Когда Ялкин кончил говорить, первым ему горячо зааплодировал секретарь обкома, хорошо знакомый со всеми повадками Ташбекова. Потом взял слово министр из Москвы. Он говорил о неотложных проблемах, связанных с освоением Голодной степи, называл имена целинников, особо отличившихся, упомянув среди них и моего брата. Обратившись прямо к начальнику главка, которому подчинялся Ташбеков, он поставил задачу прямо и четко:
- Вы, товарищ начальник главка, должны немедленно пресечь проявления подобного высокомерного отношения к освоителям целинных земель. Это` дело особой государственной важности, поэтому я поручаю вам сразу после актива лично поехать в совхоз, товарища Атаджанова, разобраться во всем, исправить допущенные ошибки и наказать виновных!
Можно себе представить, что тут началось в зале, какой переполох вызвало это выступление в строительном управлении, которым руководил Джамир Ташбеков.
В тот же день сам начальник главка вместе со своим первым заместителем приехал к нам в совхоз. На Ташбекова было неприятно глядеть - тише воды, ниже травы, и всето он хочет потрафить, угодить. Ялкин молчал в ответ на его пространные клятвенные заверения, но Ташбекова теперь трудно было остановить.
- Ну, Ялкинджан, ты же сам говорил-столько лет меня знаешь! Мы же земляки с тобой, Я полностью признаю свою вину! И говорил я не то, и делал не то и не так! Все - истинная правда. Но ведь не по злобе же, честное слово, не по злобе! Я просто не успевал} Вот смотри, ты же видел уже: сегодня все необходимые стройматериалы завезли! Всех людей сюда бросил!
И тут же клялся начальнику главка:
- Дайте мне возможность исправить свои ошибки! В лепешку разобьюсь, но до уборочной кампании за кончу строительство всех домов!.. И школу дострою! И детсад!..
Вот так он заговорил, когда его карьера висела на волоске. Он и в самом деле не спал ночами, не вылезая со строительной площадки, и на этот, раз в самом деле выполнил все свои обещания.
В готовые дома въехало, наверное, семей тридцать, не меньше, среди них была и семья брата. Мы с Халимой тоже получили трехкомнатную квартиру. Ташбе
ков же со строгим выговором остался на прежней должности. Хотя он попрежнему при встречах угодливо улыбался Ялкину, величая его не иначе, как Ялкинджан, глаза его при этом оставались холодными. Казалось, он лишь ждал случая, чтобы отомстить Ялкину за все причиненные ему неприятности, а главное - за те унижения, которые ему довелось испытать. Ялкин прекрасно понимал это, зная изворотливого и хитрого Ташбекова.
19
Принял первых детишек целинников детский садик, где моя Халима стала работать воспитательницей. Жизнь на новом месте вроде бы налаживалась, входила в нормальную колею. Если бы не одно происшествие, которое едва не кончилось для Ялкина и его семьи трагически.
Вместе с Халимой воспитательницей в детском саду работала обаятельная девушка. Звали ее Камбарниса; она приехала к нам в совхоз совсем недавно и обращала на себя всеобщее внимание. Халима, которая с первых дней очень подружилась с ней, рассказала мне ее очень печальную историю, которую вся наша семья тщательно скрывала от окружающих.
Девушка жила в Гулистане вместе со своей матерью И отчимом, беспутным пьяницей. Однажды, когда мать ушла на работу, он насильно напоил свою падчерицу вином и посягнул на ее честь. Надо представить себе состояние, бедняжки, когда все это случилось и когда несколько недель спустя она поняла, что ждет ребенка. Не сказав никому ни слова, она решила, что жизнь ее кончена. Камбарниса села в автобус, шедший за город, сошла на малолюдной остановке. Кругом пустынная бесконечная степь, чуть в стороне от шоссе железная дорога. И она пошла к ней. Выбор был сделан, только выполнить это решение оказалось не под силу бедной девочке. Она села на рельсы и заплакала. Плакала от отчаяния и горя.
