В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
- 11 - Назад
- 11 -
Шофер видит, как бледнеет его пассажир, руки судорожно вцепляются в сиденье. "Да что это с ним? - удивляется шофер,- Уж не больной ли он случаем?" - и немедленно тормозит.
Ялкин распахивает дверцу, будто ему трудно дышать, и прыгает на дорогу. Ташкентское радио передает новости на русском языке... "Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Ялкину Атаджанову звания Героя Социалистического Труда... за выдающиеся достижения в деле механизации хлопководства, осения новых земель, выращивания высоких урожаев..
Тут и шофер не выдержал, выскочил из машины Он видит, из глаз этого большого мужественного человека брызнули слезы. Шофер горячо обнимает его, Ялкин на голову выше "парнишки, весело подхватывает его и кружит вокруг себя...
На дороге в этот час никого, пусто, вокруг ровная, тихая степь, солнце садится. Передают танцевальную музыку. Ялкин и шофер, весело улыбаясь друг другу, выделывают замысловатые па вокруг машины, широко раскинув руки и в такт прищелкивая пальцами.
Приехав в Андижан, в родной кишлак, Ялкин узнает, что новость эта облетела уже всех. Односельчане повалили в наш дом поздравлять брата.
В одиночестве и радость не в радость - тут же зарезали барана и устроили той на весь кишлак. Прибыли поздравить и "провинившиеся" члены бригады Ялкина - те, кто сбежал, не выдержав мирзачульских условий, и слезно просили, чтобы брат не говорил о них в обкоме. "Сами вернемся! - заверяли они горячо. - Понимаем! Не гневайтесь, Ялкинджан!.."
Оказывается, и Московское радио в своих "Новостях" передало сообщение о присвоении Ялкину звания Героя, но я не слышал, был на занятиях. Вечером же, заглянув в Ленинскую комнату, был встречен шумными вопросами товарищей, которые рассматривали портрет Ялкина в "Известиях".

1. Похож на тебя! И фамилия одна! Родственник?
2. Да, ребята, мой родной брат, - не без гордости отвечал я.

Что тут поднялось! Меня обнимали, жали руку, а ктото даже предложил заставить меня на радостях сплясать. Вокруг меня образовался плотный круг из улыбающихся ребят, тесно сомкнувших руки.
- Пляши, пляши! Твой брат стал Героем, это собы тие! Ну, давай, асса, асса!..
Делать было нечего, и я начал отплясывать под восторженные возгласы.

1. Асса! Асса! - не унимались ребята. Подошел ко мандир нашего взвода и, узнав, в чем дело и по какому поводу такой шум в Ленинской комнате, протянул мне руку:

Поздравляю, Атаджанов! Заслуживаешь увольнительной на сутки! Если есть желание, можешь прогуляться на озеро Рица. Не был ведь еще там?
Надо же! Я никогда не думал, что слова о моем брате Ялкине дойдут сюда, до берегов далекого Черного моря! Вот Архип, с которым мы здесь очень подружились, служит вместе со мной, он изпод Рязани, читал мне вчера стихи своего земляка поэта Есенина: "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи..." Както очень уж это было схоже с моими теперешними чувствами и мыслями после статьи в газете. Пока был с ним там, рядом, все казалось таким будничным, обыденным!
Он, конечно же, заслужил эту высокую награду своим трудом. Но мне не нравилась его жизнь, мне было не по душе, что этот труд всецело поглощает его самого, что у него вроде бы нет личной жизни. И для себя я искал чегото другого, непохожего. Конечно, я очень хотел приносить своим трудом пользу людям, как и он, Ялкин, но представлял себе это поиному. Вот дерево, его все называют цветущим лишь тогда, когда оно покрывается листьями и цветами, когда раскрывается до конца каждая веточка, каждый цветок, даже на кончиках самых далеких от корней ветвей... Не так ли и наша жизнь, думалось мне. Жизнь наша общая слагается из наших личных жизней. А раз так, то полнокровность моей собственной жизни необходима не только мне, но и всему нашему обществу. В этом я видел гармонию... Вот почему, наверное, в последнее время я все чаще подумывал, не остаться ли мне после службы поработать здесь, в этом благодатном крае, уж очень он мне пришелся по душе. Тем более, что недавно совершенно случайно я познакомился с одним симпатичным человеком из курортного управления, у которого, как выяснилось, была собственная "Волга". Его дом был недалеко от нашей части, и однажды, в воскресенье, когда я собирался, в Сочи, имея в руках увольнительную, он вызвался подвезти меня на своей машине, но сначала поспросил помочь ему сменить масло в моторе. Для меня это было привычным делом: "Волга" Ялкина была того I же выпуска, и профилактику, мелкий ремонт машины [делал я сам. Быстро сбросив гимнастерку, я в одной майке полез в яму, открыл пробку картера и стал сливать отработанное масло в старое ведро. Вдруг в нос

