В период становления Советской власти (1917-1921 гг.) в России вступила в силу Конституция РСФСР 1918 года. Данная конституция декларировала уважение к достоинству советских граждан, социальную справедливость, защиту от эксплуатации человека человеком. В общем плане Основной Закон страны не допускал отношения к человеку как источнику наживы, предмету корыстного использования. Реализация Конституции предполагала наличие начал исторически нового типа общества, а именно, общества, вырывающегося "из когтей финансового капитала и империализма".
В ходе становления советского государства гарантируемые конституцией принципы принадлежали к важнейшим "завоеваниям революции", защиту которых обеспечивали соответствующие охранительные органы, - милиция, ВЧК-ОГПУ. Сегодня нередко говорят, что "при Ленине и Сталине" названные охранительные учреждения характеризовались исключительными порядочностью и бескорыстием своих сотрудников, а в случаях выявления компрометирующих обстоятельств, фактов шкурничества - "виновные в коррупции и взятках по суду, приговаривались ... к суровым наказаниям, вплоть до расстрела, несмотря на чины, занимаемые должности и прошлые заслуги" (1).

Безусловно, сказанное подразумевает решимость охранительных учреждений противостоять воздействию указанной угрозы на собственные ряды.

Отметим, что именно идеологическая решимость, убежденность в абсолютном приоритете интересов революции, готовность защитить революционные завоевания невзирая ни на что, нередко определяла совершение должностных преступлений сотрудниками охранительных органов. Данный вид преступности можно считать печальным, но неизбежным следствием революционного преобразования общества; ожесточенности гражданской войны; объективно обусловленным отсутствием юридической подготовленности, а порой и вообще - элементарной грамотности, среди выходцев из угнетаемых классов.

В нашем же случае, больший интерес представляет рассмотрение такого явления, как совершение представителями органов защиты революционной власти деяний именно корыстной, материальной мотивации, форм и масштаба распространения данного вида преступности. Не менее важно вычленить из практики рассматриваемого периода опыт защиты конституционных основ общества от корыстных интересов недобросовестных охранителей - задача, не теряющая своей злободневности на протяжении последних десятилетий.

Характеризуя общее положение дел в рассматриваемой области, приведем констатацию выдающегося русского социолога П. Сорокина, отмечавшего "небывалое, грандиозное" (2), распространение должностной преступности корыстного характера в период становления советского госаппарата. Масштаб должностных злоупотреблений грозил фактическим угнетением людей труда и возможностью формирования обособленного, коррумпированного слоя администраторов, паразитирующего за счет этого угнетения. Оформление такового "порядка" противоречило официальной идеологии, подрывало конституционные принципы российского общества, создавало препятствия в реализации законных интересов граждан Советской России.

Как известно, наиболее близким к гражданам охранительным учреждением является милиция, в Советской России, в определенной степени, выступавшая формой реализации конституционного положения (Раздел I; Глава II) "ж) В интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности восстановления власти эксплуататоров декретируется вооружение трудящихся ... и полное разоружение имущих классов". Тем не менее, ознакомление с доступными в обозначенной сфере сведениями показывает, что буквально с первых месяцев советской власти, несмотря на мощный заряд революционного романтизма, проблема должностных преступлений корыстного характера в милиции, обозначилась чрезвычайно остро. Картину во всероссийском масштабе иллюстрируют следующие данные - только в 1920 году по 79 губерниям было установлено около 8 тыс. преступлений, совершенных сотрудниками милиции (3), причем, можно с уверенностью полагать, что выявлено было далеко не все. Разумеется, не все совершенные милиционерами преступления имели корыстную направленность, либо были связаны с использованием должностных полномочий. Тем не менее, в общем числе установленных преступлений имели место и преступления коррупционного характера, и состояние дел в этой области нельзя считать благополучным.