По тропинке вдоль дороги на своем ослике проезжал белобородый старичок. Он очень удивился, увидя девушку за весьма странным занятием: она то с громким плачем, не замечая его, ложилась на рельсы, то мгновенно
vvвскакивала. И так повторялось много раз, пока он вплотную не подъехал к ней. А вдали между тем показался поезд. Старик схватил за руку совершенно обезумевшую Камбарнису и показал ей на приближающийся состав. Та зарыдала пуще прежнего, но уперлась и ни в какую не желала уйти с рельсов. А поезд все ближе. Тогда старик что есть силы буквально утащил ее с полотна на тропинку. А поезд, вот он, рядом. Она же все рвется в исступлении к нему и не помня себя кричит:
- Пустите меня! Пустите! Я все равно должна уме реть! Я виновата перед мамой! Пустите же!..
Случилось так, что в это же самое время по шоссе к Гулистану подъезжал Ялкин. Странная борьба убеленного сединами старика и молоденькой девушки, почти девочки, не могла не привлечь его внимания. Он подъехал близко, а старик словно только его и ждал:
- Посмотрите на эту сумасшедшую! Она хочет бро ситься под поезд! Ну что с ней поделаешь? У меня ведь нет сил держать ее, помогите!..
Поезд, слава богу, прошел, девушка бессильно опустилась на землю, всхлипывая и растирая грязные подтеки на лице, рассказала о своем горе.
Ялкин, не теряя времени, посадил Камбарнису в машину и отвез к гулистанскому прокурору. Негодяя отчима посадили в тюрьму, мать - в отчаянии, но от всех переживаний девушка заболела очень серьезно и лишилась будущего ребенка.
Конечно, после всего случившегося ей никак нельзя было оставаться в родных местах, и, хотя она была не виновата во всей этой истории, за ней уже шла недобрая обывательская молва, пресечь которую можно было лишь одним способом - навсегда уехать отсюда как можно дальше, где ее никто не знал и никогда не узнает о том, что довелось ей пережить.
Ялкин, который после того злополучного дня наведывался к ней узнать о здоровье и настроении, предложил ей работу в своем совхозе в детском саду. Так Камбарниса появилась у нас в совхозе. Я знал от Халимы, что Ялкин не оставляет свою подопечную, нередко ее навещает и всячески подбадривает.
Да и Мунира, узнав от Ялкина о происшедшем, когда приводила в сад своих малышей, всегда добрым сло
bom участия умела развеять грустное настроение девушки, очень скучавшей по своей матери, по дому, умела развеселить, никогда и ничем не напоминая ей о прошлом.
- Вы такая молодая и красивая, милая Камбарниса,-говорила она ей, - обязательно найдется жених, достойный вас, и мы все с радостью отпразднуем вашу свадьбу!
Но свадьбу мы так и не отпраздновали, не суждено было. Внимание Ялкина и Муниры действительно подбадривало девушку, да и все другие, кто знал ее, родители детворы, соседи по дому и улице относились к ней сердечно и уважительно. К весне она заметно похорошела, расцвела, с ее лица исчезла болезненная бледность, а черные глаза, живые и выразительные, так и сияли, свидетельствуя о том, что Камбарниса молода, что жизнь ее еще впереди и что она ждет от жизни счастья и радости. Энергии ей было не занимать, детский сад с его скромными заботами и тревогами казался ей слишком спокойным местом, и девушка решила учиться на водителя хлопкоуборочной машины, записавшись на курсы одной из первых.
