. Главное в авиации что? - улыбнулся шофер. Улыбка простецкая, добрая.
- Главное в авиации - не трепаться, по-моему.
- Нет, не то. - Парень совсем отпустил штурвал и полез в карман за папиросами. Его, видно, забавляло, что пассажир трусит.
Прохоров стиснул зубы и отвернулся.
В этот момент полуторку основательно подкинуло. Прохоров инстинктивно схватился за дверцу. Свирепо посмотрел на шофера.
- Ты!.. Авиатор!
Парень опять улыбнулся.
- Уважаю скорость, - признался он.
Прохоров внимательно посмотрел в глаза парню: парень чем-то нравился ему.
- Ты в Салтон зачем едешь?
- В командировку.
- На сев, что ли?
- Да... помочь мужичкам надо.
Хитрый Прохоров некоторое время молчал. Закурил тоже. Он решил переманить шофера в свой колхоз.
- В сам Салтон или в район?
- В район. Деревня Листвянка... Хорошие места тут у вас.
- Тебя как зовут-то?
- Меня-то? Павлом. Павел Егорыч.
- Тезки с тобой, - сказал Прохоров. - Я тоже по батьке Егорыч.
Поехали ко мне, Егорыч?
- То есть как?
- Так. Я в Листвянке знаю председателя и договорюсь с ним насчет тебя.
Я тоже председатель. Листвянка - это дыра, я тебе должен сказать. А у нас деревня...
- Что-то не понимаю: у меня же в командировке сказано...
- Да какая тебе разница?! Я тебе дам такой же документ... что ты отработал на посевной - все честь по чести. А мы с тем председателем договоримся. За ним как раз должок имеется. А?
- Клуб есть? - спросил Пашка.
- Клуб? Ну как же!
- Сфотографировано.
- Что?
- Согласен, говорю! Пирамидон.
Прохоров заискивающе посмеялся.
- Шутник ты... (Один лишний шофер да еще с машиной на посевной - это пирамидон, да еще какой!) Шутник ты, Егорыч.
- Стараюсь. Значит, клубишко имеется?
- Имеется, Паша. Вот такой клуб - бывшая церковь!
- Помолимся, - сказал Пашка.
Оба - Прохоров и Пашка - засмеялись.
Так попал Павел Егорыч в Быстрянку.
Жил Пашка у Прохорова. Быстро сдружился с хозяйкой, женой Прохорова, охотно беседовал с ней вечерами.
- Жена должна чувствовать! - утверждал Пашка, с удовольствием уписывая жирную лапшу с гусятиной.
- Правильно, Егорыч, - поддакивал Ермолай, согнувшись пополам, стаскивая с ноги тесный сапог. - Что это за жена, которая не чувствует?
- Если я прихожу домой, - продолжал Пашка, - так? - усталый, грязный - то-се, я должен первым делом видеть энергичную жену. Я ей, например: "Здорово, Маруся!" Она мне весело: "Здорово, Павлик! Ты устал?"
- А если она сама, бедная, наработается за день, то откуда же у нее веселье возьмется? - замечала хозяйка.
- Все равно. А если она грустная, кислая, я ей говорю: пирамидон. И меня потянет к другим. Верно, Егорыч?
- Абсолютно! - поддакивал Прохоров.
Хозяйка притворно сердилась и называла всех мужиков охальниками.
В клубе Пашка появился на второй день после своего приезда. Сдержанно веселый, яркий: в бордовой рубахе с распахнутым ворогом, в хромовых сапогах-вытяжках, в воен-ной новенькой фуражке, из-под козырька которой русой хмелиной завивался чуб.
- Как здесь население... ничего? - равнодушно спросил он у одного
парня, а сам ненароком обшаривал глазами танцующих: хотел знать, какое он произвел впечатление на "местное население".
- Ничего, - ответил парень.
- А ты, например, чего такой кислый?
- А ты кто такой, чтобы допрос устраивать? - обиделся парень.
Пашка миролюбиво оскалился:
- Я ваш новый прокурор. Порядки приехал наводить.
- Смотри, как бы тебе самому не навели тут.
- Ничего. - Пашка подмигнул парню и продолжал рассматривать девушек и ребят в зале.
Его тоже рассматривали.