Тревожный характер ситуации подтверждают и данные с мест, в числе прочего, свидетельствующие о явном неблагополучии состояния милицейских кадров. Например, в октябре 1919 года в одном из циркуляров НКВД Башкирии отмечалось, что "в милицию принимаются люди без всякого разбора, неграмотные, с уголовным прошлым и совершенно не понимающие своего назначения. Неудивительно, что часто приходится слышать: "милиционеры берут взятки", "милиционеры творят не законные действия"" (4). Обоснованность обеспокоенности НКВД Башкирской АСР иллюстрируют данные из других регионах страны. Например, за 1921-1922 годы, только из оренбургской губернской милиции были уволены: за пьянство - 85 сотрудников, за вымогательство - 10, за взяточничество - 54 сотрудника (5). Особо отметим, что если сегодня формулировка "за пьянство" свидетельствует, прежде всего, о деградации личности характеризуемого лица, то в рассматриваемый период это обоснование имело более сложное значение и предполагало неизбежную коррупционную составляющую. Дело в том, что в условиях действия в стране "сухого закона" пьянствовать, а значит, систематически приобретать спиртное, милиционер мог только через посредство "черного", криминального рынка - иных возможностей не существовало. Мало того, известно, что в период гражданской войны, официальные нормы обеспечения государственной службы временами не достигали уровня физиологического выживания.

Здесь показательна ситуация, когда в 1920 году Председатель ЧК Башкирии С. Лобов обратился к наркому внутренних дел автономной республики по поводу распространения взяточничества в советском госаппарате, тот ответил, что "Удивляюсь я не тому, что берут взятки, а почему мало берут, иначе ведь честному человеку жить невозможно!" (6).

И при официально признаваемой материальной скудости, весьма высокой стоимости алкоголя пьющие стражи порядка, тем не менее, не испытывали непреодолимых трудностей с добыванием зелья, следовательно, либо располагали некими "доходами" сверх установленного законом содержания, либо иными возможностями "взаимодействия" с преступным миром.

Содержание и характер подобного рода "взаимодействия" можно увидеть в материалах рассмотрения Челябинским губернским революционным трибуналом дела о фактах злоупотребления служебным положением сотрудниками Троицкого подотдела уголовного розыска за 1921 г. Описание совершенных последними преступлений заняло три листа печатного текста. В числе прочего, было установлено: систематическое нанесение побоев подследственным, пытки, издевательства, оскорбления лиц, в том числе и женщин, систематическое вступление с ними в половую связь, изнасилование в случае отказа, незаконные аресты женщин с целью вступления в половую связь, взятки и поборы с арестованных, скупка краденого, систематическое присвоение изъятых предметов, привлечение секретной агентуры к совершению преступлений (7). Пример подобного плана имел место в Марийской автономной области, где в начале 20-х годов по обвинению в пособничестве бандитам был осужден начальник одного из районов милиции (8). В это же время, на Юге России (Донская область) развитие бандитизма сопровождалось "благосклонным участием милиции ..." и различными злоупотреблениями милицейских начальников (9). Аналогичная ситуация зафиксирована и в других советских республиках. Так, в Белоруссии, согласно одной из сводок 1921 года, отмечалось, что "Милиция в волостях обособлена от населения, это пахнет полицией ... практикуются открытые расстрелы, причем расстреливающие как спортсмены созывают крестьян на расстрелы вроде как на спортигру. Кроме помощи бандитизму из этого ничего другого не вытекает" (10).

На основе вышеприведенных свидетельств, можно заключить, что добывание самогона сотрудниками милицейского аппарата, при подобной "организации службы", ни моральной, ни практической сложности не составляло. В целом, на основе далеко не полных данных только по нескольким регионам, складывается довольно тревожная картина, и нет оснований полагать, что в остальных частях страны, положение было менее сложным.

Многочисленные трудности в деятельности рабоче-крестьянской милиции, в том числе, допускаемые ее сотрудниками взяточничество, растраты, неправомерное присвоение имущества, в значительной степени определялись распространенным отношением к ней, как к бесперспективному, отмирающему учреждению, вспомогательному аппарату Советской власти.

