Это реальные наблюдения за одним человеком - личностью без определённого места жительства. Я представляю их читателям.
Зиннат всегда спал с улыбкой на лице. Сон для него был одним из наслаждений жизни. Он всю ночь осознавал это и поэтому улыбался. Улыбался настолько светло и искренне, что соседи по общежитию, в которое его впускала переночевать добрая пожилая женщина, хотели опять лечь и заснуть, хотя вроде бы только что встали с постели. Это надо было видеть! Вообще Зиннат наслаждался всем, он умел находить в малом многое. Он был доволен всем. У него было всегда приподнятое настроение.
Незнакомые люди, которые могли встретить его на многих улицах города, видя его всегда улыбающимся и счастливым, в лучшем случае называли его странным, в худшем, больным. Но он больным не был. Он был закаленным. Ходил всегда, даже зимой, в спортивной одежде, даже куртки не одевал. Увидев его в морозный день, можно было подумать, что он мерзнет, но это было далеко не так. Некоторые знакомые поэтому часто шутили, говоря ему: "Зиннат, ты не озяп?". Он был рассеян благодаря своей гипертрофированной созерцательности. Душа его была по-доброму теплая, что казалось, что одень он зимнее пальто, сразу разогреется еще больше и станет горячей. А горячая душа - это недобрая душа. Поэтому у Зинната не было ничего лишнего. Не было лишней одежды - он обходился спортивной формой, когда-то ему кем-то подаренной в молодости. И действительно, теплая одежда ему была не нужна, он перемещался по улице короткими перебежками, не ездил на городском транспорте, так как у него никогда не было денег, никаких денег - ни малых, ни больших. И он без них обходился. Вы спросите как? А очень просто... Просыпался он очень поздно.
Чем больше спишь, тем меньше надо денег на жизнь. Сказать, что он утром просто брился и мылся - это ничего не сказать. Зиннат любил бриться. Для него это был процесс бритья и жизнеутверждающих, философских раздумий. Он всматривался в свое лицо, он наслаждался тем, как делает, лепит свое лицо, улыбаясь себе в зеркале. Зиннат долго расчесывался, и казалось, что он расчесывает не волосы, а свои мысли. Он укладывал свои мысли бережно, мягко, и они начинали светиться, переливаясь всеми цветами радуги, излучая нечто детское и теплое. Это было зрелище и многие соседи, вглядываясь в то, что проделывает Зиннат над собой, опаздывали на работу..
Её Величество Доброта переполняла утреннее общежитие настолько, что порой его угощали за завтраком. Но регулярно покушать в общежитии благодаря своей детской наивности и доброте Зиннату не удавалось, и он бежал в одну известную на весь город столовую. Там его ждали. Ждали его доброго слова, улыбки, беспричинной радости и многого другого, о чем не знал ни сам Зиннат, ни работники столовой, которые купались в его ауре доброго, отверженного, наивного и вместе с тем мудрого юродивого-бомжа-одиночки. Зиннат как-то, смакуя, медленно подметал столовую, грузил и перетаскивал продукты, что хотелось сразу взять и распаковать и съесть эти продукты. Это был не грузчик, это была реклама продуктам. Прежде, чем грузить хлеб, он долго его нюхал, вздохи от наслаждения были слышны всем посетителям столовой. Аппетит повышался, продукты покупались, кушались. Были довольны все - и продавцы и покупатели-пожиратели. Сделав свои дела, Зиннат получал в награду большую тарелку супа и каши. Еды на столе было так много, что казалось, что маленький и худой Зиннат ни за что не осилит всего этого. Да не тут-то было. Он медленно, долго, постепенно уминал все, облизывал тарелку и переворачивал ее на сто восемьдесят градусов. Клал ложку. И повара видели, что за столом сидит довольный мужичок, символизирующий, что все окончено. Глаза его во время трапезы светились как у голодного кота настолько ярко, что казалось, что он сейчас вот-вот замурлыкает от удовольствия. Как он ел! Нежно, величаво... Нет, все таки обидно за животных, когда ими обзывают деградированных личностей. Животные святые. Если человек и похож по-настоящему на животного, то только благодаря своей чистоте, наивности, детскости... Зиннат был именно таким. Плотно поев, Зиннат от души обнимал своих поваров, говоря им напутствия и пожелания. Те в долгу не оставались, выливали ему оставшийся суп и гарниры в полиэтиленовые пакеты. Опять происходило великое зрелище. Зиннат вытаскивал из своей сетки шестидесятых годов пакетики, их бережливо поглаживал, надевал друг на друга, немного вдувал в них воздух, проверял на целостность и лишь затем подходил к большой кастрюле, возле которой стояла толстая и большегрудая женщина. Произносил два слова. Произносил так, что казалось, что эти слова волшебные. И, действительно, происходило чудо. Содержимое кастрюлей оказывалось у него в пакетах. Он их вновь бережно укладывал в сетку, завязывал и бежал, бежал по улицам города, наполненный радостью, что сегодня вечером он разогреет все это в общаге, съест и заснет с улыбкой на лице сытый и довольный. Постепенно эта радость перерастала в другие радости дня. Зиннат любил читать. Читал много и читал только новые свежие книги, которых не было ни в каких библиотеках. Он часами задерживался у книжных прилавков магазинов, перебегая в течение дня от одного магазина к другому. Читал стоя, вдумчиво. Сначала это не нравилось книготорговцам.