В райкоме, как известно, в те времена особенно требовали, чтобы кадры механизаторов увеличивались за* счет женщин: сколько, мол, они будут заниматься домашним хозяйством, а в поле - только тяжелым ручным трудом. И хотя я знаю, какое трудное это дело- работа механикаводителя хлопкоуборочной машины, Камбарниса и еще несколько наших девушек, окончивших десятилетку, за лето отлично научились водить ее, а уже осенью наравне со всеми нами собирали машиной хлопок. Помню, брат и здесь помогал ей, учил ее тонкостям профессии. И нередко за работой я ловил выражение ее лица поособенному светящееся, радостное, когда они работали вместе. Да и Ялкин, надо признаться, в ее присутствии както молодел, переставал горбиться, с лица исчезало выражение постоянной озабоченности- таким его в последние годы не привыкли видеть. Глядя на него, я радовался, но ни о чем таком не думал, ничего не предчувствовал.
В ту осень Камбарниса собрала на своей машине сто восемьдесят тонн хлопка - столько за сезон могли собрать руками более ста таких, как она, искусных сбор
vvщиц. Естественно, наша печать живо откликается на такого рода события - ее фотография украсила обложку цветного иллюстрированного , журнала. Она стала знаменитостью уже не только у нас в совхозе. Начались триумфальные поездки - на совещание передовых механизаторов в Гулистан, на курултай хлопкоробов-в Ташкент. И, конечно, в той же группе, где Ялкин. Вместе с Ялкином. А Камбарниса по какимто неведомым законам становилась все красивее.
Ей предлагали руку и сердце самые красивые совхозные парни, но она ни к кому не проявляла никакого интереса. И только в присутствии брата вся словно преображалась. Это стало заметно теперь не только для меня. Ну, сначала, думал я, он спас ее от смерти, ну, помог устроить судьбу, выбрать профессию, словом - помог человеку встать на ноги. Но ведь сколько у Ялкина на счету таких людей - он всегда был отзывчив к чужой беде, участлив к чужой судьбе... Я думал, и здесь то же самое. Но я глубоко заблуждался, к сожалению. Наверное, мужчины по части разгадывания душевных тайн народ менее способный. Поэтому я был крайне удивлен и взволнован тем, что мне однажды, придя вечером с работы, рассказала моя жена Халима. Я говорил уже, Камбарниса была дружна с Халимой с пер вого дня появления у нас. Так вот, моя жена сказала, что Камбарниса любит Ялкина, полюбила давно, как говорится, с первого взгляда. "Что же это творится такое?- не укладывалось .у меня в голове. - Ему ведь сорок два, а она в два раза моложе". Мунире сорок. И совсем недавно у нее родился седьмой ребенок, сын. Много ли Ялкин занимался детьми? Их воспитывала `Мунира. И в школе продолжала попрежнему преподавать, хотя, я знаю, в последний год количество часов у нее свелось до минимума. Но попрежнему она не хотела и не могла расстаться с работой - это было ее окном в мир, ее спасением, се связью с людьми. Но грустно было встречать теперь Муниру, опаздывающую на уроки или как сумасшедшую торопящуюся из школы домой, чтобы вовремя накормить самого маленького, - она совершенно перестала следить за собой, располнела, когдато тонкое ее лицо огрубело, покрылось множеством морщинок. Стали заметны седые пряди в небрежно заколотых волосах. Все это, естественно, не красило Му
ниру, и порой мне казалось, что она по годам выглядит намного старше брата.