Более объективным было отношение политического руководства страны к Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией (ВЧК). Советская "политическая полиция" имела более высокий (нежели милиция) статус, достаточно четкую компетенцию, обеспечивалась более достойным материальным снабжением. Именно к компетенции ВЧК, главным образом, принадлежала задача обеспечения безопасности политических, конституционных основ советского общества, в том числе, борьба с преступлениями по должности, ущемлением прав трудящихся.

До сегодняшнего дня распространено мнение о том, что ВЧК-ОГПУ исключительно результативно противостояла угрозе поражения коррупцией основ советского общества, решительно пресекая и проявления "шкурничества" в собственных рядах (11). Не отрицая значения и роли ВЧК в деле защиты чистоты рядов советских служащих, отметим, что подобный взгляд можно все же считать упрощением реальной ситуации.

Характеризуя сложность сложившейся в послереволюционные годы обстановки, приходится отметить, что в период становления ВЧК и ее состав характеризовался известным количеством лиц, принятых "без всякого разбора", и даже обладавших "... уголовным прошлым". В результате, по ехидному замечанию С.П. Мельгунова, "туркестанский цирковой клоун и содержатель публичного дома не являются исключением, характеризующим состав деятелей Чрезвычайных Комиссий" (12).

Практически единодушно о "засоренности" состава ВЧК уголовниками свидетельствовали как явные противники большевистского режима (например, вышеупомянутый С.П. Мельгунов) (13), так и видные большевистские деятели (14). Например, в июне 1919 года В.И. Ленин признавал, что "на Украине Чека принесли тьму зла, будучи созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся" (15). О том, что известную часть "примазавшихся" составляли именно сотрудники с уголовным прошлым, свидетельствуют и современные "нейтральные", то есть более объективные исследователи (16). В ряду опубликованных примеров особо характерна ситуация с членом контрольно-ревизионной комиссии ВЧК, - Косаревым, в прошлом приговоренным "к 10-ти годам каторги за убийство старухи с целью грабежа", и в 1920 году судимого за "поставку вагона дров вместо вагона замороженной рыбы" (17).

Следует заметить, что наличие в штате ВЧК "уголовных" с дореволюционным стажем могло объясняться влиянием классового подхода, на основе которого совершение преступлений выходцами из социальных низов признавалось следствием их угнетенного положения. Но, как это ни парадоксально, в некоторых случаях, на службу в ВЧК принимались и лица, уличенные в деяниях, совершенных уже при Советской власти.
Иногда подобные факты можно объяснить суматохой и напряжением гражданской войны. Так, в 1920 году на должность заместителя командира отряда Башкирского ЦИК и ЧК по борьбе с бандитизмом был назначен М. Руденко, находящийся на тот момент в розыске, проводимым Челябинской ЧК по обвинению в растрате, мародерстве и бегстве из-под следствия (18). Можно предположить, что в условиях распространяющихся крестьянских восстаний, востребованности каждого бойца, башкирские чекисты были вынуждены либо проигнорировать компрометирующие Руденко сведения, либо отложить их перепроверку до стабилизации положения. Негативные результаты данного упущения не замедлили себя ждать - очень скоро действия Руденко и его подопечных существенно увеличили число пострадавших и "пополнили" начатый челябинскими чекистами перечень преступлений этого "борца с дезертирством и бандитизмом".

Уже в более спокойное время уголовное прошлое не явилось препятствием для службы и карьеры в ВЧК и для "отца одесской мафии" Нафталия Ароновича Френкеля, совершившего в рядах ГПУ-НКВД головокружительный взлет - от рядового зека, осужденного по обвинению в вымогательстве, до генерал-лейтенанта инженерно-технической службы (19).

