Президент Центра стратегических разработок (ЦСР) доктор экономических наук, профессор Михаил Дмитриев — о новых феноменах российского общества и важности их понимания при формировании экономической политики.

Класс европейцев

— Михаил Эгонович, насколько наши представления о российском обществе адекватны реальности?

— Общество довольно заметно изменилось за последние десять лет. И даже социологи не всегда успевали актуализировать свои представления о том, как устроены экономика и общество после десяти лет быстрого экономического роста и в ходе экономического кризиса. Не говоря уже о более широких кругах…

Прежде всего изменения касались российского среднего класса.

— Он недостаточно проанализирован?

— Не был вовремя оценен и осознан ряд совершенно новых явлений. Московский средний класс — средний класс уже вполне европейский с точки зрения уровня доходов и имущества, которым он располагает.

— Именно московский средний класс?

— Да. В других регионах подобного массового среднего класса нет.

Отличие Москвы связано, в частности, с тем, что здесь очень высокая капитализация рынка жилой недвижимости.

— То есть ключевую роль в формировании среднего класса столицы играет прежде всего фактор ренты от использования жилой недвижимости?

— Совершенно верно. Именно этот фактор привел к серьезным отличиям в мотивации, поведении, даже политических предпочтениях населения Москвы по сравнению с остальной частью страны.

— А администрация Лужкова средний класс мало замечала, делая акцент на социально незащищенных слоях населения…

— Значительная часть населения Москвы внезапно — очень быстро это произошло — оказалась независимой от социальных трансфертов, разного рода социальных программ. Потребность в них уменьшалась, а столичное правительство продолжало действовать в прежнем ключе, не считаясь с новой реальностью.

У московской семьи накануне кризиса социальные выплаты составляли в среднем лишь 8% доходов. При этом основная часть — федеральные выплаты в виде пенсий, вклад Правительства Москвы — была невелика.

Однако Правительство Москвы год от года наращивало социальные траты — за десять лет их доля в московском бюджете выросла в полтора раза. А доля расходов на транспортную инфраструктуру за тот же период сократилась в два раза. Хотя именно эта проблема больше всего волнует москвичей среднего класса.

— А каково соотношение среднего класса и малообеспеченных в столице?

— В Москве есть не только средний класс и малообеспеченные: между ними есть довольно большой слой людей с приличным по среднероссийским меркам доходом. По-настоящему бедных в столице мало — не более 10% населения. К тому же пенсии подняты до прожиточного минимума — московского прожиточного минимума, а не среднего по стране.

Средний класс, в нашем понимании, те, кто способен приобрести московскую жилую недвижимость по ценам московского рынка, с привлечением стандартного ипотечного кредита и тратя при этом не более 20% своих доходов на выплаты по этому кредиту. К такой категории в Москве принадлежит порядка 40% жителей. На самом деле 30%, плюс 10% тех, кто имеет второе жилье, что делает их практически равными по уровню финансовых возможностей основной группе, отнесенной нами к среднему классу.

— 40% — значительная часть жителей города…

— По России в целом такое соотношение в лучшем случае мы получим только в конце следующего десятилетия при условии экономического роста на уровне 4—5% в год.

— Что не очень реально…

— Это не фантастическая задача, но условия пока складываются не в пользу такого сценария. Мы отстаем от данной траектории роста. И вполне может статься, что подобная численность среднего класса в России сформируется только к середине 2020-х годов.

— Следовательно, большой отрыв Москвы от остальной России надолго…

— Да, при этом отрыв не просто большой — колоссальный. Валовый региональный продукт (ВРП) Москвы на душу населения уже в 2006 году превосходил средний по Евросоюзу и находился примерно на уровне Бельгии. То есть Москва уже довольно давно по уровню доходов и стоимости имущества, которым располагает население, принадлежит к числу крупных агломераций развитого мира.

Конечно, в ВРП Москвы значительную часть составляет прибыль крупных компаний-резидентов. Но даже если мы возьмем доходы жителей по паритету покупательной способности, они составят примерно 60% от доходов жителей Нью-Йорка — одной из самых богатых агломераций планеты. Сегодня Москва по уровню доходов жителей сопоставима с Нью-Йорком начала 1970-х годов.

— И по бюджету они сопоставимы…

— Бюджеты трудно сравнивать, потому что Нью-Йорк — муниципалитет в составе штата Нью-Йорк, а Москва — сама и объединение муниципалитетов, получающее их доходы, и `штат`. Она получает все налоги — и муниципальные, и региональные.