А Ялкина все чаще теперь видели с Камбарнисой. То она заходила к нему в директорский кабинет, и они подолгу там оставались вдвоем, то он заезжал к ней домой- у нее к тому времени уже была небольшая отдельная квартира. То семинар, то совещания, на которые они теперь ездили всегда вместе и, что самое грустное, не делали из этого никакой тайны. Я, конечно, не смел осуждать брата и не оправдывал его, но, думал я, как же так, почему так несправедливо он поступает с Мунирой. Ведь все это вижу не только я, видят люди, которые всегда знали его как человека очень серьезного, любящего семью, дорожащего ею, преданного ей?..ташкент
Тайну отношений между людьми, наверное, проще сохранить в большом городе... Но не у нас, где все на виду. Больше всего я боялся за Муниру, и, конечно, наступил день, когда досужие свидетели не постеснялись выложить ей подробности относительно ее мужа. Мунира, конечно, и до этого догадывалась, что с ним Происходит чтото неладное. Правда, периодами и прежде Ялкин был раздражителен, холоден, не обращал внимания на окружающих. Но теперь эта раздражительность и холодность стали как бы подчеркнутыми и затяжными. Прежде это. объяснялось делами, занятостью. Теперь же... Теперь все поиному. Прежде, когда он не ночевал дома, находясь в командировке, он всегда звонил, говорил какието добрые слова, чтоб дома не беспокоились. Теперь молчание стало как бы само собой разумеющимся...
И вот однажды, когда у Муниры уже не было более сил терпеть эту двойственность, эти ставшие постоянными недомолвки и отлучки мужа, его молчание в доме, - однажды, когда Ялкин пришел домой на рассвете и, ни слова не говоря, с виноватым видом собрался было пройти к себе в комнату, он увидел неожиданное: Мунира, стоя спиной к выходу и не слыша; очевидно, его шагов, потому что она даже не обернулась, стояла у раскрытого дорожного чемодана и, обливаясь слезами, складывала в него свои платья, пальто, книги. Внезапно обернувшись на звук его шагов, она заплакала еще горше. Ей вспомнилась ее молодость и то, как она впервые встретилась еЯлкином, как они на мотоцикле ездили в кино. Но и
vv?I
vvне только это пришло на память бедной Мунире. Она но забыла, как ее брат Азлар уговаривал ее не делать этои глупости - не выходить замуж за человека, совершенно не подходящего для нее. Так считал он. Но она ведь так никогда не считала и стойко, переживая все невзгоды, шла рядом с мужем все эти тяжелые годы, переезжала с места на место, в душе не всегда соглашаясь с ним, но считая, что долг - превыше всего. И вот теперь он дал ей повод - и какой горький! - пожалеть о своем замужестве, пожалеть с горьким запозданием свою ушедшую молодость, потраченную, как она теперь себе это представляла, исключительно на прихоти мужа и рождение детей. Да, да, и о детях она тоже теперь пожалела, хотя всегда считала, что они, сколько бы их ни было, всегда радость. И вот теперь она приняла твердое решение: уехать. И как можно скорее. Уехать, чтобы ничего этого больше не видеть. Как говорится, с глаз долой- из сердца вон!.,
1. Наверное, и я виновата в том, что случилось! Ты, ты превратил меня в детородную машину, и я безро потно приняла на себя эту роль! - рыдала Мунира, за крыв лицо руками. - Дура я, дура! Вот результат. Все отдала тебе, семье, детям! А теперь я старая, ненужная никому!..
2. Ну, зачем ты так, Мунира?! Для меня ты всегда прежняя... - неуверенным голосом пытался успокоить ее Ялкин, боясь, что проснутся дети и станут свидетелями этого непристойного объяснения. - Ну, не надо, не плачь!
3. Не притворяйся! По глазам вижу, все знаю! Ты стал совсем другим!
4. Ну, что мне делать, Мунира, скажи?! - вдруг в отчаянии прошептал Ялкин. - Скажи, и я сделаю все, как ты захочешь!
5. Прошу тебя, не лицемерь, ты же не можешь без нее, а я никогда не унижусь до того, чтобы чтото вы маливать у тебя. На это у меня еще хватит гордости... Я не стану мешать!.. Живите как знаеге! Вот квартира! Все ваше! Мне ничего не нужно Я уйду! -в какомто исступлении выкрикивала Мунира.
Побросав в чемодан вещи, которые попались под руку, очевидно мало заботясь о том, что туда попадет и вовсе ненужное, Мунира решительно захлопнула крышку
чемодана, придавив ее коленом, защелкнула замки и потащила, сгибаясь под его тяжестью, к двери.