Заметим, что, судя имеющимся данным, в определенный момент осужденный Френкель пришел к выводу, что время, когда было возможно безбедное бытие вопреки официальной линии, либо даже, жизнь с отклонениями от "генерального курса", для него завершилось. В управдомы Френкель не переквалифицировался, но с истовым рвением посвятил себя организации дорожно-строительного дела в Гулаге.
Далеко не все чекисты с небезупречным прошлым были готовы к подобной "перековке". В этом плане, показательна ситуация с Я.Г. Блюмкиным, побывавшим под уголовным обвинением ещё до 1917 года. В 1918 году Я.Г. Блюмкин уже начальник штаба "Железного отряда" 6-й армии Румынского фронта "красных", где его склонность к уголовщине вновь дает о себе знать. Руководя экспроприацией денег в государственном банке, данный "деятель" захватил "... четыре миллиона рублей.


Блюмкин, красный командир, предложил командующему армией взятку в десять тысяч рублей, себе запросил такую же сумму, а остальные деньги готов был передать лично на нужды партии. Три с половиной миллиона рублей он под угрозой ареста возвратил. Куда подевались еще полмиллиона, выяснить так и не удалось.

С мая 1918 года Яков Блюмкин работает в ВЧК (20). Как известно, и здесь Блюмкин вскоре реализует присущие ему криминально-авантюристические навыки, при посредстве которых совершает еще одно преступление, а именно - убийство германского посла. Заметим, что официальная версия произошедшего, согласно которой чекист Блюмкин действовал тайно от своего руководства, подделав при этом мандат с подписью председателя ВЧК Ф. Дзержинского, изначально характеризовалась явной противоречивостью. Не вдаваясь в анализ спорных моментов, отметим, что до революции Блюмкин привлекался к уголовной ответственности именно за подделку документов, так что к лету 1918 года, как минимум, уже обладал специфическим опытом для совершения этой части приписываемого ему деяния.

В любом случае, действия Блюмкина, в числе прочего, усугубили потрясение политических основ советской власти, произошедшее в ходе левоэсеровского мятежа, нанесли серьезный ущерб ее международному престижу - за четыре дня до принятия первой советской конституции, сотрудники большевистской "службы безопасности" убили лицо, персона которого государством трудящихся признавалась неприкосновенной. В связи с тем, что и после совершения данного террористического акта Я.Г. Блюмкин остался безнаказанным и по общегражданской, и по служебной линии, у современников возникал резонный вопрос - чего вообще стоят конституционные и международные гарантии Страны Советов?

В 1923 году, невзирая на личную моральную нечистоплотность, и даже на упомянутые "эксцессы", Я.Г. Блюмкин не только продолжает службу в ОГПУ, но и "растет" до должности главного инструктора государственной внутренней охраны Монгольской республики, руководителя советской разведки в Тибете, Монголии и северных районах Китая. Разумеется, высокий должностной статус раскрывал для "фартовой натуры" все более широкие горизонты - Блюмкин "начал заниматься коммерцией, заводя неразборчиво связи с частными торговцами ... брал большие суммы в долг, не брезговал подарками" (21).

Таким образом, в отличие от Френкеля, Блюмкин продолжал попирать советские законы в "шкурных" интересах и в ходе чекистской карьеры. Какое-то время это сходило ему с рук.

Безнаказанными остались и злоупотребления должностными полномочиями, в том числе мародерство, грабежи и изнасилования, совершенные летом 1920 года отрядом по борьбе с бандитизмом под началом уполномоченного ЦИК и ЧК Башкирии В. Поленова. Несмотря на массу свидетельств совершенных "поленовцами" преступлений, руководство ВЧК посчитало лучшим все же признать обвинения "недоказанными", а основного обвиняемого сплавить с глаз подальше - а именно, в распоряжение Туркестанской ЧК, где В. Поленов отметился уже чистой уголовщиной - был осужден за растрату (22). Безнаказанным терроризированием населения, производством "незаконных репрессий, расстрелов и реквизиций" (23) отметились и представители ЧК Донской области.