— Итак, столица входит в группу ведущих мировых мегаполисов?

— Безусловно — причем в лидерскую часть этой группы. Ничего сопоставимого с ней нет ни в России, ни в Центральной и Восточной Европе. Она по экономическому весу сравнима лишь с крупнейшими мегаполисами мира — Лондоном, Нью-Йорком, Парижем, Токио.

Однако по сравнению с ними у Москвы есть особенности, как положительные, так и отрицательные. Например, важнейший показатель эффективности агломерации — экономическая плотность, определяемая как ВРП в расчете на 1 кв. км, в Москве в два раза меньше, чем в Лондоне и Париже и в четыре раза меньше, чем в Нью-Йорке и Токио. Специфика московского среднего класса состоит в том, что он более одномерный, чем в других крупнейших мировых мегаполисах, его благополучие зиждется на рентных доходах. Такие доходы не стабильны.

В других мегаполисах средний класс — это прежде всего профессионалы высокой квалификации и предприниматели. У нас — преимущественно рантье.

Для Москвы, как и для других крупнейших городов мира, характерно доминирование сектора услуг в структуре экономики. Но в нашем случае это в основном низкодоходные услуги, с невысокой добавленной стоимостью: бюджетный сектор, коммунальный сектор, торговля, дистрибуция... Нет развитого сектора современных бизнес-услуг, очень слаб для такого мегаполиса финансовый сектор. Масса секторов, свойственных подобным агломерациям, недостаточно развиты: это, например, юридические, консалтинговые услуги, услуги в области проектирования, дизайна...

— То есть с точки зрения структуры экономики Москва отстает?

— Да. Отрасли, сосредоточенные в столице, как я уже сказал, это отрасли с невысокой добавленной стоимостью, с невысоким доходом на душу населения.

Еще один момент, характеризующий московскую ситуацию: доходы от предпринимательской деятельности в структуре доходов москвичей ниже, чем в целом по стране. Причем эта доля имеет тенденцию к снижению: за последние несколько лет она уменьшилась в полтора раза!

Причина: Москва — неблагоприятное место для предпринимательской деятельности.

— В силу высокой монополизации, закрытости рынка?

— И монополизации, и в целом неблагоприятного делового климата в городе.

— Вести бизнес выгоднее в регионах, чем в столице?

— Я бы сказал, проще и удобнее вести бизнес в регионах. В Москве вести бизнес, конечно, очень выгодно — но и очень тяжело.

Предпринимательская деятельность в столице деформирована: во многом она связана с получением коррупционной ренты и ее перераспределением. А это предполагает тесную аффилированность с городскими властями.

Как показывают наши исследования, большинство москвичей такой стиль ведения бизнеса не привлекает. Они не удовлетворены действиями московских властей, их не устраивает уровень коррупции, который есть сегодня в столице. Они хотят более эффективной, справедливой защиты своих прав собственности, прежде всего недвижимости, хотят неукоснительного соблюдения закона для всех, независимо от социального и имуществнного положения.

В рамках совместного исследования ЦСР и Академии народного хозяйства при Правительстве РФ (АНХ), проведенного, в частности, с помощью фокус-групп представителей среднего класса Москвы, запрос на правовое государство звучал очень жестко — фактически как политические требования. Это новый приоритет: в исследованиях, проводившихся нами до 2009 года, правовое государство не выдвигалось в качестве главного требования.

— То есть средний класс видит государство в качестве ночного сторожа?

— Да, нейтральное государство, которое прежде всего защищает законность и правила, единые для всех.

Потому что рядовому москвичу трудно защитить свою собственность с помощью неформальных связей и ресурсов крупной компании, которая обычно встроена во власть и в состоянии отстаивать свои интересы, в том числе и неправовым путем.

Для рядового москвича это намного сложнее. Для него более понятен путь обращения в суды и другие официальные правоохранительные институты. Но именно они и не работают должным образом в Москве.

Не секрет, что при Лужкове выиграть иск против московских властей было практически невозможно — не важно, кто обращается с этим иском, гражданин или компания.

— В России вообще с выигрышем иска в местном суде против местных властей трудно...

— Но такая ситуация москвичей уже не устраивает, что создает почву для системного конфликта с властью.

— Какова политизация московского среднего класса?

— Она уже очень велика.

Москвичи мало зависят от властей экономически. Если недвижимость становится главным источником дохода, а социальные трансферты не значимы, то главный источник процветания — открытый рынок. И власти мало что могут с этим поделать.