1. Мунира, куда ты, дай я помогу тебе! - нереши тельно предложил ей Ялкин. Но она будто ничего не слышала, будто слова эти относились не к ней. Тогда муж схватил ее за руку, пытаясь остановить, и, загоро див выход из дома, спросил: - А дети? Как же дети?
2. А что дети?-вопросом на вопрос, както вся сник нув вдруг, тихо ответила Мунира. - Дети наши общие... Детей я пока оставляю у тебя!..
Ялкин растерялся совсем и жалобно проговорил:
1. Но как же... у меня столько дел... Мунира!
2. А у меня дел не было, что ли?-грубо спросила Мунира. - Я разве не работала? Ты пропадал в степи месяцами, разве не я одна растила и воспитывала на ших детей? Тебя они очень мало интересовали... Разве ты просиживал ночами у их постели, когда они заболе вали? Ну скажи?.. С меня хватит! Теперь посмотри ты за ними! И одновременно занимайся любовью, узнаешь тогда, как это приятно совмещать!
Мунира решительно обошла Ялкина, загораживаете. го дверь, и собралась было совсем уже выйти, как услышала плач маленького сына. Ребенок жалобно звал мать... Это больно резануло Муниру, она схватилась за сердце, чуть приостановившись. Ялкин, следовавший за ней по пятам, снова умолял остаться, одуматься, не делать глупостей.
- Ведь это твой дом, куда ты уходишь? - просил он.
- Если ты выбросил меня из своего сердца, мне не чего делать и в твоем доме, он уже давно не мой! Живи здесь сам! Наслаждайся жизнью!
И больше ни слова в ответ на увещевания мужа. Взглянув последний раз на окна дома, она решительным шагом пошла через весь поселок к шоссе, там остановила попутную машину, чтобы доехать до автобусной остановки. Как назло, нашей мамы не было дома уже целый месяц, она уехала на самое жаркое время в родной кишлак. Онато уж сумела бы навести хоть относительный порядок в доме. Во всяком случае Муниру бы, наверное, уговорила не бросать детей. Но, увы, ее нет. Наступает утро, дети просыпаются один за другим. Младших надо кормить. Тысячи дел по хозяйству, о которых Ялкин про
vvсто не имеет понятия. И тут еще без конца трезвонит телефон - то агроном, то бухгалтер, то из райкома. И у всех дела, и срочные... Но что поделаешь, детей оставлять не с кем и Ялкин в этот день остается дома. Мы с Халимой живем рядом, и Ялкин уже бежит к нам, чтобы Халима немножко помогла ему.
Что поделаешь? У нас тоже двое детей, конечно, не столько, сколько у брата, и все же забот у нас с женой много. Оказывается, как я узнал потом. Мунира накануне очень долго проговорила с Халимой, у нее уже тогда созрело твердое намерение уехать в Ташкент, к брату.
Халиму ждала работа в садике, она помогла Ялкину по дому, сделав все необходимое, и ушла. Ялкина срочно вызвали в райком, и он вынужден был бросить дом, детей. Вернулся он только поздно вечером и застал картину невообразимую: несмотря на поздний час, никто не спал - крики, плач, беготня. В доме - погром, и даже старшие не в силах были унять разошедшихся младших, почувствовавших отсутствие взрослых. Пятилетняя Рахима обварила руку чаем, ее как можно скорее надо было везти к врачу -с пальцев слезала кожа, и она орала благим матом. Потом, вернувшись с ней домой, Ялкин всю ночь не сомкнул глаз-девочка плакала, звала мать и ни за что не хотела примириться с ее "отсутствием. Не выдержав всего этого, Ялкин отправил своего шофера на газике в кишлак с запиской к матери, чтобы та вернулась г этой же машиной как можно скорее.