ударил запах бензина, масло же сливалось очень жидкое, словно вода. Я удивился и спросил хозяина машины, какое он заливает масло.
- "АЭСвосемь", то, что надо, но мне кажется, чтото произошло с масляным насосом, потому что давление в моторе всегда очень низкое, около нуля. Очень боюсь, как бы не полетел мотор, поэтому приходится часто менять масло, буквально за дватри дня оно становится очень жидким...

1. А вы механику показывали? - поинтересовал ся я,
2. Да, он смотрел, эта история тянется вот уж не меньше полугода, пришлось даже мотор снимать, это очень трудно! Работали трое суток, не меньше, - сни мали коробку, кардан, а потом снова все на место поста вили! Представляете? Шестьдесят рублей пришлось за работу отдать. И фактически они ничего не исправили, только маслонасос отрегулировали, у него колпачок та кой железный отходил... Они его закрепили, заменили нижние вкладыши мотора, чтобы давление масла под нялось. Потом все собрали, поставили мотор, залили свежее масло. При механике я и машину завел. Пока мотор был холодный, давление масла елееле поднялось до двух атмосфер.
3. Это уже ничего, нормально! - заверил я.
4. И я тоже сперва так думал. Выехал из мастер ской, день жаркий, асфальт плавится. Поездилпоездил по городу, потом смотрю - давление масла опять до нуля упало.
5. Вообщето в жару давление должно немного па дать...
6. Но ведь не до нуля же? И маело в моторе снова как вода. Вы же сами убедились...

Я еще раз понюхал отработанное масло в ведре: оно действительно пахло бензином.

1. Послушайте, а как ваша машина расходует бен зин?
2. Пожирает безбожно! Раньше одного полного бака хватало на добрых пятьсот километров, а сейчас еле еле натягиваю на триста!

Тогда, мне кажется, у вас из бензонасоса проса чивается бензин в картер, - решительно поставил я диагноз.

1. Не может быть!- уверял меия хозяин машины. Я показывал опытным механикам. Они убедили меня, что в картер бензин попасть не может, а если и попал бы вдруг, то машина взорвалась бы. Так что давайте сменим масло...
2. Подождите, иной механик может и не знать, ведь такое случается очень редко. Это может знать только очень опытный водитель из своей собственной практики.
3. Так вы именно такой опытный водитель?:- спро сил хозяин "Волги".
4. Нет, не я, а мой брат Ялкин. .

И я рассказал о том,, как на адыре он както мучился с мотором двухрядной хлопкоуборочной машины, а у нее мотор в принципе такой же, как у этой самой "Волги". И у брата тогда, помню, давление масла в машине все время падало и был большой перерасход горючего. Он долго искал причину и наконецто нашел была порвана диафрагма бензонасоса, а он соединен с мотором, так как приводится в движение от этого самого мотора. Потом брат поставил в бензонасос новую диафрагму, и все сразу пришло в норму...
- Зачем намто возиться с диафрагмой, - сказал обрадованно мой новый знакомый и кинулся к багаж нику, тут же вытащив оттуда обернутый в тряпку новый бензонасос. - Вот, пожалуйста, можно поставить цели ком новый... Может, повезет, а?
Мы вместе заменили масло, потом сняли старый бензонасос и вместо него поставили новый, завели машину, Давление показывало две с половиной атмосферы.
- Лучшего и желать не надо! - обрадовался я.
- Подождите еще,- не верил хозяин "Волги",- прогреется мотор, и снова оно упадет!..
Мы вымылись холодной водой изпод крана, сели в машину и покатили в город. Не могу сказать, что дорога была из легких - были и подъемы и крутые повороты. Мотор согрелся, температура воды поднялась выше восьмидесяти, но давление стойко держалось на прежней отметке.

1. Вот здорово! - радовался водитель. - Столько мастеров не могли найти причину! А вы сразу все ис правили! Молодец, солдат! Может быть, на обратном пути заедем ко мне и обмоем это дело?