Пашка такие моменты любил. Неведомое, незнакомое, недружелюбное поначалу волновало его. Больше всего, конечно, интересовали девки. Танец кончился. Пары расходились по местам.
- Что за дивчина? - спросил Пашка у того же парня; он увидел Настю Платонову, местную красавицу.
Парень не захотел с ним разговаривать, отошел.
Заиграли вальс.
Пашка прошел через весь зал к Насте, слегка поклонился ей и громко
сказал:
- Предлагаю на тур вальса!
Все подивились изысканности Пашки; на него стали смотреть с
нескрываемым веселым интересом.
Настя спокойно поднялась, положила тяжелую руку на сухое Пашкино плечо;
Пашка, не мигая, ласково смотрел на девушку.
Закружились.
Настя была несколько тяжела в движениях, ленива. Зато Пашка с ходу
начал выделывать такого черта, что некоторые даже перестали танцевать -
смотрели на него. Он то приотпускал от себя Настю, то рывком приближал к
себе и кру-жился, кружился... Но окончательно он доконал публику, когда,
отойдя несколько от Насти, но не выпуская ее руки из своей, пошел с
приплясом.
Все так и ахнули. А Пашка смотрел куда-то выше "мест-ного населения" с
таким видом, точно хотел сказать: "Это еще не все. Будет когда-нибудь
настроение - покажу кое-что. Умел когда-то".
Настя раскраснелась, ходила все так же медленно, плавно.
- Ну и трепач ты! - весело сказала она, глядя в глаза Пашке.
Пашка ухом не повел.
- Откуда ты такой?
- Из Москвы, - небрежно бросил Пашка.
- Все у вас там такие?
- Какие?
- Такие... воображалы.
- Ваша серость меня удивляет, - сказал Пашка, вонзая
многозначительный ласковый взгляд в колодезную глубину темных загадочных
глаз Насти.
Настя тихо засмеялась.
Пашка был серьезен.
- Вы мне нравитесь, - сказал он. - Я такой идеал давно искал.
- Быстрый ты. - Настя в упор посмотрела на Пашку.
- Я на полном серьезе!
- Ну и что?
- Я вас провожаю сегодня до хаты. Если у вас, конечно, нет
какого-нибудь другого хахаля. Договорились?
Настя усмехнулась, качнула отрицательно головой. Паш-ка не обратил на
это никакого внимания.
Вальс кончился.
Пашка проводил девушку до места, опять изящно покло-нился и вышел
покурить с парнями в фойе.
Парни косились на него. Пашка знал, что так бывает всегда.
- Тут поблизости забегаловки нигде нету? - спросил он, подходя к
группе курящих.
Парни молчали, смотрели на Пашку насмешливо.
- Вы что, языки проглотили?
- Тебе не кажется, что ты здесь слишком бурную дея-тельность развил?
- спросил тот самый парень, с которым Пашка говорил до танца.
- Нет, не кажется.
- А мне кажется.
- Крестись, если кажется.
Парень нехорошо прищурился.
- Выйдем на пару минут... потолкуем?
Пашка отрицательно качнул головой.
- Не могу.
- Почему?
- Накостыляете сейчас ни за что... Потом когда-нибудь потолкуем.
Вообще-то чего вы на меня надулись? Я, кажется, никому еще на мозоль не
наступал.
Парни не ожидали такого поворота. Им понравилась Пашкина прямота.
Понемногу разговорились.
Пока разговаривали, заиграло танго, и Настю пригласил другой парень.
Пашка с остервенением растоптал окурок. Тут ему рассказали, что у Насти есть
жених, инженер из Москвы, и что, кажется, у них дело идет к свадьбе. Пашка
внима-тельно следил за Настей и, казалось, не слушал, что ему го-ворят.
Потом сдвинул фуражку на затылок, прищурился.
- Посмотрим, кто кого сфотографирует, - сказал он и поправил фуражку.
- Где он?
- Кто?
- Инженеришка.
- Его нету сегодня.
- Я интеллигентов одной левой делаю.
Танго кончилось.
Пашка прошел к Насте.
- Вы мне не ответили на один вопрос.
- На какой вопрос?
- Я вас провожаю сегодня до хаты?
- Я одна дойду. Спасибо.
Пашка сел рядом с девушкой. Круглые кошачьи глаза его опять смотрели
серьезно.
- Поговорим, как жельтмены.