Но, когда они обратили внимание, что покупатель лучше покупает книги именно тогда, когда Зиннат с наслаждением читает ту или иную книгу, громко комментируя ее, соблазняя потенциальных читателей на покупку, они только и ждали его! Сейчас, мол, придет Зиннат, и будет план. И вновь происходило чудо. Раскупалось все: стихи бездарных поэтов, научные труды шизофреников, ну и, конечно, все остальное. Надо было видеть, как читает Зиннат. Он словно зажигался. Складывалось такое впечатление, что он держит в руках не книгу, а некую свечу пред иконой, всматриваясь в ее пламя. Глаза загорались от какого-то света, но света не было. Лицо Зинната оживало, хотя оно и так было живым. Окружающим хотелось жить, нырнуть в книгу и уйти вместе с Зиннатом в тот мир, который был к сожалению только для него. Этот порыв нырнуть в книгу возникал у покупателей, и они покупали и покупали. Таким образом, Зиннат прочел всю современную научную и художественную литературу. Таким образом, он обходил десятки магазинов города. Он был известен. По сути своей, если бы была должность главного читателя города, то она по праву бы принадлежала бы ему. День подходил к концу, опускался вечер, книжные магазины закрывались, и у Зинната вновь открывались новые радости. Он шел в чайхану или кафе, где его тоже ждали. "Все мы люди, родные и не красиво, брезгать друг к другом" - с такими словами он собирал со столов не до конца отдавшие свой вкус растворимые пакетики с чаем, собирал их в нечто, напоминавшее микропарашют. В кипятке ему никогда не отказывали. Собирая как наперсточник вокруг себя использованные стаканчики заваривал в них чай и опускал в них свои пакетики. Долго держал эти стаканчики в своих руках, грел руки. Делал это он с таким удовольствием, что казалось, что он пришел не пить чай, а просто погреть об стакан свои руки. Когда чай был готов, начиналось главная радость вечера. Зиннат общался и пил чай, пил, пил и общался. Охотливых собеседников было много.
Все хотели общаться с ним. Своей эрудицией, добрым взглядом, мудростью и светлыми и искренними глазами, которые не боялись смотреть в глаза собеседнику, он располагал к общению. Те угошали его пирожными, коржиками. Так он выпивал стаканов десять-двенадцать, успев пообщаться с пятью-шестью посетителями кафе. Он говорил о красоте города, о красоте женщин, о науке, о Боге.. Его слушали, и всем было так интересно, что собеседники Зинната забывали пить чай. Вокруг него образовывался круг подслушивающих и тоже не желавших покинуть чайхану. Чая пили долго. Чая пили много. И опять были довольны и продавцы и покупатели. Кто бы мог подумать, что использованный кофе еще может сгодиться. Зиннат утверждал, что самое вкусное и полезное от кофе остается после варки "отжившего" кофе, то бишь у него открывается настоящая жизнь. Он отдает свои наилучшие вещества. Продавщица размешала в трехлитровой металлической посудине эти остатки с кипятком и начиналась вторая история общения и питья кофе. На этот раз он выпил три литра кофе и пообщался с четырьмя посетителями кафе. И опять все с удовольствием наблюдали за этим занятием.. Чайхана ожила. Пилось, разговаривалось, пилось, разговаривалось. Уже поздно, в десять часов Зиннат вышел на улицу и пошёл куда-то во двор ... в общественное место. Он пошел по-маленькому. В этой холодной, грязной, вонючей уборной он с таким удовольствием сказал только одно слово: "Хорошо".
Он не видел и не чувствовал этого запаха. Он был счастлив. Только в полночь после длительной прогулки по ночному городу он побежал получать для себя последнюю радость дня - сон. Он знал, что на другой день эти радости опять его будут ждать. Он спешил к ним. Он жил так уже много лет, но только совсем недавно стал чувствовать и понимать, что его знает весь город, что его узнают почти все прохожие многомиллионного города. Одни искали и интересовались Зиннатом просто из любопытства, другие, чтобы посмотреть на него и увидеть то, как человеку мало надо, третьи, чтобы как священнику излить свою душу. "Это Зиннат", "О! Зиннат", "Это тот самый Зиннат..."- слышалось ему вслед. Вначале это его радовало, но потом, когда стали приставать журналисты с нелепыми вопросами и предложениями организовать "партию бомжей", Зиннат стал беспокоиться. Он шарахался от телекамер и убегал от этой ненужной ему суеты. Не думал он, что бомжи-одиночки могут быть известными людьми. Зиннат был не просто известным в своём городе, он был его живой достопримечательностью. Побывать в центре города и не увидеть Зинната считалось дурной приметой. Во чтобы то ни стало увидеть Зинната, хоть из окна едущего транспорта было хорошей приметой. Казалось, не будь его город бы потерял своё лицо. Зиннат для города был вроде живого святого.
viperson.ru
Viperson
Док. 631741
Перв. публик.: 02.11.10
Последн. ред.: 11.02.11
Число обращений: 0
Гарифуллин Рамиль Рамзиевич
|