Мама приехала на следующий день, узнав обо всем случившемся от шофера, который по дороге домой рассказал ей всю эту историю. Дома установился относительный порядок, во всяком случае дети не бегали беспризорными и все были сыты. Ни словом, ни упреком она не дала понять Ялкину, что осуждает его, но с того дня, как она вернулась, Ялкин всякий раз, возвращаясь домой, чувствовал ее истинное отношение ко всему случившемуся: мать, конечно, была на стороне Муниры. Это выражалось во всем - она то и дело вспоминала невестку, будто та вовсе и не уезжала из совхоза, дети, да и она сама без конца повторяли одну и ту же фразу: "Вот когда вернется мама..." Считалось, что Мунира в долгой командировке в Ташкенте. Самому же Ялкину просто не хватало мужества заговорить с матерью о жене: боялся услышать много нелестного для себя.
Младшие, конечно, поверили сразу в сказку о командировке. Со старшими было труднее. Старшие знали Камбарнису и догадывались, что именно она стала причиной разлада в их дружной доселе семье, и подетски не могли скрыть своей неприязни к ней. Особенно старался пятнадцатилетний, самый старший сын Ялкина, Тулкун. Однажды, когда Камбарниса шла по улице мимо их дома, он бросил ей вслед камень и, не выдержав, закричал:
- Бессовестная! Сколько тебе здесь сделали хоро шего, а теперь ты расплачиваешься за это!
Камень не попал в цель, но зато слова эти так больно ударили, что она, обливаясь слезами, прибежала в садик к Халиме.
1. Не могу, не могу больше так жить! Что мне де лать, Халима, подскажи! Хочу уехать в Каршинскую степь, там нужны, механизаторы, я знаю, да Ялкин... не пускает меня. Что делать? Что делать?..
2. Дорогая моя, я тебе плохой советчик. Делай так, как подсказывает тебе твоя совесть. Я думаю, ты дол жна решить сама...
3. Хочу уехать, и его не в силах оставить, пойми ме ня... Оставить совсем!.. Без него я тоже не могу!..
- Если честно, Камбарниса, - без него не могут и его семеро детей. Ты сможешь заменить им мать? Скажи, сможешь? - спрашивала Халима.
Камбарниса молчала, продолжая горько плакать. И не было слов, которые бы Халима могла сказать ей в утешение, потому что любые слова были бы несправедливыми, ложными. Это понимали обе подруги. Камбарниса так же молча обняла Халиму, понимающе кивнув ей на прощанье, и ушла. Ночью она постучала к нам в окно. Я открыл дверь, удивившись столь позднему посещению и тому, какое лицо было у Камбарнисы-бледное, глаза потухшие. Такая же, какой она год назад приехала к нам. Губы ее дрожали, и, видимо, ей стоило больших усилий просить меня о чемлибо.
- Турсун, я решила уехать. Твердо решила, - тихо сказала она. - Уже и вещи собрала. Проводи меня до Гулистана, я заеду сначала к маме...
Я сразу согласился, и, несмотря на то, что очень жалел ее и сочувствовал ей, с души у меня словно камень свалился. К Ялкину обращаться было нельзя, он ни за
vvчто бы не отпустил Камбарнису, - вот уж поистине: седина в голову, бес в ребро... Поэтому я пошел к одному нашему общему хорошему знакомому, Фатеху, у которого был собственный "жигуленок", и попросил разрешения съездить в Гулиста и.
В ту же ночь мы с Халимой отвезли Камбарнису в Гулистан.
- Побуду здесь до завтра, - говорила она нам на прощанье, выйдя из машины, - а потом уеду, как ре шила, в Карши. - Она на секунду замолчала, спазм пе рехватил ей горло, трудно было говорить. - А Ялкину ака передайте: век его не забуду... Он поставил меня на ноги... Человеком сделал... Передайте ему, что я...я... не имею права на большее!..
Док. 635006
Перв. публик.: 27.12.00
Последн. ред.: 27.12.10
Число обращений: 0
Наследие
|