- Боже мой, - вздохнула Настя, поднялась и пошла в другой конец зала.
Пашка смотрел ей вслед. Слышал, как вокруг него сочув-ственно
посмеивались. Он не чувствовал позора. Только ста-ло больно под ложечкой.
Горячо и больно. Он тоже встал и пошел из клуба.
На следующий день к вечеру Пашка нарядился пуще прежнего: попросил у
Прохорова вышитую рубаху, перепо-ясал ее синим шелковым пояском с кистями,
надел свои диа-гоналевые синие галифе, бостоновый пиджак - и появился в
здешней библиотеке. (Настя работала библиотекарем, о чем Пашка
заблаговременно узнал.)
- Здравствуйте! - солидно сказал он, входя в простор-ную избу,
служившую и библиотекой, и избой-читальней одновременно.
В библиотеке была только Настя, и у стола сидел моло-дой человек,
смотрел "Огонек".
Настя поздоровалась с Пашкой и улыбнулась ему, как старому знакомому.
Пашка подошел к ее столу и начал спокойно рассматри-вать книги - на
Настю ноль внимания. Он сообразил, что парень с "Огоньком" и есть тот самый
инженер, жених Насти.
- Почитать что-нибудь? - спросила Настя, несколько удивленная тем,
что Пашка не узнал ее.
- Да, надо, знаете...
- Что хотите? - Настя невольно перешла на "вы".
- "Капитал" Карла Маркса. Я там одну главу не дочитал.
Парень отложил "Огонек" и посмотрел на Пашку.
Настя хотела засмеяться, но, увидев строгие Пашкины глаза, сдержала
смех.
- Как ваша фамилия?
- Холманский Павел Егорыч. Год рождения тысяча де-вятьсот тридцать
пятый, водитель-механик второго класса.
Пока Настя записывала все это, Пашка незаметно искоса разглядывал ее.
Потом оглянулся. Инженер наблюдал за ним. Встретились взглядами. Пашка
растерялся и... подмигнул ему.
- Кроссвордами занимаемся?
Инженер не сразу нашелся что ответить.
- Да... А вы, я смотрю, глубже берете.
- Между прочим, Гена, он тоже из Москвы, - сказала Настя.
- Ну?! - Гена искренне обрадовался. - Вы давно оттуда? Расскажите
хоть, что там нового.
Пашка излишне долго расписывался в карточке. Молчал.
- Спасибо, - сказал он Насте. Подошел к столу швыр-нул толстый том,
протянул Гене руку. - Павел Егорыч.
- Гена. Очень рад!
- Москва-то? - переспросил Пашка, придвигая к себе несколько
журналов. - Шумит Москва, шумит... - И сразу, не давая инженеру
опомниться, затараторил: - Люблю смешные журналы! Особенно про алкоголиков
- так разри-суют всегда...
- Да, смешно бывает. А вы давно из Москвы?
- Из Москвы-то? - Пашка перелистнул страничку жур-нала. - А я там не
бывал сроду. Девушка меня с кем-то спу-тала.
- Вы же мне вчера в клубе сами говорили! - изумилась Настя.
Пашка глянул на нее.
- Что-то не помню.
Настя посмотрела на Гену, Гена - на Пашку.
Пашка разглядывал картинки.
- Странно, - сказала Настя. - Значит, мне приснилось.
- Бывает, - согласился Пашка, продолжая рассматри-вать журнал. - Вот
пожалуйста - очковтиратель, - сказал он, подавая журнал Гене. - Кошмар!
Гена улыбнулся.
- Вы на посевную к нам?
- Так точно. - Пашка оглянулся на Настю: та с интере-сом разглядывала
его. Пашка отметил это. - Сыграем в пеш-ки? - предложил он инженеру
- В пешки? - удивился инженер. - Может, в шахматы?
- В шахматы скучно, - сказал Пашка (он не умел в шах-маты). - Думать
надо. А в пешечки раз, два - и готово.
- Можно и в пешки, - согласился Гена и посмотрел на Настю.
Настя вышла из-за перегородки и подсела к ним.
- За фук берем? - спросил Пашка.
- Как это?
- За то, что человек прозевает, когда ему надо рубить, берут пешку, -
пояснила Настя.
- А-а... Можно брать. Берем.
Пашка быстренько расставил шашки на доске. Взял две, спрятал за спиной.