В буквальном смысле жуткая ситуация сложилась на западных границах Советской России, где местные чекисты наладили преступный промысел, организовав платную контрабандную переправку людей за границу. Трагедия заключалась в том, что получив плату от желающих покинуть Советскую Россию, чекисты вместо обещанного перехода, зачастую расправлялись с этими несчастными, не особо заботясь даже об укрытии трупов (24). Расследование установило, что многочисленные убийства совершались представителями руководства находящегося в ведении ОГПУ Разведывательного управления штаба войск Украины и Крыма, и не являлись тайной для многих местных сотрудников разведывательной службы. Мало того, начальник Управления - Борис Юзефович даже имел "долю" в преступном "бизнесе" своих подчиненных.

Таким образом, разбор дела установил наличие в погранично-разведывательной службе ВЧК-ОГПУ преступной группы, промышлявшей убийствами, грабежом, поборами и контрабандой. По выявленным фактам было принято решение, аналогичное решению по отряду В. Поленова, - установленные безобразия огласке не предавать, основных фигурантов из-под ответственности вывести. В результате дело "замяли", а виновных и причастных к преступлениям сотрудников рассредоточили кого-куда - начальника управления - в торговое представительство в Берлине, одного из особо уполномоченных - на учебу в военную академию и т.д. (25).

Приведенные факты показывают, что определенные лица допускались в ряды ВЧК-ОГПУ, невзирая на нахождение под следствием, либо после вынесенного уже советским судом уголовного приговора. Данная практика резко противоречила смыслу конституции 1918 года, и вытекающему из нее действующему законодательству. Мало того, вопиющим нарушением законности являлись случаи, когда те или иные сотрудники ВЧК "засвечивались" при совершении тяжких уголовных преступлений, но благодаря покровительству руководства своего могущественного ведомства избегали привлечения к предусмотренной законом ответственности.

При данных обстоятельствах, не удивительно, что материалы служебной деятельности ВЧК пестрят примерами "шкурничества", аналогичными вышеупомянутым безобразиям, в совершении которых отмечены представители рабоче-крестьянской милиции. Выше уже приводились данные, частично характеризующие практику небескорыстных связей между пограничной службой ОГПУ и контрабандистами в западных районах страны (26).

Щекотливость ситуации заключалась в том, что взаимодействие с уголовно-контрабандным миром осуществлялось чекистами под ширмой интернационалистской и разведывательной деятельности. Не миновали коррупционные связи с контрабандистами Одесского морского порта и одесскую ВЧК (27). Впрочем, наряду с контрабандой, у местных чекистов сложились широкие "взаимовыгодные" отношения с уголовным миром "Одессы-мамы" (28), в частности, выдача уголовникам ордеров на производство "обысков", с целью обеспечения последним возможности "пограбить". Практиковались и аресты видных "теневиков" с целью вымогательства взяток (29). Подобная чекистская практика имела место и в Перми, и на Кубани, где она составила "целый промысел" (30).

Неблаговидные факты были установлены в автономных республиках, например в Башкирии, где "Уполномоченный Бурзян-Тангауровского кантонного ЧК Александров, ... за подделку печати был условно заключен в Дом принудительных работ на шесть месяцев. В тот же день были рассмотрены дела "по обвинению сотрудника Аргаяшевской Райчека Пелевина Федора в незаконном производстве обыска и присваивании вещей и вымогательстве" и заведующего цензурой при БашЧК Морозова Андрея в преступлении по должности" (31).