Нет, благодарю, нам пить совершенно нельзя,
Ну, тогда что же? Должен я вас както отблаго дарить? - и он стал буквально насильно засовывать мне в карман гимнастерки деньги. Я наотрез отказался! от платы, даже обиделся.
- Если Хотите меня отблагодарить, дайте, пожаi луйста, руль. Давно я не водил, соскучился по легко вой машине, у нас все больше тяжелый транспорт...
Он с удовольствием уступил мне место, сел рядом, и мы поехали вдоль моря к Пицунде. После военных грузовиков и тягачей было истинным блаженством вести легкую и быструю, как лань, "Волгу". Повороты и подъемы брал с ходу и легко, как когдато учил меня брат.
- Вы отлично водите машину! - похвалил Платон Захарович, так звали моего нового знакомца, и похва ла эта, признаюсь, не была мне неприятна.
Увиделись мы с ним снова через несколько дней.

1. Послушайте, Турсун, - весело обратился он ко мне, - вы оказались профессором автодела! Перерас ход бензина тоже прекратился. Представляете себе, в течение шести месяцев бензин попадал в картер десят ками литров! И как только я цел остался, ума не при ложу, взрыв был обеспечен!
2. Ну что вы, ведь моторное масло взрывоустойчи вое, бензин просачивается понемножку и тут же сме шивается с маслом...
3. Так уж и понемножку! Больше пяти тысяч ки лометров прошла машина, это сколько же бензина вы бросило, в картер? А?
4. Но есть еще и трубка от картера, - успокаивал я, - через него и выгоняло бензин в воздух в виде паров. Кроме того, "Волга" этой марки - машина очень надежная и безопасная.
5. Не успокаивайте, не успокаивайте! Какой бы надежной она ни была, а мотор мог в конце концов по лететь! Вы мне спасли жизнь, Турсун!
6. А как давление? - поинтересовался я.
7. Все отлично, и мотор тянет прекрасно. Вы и в самом деле, Турсун, профессор в своем деле. И машину водите прекрасно. Где вы только так научились?

