Воскресный день начинался прекрасно.
Василий Михайлович Куренцов проснулся рано, встал, позавтракал, надел белую нейлоновую рубаху, закатал у нее рукава, взял свою жену Зинаиду Ивановну Куренцову и направился в город на прогулку.
Они сели в такси, прокатились по центральным улицам Москвы, посмотрели Новый Арбат, Кутузовский проспект, потом приехали на Пушкинскую площадь, расплатились и вышли.
Здесь Куренцов и его супруга выпили пива, затем съели по стаканчику мороженого и, уже совсем сытые и довольные, пошли вниз по улице Горького. По дороге они разглядывали витрины магазинов, читали рекламы и афиши, улыбаясь, смотрели на девушек в модных юбках, и вообще им было хорошо. Затем они свернули в один из переулков, потом в другой переулок, потом - в третий и тут увидели возле низенького старинного дома длинную очередь.
- Извиняюсь, что здесь? - спросил Куренцов у высокого парня в замшевой куртке, стоявшего в очереди последним.
- Выставка, - ответил тот.
- Это в каком смысле? - не понял Куренцов. - Выставка чего именно?
- Выставка живописи, - сказал парень, оглядывая Куренцовых, и добавил: - Современной живописи...
- А почем вход? - поинтересовалась Зинаида Ивановна.
- Двадцать копеек, - сказал парень. - А для школьников и солдат по пятачку! - И улыбнулся.
Если бы не эта улыбка, Куренцов, конечно, не пошел бы на эту злосчастную выставку, поскольку живописью он никогда не интересовался. Но снисходительная улыбочка этого парня, а также меркантильный разговор о двадцати копейках и пятачке его задели.
Василий Михайлович повернулся к супруге и спросил:
- Ну что, Зинуля, посмотрим?
- Посмотрим! - быстро согласилась Зинаида Ивановна. - А то чего без толку по городу шляться...
Через двадцать минут супруги Куренцовы уже бродили по залам выставки.
Народу здесь было много. Люди переходили от картины к картине, тихо переговаривались. Возле некоторых о чем-то спорили.
Куренцовы в споры не вступали. Василий Михайлович вел под руку Зинаиду Ивановну, и они чинно прогуливались, глядя по сторонам. Все картины в принципе нравились Василию Михайловичу, особенно пейзажи. Но больше всего ему нравилась обстановка выставки, такая торжественная, можно даже сказать, благоговейная.
- Надо бы нам дома какую-нибудь картину повесить, - тихо сказал жене Василий Михайлович. - А то надоело на обои глядеть...
- Верно, - согласилась Зинаида Ивановна. - У нас в хозяйственном эстампы продают...
- Вот! - обрадовался Куренцов. - Пейзаж какой-нибудь... Так, чтоб деревья были, лужок...
Он сделал рукой неопределенный жест, поясняющий, какой именно лужок хотелось бы видеть на эстампе, глянул по направлению руки на стену и замер от неожиданности.
На большой картине, висевшей в углу, Василий Михайлович Куренцов увидел СЕБЯ...
Картина называлась "Ночное купание". Изображен на ней был берег реки ночью.
Светила луна. Двое молодых ребят нагишом бежали к воде. А третий человек, лет пятидесяти, только еще готовился к купанию: он наполовину снял трусы, обнажив левую ягодицу с крупной черной родинкой. Лицо этого человека было обращено к зрителю, и оно, это лицо, несомненно, было лицом Василия Михайловича Куренцова.
В первый момент Куренцову показалось, что это ему все чудится, но, увидев побледневшее лицо жены, он понял, что не ошибся.
- Что ж это такое? - тихо ахнула Зинаида Ивановна. - Васенька, это ж ты... голый!
Стоявшая впереди них девушка в очках при этих словах повернулась, посмотрела на Василия Михайловича, потом на картину и улыбнулась.
Холодный пот выступил на лбу Куренцова. Кулаки его сжались.
- Пошли, Зина! - хрипло скомандовал он. - Пошли к директору!
Главный администратор выставки долго слушал Куренцова, качал головой и растерянно улыбался.
- Вам это показалось, гражданин, - говорил главный администратор. - Вам это почудилось!
- То есть как - почудилось? - спрашивал Куренцов, и его левая бровь нервно дергалась от обиды. - Как это может почудиться, когда это я! И лицо, и фигура, и даже родинка... Могу показать!
- Нет-нет, спасибо! - отмахивался администратор. - Но даже если этот нарисованный мужчина и похож на вас, то вы же понимаете, что это случайное совпадение... Случайное, понимаете? Если, конечно, вы не позировали художнику...
- Ничего я не позировал, - зло говорил Куренцов. - Я этого художника в глаза не видел... И тех двух ребятишек, что со мной купаются, тоже не знаю... И речка незнакомая...