Отсюда некоторая автономия москвичей: люди мало зависят от приоритетов властей, не ждут от властей никаких подачек и готовы вступать с ними в конфликт, когда это затрагивает жизненно важные интересы. Прежде всего это касается прав на недвижимость, сохранения ее рыночной стоимости. Недвижимость сегодня — это главный актив московской семьи.

Кроме того, у представителей московского среднего класса довольно много свободного времени. И это тоже влияет на их готовность вступать в различные протестные форматы отстаивания своих интересов.

Понятно, что классу рантье нет необходимости бороться за выживание, вкалывая 24 часа в сутки. Хотя у представителей московского среднего класса обычно есть работа, им нет необходимости очень сильно перерабатывать на ней, поскольку есть и рентные доходы. А извлечение ренты больших временных затрат не требует…

Социологические исследования свидетельствуют, что протестная активность в Москве принципиально отличается от протестной активности в регионах. Для регионов характерна зависимость: чем обеспеченнее человек, тем меньше его склонность к протестам. Средний класс в регионах — это обычно люди из околовластной сферы, тесно связанные с региональной и местной властью.

В Москве зависимость как раз обратная. Чем обеспеченнее гражданин, тем более он склонен к протестной активности — особенно это, согласно социологическим данным, характерно для мужчин. Потому что в целом московский средний класс не привязан к власти экономически.

Интересно, что даже у московской бедноты уровень протестных настроений — на уровне максимума провинции. А у обеспеченной части населения — намного выше, чем в провинции, и уже составляет для представителей этой группы более 50%. Так что политически Москва — довольно взрывоопасное место.

Поэтому властям нужно резко снизить накал структурной конфронтации с московским населением — прежде всего на основе смены приоритетов политики московского правительства. Что сейчас, к счастью, и делается.

Кроме того, для начала хотя бы в пределах Садового кольца необходимо обеспечить независимость и эффективность судов, возможность в них непредвзято рассматривать обращения всех, кто ищет справедливости.

— В чем феномен довольно позитивного отношения большинства москвичей к Лужкову накануне его отставки?

— Это вопрос инерции. Я следил за тем, как отношение менялось на протяжении последних пяти лет. Тон дискуссий о деятельности лужковской администрации сменился в сторону негативного буквально в последние два-три года.

При якобы позитивном отношении, как вы знаете, на момент отставки Лужков не смог мобилизовать никакие значимые общественные силы на свою поддержку. И это говорит о многом…

— Но, возможно, такая задача им не ставилась…

— Возможно, но эти силы могли мобилизоваться и сами, если бы были уверены, что отставка ущемляет их интересы. Чего не произошло.

И понятно почему: политика московских властей симпатий у большинства населения не вызывала. А опросы общественного мнения, которые были проведены Левада-Центром вскоре после ухода Лужкова, показали: поддержка Юрия Михайловича очень быстро упала.

Как представитель власти и как некий исторический символ он еще вызывал поддержку. Но как только он стал бывшим, отношение быстро скорректировалось.

— Что отчасти результат телевизионной кампании против него…

— Не уверен. Я думаю, дело в другом: резкое изменение приоритетов, продекларированное новым мэром Сергеем Собяниным, обнажило для населения несостоятельность прежней московской власти — потому что Собянин озвучивает именно те приоритеты, которые наиболее важны для населения города: это решение и дорожных проблем, и экологических… Есть сигналы, что судебная система становится более нейтральной: во всяком случае, стали приниматься к рассмотрению некоторые иски против московских властей, которые прежде отклонялись.

— Но есть и определенный негатив в отношении к его первым — довольно резким — шагам…

— Мы свидетельств негативного отношения пока не наблюдаем. Скорее есть осторожный, но все-таки оптимизм по поводу его деятельности. Повестка, с которой выступил Сергей Семенович, востребована населением.

Однако будущее Собянина как политика высокого ранга зависит от решения очень сложных проблем. Отличие Москвы от других крупнейших городских агломераций — в тяжелейшем наследии плановой экономики, которое привело к неоптимальному использованию земельных ресурсов в черте города.

Огромные производственные площади, занятые практически нефункционирующими промышленными объектами, расположены в зоне, непосредственно примыкающей к городскому центру. В радиусе 7 км от центра две трети территории занимают промышленные объекты, в то время как в Париже, Лондоне это пик плотности жилой застройки. Из-за того что мы имеем такой пояс нефункционирующей городской территории, примыкающей к центру, средняя дорога москвича на работу в центр города удлиняется на несколько километров.