Не менее неприглядная картина складывается и при оценке деятельности чекистов в союзных республиках СССР, например, в Белоруссии в 1920-1921 годы, где уполномоченные отмечали: "В Орше ... режет глаза общее свойство провинциальных ЧК: все работники - местные, оршанские, спевшиеся, составляющие вместе с другими местными учреждениями одну обывательскую семью, образующие советское чиновничество, со всеми навыками старого. В городе говорят об их пьянстве, о ночной стрельбе на сквере - для развлечения и т. д.". В масштабах всей республики, документы констатировали, что "... уполномоченные политкомиссий на местах терроризируют крестьян незаконными, взяточническими поборами продовольствия, лодырничают" (32). В то же время (лето 1920 года) в Азербайджане отмечалось, что руководители республиканской ЧК, "выживают русских и армян, потворствуют преступникам из местных .... Велик процент должностных преступлений: пьянство, спекуляция, растраты" (33). В январе 1921 года в Баку была расстреляна группа чекистов по обвинению в участии в организации, которая под видом борьбы с контрреволюцией занималась грабежами и вымогательством" (34).

Как можно видеть из вышеприведенных цитат, и в чекистской среде получило распространение такое негативное явление как неумеренное употребление алкоголя. Скорее анекдотическое, и в то же время, показательное свидетельство в данной области, оставил один из подозреваемых, при допросе которого в 1920 году "... чекисты выпили бутылку коньяка, а его заставили сбегать домой за закуской" (35).

В широком же плане, наряду с удручающей дискредитацией "стражей революции", их пристрастие к спиртному приводило к серьезным нарушениям закона, иным пагубным последствиям. Так, в официальном заключении о причинах кровопролитного крестьянского восстания в Уфимской губернии, упоминалось "Пьянство некоторых представителей Башчека учиняющих различные беспорядки" (36). Рассмотрение вышеприведенных фактов показывает, что если ситуация в ВЧК и была лучше, чем в рабоче-крестьянской милиции, то не на много. В любом случае, вырисовывается тревожная картина, которую кратко, но эмоционально обрисовал старый большевик М. С. Ольминский: "Можно быть разных мнений о терроре, но то, что сейчас творится, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина" (37). Доступные на данный момент сведения, позволяют утверждать, что данная оценка, безусловно, не представляла всей картины, но содержала изрядную долю истины.

Итак, на протяжении рассматриваемого периода, можно видеть, что охранительные органы, назначение которых изначально предполагалось для защиты основ конституционного строя, оказались подвержены разрушительному воздействию тех же угроз, от которых они были призваны обезопасить общество и интересы граждан. В результате, законные, обеспечиваемые конституцией права советских людей, трудящихся, попирались проявлениями корыстолюбия недобросовестных сотрудников охранительных учреждений. Мало того, в ряде регионов, вопреки базовым принципам конституции, милиция - ВЧК, превращались, применяя выражение К. Марса в "государственного паразита", фактически эксплуатирующего ту или иную часть советского общества, наносящего ущерб его безопасности и жизнеспособности.

В заключение, отметим, что идея первой советской конституции предполагала раскрепощение человека труда, строительство справедливого, благополучного общества. Главным условием достижения указанного идеала виделось подавление сопротивления свергнутого класса эксплуататоров. Рассмотренный материал позволяет предположить, что основным препятствием для реализации столь высоких идей явилось несовершенство человеческой природы. Отмеченное несовершенство проявлялось в том, что обретая власть и полномочия, представители освобожденного народа с пугающей быстротой обзаводились характерными для представителей свергнутого "проклятого прошлого" пороками. И в охранительных органах данное состояние выразилось особенно характерно и наглядно.

Данный материал нашей редакции предоставлен ИНИОН РАН

_________________________________________________________________________________
1. Матюшенко Е.Н. Организационно-правовые основы борьбы милиции РСФСР с преступлениями в сфере экономики в период НЭПа. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. - М., 2003. - С. 7.

2. Сорокин П.А. Нравственное и умственное состояние современной России. // Литература русского зарубежья. Т. 1; Кн. 1. - М., 1990. - С. 408.

3. Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2-х томах. Т. II. - СПб., 2002. - С. 182.

4. ЦГИА РБ. Ф. 402. Оп.1. Д. 2. Л. 15.