У брата, - скромно сказал я, желая все похва лы переадресовать Ялкину. - Вот он действительно профессор... Все, что я умею, это его заслужу он научил меня многому...
- Вы еще и скромник, Турсун! Заходите к нам на дачу, посидим поболтаем!..
Я стал бывать у Платона Захаровича, познакомился с его дочерью, которая заканчивала медтехникум. Нередко, когда я был свободен, мы вместе ездили в Сочи, и тогда не существовало для меня большего удовольствия, чем посидеть за рулем, который хозяин мне с удовольствием доверял да всю дорогу еще и похваливал. Однажды, во время одной из таких поездок, он спросил меня, нравятся ли мне их места. Я утвердительно кивнул, так как почти не разговаривал за рулем.
- Ну, тогда оставайтесь после сл`ужбы у нас здесь, опытные водители, как вы, очень нужны нам! Бу дете работать в какомнибудь санатории или экскур сионный автобус возьмете. А захотите - на легковую посадим...
Я задумался и медлил с ответом, А Платон Захарович продолжал искушать:
- Что это вас так домой тянет?.. Скажите на ми лость! Что там, жена плачет или дети малые?
Рассмеявшись, я сказал, что ни того, ни другого у меня еще нет. Платон Захарович добродушно продолжал допрашивать:
- Может быть, девушка вас ждет в родном кишла ке? Так это не преграда, напишите ей, - кто откажется
шть и работать тут, у нас? И ей найдем работу! Не сомневайтесь!
Тронутый его добротой и вниманием ко мне, я сердечно поблагодарил и обещал серьезно подумать над его предложением.
От Халимы я письма получал редко. Она писала, что после десятилетки решила попытать счастье и поступить в институт, но недобрала на вступительных экзаменах одного балла и вернулась в кишлак. Родители ей уже и жениха подыскали, скромного парнишку, табельщика, но она, вопреки родительской воле, не захо? тела выходить замуж, уехала в Фергану и поступила в педагогический техникум.
В очередном ответном письме я написал ей о Кав, казе, Черном море, о том, как мне здесь служится, ч приглашал ее приехать сюда не только отдохнуть, но апоработать, может быть, остаться жить. Мне казалось, пет такой девушки, которая отказалась бы от такого заманчивого предложения.
Халима писала теплые письма, писала, что ждет, но о моем предложении - Ни слова, будто я и не говорил ничего.
Проходили дни, летели месяцы, и я все отчетливее ощущал наивность моего предложения девушке, понимал, что сделал его необдуманно, по легкомыслию своему. В глазах своих товарищейсолдат с того самого дня, как прочитали они в "Известиях" очерк о Ялкине, я стал братом героя. С гордостью и радостью я принимал их поздравления, принял как награду и увольнительную, которую мне вручили в честь этого события. И после всего было както неловко вспоминать о своих легкомысленных планах, которые, я знал, строились мной наперекор желаниям Ялкина. "Ну, останешься ты здесь, будешь работать водителем комфортабельного "Икаруса", может быть, и Халиму уговоришь в конце концов приехать; она устроится здесь или официанткой в столовую, или посудомойкой, или еще кемнибудь в этом роде... На что еще может рассчитывать девушка с десятилетним образованием, и какая радость ей будет от всего этого?" - нередко спрашивал я самого себя. И тут же перед моим мысленным взором вставал добрый Платон Захарович, мой оппонент в этом молчаливом споре,, который думал по этому поводу совсем иначе.
"Мы, "курортники", заботимся о самом главном - © людях труда. Человек, скажем, работает на Казахстанской целине или на Севере и добывает золото или дорогу строит... Не жалеет себя, устает, здоровье надо поправить. Так мы ему здесь возвращаем бодрость, энергию, он едет в свои края отдохнувшим, набравщимея сил, а значит, и пользу народу, стране большую принесет. Как ты считаешь, разве мы, к этому делу приставленные, не приносим пользу общему делу?.. Приносим! Да еще какую, будь уверен!.."
Очень убедительно! Но тут в наш спор вплетается еще один голос, похожий на голос Ялкина, который иронически усмехается: "Тыто тут при чем? Без тебя, что ли, здесь не найдут хорошего шофера? Ты `хочешь работку полегче, да рядом с морем, да в санатории? А брат твой, значит, пусть вкалывает за шестерых в Голодной степи! В том числе и за тебя, трусливо убежавшего к легкой жизни, убежавшего оттуда, где действительно нужен твой опыт, твое умение. Ну, тебя ложно было бы понять, будь ты человеком пожилым, уставшим от жизни и от забот. Но ведь ты молод, полон сил и здоров как бык!.."
В самом деле, если в те времена, когда мы работали с Ялкином на адыре, я уставал от тяжелой работы, котоЯрой вдоволь довелось хлебнуть мне с малых лет, то почти за два года службы в армии я отдохнул от нее и почувствовал себя здоровым, сильным, как никогда. А уж если у тебя избыток сил, - невольно тянет туда, где потрудней. `Помню, мальчишкой, мчась не велосипеде, я нарочно всегда ездил по обочине дороги, и там, где ухабы, лужи, которые надо было преодолевать с риском свалиться в грязь, но изза избытка сил хотелось преодолеть именно ,трудную дорогу.
Чувство, близкое к этому состоянию, владело мною теперь постоянно, где бы я ни был и что бы я ни делал. К нему прибавлялась еще и тоска по родным местам. Чем ближе подходил конец моей службы, тем силы нее была эта тоска. Уже и ночи не проходило, чтобы во сне я не побывал в родном кишлаке, не постоял около наших чинар. А вскочив по побудке, я наяву продолжал мечтать о том дне, когда наконец увижу все это наяву. Где еще такой виноград, как у нас в Фергане, где дыни слаще, чем у нас? А музыка? Я скучал по нашей музыке. Я хотел видеть Халиму. И меня непреодолимо тянуло к матери, к брату.