- Конечно! - вторила мужу Зинаида Ивановна. - Разве станет Василий Михайлович так купаться? У него плавки есть, японские, в полосочку... Я ему прошлым летом купила...
- Товарищи, что вы от меня хотите? - наконец спросил администратор.
- Снимайте картину! - твердо сказал Куренцов. - Снимайте и - точка! Здесь люди ходят, дети... Могут прийти сотрудники... Стыд какой! Снимайте ее к чертям!
- Это невозможно, - сказал администратор. - Картина одобрена выставочной комиссией... Снимать ее никто не имеет права!
- А я говорю - снимайте! - угрюмо повторил Куренцов. - Не доводите дело до скандала!
- Вы мне не угрожайте, гражданин! - сказал администратор и перестал улыбаться. - Все претензии предъявляйте художнику, хотя я уверен, что он их тоже не примет...
- Соедините меня с ним! - властно сказал Куренцов.
Администратор внимательно посмотрел на Василия Михайловича, пожал плечами и, сняв трубку телефона, набрал номер.
- Товарищ Егоров?.. Здравствуйте! Это с вами говорит администратор выставки. Здесь к нам пришел один товарищ. У него какие-то странные претензии к вашей картине. Сейчас передам ему трубку...
- Алло! Куренцов говорит, - сказал Василий Михайлович в трубку. - Товарищ художник, здесь такое дело получилось... я у вас на картине оказался... Ну, тот, который трусы снимает... Приношу протест!
- Не понимаю, - послышалось в трубке. - Какой протест?
- За искажение! - сказал Куренцов и с досадой понял, что говорит не то. - В общем, это получился вылитый я... Вы, товарищ, где-нибудь меня видели и зарисовали... А здесь люди ходят, дети...
- Какие дети? - недоуменно спросил голос в трубке. - Я вас, товарищ, никогда в глаза не видел и не рисовал...
- Может, и не видели, а получился я, - сказал Куренцов. - Даже родинка та же...
- При чем здесь родинка? Какая родинка? - Голос в трубке заметно нервничал.
- Обыкновенная родинка... На этом самом... Короче, снимайте картину, а то будет скандал! - хрипло сказал Куренцов.
- Вы выпили, товарищ, - спокойно произнес голос в трубке. - А потому оставьте меня в покое...
Куренцов несколько секунд слушал короткие гудки, потом положил трубку на стол и, не глядя на администратора, мрачно произнес:
- Ну, ладно!.. Пошли, Зина!
Они быстро шли по залам, не оглядываясь и не обращая внимания на людей. Зинаида Ивановна испуганно держала Куренцова за руку, а он шумно дышал носом, втянув голову в плечи, и иногда вздрагивал всем телом, словно кто-то сзади тыкал ему пальцем в спину.
В этот вечер Василий Михайлович Куренцов выпил много водки. Пил он один. Пил медленно, задумчиво, молча, почти не закусывая.
Зинаида Ивановна грустно смотрела на него, вздыхала, иногда пыталась утешать.
- Плюнь, Вася! - говорила она. - Ну зачем ты страдаешь? Чего особенного? Никто и не знает... Ну кто туда пойдет? Никто из знакомых не пойдет... И на работе объясни: мол, не ходите...
- Дура ты! - сердито отвечал Куренцов. - А вдруг по телевизору покажут? Или, того хуже, открыток наделают... Пять копеек штука...
- А ты отрицай все! Мол, это не я...
- "Отрицай"! - сердито перебивал Куренцов. - Чего ж отрицать, когда физиономия моя... Здесь отрицать глупо!
Он замолкал, курил, и кожа на его лбу, собиравшаяся морщинками в гармошку, говорила о мучительных раздумьях, терзавших мозг.
Наконец Куренцов встал, надел пиджак и, не глядя на жену, хмуро сказал:
- Я пройдусь, Зина!
- Куда это ты - на ночь глядя? - испугалась Зинаида Ивановна.
- Пройдусь, и все! - повторил Куренцов. - Развеюсь...
Он вышел из дома, постоял несколько минут у подъезда, проверяя, не следит ли за ним супруга, и, убедившись, что слежки нет, быстро направился к стоянке такси.
Точного адреса выставки Куренцов не знал, поэтому он долго колесил по центру Москвы, пока, наконец, такси не подвезло его к знакомому старинному дому.
Куренцов расплатился, подождал, пока машина отъедет, и закурил.
Было около часа ночи. Переулок опустел.
Василий Михайлович несколько раз обошел здание выставки и, убедившись, что ни сторожа, ни постового милиционера здесь нет, остановился сзади дома у маленького окошка. Затем, еще раз оглядевшись, Куренцов достал перочинный ножик, отколупнул сухую замазку, отогнул гвоздики и вынул двойное стекло.