Это огромная структурная проблема, быстро ее снять нельзя, но без нее и транспортную проблему решить невозможно. Потому что удлинение поездок дает бессмысленную нагрузку на городскую инфраструктуру, с которой она не справится ни при каких инвестициях.

Ошибка будет исправлена

— По странной реформе ЕСН и увеличению налогового бремени в результате этой реформы мы видим, что и качество федеральной политики оставляет желать много лучшего…

— Реформа ЕСН — тяжелейшая политическая ошибка, за которую сейчас правительство расплачивается резким усилением оппозиционных и конфронтационных настроений со стороны бизнеса. Хотя сначала казалось, что это точный расчет: заметного усиления недовольства бизнеса в момент принятия решения не наблюдалось. Я был очень удивлен, что ни РСПП, ни `Деловая Россия`, ни `ОПОРА России` не высказали серьезной обеспокоенности этим решением в 2008 году — но тем не менее...

Напряженность стала нарастать именно сейчас, когда приближался момент повышения ставок.

— В чем причины?

— Анализ динамики издержек на зарплату в выручке предприятий, который провели наши коллеги из Высшей школы экономики, свидетельствует: главная причина запоздалой, но острой реакции бизнеса состоит в том, что увеличение ставок наложилось на резкое увеличение доли зарплаты в выручке.

— Такое увеличение произошло в результате кризиса?

— Да. Оптовые цены промышленности в конце 2008 года упали почти на треть. При этом номинальная заработная плата продолжала расти, а занятость почти не снизилась, притом что уровень промышленного производства упал на 10,8%, а ВВП в целом — на 7,9%.

— Это вообще феномен нашего бизнеса — не уменьшать занятость?

— Да. Бизнес повел себя очень похоже на то, как вел себя в 90-е годы, и в начале и в конце. В результате произошел резкий рост расходов на заработную плату в себестоимости, прежде всего за счет снижения прибыли.

Вообще оптимизация издержек на рабочую силу шла тремя способами: треть экономии пришлась на снижение занятости — занятость снизилась на 2%. Треть экономии произошла за счет сокращения отработанного рабочего времени. И еще примерно треть — за счет снижения покупательной способности заработных плат. Но при этом валовая выручка в промышленности и во многих других отраслях экономики стремительно падала в номинальном выражении, а зарплаты в номинальном выражении все равно росли, хотя в реальном — несколько снизились за счет инфляции.

Сейчас у бизнеса просто катастрофическая ситуация: издержки на оплату труда выросли по сравнению с докризисным периодом примерно на 25%, и на это накладывается еще 5—6% прироста эффективной ставки страховых взносов. Это уже не просто повышение налогового бремени, а мощный удар по экономике компаний и, возможно, последняя капля, которая переполнит чашу терпения предпринимателей всех уровней.

— Произойдет массовый уход бизнеса `в тень`?

— Несомненно.

Мы проанализировали уровень собираемости страховых взносов в Пенсионный фонд за период с 2003 года. Снижение ставок, которое произошло в 2005 году, оказало чрезвычайно позитивное влияние на собираемость. Благодаря этому поступление взносов на страховую и накопительную части пенсии (по ставке 14%) по отношению к фонду оплаты труда к 2006 году выросло с 11,7 до 12,8%, что явилось историческим максимумом.

Обратите внимание: несмотря на то что границы шкалы регрессии не индексировались, все равно собираемость резко возросла при быстром росте средних зарплат. Она впервые сильно упала лишь в 2008 году.

— Фактор кризиса?

— Конечно. Кризис привел к тому, что предприятия стали экономить на чем только можно. Но в 2010 году, когда собираемость должна была бы подрасти, потому что экономическая ситуация стала улучшаться и прибыль у предприятий довольно заметно увеличилась, спад собираемости только усилился.

По 2010 году мы получили прогнозную оценку собираемости страховых взносов в Пенсионный фонд. Собираемость, согласно этому прогнозу, упадет до 11% — почти на два процентных пункта. Если бы по новой ставке 26% пытались собирать страховые взносы в ПФ сегодня, то, судя по всему, Пенсионный фонд собрал бы на 400 млрд руб. меньше, чем он мог бы сделать при пиковом уровне собираемости 2006 года.

— То есть потери по собираемости уже колоссальные?