- В какой?
- В левой.
- Ваша не пляшет. - Ходил первым Пашка.
- Сделаем так, - начал он, устроившись удобнее на сту-ле: выражение
его лица было довольное и хитрое. - Здесь курить, конечно, нельзя? -
спросил он Настю.
- Нет, конечно.
- По - что? - нятно! - Пашка пошел второй. - Сдела-ем некоторый
пирамидон, как говорят французы.
Инженер играл слабо, это было видно сразу. Настя стала ему
подсказывать. Он возражал против этого.
- Погоди! Ну так же нельзя, слушай... зачем же подска-зывать?
- Ты же неверно ходишь!
- Ну и что! Играю-то я.
- Учиться надо.
Пашка улыбался. Он ходил уверенно, быстро.
- Вон той, Гена, крайней, - опять не стерпела Настя.
- Нет, я не могу так! - возмутился Гена. - Я сам только что хотел
этой, а теперь не пойду принципиально.
- А чего ты волнуешься-то? Вот чудак!
- Как же мне не волноваться?
- Волноваться вредно, - встрял Пашка и подмигнул не-заметно Насте.
Настя покраснела.
- Ну и проиграешь сейчас! Принципиально.
- Нет, зачем?.. Тут еще полно шансов сфотографировать меня, -
снисходительно сказал Пашка. - Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.
- Теперь проиграл, - с досадой сказала Настя.
- Занимайся своим делом! - обиделся Гена. - Нельзя же так в самом
деле. Отойди!
- А еще инженер. - Настя встала и пошла к своему месту.
- Это уже... не остроумно. При чем тут инженер-то?
- Боюсь ему понравиться-а, - запела Настя и ушла в глубь библиотеки.
- Женский пол, - к чему-то сказал Пашка.
Инженер спутал на доске шашки, сказал чуть охрипшим голосом:
- Я проиграл.
- Выйдем покурим? - предложил Пашка.
- Пойдем.
В сенях, закуривая, инженер признался:
- Не понимаю: что за натура? Во все обязательно вме-шивается.
- Ничего, - неопределенно сказал Пашка. - Давно здесь?
- Что?
- Я, мол, давно здесь живешь-то?
- Живу-то? Второй месяц.
- Жениться хочешь?
Инженер с удивлением глянул на Пашку.
- На ней? Да. А что?
- Ничего. Хорошая девушка. Она любит тебя?
Инженер вконец растерялся.
- Любит?.. По-моему, да.
Помолчали. Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик сигареты.
Инженер хмыкнул и спросил:
- Ты "Капитал" действительно читаешь?
- Нет, конечно. - Пашка небрежно прихватил губами сигаретку - в
уголок рта, сощурился, заложил ладони за по-ясок, коротким, быстрым
движением расправил рубаху. - Может, в кинишко сходим?
- А что сегодня?
- Говорят, комедия какая-то.
- Можно.
- Только это... пригласи ее... - Пашка кивнул на дверь библиотеки,
нахмурился участливо.
- Ну а как же! - тоже серьезно сказал инженер. - Я сей-час зайду к
ней... поговорю...
- Давай, давай!
Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал
смотреть на улицу.
... В кино сидели вместе все трое. Настя - между инже-нером и Пашкой.
Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте и взял ее за
руку. Настя молча отняла руку и отодвину-лась. Пашка как ни в чем не бывало
стал смотреть на экран. Посмотрел минут десять и опять стал осторожно искать
руку Насти. Настя вдруг придвинулась к нему и едва слышно шеп-нула на ухо:
- Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.
Пашка моментально убрал руку.
Посидел еще минут пять. Потом наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:
- У меня сердце разрывается, как осколочная граната.
Настя тихонько засмеялась. Пашка опять начал искать ее руку. Настя
обратилась к Гене:
- Дай я пересяду на твое место.
- Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! - распорядился
Пашка.
Впереди сидящий товарищ "убрал" голову.
- Теперь ничего?
- Ничего, - сказала Настя.
В зале было шумно. То и дело громко смеялись.
Пашка согнулся в три погибели, закурил и стал торопли-во глотать
сладкий дым. В светлых лучах отчетливо закучеря-вились синие облачка. Настя
толкнула его в бок:
- Ты что?