Вынув стекло, Куренцов залез на невысокий подоконник и, с трудом протискивая свое грузное тело через узкие рамки окна, проник в помещение. Жуткая темнота окружила его со всех сторон.
Поначалу Куренцов очень испугался и с ужасом подумал, что никогда не найдет в такой тьме того, что ищет, но потом сообразил, что находится в каком-то подсобном помещении, а залы где-то впереди, и в них, возможно, будет посветлее.
Он долго шел по какому-то длинному коридору. Было очень темно и очень тихо, но алкогольное опьянение, в котором продолжал пребывать Куренцов, отгоняло страх и помогло ему всего с двумя падениями добраться до двери, толкнув которую, Василий Михайлович оказался в выставочном зале.
Здесь уже было гораздо светлее. Сквозь громадные окна проникал слабый свет уличных фонарей, и черные квадраты картин на стенах обозначались довольно четко.
"Ночное купание" Куренцов нашел быстро. Он еще несколько минут постоял перед полотном, вглядываясь в свое лицо, которое в этом полумраке показалось ему еще более похожим, потом подставил стул и снял картину с крюка.
И тут Куренцову стало страшно. За всю свою жизнь он никогда не делал ничего противозаконного, и теперь душа его заныла. Сердце бешено заколотилось, и его удары эхом разнеслись по пустым залам.
Однако Василий Михайлович быстро взял себя в руки, еще раз огляделся по сторонам, затем вынул холст из рамы, свернул его в трубочку, а рамку повесил на место.
И тут Куренцову опять стало очень страшно. Но совесть уже была ни при чем. Просто Василию Михайловичу показалось, что из дальнего угла кто-то наблюдает за ним.
Куренцов задрожал от этого взгляда, но не побежал, а, наоборот, сам не зная почему, медленно пошел в этот дальний угол. Подойдя ближе, он увидел белую обнаженную женщину, стоявшую на коленях и протягивающую к нему, Куренцову, руки.
- Статуя! - догадался Куренцов, но от этого страх его не улетучился, а даже усилился. Потому что чем ближе он подходил, тем до жути знакомыми становились ее черты. И когда Василий Михайлович подошел совсем близко и взглянул в лицо этой каменной бабы, то из груди его вырвался какой-то странный хриплый звук.
Перед ним, на коленях, обнаженная, стояла его жена Зинаида Ивановна Куренцова.
От неожиданности ноги Василия Михайловича подкосились, и он шлепнулся на пол, но тут же вскочил, как-то странно застонал и, схватив скульптуру за вытянутые руки, попытался сдвинуть ее с места.
Однако скульптура была удивительно тяжелой, гораздо тяжелее живой Зинаиды Ивановны. Куренцов все-таки протащил ее по полу метра два, но затем устал, отчаянно пнул ее ногой, ушиб палец и заплакал от тоски.
В этот момент мимо окон проехал автомобиль, и желтые лучи его фар осветили большую картину на стене. На картине Василий Михайлович увидел своего брата, Виктора Михайловича Куренцова, проживавшего в настоящий момент в городе Калуге. Виктор Михайлович Куренцов был изображен почему-то в бескозырке, тельняшке, а за поясом у него торчал огромный пистолет.
Василий Михайлович оторопело посмотрел на него и, обреченно махнув рукой, пошел по залу.
Уже не удивляясь и не вздрагивая, он бродил по полутемным залам выставки и с каким-то тупым безразличием разглядывал картины.
Со всех стен на него смотрели Куренцовы.
Здесь были изображены его дядя Алексей Куренцов, двоюродный брат Сергей, крестный Андрей Степанович Жмакин, сестра Зины - Ольга, шурин Брюкин, племянница Клава Спиридонова, бабушка Анна Степановна, тетя по материнской линии Раиса Григорьевна.
Обнаженные или одетые в какие-то нелепые костюмы, с красными, синими, зелеными лицами, Куренцовы со всех сторон разглядывали Василия Михайловича, который кругами бродил по залам, пока не ткнулся лбом в какую-то большую дверь.
Здесь, точно очнувшись от сна, Куренцов с силой рванул ручку двери, потом забарабанил по ней кулаками и громко стал звать на помощь.
Через час милицейская машина везла Василия Михайловича Куренцова. Он сидел на железной лавочке между двумя милиционерами и тупо глядел в маленькое окошечко, разлинованное на квадраты стальными прутиками. Когда машина проезжала мимо памятника Юрию Долгорукому, Куренцов неожиданно улыбнулся, тронул одного из милиционеров за рукав и, кивнув на памятник, тихо сказал:
- О, видал?! Дядя мой, Михаил Степанович Куренцов... На коне изобразили, гады!
Viperson
Док. 631443
Перв. публик.: 19.10.00
Последн. ред.: 19.10.10
Число обращений: 0
Книга Григория Горина из `Золотой серии юмора`
|