— Да, хотя это только репетиция. Бизнес лишь готовится к уходу от налогообложения. Думаю, что на следующий год потери еще более возрастут.

— Услышаны ли ваши тревоги по этому поводу?

— Да, это не вызывает сомнения. Другое дело, что сейчас правительство не может потерять лицо и снизить ставку немедленно. Но после федерального выборного цикла правительству, скорее всего, придется вернуться к этому вопросу.

Не исключено, что уже перед выборами 2012 года необходимо будет принимать решения на этот счет. Мы видим, что президент Медведев в своем декабрьском послании уже пошел на уступку для малого бизнеса — а там ситуация наиболее острая. Последние опросы `ОПОРЫ России` показали, что до 20% предприятий малого бизнеса, которые не будут освобождены от повышения ставок, могут закрыться из-за увеличения налогового бремени.

— Но под послабление попадает не весь бизнес — только производственный…

— Более того, до сих пор непонятно, какие предприятия к этой категории относить: классификацией занимается почему-то Минздравсоцразвития, которое в этом плохо разбирается. Сами понимаете, какие могут быть искажения и злоупотребления…

Заказ и миссия

— Насколько систематически поставлена в структурах федеральной власти работа по анализу российского общества и экономики?

— Рутинный мониторинг экономических и социологических данных поставлен очень неплохо. Ведущие социологические организации поддерживают актуальные ряды социологических данных, предоставляют их правительственным организациям и частично публикуют. Мы регулярно пользуемся этими источниками для дополнения наших собственных социологических исследований. Например, уровень протестности москвичей мы исчислили как раз на основе данных социологических агентств.

Но сами эти агентства не всегда в состоянии всесторонне проанализировать данные, потому что для этого требуется погрузить их в широкий контекст социальной и экономической информации, нужен междисциплинарный подход.

Именно на основе такого подхода было проведено, например, наше исследование среднего класса. Мы использовали широкий спектр источников: стандартные исследованиия социологических центров, наши собственные фокус-группы и обследования, данные Росстата, исследования экономических аналитических центров, занимающихся рынком жилья. Только вся совокупность сведений дала возможность получить выводы о качественных изменениях, происходящих в социальной структуре Москвы. Из обычной статистики это невозможно было понять.

— Это была ваша инициативная разработка или правительственный заказ?

— И то и другое. Был запрос правительства — проанализировать динамику среднего класса: его размеры, потребности… Собирая информацию по этому запросу, мы поняли, что имеем дело с совершенно новым явлением. И это подтолкнуло нас и АНХ провести более углубленное исследование.

Так что правительство о фундаментальных проблемах задумывается, но оно все же больше сконцентрировано на текущей деятельности. К тому же там есть определенный дефицит экспертного потенциала.

Специалистов с высокой экспертной компетенцией, которые непосредственно работают в государственных органах, не хватает. Поэтому правительство вынуждено привлекать сторонние исследовательские центры.

А мы, со своей стороны, стараемся выполнять исследования не только для того, чтобы готовить те или иные записки в правительство, но и для того, чтобы дать возможность самому обществу посмотреть на себя в зеркало: как оно выглядит на самом деле.

Михаил Эгонович Дмитриев окончил Ленинградский финансово-экономический институт имени Н.А. Вознесенского по специальности `Экономическая кибернетика`. Доктор экономических наук.

В 1983—1990 годах — научный сотрудник Ленинградского финансово-экономического института. В 1990—1993 годах — народный депутат РФ, председатель подкомитета — заместитель председателя Комитета Верховного совета России по вопросам межреспубликанских отношений, региональной политики и сотрудничеству.

В 1993—1994 годах — член Комиссии законодательных предположений при Президенте России. В 1994—1995 годах — заместитель директора Института экономического анализа (Институт Андрея Илларионова), член Комиссии Правительства РФ по экономической реформе.

В 1996—1997 годах — руководитель экономической программы Московского центра Карнеги. В 1997—1998 годах — первый заместитель министра труда и социального развития России. В 1998—2000 годах — член научного совета Московского центра Карнеги. В 2000—2004 годах — первый заместитель министра экономического развития и торговли России.

В июне 2004 — октябре 2005 года — научный руководитель фонда `Центр стратегических разработок`. С октября 2005 года — президент этого фонда.

Босс N01 (2011 г.)

http://www.bossmag.ru/view.php?id=4869

Док. 636329
Перв. публик.: 08.01.11
Последн. ред.: 08.02.11
Число обращений: 0