5. Третий век на страже правопорядка: очерки истории оренбургской милиции. Сост. и научный редактор Д.А. Сафонов. - Оренбург, 2005. - С. 129.

6. Мардамшин Р.Р. Башкирская чрезвычайная комиссия (Страницы истории). - Уфа, 1999. - С. 115.

7. Петров А.В. Организационно-правовые основы становления органов правопорядка и специальных органов по борьбе с преступностью на Южном Урале (1917-1923 гг.). - М, 2003. - С.122.

8. Иванов В.А. Милиция марийского края в 1917-1941 гг.: проблемы организации и деятельности. - М., 2005. - С.405; Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2-х томах. Т. II. СПб. 2002. С. 215-216.

9. Медведев Р.А., Стариков С.П. Жизнь и гибель Филиппа Кузьмича Миронова. - М. 1989. - С. 353.

10. Протько Т.С. Из истории создания и действия системы политического сыска в Беларуси (1917-1940 гг.) // Проблемы конституциализма. Выпуск 6. - Минск, 1999. - С. 41.

11. Север А. Великая миссия НКВД. - М., 2008. - С. 28-45, 45-6.

12. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С.178.

13. Гуль Р.Б. Дзержинский. - М. 1992. - С. 54, 67, 69; Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С. 177-178.

14. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. С.177-8, 184-185; Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. - М., 2001. - С. 12.

15. Ленин В.И. ПСС. Т. 50. - С. 338.

16. Сысоев Н.Г. Жандармы и чекисты: от Бенкендорфа до Ягоды. - М., 2002. - С.221-222; Лебедев В. Смерть авантюриста Совершенно Секретно. N 2/118 от 02/1999.

17. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С. 179.

18. Мардамшин Р.Р. Башкирская чрезвычайная комиссия (Страницы истории). - Уфа. 1999. - С.67.

19. Сысоев Н.Г. Жандармы и чекисты: от Бенкендорфа до Ягоды. - М., 2002. - С.217, 230.

20. Лебедев В. Смерть авантюриста // Совершенно Секретно. N 2/118 от 02/1999.

21. Там же.

22. Мардамшин Р.Р. Башкирская чрезвычайная комиссия (Страницы истории). - Уфа, 1999. - С.76.

23. Медведев Р.А., Стариков С.П. Жизнь и гибель Филиппа Кузьмича Миронова. - М. 1989. - С. 340.

24. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С.185-186.

25. Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. - М., 2001. - С.52.

26. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С.185-186.

27. Сысоев Н.Г. Жандармы и чекисты: от Бенкендорфа до Ягоды. - М., 2002.

28. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С.178; Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. - М., 2001. - С. 48, 50-51. Сысоев Н.Г. Жандармы и чекисты: от Бенкендорфа до Ягоды. - М., 2002. - С. 202.

29. Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. - М., 2001. - С. 51.

30. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С.185.

31. Мардамшин Р.Р. Башкирская чрезвычайная комиссия (Страницы истории). - Уфа, 1999. - С.116.

32. Протько Т.С. "Из истории создания и действия системы политического сыска в Беларуси (1917-1940 гг.) // Проблемы конституциализма. Выпуск 6. - Минск, 1999. - С. 41.

33. Антонов-Овсеенко А.Лаврентий Берия. - Краснодар, 1993. - С.15.

34. Мельгунов С.П. Красный террор в России. - М., 1990. - С. 179.

35. Мардамшин Р.Р. Башкирская чрезвычайная комиссия (Страницы истории). - Уфа, 1999. - С.121.

36. Рассказов Л. П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в советском государстве (1917-1941 гг.). - Уфа, 1994. - С.152.

37. Гуль Р.Б. Дзержинский. - М., 1992. - С. 69.


Абдрахманов А.И. -к.ю.н., доцент Академии экономической безопасности МВД России


Viperson

Док. 631745
Перв. публик.: 02.11.10
Последн. ред.: 08.11.10
Число обращений: 0