Пашка погасил папироску... Нашел Настину руку, с си-лой пожал ее и,
пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:
- Пусть эту комедию тигры смотрят.
На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, закурил. Мед-ленно пошел домой.
Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.
- Ты чего такой грустный? - спросил Ермолай.
- Да так... - сказал Пашка. Полежал несколько минут и вдруг спросил:
- Интересно, сейчас женщин воруют или нет?
- Как это? - не понял Ермалай.
- Ну как раньше... Раньше ведь воровали?
- А-а! Черт его знает! А зачем их воровать-то? Они и так, по-моему,
рады, без воровства.
- Это конечно. Я так просто, - согласился Пашка. Еще немного
помолчал. - И статьи, конечно, за это никакой нет?
- Наверно. Я не знаю, Павел.
Пашка встал с кровати, заходил по комнате. О чем-то со-средоточенно
думал.
- В жизни раз бывает восемна-адцать лет, - запел он вдруг. - Егорыч,
на - рубаху. Сэнк-ю!
- Чего вдруг!
- Так. - Пашка скинул вышитую рубаху Прохорова, надел свою. Постоял
посреди комнаты, еще подумал. - Сфотографировано, Егорыч!
- Ты что, девку какую-нибудь надумал украсть? - спро-сил Ермолай.
Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу.
Была сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало.
Лаяли собаки. Тарахтел где-то движок.
Пашка вошел в РТС, где стояла его машина.
Во дворе РТС его окликнули.
- Свои, - сказал Пашка.
- Кто свои?
- Холманский.
- Командировочный, что ль?
- Ну.
В круг света вышел дедун сторож, в тулупе, с берданкой.
- Ехать, что ль?
- Ехать.
- Закурить имеется?
- Есть.
Закурили.
- Дождь, однако, ишо будет, - сказал дед и зевнул. - Спать клонит в
дождь.
- А ты спи, - посоветовал Пашка.
- Нельзя. Я тут давеча соснул было, дак заехал этот...
Пашка прервал словоохотливого старика:
- Ладно, батя, я тороплюсь.
- Давай, давай. - Старик опять зевнул.
Пашка завел свою полуторку и выехал со двора РТС.
Он знал, где живет Настя - у самой реки над обрывом.
Днем разговорились с Прохоровым, и он показал Пашке этот дом. Пашка
запомнил, что окна горницы выходят в сад.
Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платановых собака или нет?
На улицах в деревне никого не было. Даже парочки по-прятались. Пашка
ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь.
Подъезжая к Настиному дому, он совсем почти сбросил газ, вылез из
кабины. Мотор не заглушил.
- Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь: он волновался.
Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые
деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Сердце Пашки громко
заколотилось.
"Только бы собаки не было".
Он кашлянул, осторожно потряс забор - во дворе молча-ние. Тишина.
Каплет с крыши.
"Ну, Пашка... или сейчас в лоб получишь, или..."
Он тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал сзади
приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую капель.
Весна исходила соком. Пахло погребом.
Пашка, пока шел по саду, мысленно пел песню про во-семнадцать лет, одну
и ту же фразу: "В жизни раз бывает во-семнадцать лет". Он весь день сегодня
пел эту песню.
Около самых окон под его ногой громко треснул сучок. Пашка замер.
Тишина. Каплет. Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел
дух.
"Одна она тут спит или нет?" - возник новый вопрос.
Он вынул фонарик, включил и направил в окно. Желтое пятно света
поползло по стенкам, вырывая из тьмы отдель-ные предметы: печка-голландка,
дверь, кровать... Пятно дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился,
поднял голову - Настя. Не испугалась. Легко вскочила и пошла к окну в одной
ночной рубашке. Пашка выключил фонарик.
Настя откинула крючки и раскрыла окно.
Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.
- Ты что? - спросила она негромко. Голос ее насторо-жил Пашку -
какой-то отчужденный.
"Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтобы его принимали пока
за другого. Он молчал.
Настя отошла от окна. Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери,
закрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.
"Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной рубахе".
Пашка услышал запах ее волос. В голову ударил горячий туман. Он
отстранил ее и полез в окно.
- Додумался? - сказала Настя слегка потеплевшим го-лосом.
"Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".
- Ноги-то вытри, - сказала Настя, когда Пашка влез в горницу и
очутился с ней рядом.
