В шестьдесят втором Леонида Броневого не приняли в "Современник". Приговор тогдашнего лидера и законодателя театральной моды Олега Ефремова - "нет личной темы" - оказался столь же безжалостным, сколь и справедливым. Превыше всего ценимой шестидесятниками личной темы просто не могло быть у актера провинциальных театров, переигравшего в глубинках все от "Ленина до Сталина" и всего за год до этого добравшегося до Москвы. Не обзавелся ею Л. Б. и впоследствии - ни на экране, ни на столичной сцене.
Взамен и как бы в награду за отсутствие этого обоюдоострого богатства он обрел то качество, на которое не падает спрос при любых сменах модных тем, - стал суперпрофессионалом. Уникальность Л. Б. базируется не на технике перевоплощения, но, скорее, на дисциплине воплощения заданного при совершенном осознании собственной актерской природы. От этого происходит характерная отчетливость рисунка роли - он будто прочерчивается одной щегольски точной и чистой линией, как это принято у виртуозов. Осознанная данность природы в случае Л. Б. не означает ограниченности. Вполне заурядная, не поддающаяся значительным трансформациям внешность, отсутствие открытого темперамента - казалось бы, из этого можно извлечь не так уж много, однако поле реализованных возможностей Л. Б. чрезвычайно широко. Только для телевизионных спектаклей Анатолия Эфроса он добыл из себя Людовика XIV (Всего несколько слов в честь господина де Мольера), Василия Шуйского (Борис Годунов), доктора Вернера (Страницы журнала Печорина). Прибавим к этому множество других героев, принадлежащих разным временам, средам, авторским стилям, истолкованных разными жанрами. Пластично, но без резких акцентов, подчиняясь жанру, не покупаясь на соблазн стилизации, Л. Б. остается органичным во всяком контексте. В основании этой органики не только природный артистизм, но и серьезнейшие успехи в жизневедении - краеугольные повадки жизни, как и человеческие свойства, мало меняются во времени и слабо поддаются стилевой обточке. Овеществленное в игре знание людской природы делает значительным всякое появление Л. Б. на экране: даже в малых - вторых, третьих, десятых - ролях он практически всегда оказывается хозяином кадра. Его присутствие, его герои неотвязно притягательны еще и потому, что и в роли, и в каждом отдельном кадре предъявляется не только наблюденное и изученное, но явное для зрителя продолжение процесса познания характера, ситуации, жизненного виража. Оценка же делегируется зрителю и остается на его совести. Такой актерский метод разрушает даже навеки застывшие клише: Мюллер в Семнадцати мгновениях весны интересен не как воплощение зла, но как человек многоопытный и у нас на глазах свой опыт умножающий.
Сегодня актерскую карьеру Л. Б. можно было бы счесть не только внешне, но и по сути состоявшейся. Сознательная профессиональная дисциплина не дает вполне прорваться и взорваться тому, что таится внутри себя, чему позволено только искриться и проблескивать, что плещется у самой поверхности в его персонажах. Эта же дисциплина, вероятно, не позволила ему присоединиться к капустническому беспределу коллег в Небесах обетованных: он, пожалуй, единственный в этом фильме, кто не наигрывает и не рвет страсти в клочья. В отношениях со своим героем, полковником в отставке, актер сдержан и уважителен: по Л. Б., если человек на обочине и празднует день рождения на помойке с бомжами, это еще не повод, чтобы унижать его наигрышем.
В Шизофрении, где актеру отдана на откуп отдельная самодостаточная новелла о портном, обшивающем не первое поколение карательных органов, фирменный стиль Л. Б. (непроницаемое лицо, неинтонированная речь, подспудное многознание) используется уже почти без всякой связи с сюжетом.
Иногда же кажется, что Л. Б. все еще ждет роль, где не будет знать удержу сокрытое в нем грозное веселье самостийного актерства, комедиантства, лицедейства, обретающее право и радость не в исполнении заданного, но в самом себе.
БАСИНА Наталия. новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. I. СПб.: Сеанс. 2001.