Кстати сказать, не один я заболел вдруг ностальгией. Мы дружили трое - Архип из Рязани, Николай, якут, и я. Не раз в увольнении, гуляя по прекрасным паркам на берегу моря, мы вместе любовались здешними красотами природы, крутыми склонами гор, поросшими вечнозеленым лесом, зеркальной гладью моря, прекрасного в любое время дня и ночи, в любую погоду... И все же нетнет да у когонибудь из нас и вырвется печальный вздох, и тогда... потечет рассказ об озерах, о бескрайних полях, лесах родной стороны, где все сердцу мило и близко. Даже Коля, глядя на эту кавказскую красоту, с тоской рассказывал нам о холодной тундре, крае вечной мерзлоты, о любимой депушке, живущей в соседней с ним яранге... И я тоже е упоением говорил о своей земле, где все так непохоже ни на рязанские раздолья и березовые рощи, ни на суровый северный край, но где все так дорого и неповторимо - и белоснежные хлопковые поля, и бахчи с дынями и арбузами, и виноградники, и старенький наш дом под чинарой в тихом моем кишлаке...
В силу этой самой тоски я совсем подругому стал глядеть и на курортные блаженства. Наверное, глаза . мои окончательно пресытились, что ли, глядя в течение двух лет на то, как здесь отдыхают в свое удовольствие тысячи и тысячи людей. Круглый год, изо дня в день быть невольным свидетелем непрестанного безделья и отдыха - нет, это не для меня. Наверное, поэтому в последнее время я всегда радовался, видя людей, работающих на полях, в садах, спешащих рано утром на предприятия. И уже совсем не мог спокойно видеть эти распростертые в праздном безделье, разморенные жарким солнцем тела на пляже, хотя отлично понимал, что пройдет время, и люди эти вернутся к своим нелегким делам и заботам.
Когда же по телевизору показывали какието кадры, связанные с Узбекистаном, я буквально, впивался в экран глазами! Раза два выступали в программе "Новости" целинники Голодной степи, среди них и Ялкин. Я с замиранием сердца молил когото неведомого, чтобы изображение продержалось бы чуть подольше. Но Ялкин, который или вел "Универсал", или собирал хлопок машиной, или просто разговаривал, возникал на секунду, не более того, и тут же исчезал. После тех передач я начинал тосковать еще сильнее.
14
И вот кончилась наконец моя армейская служба, и осенью, в новенькой солдатской форме, с солдатским вещевым мешком за плечами, я ехал через Каспийское море и Ашхабад к себе в Узбекистан. Едва поезд миновал Чарджоу, в вагонном репродукторе заговорил, запел Ташкент. Халима Насырова, заливаясь, словно соловей, исполняла мою любимую песню "Чоргох". На глаза мои навернулись вдруг слезы, запершило в горле. Я еще раз понял, как человек может истосковаться и
по мелодиям своей стороны.
Концерт по заявкам перемежался сообщениями .о ходе хлопкоуборочной кампании. Вдруг диктор торжественным голосом объявил: "Славный сын Мирзачуля Герой Социалистического Труда Ялкин Атаджанов на своем голубом корабле ссыпал за сегодняшний день в общий хирман триста тонн хлопка". И диктор долго еще, такими же высокопарными, цветистыми словами восхвалял заслуги брата, а в заключение предоставил слово самому "славному покорителю целины" Ялкину Атаджанову.
Голос брата был такой близкий, такой отчетливый, но какойто осипший, надтреснутый, наверное, опять работал без сна и отдыха. Я даже хорошенько и не припомню, о чем именно он говорил тогда, в памяти почемуто осталась лишь одна цифра, им произнесенная: четыреста тонн.
Но велико еще было расстояние между нами, только назавтра рано утром поезд пришел в Гулистан. Когда я вышел на перрон, едва начинало светать, и со стороны Бекабада дул сильный ветер. На улицах города почти еще не было людей, редкие прохожие внимательно смотрели себе под ноги и прятали лица либо за поднятый воротник, либо кутались в платок от невообразимой пыли, поднятой ветром. братил взоры навстречу утренним лучам, другой еще лежал в предрассветной мгле.
Какойто отрезок пути машина, на которой я ехал, шла вдоль ЮжноМирзачульского канала. На другой стороне его, на еще не освоенных землях, поросших полынью, паслись несчетные отары овец. Животные щипали траву и у самой воды и так близко подошли к каналу, что отражались в прозрачном потоке, а потому казалось, что овец видимоневидимо.
На этом берегу раскинулись широкие хлопковые поля. Хлопкоуборочных машин гораздо больше, чем сборщиков. Издали бункера машин похожи на огромный голубой дастархан1, который ктото бережно несет на голове. За движущейся машиной поднимается, словно дым, легкая пыль. То ли я очень соскучился по плову, которого не ел вот уже два года, то ли воображение мое заработало сверх всякой меры, только легкий дымок напоминал мне казан дымящегося плова, снятого с огня, над которым еще плотно вьется пар. В нетерпении я постучал по крыше кабины, и, когда шофер чуть уменьшил скорость, я, перегнувшись к нему, высказал сомнение:

1. Как бы нам не проехать! Вы не знаете, может быть, одна из тех четырехрядных машин - моего бра та Ялкина?
2. Вам нужен совхоз Атаджанова? - вопросом на вопрос ответил водитель. - Так не беспокойтесь! Не проедем! Я знаю, где он. Еще далеко!

Хотя парень говорил со мной без особых церемоний, но "совхоз Атаджаноза" меня окончательно покорил. Я хотел тут же признаться ему, что и я, мол, Атаджанов, что еду к родному брату, но не успел: машина вновь набрала прежнюю скорость, и в шуме мотора потонули все посторонние звуки.

Док. 635001
Перв. публик.: 27.12.00
Последн. ред.: 27.12.10
Число обращений: 0

  • Наследие

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``