Пашка продолжал молчать. Обнял ее, теплую, мягкую. Так сдавил, что у
ней лопнула на рубашке какая-то тесемка.
- Ох, - глубоко вздохнула Настя, - что ж ты делаешь? Шальной!..
Пашка начал ее целовать. И тут что-то случилось с Нас-тей: она вдруг
вывернулась из его объятий, отскочила, судо-рожно зашарила рукой по стене,
отыскивая выключатель.
"Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит,
прибежит ее отец и будет его фотогра-фировать. Он отошел на всякий случай к
окну.
Вспыхнул свет. Настя настолько была поражена, что по-началу не
сообразила, что стоит перед посторонним челове-ком почти нагая.
Пашка ласково улыбнулся ей.
- Испугалась?
Настя схватила со стула юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке.
Не успел он подумать о чем-либо, как ощутил на левой щеке сухую горячую
пощечину. И тотчас такую же - на правой.
Потом некоторое время стояли друг против друга, смот-рели... У Насти от
гнева расцвел на щеках яркий румянец. Она была поразительно красива в эту
минуту.
"Везет инженеру", - невольно подумал Пашка.
- Сейчас же убирайся отсюда! - негромко приказала Настя.
Пашка понял, что она не будет кричать - не из таких.
- Побеседуем, как жельтмены, - заговорил Пашка, за-куривая. - Я
могу, конечно, уйти, но это банально. Это се-рость. - Он бросил спичку в
окно и продолжал развивать свою мысль несколько торопливо, ибо опасался, что
Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый предмет и снова пред-ложит
убираться. От волнения Пашка стал прохаживаться по горнице - от окна к
столу и обратно. - Я влюблен, так. Это факт, а не реклама. И я одного
только не понимаю: чем я хуже этого инженера? Если на то пошло, я могу легко
стать Героем Социалистического Труда. Надо только сказать мне об этом. И
все. Зачем же тут аплодисменты устраивать? Со-бирайся и поедем со мной.
Будем жить в городе. - Пашка остановился. Смотрел на Настю серьезно, не
мигая. Он лю-бил ее, любил, как никого никогда в жизни еще не любил.
Она поняла это.
~ Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказа-ла она. - Чего
ты мелешь тут? - Она села на стул. - Натво-рил делов и еще философствует,
ходит. Он любит!.. - Настя странно как-то заморгала, отвернулась. Пашка
понял: запла-кала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не люблю? - Настя рез-ко
повернулась к нему - в глазах слезы.
Она была на редкость, на удивление красива. И тут Паш-ка понял: никогда
в жизни ему не отвоевать ее. Всегда у него так: как что чуть посерьезнее,
поглубже - так не его.
- Чего ты плачешь?
- Да потому, что вы только о себе думаете... эгоисты не-счастные! Он
любит! - Она вытерла слезы. - Любишь, так уважай хоть немного, а не так...
- Что же я такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят...
- Не в окне дело. Дураки вы все, вот что. Тот дурак то-же... весь
высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался.
- Как уезжать? Куда? - Пашка понял, кто этот дурак.
- Куда... Спроси его!
Пашка нахмурился.
- На полном серьезе?
Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала. Пашке стало до
того жалко ее, что под сердцем заныло.
- Собирайся! - приказал он.
Настя вскинула на него удивленные глаза.
- Поедем к нему. Я объясню этим московским фраерам, что такое любовь
человеческая.
- Сиди уж... не трепись!
- Послушайте, вы!.. Молодая, интересная... - Пашка приосанился. -
Мне можно съездить по физиономии, так? Но слова вот эти дурацкие я не
перевариваю. Что значит - не трепись?
- Куда ты поедешь сейчас? Ночь глубокая...
- Наплевать. Одевайся. На - кофту! Пашка снял со спинки стула кофту,
бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности.
Пашка опять заходил по горнице.
- Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без
самодовольства.
- Танцевали... ему сказал кто-то. Потом в кино шепта-лись. Он же дурак
набитый.
- Что же ты не могла ему объяснить?
- Нужно мне объяснять! Никуда я не поеду.
Пашка остановился.
- Считаю до трех: раз, два... А то целоваться полезу!
- Я те полезу! Что ты ему скажешь?
- Я знаю что!
- А я к чему там?
- Надо.
- Да зачем?
- Я не знаю, где он живет. Вообще надо ехать. Точка.
Настя надела кофту, туфли.
- Лезь. Я за тобой. Видел бы кто-нибудь сейчас...
Пашка вылез в сад, помог Насте. Вышли на дорогу.
Полуторка ворчала на хозяина.
- Садись, ревушка-коровушка!.. Возись тут с вами по ночам.
Пашке эта новая нежданная роль нравилась.
Настя залезла в кабину
- Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?
- Где уж тут!.. С вами вперед прокиснешь, чем...
- Ну до чего ты, Павел...
- Что? - строго спросил Пашка.
- Ничего.
- То-то. - Пашка со скрежетом всадил скорость и по-ехал.
... Инженер не спал, когда Пашка постучал ему в окно.
- Кто это?
- Я.
- Кто я?
- Пашка. Павел Егорыч.
Инженер открыл дверь, впустил Пашку. Не скрывая удивления, уставился на
него.
Пашка кивнул на стол, заваленный бумагами.
- Грустные стихи сочиняешь?
- Я не понимаю, слушай...
- Поймешь. - Пашка сел к столу, отодвинул локтем бумаги. - Любишь Настю?
- Слушай!.. - Инженер начал краснеть.
- Любишь. Значит, так: иди веди ее сюда - она в машине сидит.
- Где? В какой машине?
- На улице. Ко мне зря приревновал: мне с хорошими бабами не везет. Инженер быстро вышел на улицу, а Пашка, Павел Егорыч, опустил голову на руки и закрыл глаза. Он как-то сразу устал. Опять некстати вспомнились надоевшие слова: "В жизни раз бывает..." В груди противно заболело. Вошли инженер с Настей.
Пашка поднялся. Некоторое время смотрел на них, как будто собирался
сказать напутственное слово.
- Все? - спросил он.
- Все, - ответил инженер.
Настя улыбнулась.
- Вот так, - сердито сказал Пашка. - Будьте здоро-вы. - Он пошел к выходу.
- Куда ты? Погоди!.. - запротестовал инженер. Пашка, не оглянувшись, вышел.
Уезжал Пашка из этой деревни. Уезжал в Салтон. Прохорову он подсунул под дверь записку с адресом автобазы, куда просил прислать справку о том, что он отработал честно три дня на посевной. Представив себе, как будет огорчен Прохоров его отъездом, Пашка дописал в конце: "Прости меня, но я не виноват".
Пашке было грустно. Он беспрерывно курил.
Пошел мелкий дождь.
У Игренева, последней деревни перед Салтоном, на дороге впереди выросли две человеческие фигуры. Замахали руками.
Пашка остановился.
Подбежали молоденький офицер с девушкой.
- До Салтона подбрось, пожалуйста! - Офицер был чем-то очень доволен.
- Садись!
Девушка залезла в кабину и стала вертеться, отряхиваться. Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться, хохотали.
Пашка искоса разглядывал девушку - хорошенькая, белозубая, губки бантиком - прямо куколка! Но до Насти ей далеко.
- Куда это на ночь глядя? - спросил Пашка.
- В гости, - охотно откликнулась девушка. И высунулась из кабины - опять говорить со своим дружком. - Са-ша? Саш!.. Как ты там?!
- В ажуре! - кричал из кузова лейтенант.
- Что, дня не хватает? - опять спросил Пашка.
- Что? - Девушка мельком глянула на него и опять: - Саша? Саш!..
- Все начисто повлюблялись, - проворчал Пашка. - С ума все
посходили. - Он вспомнил опять Настю: совсем недавно она сидела с ним рядом - чужая. И эта чужая.
- Саша! Саш!..
"Саша! Саш! - съехидничал про себя Пашка. - Твой Са-ша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас - вперед машины побежит".
- Я представляю, что там сейчас будет! - кричал из ку-зова Саша.
Девушка так и покатилась со смеху.
"Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время", - сердито думал Пашка.
Дождь припустил сильнее.
- Саша! Как ты там?!
- Порядок! На борту порядок!
- Скажи ему - там под баллоном брезент есть - пусть накроется, - сказал Пашка.
Девушка чуть не вывалилась из кабины.
- Саша! Саш!.. Под баллоном какой-то брезент!.. Накройся!
- Хорошо! Спасибо!
- На здоровье, - сказал Пашка, закурил и задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.
